Текст книги "54 минуты. У всех есть причины бояться мальчика с ружьем"

Томас

Фарид возвращается в кабинет директора и открывает окна. Я выскальзываю из офиса и осматриваюсь. В длинных коридорах пусто, двери всех кабинетов заперты. Из административного крыла дверь ведет на плац, к свободе и безопасности. Главный вестибюль уходит в глубину здания, к классам и аудитории.

Выстрелы прекратились. Наступившая тишина меня пугает.

Мы не можем уйти.

Совет диспетчера службы спасения – единственный, полученный нами. На меня снисходит ощущение удивительного спокойствия. Если второго стрелка нет и все находятся в другом конце школы, мы можем побродить здесь.

Фарид идет за мной.

– В старости ты станешь невероятно предсказуемым, – замечает он. Афганский акцент вернулся. Нам не нужно притворяться друг с другом. – Как только тебе говорят, что чего-то делать не следует, ты сразу же за это берешься.

– Ты открыл окно? – спрашиваю я.

– Оба.

Я киваю.

– Нам нужно открыть и входные двери, – говорит Фарид.

– Мы не можем уйти.

Фарид отвечает не сразу, и я невнятно бормочу:

– Сильвия в аудитории. Я должен ей помочь. Я не могу просто сидеть и ждать. Только не снова.

Фарид хватает меня за руку и заставляет смотреть на него. Для самого хилого старшеклассника в истории Оппортьюнити Фар обладает удивительной силой – и еще большей решимостью. Никогда прежде я этого не замечал.

– Если вокруг никого нет, значит, двери аудитории заперты. Мы не знаем, находится стрелок внутри или снаружи. Если ты намерен действовать, нам лучше подготовиться.

Я поднимаю брови.

– Нил, уборщик, – говорит он. – В его кладовке есть отвертки и молотки. Полагаю, с инструментами ты обращаешься лучше, чем с бумагами?

Я прикладываю руку к груди и изображаю возмущение:

– Ты причинил мне боль, дорогой мой спутник. Столь приземленные занятия не пристали человеку моего положения.

В любой другой ситуации Фарид закатил бы глаза. В любой другой ситуации он посмеялся бы над моими словами. Но сегодня все шутки кажутся плоскими, хотя мы все еще пытаемся шутить. Я засовываю руки в карманы. Напряженность не проходит.

– Хорошее предложение.

– Да.

Фарид копирует мой жест и направляется к южному входу.

Мы держимся ближе к стенам, останавливаемся перед каждым поворотом. Когда раздается следующий выстрел, эхо звучит как-то глухо.

Я вздрагиваю.

– Кто же на это способен?

Фарид смотрит на меня и мрачно усмехается.

– Давай думать о том, что потом нам придется жить с этим, – тихо говорит он.

В нем чувствуется истинный стоицизм, но и глубокая печаль. Потерял ли он кого-то на войне? Я никогда не спрашивал.

Неожиданно мне в голову приходит странная мысль.

– Фар, а когда ты в последний раз был на выступлении Трентон? Если я правильно помню, Нил на такое не ходит. Он может помочь нам и сам.

Фарид идет дальше.

– Да, возможно.

Мы огибаем последний угол.

Кладовка уборщика находится между боковым входом и спортивным залом. Через стекла двойных дверей мы видим пасмурное небо. Мне хочется оказаться на улице, вдохнуть свежего воздуха. Но ручки опутаны тяжелой цепью. Нам некуда идти. Дверь в кладовку приоткрыта.

Отем

– Когда-то мне здесь нравилось. В старшей школе Оппортьюнити. В Оппортьюнити. Само название вселяло надежду.

Злоба Тая так ощутима, что мне кажется, меня сейчас вырвет. Утром я вздохнула с облегчением, когда не увидела его, хотя и боялась идти в школу одна, особенно сегодня. Но это было лучше, чем сталкиваться с его непредсказуемым настроением. Единственное, о чем я думала, это о раннем поступлении в Джульярд. Последний семестр, и Оппортьюнити останется позади.

Кажется, что я строила эти планы целую вечность назад.

Я тяну Сильв к самой дальней двери. Пробраться через толпу учеников непросто. Я мешкаю, разрываясь между потребностью убедиться, что с ней все в порядке, и желанием понять, что мы сможем сбежать, если понадобится. Если мы останемся в толпе, спасения не будет. Я оглядываюсь и отвожу длинные волосы Сильв с ее глаз. Она вцепляется в мою руку. Не думаю, что она скоро ее отпустит.

Я не хочу, чтобы она меня отпускала.

– Я хотел быть здесь своим!

Голос Тая взлетает и падает в какой-то песенной каденции. В одной руке он держит винтовку. Другая лежит на поясе. Сегодня он в слаксах и белой рубашке. На поясе у него патроны, а может быть, и другое оружие.

– Но я потерял все!

Отец всегда говорил мне: «У него грация охотника, у этого парня… И такие же инстинкты и скорость». Не думаю, что он имел в виду именно это.

Ученики расступаются перед Таем. Каждый его шаг заставляет всех отступать, перебираться через ряды сидений, жаться к стенам – куда угодно, лишь бы подальше от него. Может быть, вместе мы и сильнее его, но оружие делает каждого из нас одиноким.

– Все вы, с вашими идеальными жизнями! Знаете, что значит потерять все? Есть вам до этого дело?

Дойдя до переднего ряда, Тай выходит из прохода и по ступенькам поднимается на сцену. Взгляд его становится еще более цепким. Он внимательно осматривает зал. Многие ли из нас причинили ему боль?

Мистер Джеймсон и еще три учителя выходят из-за кулис и подкрадываются к Таю. Неужели они хотят его окружить? Я перестаю дышать. Они его недооценивают. Все недооценивают.

Руки учителя литературы еще в крови директора Трентон. Я не знаю, чего хочет Тай, но если они попытаются его остановить, будет только хуже.

Неожиданно Тай переключается на группу на сцене:

– Если вы будете сотрудничать, кто-то из вас сегодня доберется до дома. Вам нужно всего лишь внимательно меня слушать. Ни криков, ни беготни, ни телефонных звонков – и уж конечно, никаких попыток меня обезоружить. Сегодня вы все будете слушать.

Кому: Сестра

ПОМОГИ МНЕ, МЫ В ЛОВУШКЕ.

Кому: Сестра

Клер, мне так страшно. Он убивает людей. Что мне делать? КЛЕР, ПОЖАЛУЙСТА, ЗАБЕРИ МЕНЯ!

Глава седьмая
10:12–10:15

Сильв

Родной город, семья, Бог, страна – это кредо Оппортьюнити. Об этом говорит мэр, который может проследить свою родословную до гражданской войны, и старые фермеры вроде Абуэло, которые собираются у церкви, чтобы поболтать об урожае и погоде. Это укрепляет наше сообщество, дает нам смысл жизни. Хоть у меня уже есть билет, это мой дом, и я не хочу уезжать.

Семья Браун была частью Оппортьюнити с незапамятных времен, но больше не будет. Когда умерла миссис Браун, Тай яростно обрушился на всех, кто пытался ему помочь. Он не ел того, что приносили соседи. Он огрызался на наши сочувственные слова.

Но город прощал его горе. Пока мистер Браун не начал топить свое горе в алкоголе, а Тайлер свое в ненависти. Через какое-то время город обиделся и перестал прощать. Город перестал пытаться вернуть их в свое лоно.

И мы их потеряли.

Взгляд Отем прикован к Тайлеру. Она бледна, но в глазах ее ярость. Она гораздо сильнее, чем думают многие. Она не боится. Больше не боится. Не так, как я несколько месяцев назад.

Она единственный раз видела Тайлера таким, каким он был со мной. Это случилось, когда мы вместе провели первую летнюю ночь и я рассказала, что Тайлер узнал про нас на выпускном вечере.

– Думаешь, он нас ненавидит? – спросила она.

– Он никогда не сможет ненавидеть тебя.

Отем бесцельно сорвала одуванчик в траве. Лицо ее было отрешенным.

– Он был так зол. Похоже, ему больше ни до кого нет дела.

Она впервые признала, что ее брат не так идеален, каким она всегда хотела его видеть. Больше мы об этом не говорили. Я наклонилась к ней, она вздрогнула и отвернулась.

– Что не так?

Отем поправила рубашку, но я успела увидеть синяки на ее плече.

– Я ударилась о деревянный столб в сарае. Рука до сих пор болит.

– Отем…

– Все в порядке.

Она смяла цветок и посмотрела прямо на меня, словно ожидая моих возражений.

Жалость заставила меня прикусить язык. Отем танцевала каждый час, каждую минуту, когда ей удавалось вырваться от мистера Брауна. Она была бледной и настороженной. Тай был ее единственной семьей. И тогда, и потом я не хотела, чтобы она узнала, насколько сильно он изменился.

– Тайлер может злиться на весь мир, но он никогда не возненавидит тебя.

Отем мои слова не убедили.

– Ты не знаешь его так, как я.

И это было единственной правдой, сказанной в ту ночь, когда мы обе лгали друг другу.

Я впиваюсь ногтями в ладони. Оппортьюнити изгнал Тайлера – и вместе с ним всю его семью, – но Отем этого не заметила. Она привыкла быть одна. Отем не хотела ни с кем быть связанной, и Оппортьюнити обрезал эти связи за нее.

– Вернитесь на свои места. Я не хочу, чтобы кто-то кинулся на меня.

Голос Тайлера эхом разносится по залу.

Отем еще крепче сжимает мою руку.

– Ш-ш-ш-ш, – рассеянно шепчет она, прижимая меня еще крепче. – Оставайся здесь. Не надо, чтобы он тебя видел.

Большинство учеников не двигаются с места, но Тайлера это не тревожит.

Он снова поворачивается к сцене, и следующая пуля впивается в ногу одной из учительниц. Она со стоном падает.

– Убирайтесь, – шипит он. – Убирайтесь со сцены!

Мистер Джеймсон замирает, но ни он, ни другие учителя не делают ни шага.

Тайлер снова стреляет – на сей раз в сторону оставшихся на сцене членов хора. Они кричат. Учителя отступают к первому ряду.

Учителя тоже попали в ловушку. Но учитывая, что выбор стоит между жизнью и смертью, я на их месте тоже не мешкала бы.

– Мне нравится, какими внимательными вы стали. Почему раньше вы не хотели меня слушать?

В углу к стене привалилась миссис Нобл, учительница истории у новичков. Она пришла в нашу школу лишь в этом году. Не думаю, что она ожидала чего-то подобного. Лицо ее налито кровью, волосы торчат во все стороны.

На сцене остается последний учитель, мистер Джеймсон.

Наверное, он напуган так же, как мы, но меня поражает не нервная дрожь его рук и не пятна пота на рубашке. На его лице настоящая боль. Он поднимает руки, словно хочет достучаться до Тайлера, как до любого другого ученика своего класса.

Все мы ненавидим свою любовь к школе Оппортьюнити и любим ее ненавидеть. Мы не можем дождаться выпуска, но не хотим уходить. Эта школа особенная, даже ее дурацкие красные кирпичи, придающие зданию абсурдно современный и неуместный вид. Мы любим школьный талисман Оцелота Оппортьюнити.

Но именно мистер Джеймсон делает эту школу еще более особенной. Мистер Джеймсон помнит всех учеников по именам, он говорит с нами о надеждах и мечтах. Он понимает нас гораздо лучше, чем штатный школьный психолог.

Каждый год в начале весеннего семестра он устраивает на поле рядом со школой костер для старшеклассников. Такова традиция. Все собираются в полночь и слушают, как он нам читает. Легенду. Рассказ. Миф. Когда все наедятся до отвала маршмеллоу, он предлагает ученикам написать свои желания на воздушных фонариках. И желания улетают к звездам – и к той высшей силе, в которую мы верим. Каждый класс мечтает о чем-то большем, чем мир, в котором мы живем. Все это кажется пустым и нестоящим, но все старшеклассники это любят. Даже дочь мистера Джеймсона, Мей, которая демонстративно не ходила на уроки отца, в прошлом году была в восторге от костра.

Не важно, кто мы, у всех есть свои мечты. Ритуал превратил мистера Джеймсона в легенду и сделал старшую школу Оппортьюнити нашим домом.

– Мистер Браун, это не… – начинает мистер Джеймсон.

По аудитории прокатывается гул.

Пожалуйста, молчите.

Томас

Фар следом за мной идет к двойным дверям и пытается их открыть. Замки позвякивают о закаленное стекло, и звук эхом отдается от стен. Холодок клаустрофобии пробегает по спине.

– Брось, – говорю я слишком громко. – Мы не знаем, нет ли здесь кого-то еще.

Наверное, нет. Наверняка нет. Но мы не должны рисковать.

На цыпочках я подхожу к кладовке и заглядываю внутрь. Нил – единственный, кому было позволено не присутствовать на выступлении Трентон. Его не должно было быть в аудитории. Но и здесь его нет. Отправился ли он в зал или за помощью?

Я включаю свет. Люминесцентная лампа заливает кладовку неестественным светом.

И я замираю.

Нил здесь. Не знаю, чего я ожидал. Может быть, увидеть его привязанным к стулу с кляпом во рту, как это показывают в кино. Может быть, я хотел увидеть, как глаза его бешено вращаются, а лоб покрыт испариной от попыток освободиться от веревок. Он был бы в ярости, но и благодарен нам, когда мы разрезали бы его путы.

Но он сидит, прислонившись к одному из шкафов. Руки его связаны проводом так сильно, что пальцы почернели. Провод опутывает шею. Во рту кляп. Взгляд его пуст. Лицо такое же бледное, как руки. Кровавые царапины остались на шее, словно он пытался содрать пластик голыми руками.

В ушах у меня звенит. К горлу подступает тошнота. Я тянусь за мусорным ведром, и меня рвет, пока в желудке не остается ничего.

Но легче мне не становится.

– О господи!

Фарид прислоняется к стене. Он что-то бормочет, но я не понимаю его слов. Это похоже на молитву – и на язык его родителей.

Я тоже должен молиться. Дед ожидал бы от меня этого. Но вид тела Нила заставляет меня забыть обо всем.

Я должен добраться до Сильвии. Я должен пробраться в аудиторию.

Я вытираю рот рукавом.

– Достань мне флаг, вон с той полки, – говорю я Фариду и сам поражаюсь своему голосу.

Похоже, мы оба изменились. Я тяну веки Нила вниз, чтобы он больше не смотрел на нас. Кожа его кажется восковой, и я не могу поверить, что это действительно он. Я отказываюсь верить, что это происходит на самом деле. Но я хочу действовать – и немедленно.

Фарид протягивает мне флаг – сине-малиновый логотип школы и школьный девиз курсивом. Мы накрываем тело Нила. Слово «Будущее» оказывается у него на лице.

– Стрелок либо снаружи, либо внутри. Чтобы открыть замки, нам понадобятся все инструменты, – командую я. – Резаки, ломики, отвертки, плоскогубцы, гаечные ключи – все, что было у Нила. Черт, не забудь молотки. В случае чего ими можно будет разбить окна, чтобы подать сигнал полиции или выбраться наружу.

Не дожидаясь, когда я закончу, Фарид забирается на стол уборщика и тянется к ящикам с инструментами. Попутно он прихватывает аптечку с одной из полок.

Я открываю ящик и рассматриваю содержимое. Вряд ли у Нила имеется набор отмычек или мастер-ключ, но скрепки прекрасно справятся с этой задачей.

Или оружие.

Нет, речь не об ответном огне или самообороне.

Это месть. Если этот парень причинил вред моей сестре или кому-то еще, я убью его. Медленно.

Но в школе запрещено иметь оружие – и ученикам, и персоналу. Даже если у Нила было оружие – на экстренный случай, – оно должно быть заперто в безопасном месте, и на его поиски (и взлом сейфа) уйдет время, а времени у нас нет.

Я сую в карман горсть скрепок, беру у Фарида болторез и еще несколько инструментов. Мы должны сделать то, что сможем. Остается только молиться, чтобы полиция приехала быстро.

Клер

Сегодняшний день – настоящий кошмар. Я могу проснуться в любой момент. Мне хочется верить, что все это я придумала, что я преувеличиваю, чрезмерно реагирую на разные мелочи – например, на звук упавшего микрофона и треск колонок. Завтра мы посмеемся над тем, как вызвали полицию и Национальную гвардию из-за такой глупости. Трейси решила бы, что это лучшая в мире шутка. Вот только я знаю, как звучат выстрелы. Я знаю разницу между микрофоном, стартовым пистолетом и полуавтоматической винтовкой.

Я знаю, что это все на самом деле.

«Я покажу этому миру. И они никогда меня не забудут».

Легкие мои горят. Перед нами с Крисом тянется дорога, и кажется, что мы совсем не приблизились к своей цели.

Один, два, вперед.

Три, четыре, и дальше.

– Ну же, Сардж, не отставай.

На глаза наворачиваются слезы злости.

– Не называй меня так! Никогда так меня не называй.

Крис делает вид, что не слышит, и я пользуюсь этим. Слова вылетают из моего рта, прежде чем я успеваю их остановить.

– Если это все Тай, почему же я не знала? Как я могла не разглядеть, какой он на самом деле? Мне казалось, что мы всегда были честны друг с другом.

Крис качает головой:

– Откуда ты могла знать? Тайлер умный. Он наверняка был осторожен. Тебе не в чем винить себя.

– Тай говорил мне, что мир его запомнит. Он говорил мне, Крис. Я могла что-то сделать. Этого не должно было произойти. Я могла всех защитить. Я должна была защитить Мэтта. Я. Не. Сделала. Ничего.

Подбородок Криса напрягается, плечи каменеют. Он делает несколько резких, глубоких вдохов и притормаживает.

Я подстраиваюсь под его темп.

– Тайлер когда-нибудь говорил тебе, что собирается принести в школу оружие? – спрашивает он.

Я качаю головой.

– Когда он говорил, что мир его запомнит, это было сказано со злостью?

– После смерти матери Тай всегда злился, – отвечаю я. – Но он никогда не злился на меня, Крис. Он всегда был добр ко мне. Он меня слушал, утешал, планировал наше будущее.

Тай всегда пытался найти решение. Когда случался плохой день и мне хотелось что-нибудь разбить, Тай обнимал меня и говорил, что все будет хорошо. Я верила ему, даже если сам он не верил в собственные слова.

– Но он в очередной раз затеял бессмысленную ссору с Томасом и Фаридом. Не пытайся меня оправдать, Крис.

– Я не пытаюсь.

Пару шагов он молчит. Дыхание у него тяжелое.

– Знаешь, я всегда представляю, как мы вместе будем бежать в последний раз. Как в первый. Помнишь, как это было? Я забыл кроссовки, но, вместо того чтобы взять прокатную пару и пойти на тренировку, решил, что все мои победы в средней школе гарантируют мне место в команде. Мы оба были убеждены, что отлично бегаем. До сих пор не понимаю, что тренер в нас увидел.

– Я, по крайней мере, взяла с собой кроссовки, – вяло возражаю я.

Уголок рта Криса саркастически кривится:

– Ты на десять минут опоздала!

В тот день призвали Трейси. Она позвонила мне, и я заперлась в кабинке туалета, чтобы поговорить и успокоить ее разыгравшиеся нервы.

– Тогда я впервые проиграл забег. Я всегда проигрывал сознательно. Не потому, что ты недостаточно хороша, а просто потому, что ты – это ты. Ты гораздо лучше меня. Порой бег – это все, что у меня есть. Если уж я проигрываю, то хочу, чтобы все было по-моему. Но я чувствую, что ты рядом, и продолжаю бежать. – Крис умолкает, потом добавляет: – Ты достойна самого лучшего.

Я с удивлением поворачиваюсь к нему, но он смотрит на дорогу перед собой. Теперь сердце у меня колотится не от страха.

– Я всегда думала, что ты позволил мне победить, чтобы мне стало полегче.

Тогда мы стали лучшими друзьями – в самый первый день.

Если бы Тай не стал моим партнером на английском, если бы он первым не пригласил меня, я бы увидела в Крисе не просто друга. Но я никогда не думала, что он хочет быть не просто другом.

Крис сжал мои пальцы:

– Я никогда не считал, что тебе нужно побеждать, чтобы быть идеальной.

Отем

Весь зал смотрит на двоих на сцене. На первых рядах лишь несколько учителей. Все остальные места пусты. Все стараются оказаться подальше от Тайлера. Он стоит в лучах света, в центре нашей вселенной.

А я – мне должно быть страшно.

Но мне не страшно.

– Мистер Браун… – снова начинает мистер Джеймсон, делая нерешительный шаг вперед.

– СЛУШАЙТЕ… – Тай отводит винтовку в сторону.

Громкий выстрел нарушает тишину. С моего места не видно, попал ли он в кого-нибудь. Я даже не знаю, есть ли ему до этого дело.

– Время разговоров прошло. Пошел!

Он ждет, когда мистер Джеймсон подчинится, а потом жестко добавляет:

– Сейчас же.

Лицо мистера Джеймсона посерело, на рубашке выступили темные пятна пота. Он кивает, но мешкает на ступеньках.

Тай снимает палец с курка. Плечи его расслабляются.

– Вот так. Хорошо. Это не должно быть слишком сложно. – Тай стоит спиной к заднику. Никто не может ускользнуть от его взгляда. – Чтобы выжить, нужно знать, кто твой друг. Нужно знать, кому можно доверять. И нужно уметь забывать.

В зале тихо. Все слишком напуганы, чтобы разговаривать. Люди жмутся друг к другу, обхватывают себя руками, сплетают пальцы.

Тай расцветает ослепительной улыбкой – такую улыбку я видела пару дней назад, когда он показал мои балетные туфельки отцу и тот понял, что я продолжаю танцевать. Тай улыбался, как отец, – холодно. И спокойно наблюдал, как отец дает мне понять, что его былая любовь к балету и ко мне умерла вместе с мамой.

Я потираю шею, чтобы снять напряжение.

Вчера Тай клялся, что все вышло случайно. Он улыбался сквозь слезы, говорил, что мы нужны друг другу и у нас больше никого нет. Увидев мои синяки, он сказал, что позаботится обо мне, достанет справку, чтобы я не ходила в школу. Он твердил, что мой танец делает его по-настоящему счастливым. Он вспоминает времена, когда мама была жива и мы ходили на ее спектакли. Он говорил, что отец никогда не обрушивал на него свой гнев так, как на меня, но он тоже очень много потерял. Мы оба потеряли.

Я верила ему. Я хотела ему верить. Он мой брат.

– Где мои бывшие одноклассники? Поднимите руки.

Голос Тая дрогнул, и волосы у меня на голове зашевелились. Несколько человек робко подняли руки, но остальные постарались стать максимально незаметными. Слова Тая казались приглашением на казнь, но он не шутил. Он прищурился. От следующего выстрела я подскочила на месте.

Банг!

– Вы – трусы! РУКИ, я сказал!

Поднимается еще несколько рук. Я сжимаю плечо Сильв, чтобы она не подчинилась.

– Гораздо лучше.

Все это напоминает дикую игру «Саймон говорит». Похоже, и Тай это осознает. Одним простым вопросом он выявил большинство своих одноклассников.

Всех, кого он презирает.

Винтовка висит у него на боку. Он делает несколько шагов к краю сцены.

– Вы скучали по мне? Мне всегда было интересно, почему вы решили, что я недостаточно хорош. Впрочем, неважно.

Он разворачивается на каблуках и неуловимым движением вскидывает винтовку. И тут же, не глядя и не целясь, спускает курок и стреляет в мистера Джеймсона. Первая пуля попадает в руку учителя. Вторая пробивает дыру в его груди.

– Урок первый: не привязывайтесь, и тогда больно не будет.

Никто не двигается. Все в шоке. Руки у меня дрожат, хотя я отчаянно пытаюсь сохранить спокойствие.

– Будьте умницами. Не вставайте на пути парня с винтовкой.

Ствол винтовки снова поворачивается в зал, прямо на ученика, скорчившегося между двумя рядами. Я вижу, что это Джордан, друг Сильв и ее партнер по химии. Джордан, который вечно носит безумные футболки, но в глубине души остается страстным поклонником бейсбола.

Джордан, который помогал заботиться о матери Сильв, когда та заболела. Он хочет стать врачом и в следующем году собирается поступать на подготовительные курсы.

Джордан, который не поднял руку.

– Урок второй: следуйте инструкциям.

Тайлер наклоняется и тщательно целится. А потом спускает курок.

– Банг, банг! Ты мертв.

Джей

@JEyck32

О БОЖЕ! #OHS

10:13 АМ

Джей @JEyck32 10:14 АМ

Нетнетнетнеееет. Этого не может быть. Кто‑нибудь из #OHS отзовитесь

Аноним @BoredOpportunist 10:14 АМ

В ответ @JEyck32

Хахаха, парень, ты свихнулся. Или все еще пьешь?

Джей @JEyck32 10:15 АМ

В ответ @KeviiinDR

Пжлст, ответь мне. Пжлст, напиши, что с тобой все ОК.