Текст книги "Онтологически человек"

– А, ну, оклемался, значит. Я еще думал – в Каэр-Динен тебя тащить, а потом думаю – ну его, этот Каэр-Динен, толку от него…

Мирддин попытался представить, что вышло бы, если бы Блейз реализовал первоначальное намеренье, и аж зажмурился.

Блейз тем временем закончил с печкой и теперь шарил по полкам, стуча банками и ящиками.

– Наши беспокоились все, как ты там… Поразъехались, правда, сейчас все. Шон вот в город махнул, и всех за собой потащил. Ну, понятно, он женатый у нас теперь, а в городе и доктор, и все дела. Кран повернешь – из стенки вода течет, чего не жить? В общем, поедешь в Кармартен – заглядывай. А то они с меня потом всей толпой голову снимут, а она мне дорога еще…

– Блейз, – напряженным голосом сказал Мирддин. – Но ты-то должен знать. Ты должен понимать. То, что я сделал… я сделал ненарочно.

– Я знаю, – рассеянно кивнул Блейз. – Ну и что?

– Не благодари меня. Моей заслуги тут нет. Это был чистый случай.

Блейз мотнул головой:

– Случайностей не бывает.

Мирддин начал раздражаться:

– Блейз, до вашей деревни Охота смела три. Если бы… если бы я не сорвался, если бы Охота не натолкнулась на меня, если бы меня не переклинило… ваша была бы четвертой. Это чистый случай, никто совершенно не сознавал, что делает.

Блейз закатил глаза.

– У тебя как минимум две неверных посылки. Во-первых, что каждый значимый выбор делается от мозгов. Во-вторых, что кроме нас, тебя и Дикой Охоты в ситуации никто не участвовал.

– Блейз, не рассказывай мне про Провидение. Про осмысленный Замысел. Это оскорбительно.

– Мм? – Блейз обернулся и поощряюще кивнул.

Глаза у него смеялись. Было совершенно ясно, что диалога не выйдет, но Мирддин уже не мог остановиться.

– Блейз, если все так, как ты говоришь… я совершенно не против, что меня взяли как… как инструмент, и применили, куда следует. У меня масса… особенностей. Если кто-то может взять и применить их так, чтобы все обернулось к лучшему там, где я не могу – я не против. Но вы же были не первые. Как может какая-то воля, считающаяся доброй, спасать одних, а других нет? – Мирддин закусил губу. – И фир болг… Блейз, то, что с ними происходит… это страшно. Я не знаю, как можно попускать такое. Судьба – это просто равнодействующая всех выборов. Не говори мне про… про внешний фактор, Блейз.

– А я и не говорю. Тебе с малиной чай?

Блейз совершенно не видел драматизма в происходящем. Спорить с ним было бесполезно.

– Да, – Мирддин спохватился, – Только я не один.

Блейз завертел головой:

– А с кем? И чего ж не зовешь-то?

– Это Нимуэ, – пояснил Мирддин. – Она не ходит по земле.

Блейз всплеснул руками:

– Дева озера? Ааа, надо было догадаться… Как удачно, у меня как раз на этот случай кое-кто есть! А ну пошли-ка!

Он схватил с вешалки куртку, выскочил на улицу и неожиданно лихо засвистел в два пальца.

И перед ним, как из воздуха, соткался келпи – серый в яблоках и бьющий копытами.

Мирддин напрягся. Келпи шарахнулся в сторону и заржал.

– Ну, ну, тише! – Блейз потрепал его по гриве, успокаивая. – Приблудился прошлой осенью, – пояснил он.

Прошлой осенью. Ну да.

– В Самайн, – ровным голосом уточнил Мирддин.

– Ага, – беззаботно кивнул Блейз. Он пошарил в кармане, вытащил горбушку и протянул келпи.

Делить еду с фир болг. Кто еще на такое способен.

– Блейз, – осторожно сказал Мирддин. – Ты в курсе, что ему не хлеб от тебя нужен?

Блейз рассеянно кивнул:

– Ну да, жизненная сила, добровольно отданная, то-се… Да мне не жалко. Мирддин, не бойся, он меня не съест. Я вообще к чему… – он взял келпи под уздцы и повел за собой к ручью, сделав Мирддину знак двигаться за собой.

Нимуэ сидела на камушке, болтая босой ногой в воде. Заслышав их шаги, она поднялась и помахала рукой.

– Здравствуй, Блейз!

– И тебе не хворать. Смотри, кого я тебе привел!

– Ой, келпи!

Блейз перекинул Нимуэ поводья. Она поймала их. Встряхнула – поводья рассыпались брызгами. Келпи, изогнув шею и осторожно перебирая копытами, подошел ближе. Из ноздрей у него вырывался пар.

Нимуэ повернулась к Мирддину, глаза ее сияли:

– Мирддин, это же водяной конь! Бегущая вода в самом прямом смысле!

– Он из Дикой Охоты, – хмуро сказал Мирддин. Не нравилась ему эта затея.

– Мирддин, с дикими духами же как с локусами. Они опасны, только когда оторваны от всего. Им нужно поддерживать в себе жизнь за чужой счет. Как лужа, которая сама по себе пересыхает. Но если… – Нимуэ, придерживаясь одной рукой за гриву, наклонилась и зачерпнула горсть воды из ручья, – включить ее в большую экосистему… – келпи опустил голову, и Нимуэ вылила горсть воды ему на лоб, – то ее можно стабилизировать. Вооот.

Келпи встряхнулся. Никаких принципиальных отличий Мирддин в нем не заметил. Блейз стоял и улыбался как именинник.

Нимуэ вдруг быстро провела рукой по келпи, тот на секунду расплылся – и превратился в маленький одноместный спидер, серо-стальной и хромированный, с обтекаемыми обводами и силуэтом лошади в прыжке, выгравированном сбоку.

– Потрясающе, – пробормотал Мирддин.

Нимуэ оседлала парящую над землей машинку и засмеялась:

– Такой вариант тебя больше устраивает?

Мирддин вздохнул:

– Ну, разве что эстетически.

С другой стороны, это не у Крома под боком отдыхать. И свобода передвижения – это важно, конечно.

Кстати.

– А почему локус Крома стабилен? – спросил Мирддин, меняя тему.

Нимуэ описала высокую спираль над ручьем, спикировала вниз, зависла рядом с Мирддином и повернулась к нему, сев в седле боком и подвернув под себя ногу.

– Ну, во-первых, он все-таки сокращается, просто очень медленно, чуть ли не по микрону – Кром ведь спит. А, во-вторых, туда, конечно, никто не ходит, но все случайно попавшее Кром растворяет, это тоже пища. Прости, мне не следовало тебя туда тащить. У меня-то слишком сильная связь с озером, если что, меня просто оттуда вытянет.

– А, – сказал Мирддин. – То-то мне показалось, что меня сейчас переварят.

– Мирддин, – неожиданно серьезно сказал Блейз, – если в таких местах тебе что-то такое кажется, то лучше сразу действуй так, будто это правда. Иначе можешь не успеть.

– Ты-то откуда знаешь? – удивился Мирддин.

– Да уж знаю, – Блейз поморщился, но тут же махнул рукой, будто отгоняя какие-то мысли. – Слушайте, а что мы тут стоим? Пошлите в дом, небось, и чай уже заварился.

Чай у Блейза был роскошный – шиповник, чабрец, мята, малина, смородина, заваренные «чтоб ложка стояла». Блейз покопался в запасах и нашел банку сгущенки.

– А молока, извините, нет. Некому сейчас коров держать…

Нимуэ удивилась:

– А вы чай с молоком пьете?

– И с сахаром, – добавил Мирддин. – А некоторые – так с маслом и на бульоне.

– Мирддин, ну ты меня уже совсем варваром-то не выставляй! – возмутился Блейз. – Всего-то раз было, и то случайно!

Нимуэ засмеялась.

Они сидели на просторном дворе – Нимуэ на келпи, так и прикидывавшимся спидером, Мирддин – на ступенях крыльца, Блейз – на чурбачке, на котором раньше рубил дрова – и пили из разномастных кружек дымящийся чай с твердокаменными карамельками. Нимуэ с любопытством оглядывалась, все ей было интересно – фантики с полустертым рисунком, посуда, не составлявшая сервиза, вообще – случайность, пестрота и потрепанность всех вещей. Время неслось через Срединные земли бурным потоком, как река в половодье, ничего не щадя и оставляя за собой хлам и крошево.

Блейз рассказывал какую-то очередную байку, Нимуэ кивала, сжимая обеими руками чашку с выщербленным краем. Мирддин тоже кивал, а сам думал, как тихо стало вокруг. И каково было одному Блейзу зимою в смертных землях. Он покосился на сваленные грудой и еще не уложенные в поленницу дрова.

– Блейз, может, тебе обогреватель привезти? – спросил Мирддин.

Блейз, прерванный на полуфразе, замахал руками:

– Не надо, не надо! Слушайте, а у меня еще сушки есть. Давайте, я сушек принесу? – он скрылся в доме.

Нимуэ тихо поймала Мирддина за рукав:

– Не мешай ему. Разве ты не видишь, что он делает?

– А что?

– Вы так нашумели прошлой осенью… Земля стоит… напуганная. Несколько лет тут ни урожая хорошего не будет, ни удачи доброй. Оттого все и съехали. Блейз все обратно обживает. Тут сейчас совсем ничего нашего не нужно.

– А. Экология, – кивнул Мирддин. – Что ж он раньше не сказал-то?

– А что он скажет? Ты и так ему в глаза не смотришь.

Мирддин поболтал на дне кружки остатки чая и допил залпом.

Они попрощались с Блейзом, но не направились к ручью напрямую. Нимуэ медленно вела спидер среди вольготно разбросанных домов. Мирддин шел рядом, засунув руки в карманы и уткнувшись в воротник. Улица, насколько это можно было назвать улицей, уперлась в полузабранную лесами церковку со снесенной крышей. В десятке шагов от входа на земле красовалось неровное, стеклянисто блестящее пятно – прямо посреди дороги песок сплавился, как от жара. Мирддин остановился у пятна и ковырнул его ботинком. Потом еще раз.

Нимуэ огляделась. Все вокруг было заброшенное, неприкаянное. Недозаколдованное место – не проклятое, не отделившееся, как локус, а какое-то выстуженное. Припуганное, настороженно затаившееся. Как колодец, который вычерпали до дна и которому еще не хватило времени наполниться вновь.

– Как-то тут неуютно, – поежившись, проговорила Нимуэ. – И кто тут жил…

Мирддин резко поднял голову и ткнул в заколоченный дом:

– Мюрреи. Томас, Элис, Диллон, Калум. – Он перевел палец на следующий. – Шианы. Роберт, Лиам, Фэй, Кэтлин, Морин. О’Нилы. Орла, Ронан, Эйдан, Клода, Шевонн. Донованы. Брэндон, Лорен, Мэдлин, Оран. О’Брайены. Мойра. Шон. – Он остановился перевести дух.

– Это были твои друзья? – спросила Нимуэ.

Мирддин потер скулу.

– Нет. Но я жил среди них. Я знал их имена. Этого должно было хватить, чтобы запомнить, что они все – отдельные люди, а не… ходячие аккумуляторы. По идее.

Он опять пнул ботинком пятно и замолчал.

Нимуэ тихо засмеялась.

– Ты такой высокомерный иногда.

Мирддин вскинул голову:

– Что?

– Ты судишь разной меркой себя и других. Прощаешь другим то, что не прощаешь себе.

У Мирддина вытянулись зрачки в нитку. Он резко развернулся и наклонился к ней через руль спидера.

– Хорошо, – сказал он. – Как ты живешь с тем, что могла убить, кого не собиралась?

– Я знаю, что мое истинное желание было не в этом, – сказала Нимуэ. Она вдруг подалась вперед и взяла его лицо в ладони. – Это как Кром. Для Крома нет «хорошо» и «плохо». «Правильно» и «неправильно». «Важно» и «Неважно». «Должно» и «Недолжно». Кром не надеется. Не боится. Не верит. Не тревожится. Когда ты там, все это… размывается. Там легко… забыть себя. И вот на той самой грани, когда уже почти все размылось, когда ты уже почти ничего не помнишь, остается только самое последнее, самое истинное желание. И тогда приходит волна и выносит тебя из локуса на поверхность. Наружу. Вот поэтому я знаю, что больше всего я хочу быть одно с миром. Чтобы мои земли были одно с миром. Я не всегда умею это помнить и не всегда умею этого хотеть – но это то, что остается, когда я забываю себя. Есть вещи, которые нельзя потерять, Мирддин. Это не в твоей власти. Ты можешь не помнить их – но они не денутся никуда. А когда ты знаешь свое истинное желание – ты можешь выбрать нужное средство. Чего ты хочешь на самом деле?

Мирддин высвободился, сунул руки в карманы и прикусил губу.

Ветер бродил между темных заборов. Тянуло дурной удачей.

– Я хочу, чтобы так не было, – сказал он. – Пусть фир болг изменятся. Или пусть перестанут быть. С людьми так нельзя. Никогда. Никому. Точка.

Нимуэ качнула ногой. Спидер развернулся к Мирддину боком, дану потянулась и обняла его, не вставая. Мирддин механически провел рукой по ее волосам и опустился на седло рядом, глядя в воздух перед собой.

– И куда теперь? – спросила дану.

Мирддин закончил что-то просчитывать. Глаза у него блеснули.

– На Авалон, – твердо сказал он. – Пока – на Авалон.

– Тогда держись, – сказала Нимуэ.

Мирддин перебросил ногу через седло, обнял ее за талию, дану пригнулась к рулю – и все взорвалось цветными брызгами.

[1х06] круг

– Мирддин скоро будет, – сказал Эльфин, показываясь в дверях кухни с планшетом в руках.

– Да? – обернулась от котла Керидвен. В котле что-то булькало. Огромный кудлатый пес, похожий на груду черного меха, преданно смотрел на нее, вывалив розовый язык. Маленькая, палевого цвета кошка снисходительно щурилась на них со шкафа. Яично-желтые полосы света ложились на пол из окна наискось. – Он тебе написал? – спросила она.

– Можно и так сказать, – хмыкнул Эльфин. – Он подал заявку на то, чтобы говорить перед Кругом. Приложил подробный отчет о пребывании в Срединных землях.

Керидвен убавила огонь и наскоро вытерла фартуком пальцы.

– А ну-ка дай сюда, – озабоченно произнесла она, вырывая у Эльфина планшет. – И что тут?

Эльфин пожал плечами:

– Да, в общем, ничего нового по сравнению с тем, что рассказывал тебе Блейз.

– Блейз расскажет… Прибью его когда-нибудь. Вот это на ментограмме что?

Эльфин начал объяснять.

Порталом Мирддин пользоваться не стал, а взял спидер – юркий и сверхчувствительный к управлению, чтобы нельзя было отвлекаться. Чувство полета, скорости и сосредоточения было еще одним способом успокоиться, вынести себя за скобки. Он и так оттягивал этот визит, как только можно.

Он и так дал себе достаточно форы. К этому моменту Эльфин уже наверняка получил запрос, ушедший в Круг обычным порядком. Значит, к тому моменту, как Мирддин до них доберется, Эльфин уже успеет показать его Керидвен и пересказать основное. Мирддину ужасно не хотелось делать все это самому.

Правда, все равно придется обсуждать с Эльфином свой запрос. Мирддин предпочел бы этого не делать, но встречаться с отцом только в Круге было бы уж совсем слабостью.

Дело было не в том, что Эльфин не одобрил бы его. Одобрил бы, скорее всего, Мирддин вообще с трудом мог вспомнить ситуацию, когда бы Эльфин его не поддержал. Но суть была в том, что он делал то, что делал, не ради его одобрения или неодобрения. Это просто было то, что должно быть сделано, неважно, Мирддином или нет. Но, кажется, никто больше не собирался заниматься этим вопросом. Значит, нужно было ему.

Проблема была в том, что Эльфин входил в Круг, значит, действовать без его ведома не вышло бы. А Эльфин неизбежно составит свое мнение о происходящем, даже если его не озвучит. Мирддин представил себе это мнение. Оно было похоже на программу, занимающую слишком много памяти, или на громоздкий предмет мебели, втиснутый в слишком маленькую комнату – оно занимало место. И его нельзя было игнорировать. Приходилось прилагать усилия, чтобы его обходить. Протискиваться между ним и стенкой, чтобы пройти, следить, чтобы случайно не наткнуться, размещать все остальное вокруг с его учетом…

Мирддин вздохнул. Эльфин никогда не требовал от него безупречности. Он просто был собой – мягким, спокойным, никогда не теряющим самообладания, всегда справляющимся с ситуацией Эльфином. Рядом с ним тяжело было совершать ошибки. Хотелось застегнуть верхнюю пуговицу и отвечать «Так точно» и «Никак нет». Его всегда было слишком много.

Эльфин, кажется, это понимал и держался уважительно-отстраненно, всегда оставляя Мирддину простор для маневра.

За глаза Эльфина звали Гатта Мелата, Медовый рыцарь. Мирддину как-то довелось видеть, как он, не повышая голоса и не переставая доброжелательно улыбаться, раскатывает оппонента в Круге, и он понял, почему. К счастью, дома Эльфин так себя все-таки не вел.

Умом Мирддин понимал, конечно, что и у Эльфина, как у всех, есть слабости. Что и Эльфин, как и все, сталкивается с Жаждой. Что по самому факту принадлежности к дану он не может быть безупречен. Но это не помогало.

Может быть, именно поэтому в глубине души Мирддин продолжал называть себя человеком.

Люди, как выяснилось, не разделяли это мнение. Ну, что поделать.

В доме ничего не изменилось. Те же комнаты, те же стены, тот же вид из окна. Та же просторная кухня, те же запахи тмина, аниса и нагретого масла, то же место за столом. Тот же «маячок», ловящий волну из смертных земель и, не замолкая, поющий странные человеческие песни. «Радио», невзрачный деревянный ящичек, когда-то смонтировал Эльфин, и Керидвен держала его включенным целыми днями. По сути он представлял постоянно действующий портал в Срединные земли. Мирддин как-то попытался представить объем энергии, который для этого был нужен, и пришел к выводу, что Эльфину, вероятно, все-таки пришлось злоупотребить своим положением для этого.

Сейчас, правда, вместо «маячка» болтал Мирддин, в красках описывая пребывание в Срединных землях. К этому он подготовился.

Керидвен забрасывала его вопросами, отвлекаясь только на то, чтоб подсунуть ему очередную тарелку с чем-нибудь. Следовало, конечно, признать, репликатор – отличная штука, но может он не все. У Керидвен была странная привычка всегда готовить самой. Хотя для человека, наверно, не странная.

– …а в благодарность они мне всучили шапку такую… пеструю. И я в ней честно до осени проходил. Пытаясь слиться с местным населением. Правда, все равно как-то не очень вышло.

Эльфин, сидевший напротив, хмыкнул, оценив картинку.

Керидвен, вставшая опять что-то принести, подошла к Мирддину со спины и обняла. Мирддин как можно бесшумней выдохнул и постарался расслабить плечи. Ему не нравилось, когда Керидвен так делает, но он так и не смог объяснить ей, почему, а, когда он просил ее так не поступать, обижалась.

– Девочка-то хорошая? – спросила вдруг Керидвен.

Мирддин моргнул. Керидвен всегда умела какой-нибудь парой слов вогнать его в ступор. Он аккуратно положил вилку на стол.

– Я ничего не могу тебе ответить, потому что не понимаю, о чем ты спрашиваешь и какой ответ хочешь от меня услышать.

Керидвен не то засмеялась, не то всхлипнула, чмокнула сына в макушку, разжала объятия и села рядом, подперев щеку рукой.

Мирддин все-таки решил уточнить.

– «Хороший» по отношению к кому-либо – это какой?

– Не бери в голову, милый, – сказала Керидвен.

Эльфин поднял взгляд от планшета.

– «Хороший» чаще всего подразумевает «соответствующий представлениям говорящего о прекрасном и правильном», в данном конкретном случае – «проявляющий достаточную меру заботы». Поскольку, судя по аппетиту, наш сын находится в неплохой физической форме и, судя по ментограммам, в здравом уме и трезвой памяти, ответ следует дать утвердительный. Передай мне соль, пожалуйста.

Керидвен прищурилась и щелчком послала солонку по столу.

– Спасибо, – Эльфин взял ее не глядя и опять уткнулся в какой-то документ.

«Нелегко им было вместе по первости-то», – внезапно с кармартенским выговором подумал Мирддин.

Забавно, он только после пребывания у людей понял, насколько Авалон устроен для жизни. Львиная доля всего времени в Срединных землях проходила в борьбе с энтропией. Все ветшало, разрушалось, изнашивалось, зарастало хламом и мусором. Само существование приходилось постоянно поддерживать.

С другой стороны… Жажды у людей не было. Судя по тому, что рассказывал Блейз, люди сталкивались с чем-то подобным только один раз – при смерти. Во всяком случае, большинство. Их общество строилось вокруг необходимости построить дом, обеспечить безопасность, добыть пропитание, вырастить потомство. Не вокруг неизбежности столкновения с Жаждой и ее преодоления.

Блейз был Предстоятелем для своей деревни, но Мирддин так и не понял, как это происходит.

Мирддин оглядел светлую, полупустую комнату – темные деревянные рамы, белые стены. Когда он жил здесь, он предпочитал пользоваться проектором, что-то постоянное на стенах ему мешало, и проекции можно было мгновенно свернуть. Это позволяло не объяснять, что на них. Объяснять Мирддин не любил.

Когда он уехал, все оставили, как было – и оно застыло, дожидаясь. Движение оставалось только в аквариуме.

Большая увесистая сфера покоилась на треножнике перед окном. Мирддин усмехнулся, вспоминая, как она появилась.

(– Давайте заведем собаку! – сказала Керидвен. – Мирддин, хочешь собаку?

– Сколько живет собака? – спросил Мирддин.

– Ну… лет двадцать? – предположила Керидвен, слегка огорошенная таким вопросом.

– Значит, следующие двадцать лет мне надо будет планировать все свои действия с учетом интересов полностью зависимого от меня живого существа? – уточнил Мирддин. – Нет, спасибо.

Керидвен пошла к Эльфину.

– Я думаю, ребенку нужна собака, – заявила она. – Это будет ему полезно.

– А сам Мирддин что говорит? – поинтересовался Эльфин, не отрываясь от планшета.

– Мирддин не хочет. Но он просто не понимает…

Эльфин поднял взгляд от документов.

– Керидвен. Если хочешь собаку – то, конечно, заведи. Но не привязывай к этому Мирддина.

– Полезно учиться отвечать за живое существо!

Эльфин поднял брови:

– Ты считаешь, что он у нас… эээ… безответственный?

– Нет, – вынуждена была признать Керидвен. – Но надо уже учиться общаться не только с механизмами.

Эльфин пожал плечами:

– А почему нет?

– Потому что однажды он столкнется с тем, что не все можно просчитать и запрограммировать! И лучше бы ему к этому времени уже иметь представление о таких вещах!

Эльфин покачал головой.

– Если ты сейчас навяжешь ему собаку, он стиснет зубы и будет за ней ухаживать. Скорее всего, эффективно. И, конечно, научится с ней обращаться, но счастлив не будет. А ты же знаешь, – голос его сделался мягче, – что в конечном итоге идет в счет.

Мирддин провел то лето, моделируя с нуля механических стрекоз и пытаясь прописать им протокол, позволяющий не врезаться в стенки. В качестве побочного эффекта он получил запись разговора с чипа одной из них и просмотрел его со смешанными чувствами. Ну разумеется, он знал, что все нельзя запрограммировать. Именно поэтому стрекозы ему и нравились. Они были предсказуемы, с ними было просто, и они не были живые – значит, их можно было не бояться повредить по ошибке или по невниманию.

В итоге Керидвен завела «Чарлика», а Мирддину в качестве компромисса между родителями привезли этот аквариум. Он пожал плечами и обложился материалами. У него ушел месяц, чтобы добиться полного баланса в экосистеме, после чего к аквариуму можно было больше не подходить. Затем он наглухо задраил крышку и вернулся к механическим стрекозам обратно.

В принципе, Чарлик в итоге оказался очень хорошей идеей. Керидвен перенесла часть своей тискательно-воспитательской энергии на щенка, который встречал ее со значительно большим энтузиазмом, чем когда-либо мог отыскать в себе Мирддин).

Это была хорошая комната, но сейчас ему было в ней неуютно. Будто, находясь в ней, он лгал самим этим фактом – потому что того Мирддина, который жил в ней, уже не было. Сохранились его жесты, его повадки, его предпочтения, его память – а самого его уже не было. И ему неловко было перед Керидвен тем, что он, не желая того, лжет ей своим присутствием. Неумением объяснить, что и как поменялось.

Мирддин вздохнул. Может быть, Эльфин смог бы. Но Эльфин, скорее всего, не стал бы.

Он достал комм, вложил в разъем бусину памяти. Прикусил губу, сделал паузу, прежде чем заговорить, и начал диктовать:

– Привет. Это я. Я оставляю тебе это сообщение, потому что больше, кажется, некому.

Скорее всего, придет время и тебе захочется забыть. Или сделать вид, что все не так серьезно. Или сказать себе, что это не считается. Я тебя понимаю.

Но я записываю это по свежим следам, чтобы напомнить.

Да, это Жажда.

Да, она всегда бьет по самому уязвимому месту.

Нет, тебе не удастся сохранить ничего.

Ни верности тому, что ты считаешь важным. Ни достоинства. Ни представления о себе. Ни представления о мире.

Да, один ты не справишься.

Он вздохнул, поставил на запись на паузу и потер лоб. Включил снова.

– Я не знаю, с чем ты столкнешься. Но… тебе удалось это пережить. Я надеюсь, тебе удастся это сделать снова.

Это говорю тебе я, Мирддин. Надеюсь, когда ты получишь это сообщение, между нами накопится не столько отличий, чтобы ты совсем меня не услышал.

Он закончил запись, ввел указания и вытряхнул кристалл из комма. Стеклянный шарик выкатился на ладонь, отбросив бледный синеватый блик. Мирддин открыл крышку аквариума и бросил его в прозрачную воду. Тот ушел на дно почти без всплеска, сразу же затерявшись среди песка и раковин.

Придет время – кристалл проснется и перешлет ему это сообщение обратно. Может быть, оно пригодится.

Мирддин не был в этом уверен. Но попробовать стоило.

Он только успел задраить аквариум, как дверь рывком распахнулась и ворвалась Керидвен. Села на постель, подвернув под себя колено, и спросила:

– Ты ее любишь?

– Что?

– Нимуэ. Ты ее любишь?

Мирддин опять медленно, медленно выдохнул. Такие разговоры были неизбежны, и через них всегда приходилось продираться, как через заросли терновника, оставляя клочья на ветках. Даже когда они пользовались одними и те же словами, у него было чувство, что он отвечает наугад, и он никогда не был уверен до конца, что понят верно.

– Нимуэ – мой Предстоящий. Я – ее Предстоящий, – терпеливо объяснил он. – Ты же видела ментограммы.

Керидвен отчетливо подавила желание прикрыть лицо ладонью.

– Что между вами еще, кроме Предстояния?

– Что может быть важнее Предстояния?

– Мирддин, – терпеливо произнесла Керидвен. – Что происходит между рождением и смертью?

– Подготовка, – уверенно ответил он.

Керидвен покачала головой.

– Мирддин, люди не рассматривают жизнь как подготовку к смерти. Люди заводят семью, строят дом, находят себе дело. Живут. Ты понимаешь?

Мирддин пожал плечами. Он уже выучил, что отличается от людей. Это не был повод менять расстановку приоритетов.

Керидвен помолчала и попробовала зайти с другого конца:

– Но у тебя все хорошо?

Мирддин задумался. Было шедшее ровным фоном острое, на грани выносимого, ощущение драгоценности и осмысленности происходящего, которое захлестывало до полной неспособности мыслить словами, стоило ослабить волю. И было чувство сосредоточения, как при подборе музыки на слух, только он сам был и музыкой, и инструментом. Гармония уже существовала, нужно было только верно попадать собой в нее. Слово «хорошо» не отражало сути. Мирддин хотел было попытаться объяснить, но потом вспомнил, как принято было отвечать в Кармартене.

– Да ваще нормально все! – сказал он и добавил ухмылку для верности.

Керидвен засмеялась:

– Ну, вот и ладно. Пойду я Чарлика прогуляю, пора уже.

В дверь просунулся огромный черный нос. Груда меха протиснулась в дверь, громко сопя и умильно виляя хвостом-обрубком. Керидвен даже не пришлось наклоняться, чтобы схватить его за уши и начать вертеть в разные стороны.

– Ууу, морда! Что, заждался? Ну, пошли уже!

Мирддин проводил их взглядом. Он впервые подумал, что на благополучном, обустроенном Авалоне, в роскошном по человеческим меркам доме матери могло чего-то не хватать. Чего-то, чего не мог ей дать ни он, ни Эльфин.

Зажужжал комм. Это был отец.

– Привет.

– Привет.

– Ты где сейчас?

– Здесь еще.

– Зайдешь? Я тут, как это говорится… немного раскидался.

Мирддин невольно улыбнулся. Эльфин всегда очень старательно имитировал кармартенский выговор, и именно из-за старательности он всегда звучал неестественно и комично. Эльфин, разумеется, был в курсе.

Мирддин прикусил губу, чтобы улыбки не было слышно.

– Зайду.

Кабинет отца был над водопадом – гладкий, обшитый деревянными панелями куб. Три стены его были плотно уставлены шкафами с книгами, странными приборами и всякой всячиной – Мирддин до сих пор точно не знал, что из этого является очередной панелью доступа к какому-нибудь терминалу, что – хранилищем памяти, а что – потенциально опасным артефактом. Даже за собранную еще в детстве и с тех самых пор сидящую на верхней полке механическую стрекозу он бы не поручился. Должна же была быть причина, по которой Эльфин ее не выкинул. Псевдомеханическими животными он никогда особо не интересовался.

Четвертая стена была полностью прозрачной и выходила на запад. Казалось, что пол обрывается прямо в пропасть – сразу под ним начинался обрыв, с которого вниз с грохотом летела вода – силовое поле превращало его в отдаленный рокот. Из глубины кабинета воды не было видно – только темно-зеленые вершины сосен до горизонта и, как сейчас, закат. Эльфин часто работал допоздна. Возможно, не в последнюю очередь потому, что не мог отказать себе в удовольствии полюбоваться зрелищем.

Мирддин постарался как можно непринужденней повернуться в кресле так, чтобы оказаться к панораме боком. Уж очень большой контраст был от монолита перед глазами и открытого пространства за спиной. Эльфина, конечно, нельзя было заподозрить в том, что он добивался такого эффекта нарочно – тех, кого он принимал у себя лично, такие штучки уже не пронимали.

Непринужденно не получилось – Эльфин улыбнулся сквозь призрачное сияние голограмм, небрежным движением погасил проекцию, и сделал приглашающий жест в сторону низкого столика у стены.

Мирддин сел и стал смотреть, как Эльфин неторопливо достает необходимое для чайной церемонии и проделывает все требуемые манипуляции.

– Мне все детство было интересно, как ты умудряешься не смахивать мантией чашки, – сказал Мирддин.

Эльфин прищурился:

– А зачем это все, по-твоему? Когда начинаю макать рукава в чай – значит, с принятием решений на сегодня пора заканчивать. Все продумано.

Ну еще бы. У Эльфина – и не продумано.

Чай пах дымом и порохом.

Выверенные движения были частью традиции. И это было хорошо – пиала позволяла занять руки. Помолчать. Собраться с мыслями.

Алое и оранжевое зарево на полнеба постепенно гасло. Над горизонтом распластались полосы облаков, похожие на рисунок на тигровой шкуре.

Эльфин неторопливо разлил еще чаю и внимательно посмотрел на сына сквозь тонкие струйки пара.

– Ты делал выбор не один раз. Кроме Охоты было что-то еще.

Мирддин внезапно ощутил, как ароматная жидкость обжигает кончики пальцев сквозь фарфор. Он поставил пиалу на стол и сцепил руки в замок.

– Почему ты так решил?

– Не прошло и года – а ты выложил в общий доступ ментограммы, которые обычно проходят под грифом «тайна личности». Значит, ты либо принял подобное решение взвешенно и способен выдержать по нему любую обратную связь – либо сделал это под горячую руку и то, насколько отрицательно на тебя может повлиять отклик, тебя не волнует. Насколько я могу видеть, ты вполне владеешь собой. Значит, зона уязвимости уже сместилась.

– Справедливое рассуждение, – медленно сказал Мирддин. – Кто-нибудь в Круге будет думать так же?

Эльфин пожал плечами.

– Вряд ли. Самые очевидные вещи обычно никто не перепроверяет. Никому не придет в голову, что разрыв во времени может быть настолько мал.

– Человеческая черта, насколько я понимаю.

Эльфин кивнул и сделал глоток из чашечки, прищурился, будто рассматривая что-то вдалеке, улыбнулся и перевел взгляд на сына.