Текст книги "Цыганская любовь. История в стиле мелодрамы"

Цыганская любовь
История в стиле мелодрамы
Марина Комендант

© Марина Комендант, 2024

ISBN 978-5-0051-8911-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЭПИЗОД 2 год 1957

– Куда ты деваешь деньги? Всегда одно и то же! Перед получкой горим синим пламенем!

– Послушай, ничего я себе даже в мыслях не покупаю. Они мимо как то проплывают.

– Пиши расходы, я сколько раз просил! Будем вместе смотреть. Дура!

Входная дверь яростно захлопнулась, как -будто вовсе хотела соскочить с петель.

В догонку мать еще успела крикнуть бытовавшую на поселке истину

– Бедность не порок, а большое свинство. От твоих аванцев не разжируешься.

Я проснулась от громогласной, перепалки между родителями, которые не стеснялись в в эмоциях и выражениях. Отец один работал в семье, правда, получал здорово. У шахтеров, почти у всех, жены сидели дома. И наша мамка тоже. Но была она неумехой и транжирой. Мы питались с рынка. Весной и летом мясо и овощи, фрукты не переводились со стола. Ну, точнее, в те короткие отрезки времени, пока мамка не потратит отцову зарплату. Это длилось каждую неделю после отцовой получки. А потом перебивались с хлеба на квас. И отец злился, так как ему приходилось идти в шахту с пустым тормозком, да и почти на голодный желудок. Кроме быстро заканчивающихся крикливых разборок родителей, никаких последствий хозяйственное поведение матери не имело. Она могущественно владела супругом, который своей лысеющей макушкой доставал ей до плеча. Телосложения был крепкого, весь такой подвижный и суховатый. А мать высоко держала голову, росту в ней было метр восемьдесят, и вся она, казалось, мирно покоилась на широких, очень женственных бедрах. Холодные серые глаза главы семейства зажигались глубоким внутренним светом, когда он смотрел на мать.

Спать уже не получалось и я отправилась на кухню, Плита была растоплена, закипал чайник, и на столе в глубокой тарелке маняще высилась горка бутербродов с салом.

Соседи держали свиней и потому у них сало не переводилось и нам доставалось от них в виде угощенья..

– Давай не тяни, быстренько завтракай и собирайся в баню.

Разгоряченная мама перекинулась на меня. Как раз эта перспектива похода в баню не располагала к «быстренько». Конечно, сегодня же вторник, женский день. Как– то за их криками эти планы вылетели из моей головы. В баню наша семья ходила раз в месяц. Мы с матерью в первый вторник месяца, а отец следом, в среду. Дни в бане делились на женские и мужские. В остальное время, дома, раз в неделю топился титан в квартире, и мы по очереди мылись в ванной.

Пока я размышляла над возможностью игнорирования семейных планов на сегодня, мать обыскивала все сумки и карманы на предмет завалявшейся мелочи. Но даже, если бы ее поиски не увенчались успехом, баня все равно состоялась бы. Для этого существовали всегда распахнутые для взаимопомощи кошельки соседей. Не в пример нашему, всегда туго набитые.

Наконец, мать сообщила, что можно отправляться. Деньги найдены! Ее пшеничного цвета коса болталась за спиной, а не была уложена короной вокруг головы, что означало, «настроение хорошее». Хотя бы так! А то совсем было бы плохо.

О, за что? За что, я должна идти в это здание-уродец, с раздевалками, выкрашенными темно-зеленой масляной краской. Глядеть на толстых теток и неопрятных, пахнущих как -то по-особенному, старух. Страдать от вида грубых шаек и грязных ног, визга детей и едкого, хозяйственного мыла, с трудом промывающего волосы и норовящего выесть глаза.

Буквально через десять минут мы уже входили в здание бани. сразу обволок и залез во все наши закоулки влажный и терпкий дух. Едва мы стали стягивать с себя штапельные платья, сшитые по одному фасону из одного отреза ткани, такая у мамки была идея экономии, и трусы с лифчиками, как темень раздевалки расцветилась яркими широкими юбками. Желтый электрический свет голых, как и посетители, лампочек начал отражаться и сверкать в золотистых монистах, серьгах, браслетах и кольцах девушек, женщин и старух с крючковатыми носами.

Мать продемонстрировала мне и окружающим полное падение хорошего настроения. Всплеснула руками и обратилась вполголоса к стоявшей с ней рядом женщине, еще не начавшей раздеваться.

– Вот, говорят, цыгане время не ведают. А как мне в баню прийти, они тут как тут. Хоть домой иди обратно. Не люблю я их.

– Чего вы?

Женщина встрепенулась и стала возражать довольно энергично.

– Я к ним хорошо отношусь. Добрые они. И неправда это, что они детей воруют! Они же их усыновляют. Вот нет в семье цыгана мальчика, а наследник всем богатствам нужен, так они и берут из детдомов. Для них все дети как короли!

Мать стала горячиться и почти физически напирать на собеседницу.

– Видать вам от них не доставалось. Обман один и воровство.

– И ничего подобного, занимаются торговлей. При таком дефиците всего, берут в одном месте, а в другое привозят. А ювелирку сами делают, инвентарь всякий.

– Да что вы такое говорите?

Мать покрылась красными пятнами. Вокруг споривших уже собрались разные другие желающие вступить в перепалку.

– Вот, а откуда богатства то у них. Не с воровства ли? Да ладно. Все с вами понятно! Дочка. пойдем быстрей домой

Два раза мне такой призыв не нужно было повторять. Резко и суетливо натягивая трусы и лифчик, мама сердито успела на меня цыкнуть и вновь обратилась к своей собеседнице.

– Я вот месяц назад пошла на почту. Сестра моя нам раз в год присылает яблоки из Алма-аты. Она там живет с мужем и дочками. Такие яблоки нигде не купить, Апорт называются.

Мать довольно победно, с видом превосходства, взглянула на свою оппонентку.

– Значит, захожу я на почту слышу – яблоки мои пахнут, прямо, как будто в сад зашла.

Я видела что женщину напрягает такое обилие подробностей, но она это терпела. По себе, видно, знала, что шахтерская жена говорит долго и много. Ведь дома сидит днями одна-одинешенька.

– Н,у вот только своей очереди дождалась, как эти дети свободы приперлись на почту. Две на возрасте и одна помоложе. Которая помоложе притерлась ко мне поближе и хвать, волос дернула и давай его скручивать.

– О, да ты больна, красавица, вижу, вижу все твои печали! Дай монетку просто мне в руки, я все тебе излечу.

– Вот так, она давай передо мной распинаться. И вот знаю про них все, а монетку дала, чтоб мне пусто было, и так она давай лопотать, мне в глаза смотреть. Не помню ничегошеньки! Только что лоб у нее был нереально высокий. Я на него все больше смотрела и досмотрелась до того, что она все мои денежки выцыганили, даже не знаю, как так получилось.

Тут мне подумалось, что вряд ли так уж много было денежек.

– А яблок я тогда не смогла получить, и деньги все мои тю-тю.

Одновременно с этим грустным рассказом мать яростно скидывала в сумку все подряд. Чистое с грязным, свои тряпки с моими и припечатала сверху всю эту смесь огромным китайским термосом. Мы всегда его брали с собой в баню для распива чая во время банной процедуры, что невыносимо удлиняло ее.

И вот мы уже выходим из бани. Мать впереди рассекает пространство быстрым мужским шагом, и я плетусь сзади. Вдруг дорогу мне преграждает узкая фигурка. От бьющего в глаза солнца, я не сразу понимаю, кто это. Фигурка ухватилась за мою руку и рассмеялась. Такой смех только у Милы, нашей соседки по лестничной площадке и еще моей соученицы. Она училась в нашей школе, но на год старше, и через месяц вообще заканчивала школу, что позволяло ей быть для меня особой нереального превосходства. Да к тому же, ее отец работал преподавателем в институте, в близлежащем от нашего поселка городе, и его уважали всем двором, перенося уважение и на его домочадцев.

– Нина Степановна, Тоня, здравствуйте! Вы уже уходите?

Я развернулась, чтобы видеть Милу и снова, как всегда при встречах с ней, у меня захватило дух. Она была такая раскрасавица. Безупречная.

На маму тоже красота нашей соседки действовала, поэтому тон ее был просто сладок.

– Да, Людмилочка, тут цыгане пришли. Не люблю я их и боюсь!

– Нина Степановна, может быть Тоня со мной пойдет, я в ваннах моюсь? Мы и помоемся и наговоримся, а то тут экзамены у меня, я никого не вижу.

– Да, конечно, девочки, идите,

Мать немного замялась и чуткая Мила тут же просто сказала.

– Я и билет Тоне куплю, ваши то пропали, наверное.

Матери, конечно, не хотелось одалживаться по такому пустяковому поводу, но денег у нее больше не было, а провести время с Милой, это она считала для меня очень полезным, поэтому легко согласилась, хотя политес сохранила.

– Ну, неудобно же, Тонюшка, за счет Милы, но я с собой только -только денег на два билета брала, тут всякого народа полно, могут и украсть.

– Конечно, конечно, Нина Степановна, если так переживаете, потом отдадите.

Нина Степановна скорчила радостную мину, терпко отдававшую разочарованием. И мы отправились снова в баню. Но в этот раз не пошли в общее отделение, а поднялись на второй этаж, где располагались в большом светлом зале (и краска кремовая где-то нашлась для стен) ванные. Их было штук пять, количество, видимо, определялось спросом. Отделялись они друг от друга клеенчатыми занавесками, раскрашенными веселым цветочным рисунком. Возле каждой ванной стоял свой шкафчик для одежды и стул. Я знала, что это отделение нравилось некоторым дамам с претензией и девчонкам из старших классов, любящих классическую литературу, откуда они и почерпнули знания и возросшие из этого знания желания – принять ванну.

Мила быстро и уверенно прошла к стоящей у окна ванной и кивком указала мне на соседнюю. Занавески между нашими ванными она раздвинула, быстро разделась и юркнула в воду. Но я успела заметить ее красивый розовый атласный лифчик и такие же трусики, все явно сшито у портнихи. Мне же похвастать было нечем. Застиранные трусы и бюстгальтер неопределенного цвета из хлопка, круглые, врезающиеся в мякоть ног резинки, поддерживающие чулки. У Милы для этой цели был атласный пояс. Но делать нечего, и я, немного стесняясь своего нескладного тела и неказистого нижнего белья, последовала ее примеру. Мы немного поболтали о предстоящих ей экзаменах, но я чувствовала, что до главного интересующего ее вопроса мы еще не добрались. Но подруга моя что-то застеснялась и ничего не стала говорить больше, встала из ванной и взяла приготовленную заранее книгу.

– Тоня, добавь горячей воды, ты же в совсем уже холодной ванне сидишь.

– – А ты, что, будешь книгу тут читать?

– – Всегда тут читаю. Набираю воду погорячее, сажусь и читаю

– – Ты прям как в кино!

– Скажешь тоже. Я не думаю о внешнем эффекте, только о собственном удовольствии

И она принялась за чтение, а я, добавив горячей воды тоже по предоставленному мне примеру, попробовала насладиться. Но вода было шибко горячая, и в голову лезли нехорошие вопросы. Зачем это я понадобилась нашей дворовой принцессе. Обещала поговорить, мать свидетельница. И вообще мне стало скушновато. Валяться без толку в ванной, да еще и кое– где сколотой, да и занавески местами продрались.

Мне даже смешно стало. Я себе жизнь, как в кино, немного не так представляла. А тут еще и солнце шмыгнуло за темную тучу. Но Мила. зачитавшись, не заметила перемены моего настроения. Хотя, если бы и заметила, это на нее никак бы не повлияло. Я подумала, что матери бы здесь понравилось даже только потому, что ромалки сюда не заходили. Правда последующие события перечеркнули это представление, ну в смысле ромалок.

– Боженьки мои! Вот какая красавица лежит, книжки читает.

Наше мирное времяпрепровождения прервал молодой гортанный голос. Люся оторвалась от книги, а я от философских размышлений. Перед нами стояла молодая цыганка, очень нарядная. С распущенными волосами, звенящая как оркестр народных инструментов. От каждого движения все многочисленные украшения, навздеванные молодой особой, приходили в весело звучащее оживление. Девчонка была ослепительно хороша. Поэтому Мила, которая сначала хотела возмутиться, потом испугалась, увидев цыганку, сейчас с любопытством и восхищением смотрела на стройную нарушительницу ее наслаждения. А я как могла копировала все эмоциональные движения Милы, хотя цыганка меня будто вовсе не замечала. Мой калибр явно был мелковат для нее.

– Чо, читаешь прямо в воде?

– Да, я люблю так, еще чего-нибудь вкусненького с собой беру.

– А я вот вообще не умею читать! Больно интересно!

С большим сарказмом протянула цыганка, Быстро и ловко скидывая с себя пестрые одежды. Наконец она во всей ослепительности своего гибкого смуглого тела предстала перед лежащими в ваннах девицами.

– Ты чо делаешь? Смотри, книжка твоя упала!

Цыганушка испуганно взвизгнула и ловко вытащила упавшую в ванну книгу.

– Чо совсем чо ли? Не жалко, сама же улеглась читать и сама же роняешь!

Люся виновато смотрела на свою новую знакомую и не знала как возразить. Эта же цыганка и виновата, что она уронила книгу. Ничего себе. Ни одной книги не прочитала!

– Положи на мое полотенце. Оно там, на стуле.

Люся не очень расстроилась из-за книги. А вот из-за неучености своей неожиданной собеседницы – очень!

– Ты, что вообще никогда ничего не читала? А как тебя зовут?!

– Милена

Пришелица почти напугалась напора Милы, даже не напугалась, а застыдилась. Но при этом старалась смотреть дерзко. А Люся продолжала наступать

– . Меня Люда, а подругу мою Тоня.

Цыганка и бровью в мою сторону не повела.

– Но, знай, я в ужасе! Как это можно не читать, ничего не знать!

– Да читать я умею и вроде даже писать.

Довольно робко стала оправдываться цыганушка.

– Ну, а зачем мне это надо-то?! Я, сама видишь, раскрасавица, муж у меня есть богатый. Вон, вишь, сколько на мне золота, да шелка? Подумай!!

Постепенно красавица входила в состояние боевитости.

– А ты знаешь откуда твое золото?

Снова очень строго спросила Людмила

– Знаю, конечно! Вот удивила! Думаешь, я переживаю очень? Что с глупых теток и мужиков денежки получаем? Да, нисколечко! Ты бы знала, что переживаешь, как удастся?!

– Что удастся?

Людмила почти обмерла перед бездной, которая перед ней открывалась.

– А вот что удастся! Как только твои тетки глупые, которые, видимо зачитались до одури, дадут мне ихние денежки, а я махну юбкой и уйду себе с полным кошельком. То меня прям дрожь бьет. А они, и ты тоже, чо у вас такого занимательного то, до дрожи, а?

– Ты что говоришь, Милена, ты в своем уме?

Люся едва смогла вылепетать последнюю фразу. Если бы не то, что она сидела уже в холодной ванне то просто ноги бы у нее подкосились.

– Милена, ты, правду, это все говоришь, или меня обманываешь?

Цыганка вдруг расхохоталась.

– Ох, и дурочка же ты. А я вот как то в гастрономе украла и кошелек и печенье и водку. Знаешь, как мы гуляли! Так нам хорошо было! Да и не столько от приваливших кушаний, сколько от удальства нашего, ловкости, смелости!!! А уж ночью муж меня любил, как никогда еще!

Расходившаяся девушка зыркала острым глазом на Люсю, наблюдая за производимым эффектом.

– Дак как же так можно? Как это муж любил…..

– А так ты и не знаешь как муж то любить может. Ох и крепко. Ох и сладко!!

– Да перестань ты про это….

Мила покраснела и сделала попытку вылезти из ванной, но придвинувшаяся нагота ее новой знакомой бесстыдно красовалась и Люся не смогла объявиться перед ней без одежд.

– Милена, ты что, что ты говоришь, я не знаю. Ты думаешь так вот в жизни хорошо? Ты, правда, ничегошеньки не понимаешь, или прикидываешься? Тоня, ну скажи же ей!

Я попыталась было что то вякнуть, но Милена так изогнула бровь в мою сторону, что всякое желание что-либо пропищать у меня пропало.

– Это ты не понимаешь! Каково это жить свободно да весело! А вот приходи ко к нам вечером сегодня. У нас праздник будет.

– Какой праздник?

– А у нас всегда праздник! Вы так не умеете. Вам бы все спину гнуть. Но сегодня особенный. У мужа моего день рождения, вот я в баню то и пошла, чтобы ему было приятно!

На последних словах Людмила, вновь покраснела и разозлилась на себя за это и уж за одним и на Милену.

– Некогда мне по праздникам ходить. Скоро конец года. экзамены.

– Да брось ты! Придешь, поглядишь, да и уйдешь сразу. Небось боишься просто. Не бойся, я буду за тобой присматривать и в обиду не дам. Хотя какая там обида! Знаешь, как у нас к гостям относятся. Вот приходи и увидишь сама.

Люде очень хотелось, конечно, пойти, но и страшно было до дрожи. Все ж это цыгане. Чего бы на поселке их так боялись, если бы они были добрыми и безобидными.

– Ты же комсомолка, чего трусишь то…..

Милена просто взвилась от возмутительной несправедливости своей новой знакомой. Деваха вроде понравилась ей, а тут такое поведение странное. Да еще воровство.

– Да ничего я не боюсь. Больно у вас репутация на поселке плохая.

– Боишься измазаться чо ли?

– Да дура ты, что ли. Ничего я не боюсь. Прийду. Говори куда и я приду. Только не одна, а вот с Тоней! И не сегодня, а в воскресенье. Честное комсомольское!

Называется, не спросясь меня женили! А я просто всю жизнь мечтала у цыган оказаться. Чтобы меня там как следует обворовали или вообще украли.

– Ох, ты! Здорово! Ладно, приходи с Тонькой, если тебе так спокойнее.

Вот спасибо, уважили меня подруженьки!

Я начала шевелится в ванной, чтобы хоть как то выразить свое отношение к этим планам.

– Слушай, обещаю, что ты не пожалеешь, такого тебе покажу, может жизнь твою изменю!

– Э, нет! Вот этого не надо! Я своей жизнью довольна, и пойду к тебе, чтобы, может быть, твою жизнь изменить.

Девчонки вдруг весело расхохотались. Люда, уже не стесняясь, как будто они стали друг другу ближе и роднее, вылезла из ванной и не торопясь стала одеваться.

Подвижной городок цыган располагался не в самом Копейске, а на поселке Злаказово. Так его называли по фамилии бывшего владельца расположенных на этом месте угольных копий. Злаказово было такое, более свободное поселение, нежели город. От начальства подальше, своя шкура, как говорится, целее. Тут то цыгане и осели. Ну, осели это сказано с большим преувеличением. Но на зиму они сюда возвращались. А по теплу вновь собирались табором, снимались и мчались куда-то по своим делам. В море постоянного советского дефицита условия были просто созданы для их коммерческого преуспевания. Ранней весной они уже начинали потихоньку готовиться к своим поездкам. Шатры сворачивались, упаковывались баулы.

Приход Людмилы с подругой в цыганский городок Милена обставила как можно торжественнее. Тем более визит девушки совпал с Пасхой. В отличии от других жителей поселка, цыгане властей не боялись и праздник церковный отмечали открыто В назначенный для встречи день Милена отправила своего младшего брата на автобусную остановку дожидаться приезда новой своей подруги. Вид у брата был, как и пристало цыгану, довольно колоритный, красная, в честь праздника, шелковая рубаха, поверх нее накинут большой твидовый пиджак, бархатные черные штаны, заправленные в новые кирзовые сапожки. Да и густую кудрявую шевелюру мальчишки можно было считать условным знаком для Людмилы, она сразу догадается, что это ее встречают вновь приобретенные знакомые. Парнишка уселся прямо на землю рядом с остановкой. Хотя земля еще была довольно холодной и, день, по сути был первый такой солнечный и теплый после таяния снега, мальчишка сидел прямо на земле. При подходе каждого автобуса к остановке он вскакивал, бежал к разъезжающимся гармошкой дверям транспорта и высматривал светловолосую высокую девушку с яркими зелеными глазами и еще какую-то, Милена вторую не стала описывать, за незначительностью для нее этой второй. Наконец, в районе двенадцати часов пополудни из автобуса вышла подходящая под описание барышня и с ней еще одна.

То есть я. Мы сразу поняли, что мальчик пришел, чтобы встретить. Мила протянула ему руку для приветствия, но он затушевался, стал смотреть куда-то вбок и буркнул

– Айдате что ли!

– Пойдем.

Людмила решила не стеснять его больше и всю дорогу до табара молчала, даже со мной не стала переговариваться, хотя мне очень хотелось. К тому же она испытывала вполне понятное волнение и даже немного побаивалась предстоящего, чувствуя себя ответственной не только за себе, но и за меня тоже. Конечно, она думала как свести возможные будущие неприятности к минимуму. Своим родным она не сказала, куда отправилась, иначе ее путешествие было бы пресечено на корню. Я тоже сообщила матери, что мы с Милой идем гулять в парк. Мать обрадовалась и дала 11 копеек на мороженое. Потом пошарилась в своей сумке и дала еще 11.

– Купишь себе и Людмиле по мороженке.

Я даже засовестилась, обманула, и при этом еще денег получила.

Мы шли быстро, сначала по тротуару, потом по краю дороги и, вскоре пустились по тропинке, ведущей через поле и узкоколейку прямо к террикону шахты №22. Не сговариваясь как предстать перед цыганами,, мы надели нарядные платья и свои лучшие туфли. И поскольку они были, хоть на небольших, но каблучках, мы с трудом поспевали за нашим проводником, но виду не показывали. Вскоре мы обогнули террикон и оказались на берегу искусственного водоема, получившегося от вывода шахтных вод на поверхность. Озеро это образовалось очень давно и поэтому успело обрасти рощами и отдельно стоящими деревцами. Мы шли и шли, но табора пока видно не было.

– Эй, ромале! Стой! Стой, я тебе говорю.

Не выдержала бешеного ритма Мила.

– Там, что у вас пожар что ли? Чего ты так летишь? Небось успеем!

Мальчишка ничего не ответил и не замедлил свой почти бег. А мне подумалось, что он, наверное, не хочет, чтобы его соплеменники видели его с нами. Впоследствии мои предположения подтвердились. Пока старшие не решат, можно ли с незнакомыми пришельцами общаться, никому даже разговаривать с ними не разрешалось.

Внезапно стало теплее и запах жареного мяса просто ударил нам в нос. У меня даже слюнки потекли.. И в тот же момент из плотной стайки плакучих ив показались довольно большие шатры, пестревшие всеми цветами радуги и несколько старых, измызганных военных палаток. На фоне тихих гитарных переборов все это выглядело довольно романтично, и даже явная неопрятность всех жилых построений не влияла на общее впечатление. На шатры были накинуты новые ковры ярких, даже аляповатых, расцветок. Наконец, мы подошли к самому диковинно раскрашенному коврами шатру.. Наш проводник выкрикнул имя Милены и тотчас скрылся среди стоявших кругом кибиток.

Полог шатра раздвинулся и из него выскочила Милена. На наше радостное приветствие она не ответила, а приложив палец к губам, кивком указала следовать за ней. Двигалась она также торопливо как ее брат. Мы опять почти бежали, спотыкаясь и ломая свои туфли. Я едва замечала, что творится вокруг. А кислая Милина рожица, которую она мне скривила, заставила меня захихикать. Наша хозяйка цыкнула на меня. И мне подумалось, что следующее цыканье совпадет с выпроваживанием меня из табора под улюлюканье цыган. И вообще, что это у всех за мода – на меня цыкать. Вскоре мы уже были у самого большого, хотя и не так богато украшенного, как предыдущий, шатра. Милена мгновенно скрылась в нем и уже спустя минуту вышла в сопровождении старой женщины, которую она бережно поддерживала. Позднее мы узнали, что у цыган более всего уважают именно старых матерей. Как я читала так принято во всех примитивных обществах. Хотя какие же цыгане примитивные? только работать не хотят. Так это же не от примитивности. Милена и ее спутница, уселись обе у чуть тлеющего костра, разведенного невдалеке от входа в шатер. Милена молча, опять одним кивком головы, указала нам на место подле себя. Людмила тут же осторожно уселась, стараясь сберечь от пыли свое платье, а я плюхнулась возле нее. Все это время пожилая цыганка цепко нас рассматривала. Даже за очками, надвинутыми плотно на глаза, чувствовался ее острый проницательный взгляд. Что-то мелькнуло у нее на лице от бывшей красоты, когда она неспешно поправила выбившиеся из-под яркого платка непослушные мертвые пряди седых волос.

А затем она стала набивать принесенную Миленой курительную трубку. Мы переглянулись с Милой и в ее глазах я прочла недоумение пополам с боязливостью. Как будто она хотела сказать

– Ну вот! Начинается!

Хотя я не заметила, чтобы нам тоже принесли трубки.

– Здравствуйте, красавицы! Ой как рада вас видеть, мои ненаглядные! Вон какие царицы в подругах моей Миленки!

Голос был скрипуч, а тон приторен, и никак не вязался с курительной трубкой. Мне она, эта старуха, начинала активно не нравиться. Мила характерно дернула плечиком и я поняла, что ей тоже. Но мы очень вежливо поздоровались, надев на лица выражение крайней уважительности, только тон наш тоже был приторен от неискренности. Бабка саркастически хмыкнула, видно все поняла.

– Да вы не бойтесь меня деточки! Не съем вас! А что по поселку всякие домыслы гуляют, так пусть их. Не верьте. Цыгане друзей любят. Жизнь за друга цыган может отдать.

О, так тут прямо как у нас. Один за всех и все за одного!

– А вот скажите мне не работаете ли вы дворниками или журналистами?

Милена хотела было ответить, но вовремя остановилась. И ободряюще глянула на Люду, та стала говорить

– Нет, что вы, не знаю, извините, как вас зовут по имени отчеству, мы же учимся еще. В школе. Жаль, что Милена с нами не учится.

– А вот и совсем не жаль. Много всяких гадостей можно в вашей школе набраться.

Старуха аж вся встрепенулась и вступилась очень эмоционально защищать Миленку, от невидимых охотников, желающих ее забрать в школу.

Но и Людмила не собиралась отступать.

– Это каких еще гадостей?

А пожилая ромалка вдруг также внезапно, как завелась, успокоилась и перевела тему разговора.

– Зовите меня Баба Шура. Я – бабушка Миленки и ее подруги мне тоже дороги. Гуляйте, веселитесь, танцуйте. А потом попозже еще поболтаем. А мне сейчас некогда.

Мы как то разом поняли, что прошли какой – то экзамен и теперь с нами можно всем общаться. А я еще подумала, что эта бабушка обладает многими знаниями, недоступными простому человеку и может научить нас чему-то сама не знаю чему. Милена вся распрямилась даже, что-то ободряющее нам сказала., тревожный стержень, почти видный в ее съежившейся возле бабки фигурки, распрямился. Она легко вскочила, потянула бабушку за обе руки и повела ее обратно в шатер. К нам она вернулась такой же уверенной, веселой, какой мы ее повстречали впервые.

– Пойдемте ко мне в шатер. Я хочу его вам показать, как у меня там все устроено.

Пока мы поднимались с земли и отряхивали свои платья, мимо нас проплыли две такие же молоденькие как Милена, цыганки. Они с любопытством за считанные секунды нас осмотрели с ног до головы и показывая пальцем на Люду, пробулькали на своем цыганском явные слова одобрения. Милена взяла Людмилу за руку и они отправились в сторону жилища нашей знакомой. Мне оставалось только безропотно следовать за ними. А мне это даже и нравилось. Я была предоставлена сама себе и могла, не отвлекаясь на болтовню, рассматривать все что нас окружало. Я внимательно оглядывалась по сторонам и вскоре увидела нашего проводника. Он стоял в кучке своих ровесников, таких же как он, нарядно одетых мальчишек. Они толпились у большой повозки разглядывали журнал, подталкивали друг друга локтями и смеялись.. По характерной обложке я догадалась, что это был за журнал. «Работница». Конечно, странный выбор для мальчиков, да и что там может быть смешного, в журнале для теток, рецепты что ли? Но тут я услышала смех моих подруг

– Милка, это они рассматривают моды купальников и гогочут. Там же манекенщицы раздетые. Вот маломерки дурачки! Им уж пора невест выбирать, а они за картинки схватились.

– Каких невест? Всамоделишных.?

Мальчишки, очнувшись от своих фантазий закричали нам во след.

– Без окон и дверей, полна ж.. огурцов.

Их глупый подростковый гогот преследовал нас до самого жилища Милены.

Девчонки про меня совсем забыли и продолжали идти вместе быстро, ни мало не заботясь о моей персоне. Что становилось довольно обидным. Какая же Мила непостоянная. То я ей нужна, а то сразу раз и не нужна. Но вокруг было все ж интересно. Костры везде. Почти у каждого шатра или палатки. И кругом что-то булькало, дымилось, готовилось. Пахло вдохновляюще. От сидящего внутри замороженного страха меня до сих пор не мучал голод, хотя я и не завтракала. А от аромата жаренного мяса аппетит разгулялся. Чуть поодаль от всего этого шумного поселения я рассмотрела загон для лошадей. Живое золото цыган. Их было много. Ну, лошадей. Видно, это семейство располагало значительным богатством. И еще мне показалось, что как-то и не обращают на нас цыгане особого внимания, и потихоньку волнение в груди начало стихать. Никто, вроде, не жаждал меня или Миленку обворовать или, упаси боже, украсть. Упаси боже – это я повторила бабушки моей любимое выражение. Еще у нее в ходу было – «твари». Но, вроде, оно пока без надобности. Еще минута и вот мы у Миленкиного жилища. Неподалеку молодой мужчина тоже чего-то мешал в котле на костре.

– Вот это он! Мой любимый!

Торжественно и с гордостью произнесла Милена. И тут же меня и, я думаю, Людмилу тоже, обволокло обаяние нового знакомца. Он смотрел на нас ласково и ободряюще. Хотя, в глазах, занимавших много места на лице, сидели вроде какие-то чертики. Но они, наоборот, располагали намного сильнее. чем приторные ласковые речи. Он был худ, строен, красив и ярко одет. Просто картинка какая-то. Неужто такой может что-то плохое сделать. Мои пухлые щеки выдали улыбку. Тут еще солнце прямо брызнуло нам всем в глаза. Настроение становилось праздничным. Кстати, у нас в семье, ну, у бабушки, на этот праздник, всегда и куличи стряпали и пасху делали из творога. И отец всегда за тещиным столом уплетал православные яства, а ведь был партийный.

Постепенно волнение, мучившее нас с самого утра, перешло в чувство радости и предвкушения праздника. Милена потащила Люду в шатер, а я следом. Внутри все тоже было устлано коврами и уставлено разнообразной и очень даже ничего на вид, посудой.. И даже почему-то стоял телевизор, я впервые его и увидела. Догадалась. что это он, потому как видела раньше фото в газете. Я недоуменно на него пялилась, ведь тут не было электричества. Милена заметила мое удивление и пояснила

– Да это подарок Михаилу кто-то выдал. Я и не обрадовалась даже. Смотреть то все равно нельзя. Чудной он. Но вроде украшает.

И она вопросительно на нас взглянула. Мы, конечно, согласно кивнули. Еще бы не украсил. Такое техническое достижение.

– А вот смотрите, какое кресло у меня! Муж мне принес, я в нем прям принцессой себя чувствую! Иногда днем усядусь, с ногами. да и усну. Оно точно из старой жизни. Ну, богатеев всяких.

Кресло действительно было необычное. Я таких никогда и не видывала. А Мила удовлетворенно кивнула и сказала