Текст книги "Челси. Правила игры"

– Что значит через двадцать лет? Что же делать нам, современному поколению? Просто смириться с предубеждением?

– Нет, почему же, просто надо знать о существовании предубеждения и прикладывать усилия хотя бы на уровне своего круга общения… У тебя же ведь получилось? Можно сказать, твоя искренняя реакция надломила мой стереотип… Теперь ты можешь остаться у меня ночевать. Вот ключи, занесёшь в следующий раз.

* * *

Наша связь с Николасом длилась вот уже три месяца, переживая редкие взлёты и частые падения. Иногда он был внимателен ко мне, и его глаза смотрели в мои с огромнейшей нежностью, особенно для меня ценной, потому что я знала её мимолётность. Мне казалось, что он оттаивает, что его отношение ко мне теплеет. Но стоило мне не видеть его более недели, не напоминать о себе, и к следующей встрече он меня забывал, забывал, как смотрел на меня в прошлый раз, – взгляд серых глаз опять каменел, и приходилось начинать всё заново.

Николас часто мне изменял и не видел в этом ничего дурного, ведь по негласному договору я была только любовницей, без права апелляции. Странно, но, несмотря на это, наша дружба мало-помалу крепла, в то время как постель оставалась постелью, отдельно от дружбы. Когда то и другое крепнет одновременно, люди женятся. У нас было полное взаимопонимание в постели, и он, и я чувствовали, что секс у нас потрясающий, влечение было огромным. В дружбе он тоже был щедр и заботлив, давал хорошие советы, прислушивался к моим. Но тем не менее оба эти аспекта наших отношений шли, как две параллельные прямые, не пересекаясь, словно он спал с одной девушкой, а общался с другой.

Что-то подсказывало мне, что он просто не может довериться женщине. Не только мне, а женщине в принципе. По тону его высказываний о тех или иных девушках я осознала, что он не испытывает большого уважения к женскому полу или даже его ненавидит. Он говорил, что не будет верен жене, ещё не имея жены, а значит, изначально отрицая даже саму возможность полюбить так, что другие женщины станут не нужны. Он говорил, что его будущая жена должна быть красивой, хорошей хозяйкой, потенциально замечательной матерью, уметь готовить, сидеть дома и слушаться его. В то время как он будет изменять ей с сексапильными девушками, желательно блондинками, «потому что они выглядят чище». В его отношении к женщинам было слишком много расчёта, так что это казалось подозрительным, и казалось, что на самом деле в этом грубом цинике просто когда-то был загублен нежный романтик.

* * *

Он любил её.

Первая неопытная любовь пятнадцатилетнего мальчишки.

Он дарил ей цветы, подарки на каждый праздник, был предан и как-то ко Дню святого Валентина даже написал для неё стих, не имея к этому особого расположения и дара. Он ухаживал за ней два года. Часто они вместе гуляли. Она была весела, ей льстило, что её любят так неистово, настойчиво и вместе с тем робко. Она принимала Его ухаживания. Как-то она пригласила Его в гости, но, когда Он пришёл, продержала на пороге, так и не впустив. Позже она все объяснила, весело пропев, что незадолго до Его прихода к ней неожиданно заглянул кое-кто, и она не хотела, чтобы тот кое-кто ревновал. То есть она понимает, что повода к этому нет никакого, так как Он ей только друг, но кое у кого вспыльчивый нрав, и он бы не понял. «А ты ведь понимаешь, правда? – спросила она, потрепав Его за подбородок. – Ну, может, мне как-нибудь понадобится твоя помощь, ну… если я вдруг захочу, чтобы кое-кто меня поревновал…» После она плакала в Его жилетку, так как кое-кто ей изменил с её лучшей подругой. Он уговаривал её его бросить, но она как-то злобно на Него посмотрела, сказав: «И с кем тогда я буду? С тобой, что ли? Да ты ведь тряпка!» Он пришёл к ней на следующий день в надежде, что она извинится за свои вчерашние слова и что она не имела в виду то, что сказала, что это у неё вырвалось… Однако ж она и не думала извиняться. Они пошли погулять. И всю дорогу она говорила о том, как любит этого кое-кого, несмотря ни на что и вопреки всему. Он попросил её замолчать. Она удивилась, в первый раз Он был с ней груб. Она попыталась возразить. Он накричал на неё, назвав дурой и шлюхой. Он сказал, что она Ему стала противна. Она покачала головой, вновь посмотрела на Него и как будто увидела в Нём нечто новое. Возможно, это и было что-то новое, ведь Он впервые был с ней жесток. Она притянула Его к себе за рубашку и поцеловала. В первый раз за два года, что Он за ней ухаживал. От этого Он осмелел, даже озверел, бросив её прямо на газон аллеи, по которой они гуляли. Она не сопротивлялась, и Он грубо ею овладел. Тело Его, почувствовав облегчение, успокоилось, но она Ему опротивела. Он чуть ли не плевался, идя домой, и первым делом, забежав в квартиру, принял душ. Не так Он представлял себе эти минуты близости… Прекрасная дама упала на газон с пьедестала, на котором стояла. То, что Он получил её так просто после стольких лет, что ей оказались не нужны все Его светлые чувства и трепет, свело на нет всё Его уважительное отношение к Женщине. Она разбила Его идеалы и Его сердце. Она была первой, кто это сделал. После были другие. Он поклялся, что больше ни одна женщина не заставит Его страдать, Он решил просто-напросто больше их не любить, так было легче; использовать женщин, как они сами того хотят.

Я не знала этой истории, но предполагала, что она с ним случилась. Благодаря своему чувству к Нику, я угадала, что вся эта чёрствость, безразличие и высокомерие, которые он кидает миру, наносные, прилипшие, я чувствовала, что это просто защита, как панцирь черепахи. Где-то далеко, в юности, он потерял теплоту. Ему пока ещё двадцать шесть, и пока не так сложно было бы вернуться и подобрать её. Я была готова помочь и так жадно искала добрых перемен в его отношении ко мне, что, почувствовав лёгкий летний ветерок, воспряла и побежала ему навстречу. Без сомнения, Николас так просто не сдастся, ему нужно было отомстить за пережитые обиды, отомстить сполна, отомстить Женщине. Я была готова принять и пережить его месть. К этому моменту моей жизни я уже его горячо любила.

* * *

Черепахи без панциря не живут, иначе это уже не черепахи, но всё-таки я не могла поверить в произошедшее. Моя жизнь замерла. Я ничего не хотела делать с тех пор, как в ночь на четырнадцатое февраля, День всех влюблённых, Николас меня бросил. Я проснулась в слезах, в то время как утренний город излучал любовь и радость. Парочки на улицах гуляли в обнимку. Я пошла купить молоко и мюсли на завтрак, но за десять минут пути до Marks&Spencer[25]25
  Название магазина.


[Закрыть] я увидела по меньшей мере семь влюблённых парочек, одна из которых, к счастью, была парой геев. Поверьте, это было ужасно нетактично: все как будто сговорились держаться за руки и целоваться напоказ! Я вернулась из магазина и осталась дома, не в силах выносить бескомпромиссную гегемонию любви, царившую вокруг. Мне было очень грустно, и я целый вечер проплакала в подушку. Почему он выбрал именно этот день? Ещё одна жестокая месть женщинам за их любовь ко всяким романтическим датам? У меня для него был подарок и открытка, я была уверена, что и он мне что-нибудь подарит, безделицу, но всё-таки… Я чувствовала себя полной дурой. «Bang. Bang. My baby shot me down».

Последующие недели я занималась своей рутиной, жила незаметно, ни с кем из близких подруг, которые знали про мою проблему, не встречалась, чтобы избежать жалости и ранящего «Я же тебе говорила!». Я не могла поверить, что больше не увижу его.

В тот вечер одиннадцатого января, перед его поездкой в Данию на месяц повидать родителей, у меня была смутная тревога, что вот так мы сидим в последний раз, смотрим кино, обнявшиеся и почти счастливые, что этого мгновения больше не будет никогда. Я закрыла глаза на это тревожное предчувствие. Напротив, я была в радостном расположении духа, потому что за эту последнюю неделю мы встречались чаще, чем обычно, и я видела, что Николас почти оттаял. Во всяком случае, он уже не притворялся и не защищался от меня, он доверял мне. Ник уехал, новый, весенний, чистый…

Там, у себя на родине, он полюбил другую. Вернулся тринадцатого февраля, пригласил меня в ресторан, чего раньше не делал, был мил, но в его стальных глазах не осталось и следа от тёплых чувств, он снова меня забыл. Весь вечер он держался подчёркнуто отстранённо и казался совершенно чужим. Он не говорил мне про неё, но за него говорило всё. Я настояла, чтобы он мне рассказал, что случилось.

– Когда я приехал домой, мы часто ходили с друзьями в бары и рестораны, я пил каждый день и помногу. Я пил, и мне хотелось женщину. Я попросил моих парней познакомить меня с кем-нибудь. Так я встретил Энн.

– Так значит, её зовут Энн…

– Нет, так зовут её лучшую подругу. У нас с Энн не было секса, мы просто немного подурачились в постели, она не хотела ставить под удар свою дружбу с Розанн, боялась, вдруг та узнает, если мы переспим.

– Розанн?

– Да. Она восхитительна. Я ещё не спал с ней, но я знаю, что это будет восхитительно. Мы ходили в «SW», когда она приезжала сюда четыре дня назад…

– Я думала, что ты только приехал…

– Нет. Я приехал неделю назад, я купил ей билет на самолёт, сказав, что выбор за ней: она может приехать или не приехать, билет есть, так что пусть решает сама. Я уехал, и она приехала, представляешь?!

– Рада за тебя.

– Она приезжала на три дня. Она учится в Дании, не могла вырваться надолго…

Из моих глаз потекли слёзы, но Ник этого не видел, он не смотрел на меня, вспоминая и в деталях описывая свой начавшийся роман. Опять я ощутила это раздвоение в его отношении ко мне.

Я уверена, он не хотел причинить мне боль, он рассказывал про Розанн мне-подруге, забыв, что я-любовница тоже здесь.

– Какие планы у тебя на оставшийся вечер? – спросил он у меня-любовницы.

– Я думала, мы проведём его вместе и я останусь ночевать? Завтра День святого Валентина. То есть я понимаю, что мы с тобой не совсем нормальная пара, но я хотела бы провести этот день с тобой… Мне просто будет очень грустно, если в этот день я буду одна.

– Э-э-э. Нет, нет, прости. Завтра я очень занят, и вообще я не люблю даты… Я даже взял билет Розанн так, чтобы она уехала до этого сопливого розового праздника…

– Да, но для неё было бы символично провести День всех влюблённых вместе с тобой, а тебе, наверное, ещё рано переходить с ней к официальному признанию друг друга влюблёнными…

– Ты права.

– Но ты же знаешь, что я не испытываю иллюзий по поводу наших отношений, Николас. Я не стану фантазировать, что теперь мы обязательно поженимся, если проведём День Валентина вместе. Мне просто так грустно в последнее время, так хочется немного ласки и хорошего отношения.

– Значит, ты считаешь, я тебе чего-то недодаю? Если ты и правда так считаешь и тебя что-то не устраивает, вперёд! Я тебя не держу.

– Я знаю, что не держишь, поэтому мне и сложно уйти.

– Господи. Если ты будешь продолжать в том же духе, то я не хочу этого слушать. Я устал, и мне вообще не нужны лишние сложности.

– Да, – сказала я, – конечно, ты прав, это всё глупости.

Сердце сжигал вопрос: «Неужели же ты не видишь, что я люблю тебя?», но я промолчала. Я любила его, но не хотела надоедать и казаться навязчивой. Я надеялась, что он изменится, и он менялся, однако не в мою пользу. Надежда умирает последней, значит, мы умираем раньше нашей надежды. Моё сердце твердело. Я притворилась беззаботной, будто бы всё, что я до этого наговорила, это чепуха, а единственное, что мне от него нужно, это секс.

– Не слушай меня, – прошептала я, бросив томный взгляд. – У меня сегодня тоже был тяжёлый день. Лучше пошли к тебе.

– Ну вот, другое дело, – засмеялся он. – Теперь я тебя узнаю. Давай возьмём такси, а то мне через час спать ложиться.

Мы взяли такси и доехали до его дома в Южном Кенсингтоне. Трёхэтажный узкий дом, воткнутый посреди таких же. Мощёная улочка. Цветы в треугольных клумбах перед входом. Чёрная блестящая дверь с золотым номером «73».

Николас расплатился с таксистом, и мы вошли в дом. Открыл бутылку вина, я не пила. Музыки не было. Зашёл в спальню, в оглушительной тишине которой я разделась.

Он подтолкнул меня к кровати и, приспустив брюки, но даже не сняв рубашку, без поцелуев и прелюдий пятиминутно овладел мною. Перевернулся на спину, отдышался. Первое блюдо было горячим. Через пять минут он был готов на второе, которое, однако, также не отличалось продолжительностью. Десерт был жёсткий. Он преподнёс его во всей силе своего Danish hardcore[26]26
  Датский хардкор.


[Закрыть] характера. Привязав мои руки к кровати галстуком от Черутти, он перевернул меня на живот и превзошёл себя. Я так хотела его, что никогда не замечала размеров его достоинства, которое, честно говоря, было довольно скромным. Основное удовольствие от секса, чаще всего короткого, я ощущала через осознание того, что вот он во всей своей красе, дикий и злой самец, получает своё быстро и яростно. Ему наплевать, что чувствую я во время секса, ещё он как-то поведал, что ему доставляет особое эротическое удовольствие то, что я, как он выразился, из «более социально низкой нации», ему проще иметь меня, считая меня «объектом», русской игрушкой для европейского джентльмена. Ему приходится быть циником и негодяем в жизни, иначе он не смог бы расслабиться и так овладеть женщиной. Да и я сомневаюсь, что сама отдавалась бы ему с такой же неистовостью, будь он иным.

После он мне сказал:

– Заплати мне.

Я подумала, что он шутит, и переспросила:

– Тебе заплатить? За секс?

– Сладкая моя, ты же знаешь, что мне всегда с тобой нравится, но попробуй понять меня. Мне будет так проще. Если ты мне заплатишь, то получится, что я вроде бы ничего и не хотел, что в секс не было вовлечено никаких чувств, а значит, можно будет считать, что я не изменял Розанн.

Его всегда волновало только то, как будет проще ему. Может быть, за эту эгоистичную прямоту я его и любила. «Хорошо. Пусть будет так, как он хочет», – подумала я, оставив на столике у измятой постели всего один фунт. Он ухмыльнулся.

* * *

Огромное количество людей в столице обеспечивает их текучесть. Новые знакомства каждый день прерывают мысли о старых друзьях. Никто и не вспомнит лёгкого флирта вчерашней ночи. Чтобы оставить хоть небольшое воспоминание друг о друге со вчерашнего вечера, нужно хотя бы переспать, тогда у вашего имени… «Простите, как, вы говорили, вас зовут? Нда-а. Как, вы сказали, зовут вас? Плохая память. На лица у меня память лучше. Хотя я почему-то думал, что вы блондинка…» Тогда у вашего имени есть шанс быть упомянутым в разговоре друзей за пивом на следующий вечер, хотя, увы, это упоминание, скорее всего, будет а-ля «Я такую тёлку вчера…», или в девичьей беседе при накладывании слоя пудры перед очередной диско-охотой на «лосей».

Неудивительно при таком раскладе, что даже у людей, которые знакомы уже давно, уходит не более месяца, чтобы совершенно забыть друг друга. Никто ни по кому не скучает. Слишком много замен вокруг, слишком легко переключиться, отвлечься, развеяться. Они не тратят эмоций на то, чтобы узнать друг друга по-настоящему. Зачем? Люди Запада не мазохисты, они не любят страдать. С глаз долой – из сердца вон! А если сердца никогда и не было, то просто: вон!

Soundtrack (финальный):

 
Now he is gone.
I don’t know why…
Until these days sometimes I cry…
He didn’t even say goodbye, didn’t take the time to lie.
Bang. Bang.
He shot me down.
My baby shot me down.[27]27
  Звуковое сопровождение:
А сейчас он ушёл.Я не знаю почему.Я до сих пор иногда плачу.Он даже не сказал до свидания.Не нашёл времени, чтобы солгать.Раз, два.Он меня застрелил.Мой милый меня застрелил(«Bang Bang (My Baby Shot Me Down)»S.Bono).

[Закрыть]
 

Глава 4
Сон вчерашней ночи
(номер один)

Цветы на подоконнике завяли, несмотря на то, что я обильно их поливала, а может быть, именно поэтому… Или от недостатка солнца? Ничего не хотелось делать. В сердце перегорели лампочки. Без света было страшно, но лучше уж так, в темноте, чем каждый день ждать, что они перегорят, или отключат свет, или зайдёт кто-нибудь на огонёк, когда никого видеть не хочется.

Я сижу, без движения, уставившись в окно. Сижу долго. Проходит день. Проходит ночь. День. Ночь. День. Ночь. День. Ночь. Снова ночь. Ночь не проходит. Ночь. Мне всё равно. Ночь. Ночь. Ночь. Ночь. Ночь. Ночь. Вспорхнуло усталое удивление: почему? Неужели я настолько выключила себя из жизни, что даже воспоминаний не хватает, чтобы менять картинки за окном? Ночь. Ночь. Надо что-то придумать. Разум содрогнулся и поник. Ничего не получается! Медленно закрадывается страх, грозящий обернуться паникой… Ночь. Ночь. Ночь. Нет, было же в этих отношениях что-то хорошее… Нужно всё пересмотреть. Мне обязательно надо вернуться к жизни, бессмысленно просто глазеть в окно, за которым ничего не происходит? Ничего не происходит… Это моя вина! Ничегошеньки. Только ночь. Что же мешает? Проснись же. Выйди на улицу! Оглядись! В мире много прекрасного. Нужно заново научиться смотреть на лица прохожих, на их улыбки, а не истоптанные ботинки, на которые налипла грязь.

Закапал дождь. Как ни банально, но дождь заставляет меня плакать. Уж если сама могущественная величественная природа не выдерживает этой жизни, то почему я должна? Я плачу навзрыд. Всё лучше, чем тупое безразличие от безысходности, когда все чувства срываются в пропасть и ничего от человека не остаётся. Я переживу, мне будет легче, я знаю это. Дождь льёт сильнее и сильнее. Я ненавижу тебя, Николас! Это пройдёт… Боже, как я тебя ненавижу! Никогда не горела я таким пламенем ни на одном ложе, никогда ещё моя страсть не была сильнее, но всё проходит: и любовь, и боль; всё уходит. Я теряю последние горькие капли памяти, и мне скоро будет легче. Пламя беспощадно пожирает твой дом, кровать, тебя, предающегося на ней любовным утехам с кем-то, чьего лица не разобрать. Дождь залил стекло плотным непроницаемым потоком, и я не вижу больше этих страшных образов в адском пламени. Я не вижу тебя. Наверное, пламя потухло. Мне легче. Я знаю точно, наутро, когда я проснусь, день будет сиять чистотой, день будет свеж, это будет День.

Глава 5
Тишина

Soundtrack:

 
Вне зоны доступа
Мы не опознаны
Вне зоны доступа
Мы дышим воздухом
Вне зоны доступа
Мы.[28]28
  «Вне зоны доступа» (Город 312).


[Закрыть]
 

Когда события в жизни развиваются слишком интенсивно, нет времени задумываться и размышлять. Когда слишком шумно, звуки натыкаются на мысли, разбивая их вдребезги или перемешиваясь так, что мысли становятся нечёткими и неясными. Гудят машины за окном, автобусы шумно распахивают двери, бурлит толпа людей, музыка в барах и клубах, плеер в ушах, ругающиеся день ото дня соседи, телевизор, радио, компьютеры… А сколько звуков создаю я сама? В большом городе тишины нет. Обитатель мегаполиса – это всепоглощающая гудящая машина, а не человек разумный.

Время от времени я, как правило на уик-энд, покидала Челси, чтобы навестить друзей и знакомых за городом. После ужина в их деревенских домиках, фермах или поместьях я всегда выходила погулять. Одна. Брожу по улице маленького трёхулочного городка – и как же приятно, что меня никто не знает. Никто не пристаёт, чтобы вручить флайер или ещё какую-нибудь ерунду. Вот я ОДНА на опушке леса. Одна иду по тропинке через луг к речке… Так тихо… Я сама становлюсь тише. Иду молча или пою песенку. Пою по-русски. Не попсовую песенку, а душевную, такую, которую в мегаполисе петь стыдно. Вроде: «Во поле берёзка стояла…» Настроение в такие моменты всегда прекрасное. Я чувствую, что живу. Полностью ощущаю своё тело: чувствую, как упруго отскакивают мои кроссовки от земли, слышу пульсирующее сердце, вдыхаю воздух и наслаждаюсь этим.

С удивлением замечаю, что начинаю осмысливать происходящее со мной. Я смотрю на прожитое время в Лондоне и сравниваю себя, юную и смелую, только что приехавшую в Англию, с той юной и смелой, что уже освоилась здесь, свила своё «синичкино гнёздышко» в Челси, завела знакомства с другими синичками, воробьями, фазанами, орлами и даже ястребами. Кто из них лучше и чище? Не знаю, сложно сказать. Сейчас я неизменно мудрее, значит, даже если и не чище, то обязательно вернусь к этому. Чем больше мудрости я усвою, тем раньше пойму, что свет всегда побеждает тьму.

Ещё через многое предстоит мне пройти, многие проблемы решить, но ведь люди кардинальным образом не меняются. Если сердце чистое, то налёт грязи с него соскрести будет несложно. Только бы найти время. Я анализирую мои романы с «англичанами», которые оказались вовсе не англичанами, а просто типичными представителями Лондона, то есть иностранцами. Англичане в Лондоне – национальное меньшинство. Я обдумываю те три свидания, разной продолжительности, которые были у меня недавно. Одно продлилось несколько недель, другое один день, а сколько я любила датчанина – не помню, очень долго, целую вечность. Прихожу к выводу, что все эти романы были полезны. Все два. Один любил меня, другого любила я. Третье не считается, потому что романа с Майклом у меня не было. Думая об этом, прихожу к тем выводам, которые упомянула, когда рассказывала об этих свиданиях. В процессе романов я не осознавала, почему поступаю так, а не иначе, не задумывалась о причинах моих чувств и оттенках их грусти или радости. В мегаполисе я живу бездумно, по инерции, тело и мозг помнят, как нужно реагировать на те или иные события, они не понимают почему, но реагируют всё-таки, как положено, пока сбоев не было.

Выходные заканчиваются, и я в машине, несущейся в Лондон.