Текст книги "Ты все, что у меня есть"

Марина Крамер
Ты все, что у меня есть

Синопсис

Марьяна Стрельцова – обычная девушка. Она работает фельдшером в госпитале для участников локальных конфликтов. Разведена, детей нет.

Однажды во время визита к начальнику госпиталя она знакомится с капитаном Алексеем Кравченко – командиром десантной роты. Капитан стремится вновь попасть в Чечню, хотя медицинская комиссия признала его ограничено годным.

Всего нескольких минут хватает девушке, чтобы понять – она должна быть рядом с этим человеком, потому что только она сможет уберечь его там, на войне.

Через неделю случайно в кафе она вновь встречает капитана Кравченко – вместе с друзьями он отмечает будущий отъезд. Кравченко узнает Марьяну и приглашает их с подругой за свой столик, однако ведет себя отчужденно. Его пугает разница в возрасте – он старше Марьяны на двенадцать лет. Ему кажется, что молодая девчонка придумала себе сказку и пытается сделать из него, старого и неоднократно раненого, героя войны.

Однако Марьяна твердо убеждена, что без нее Кравченко пропадет.

С помощью близкого друга Кравченко капитана Сергея Рубцова Марьяна попадает к Алексею домой. Тот совсем не рад ее видеть, пытается сделать все, чтобы не дать девушке влюбиться в него еще сильнее, но Марьяна настаивает и остается у Алексея на ночь.

Утром она неожиданно просит Кравченко взять ее с собой в Чечню, мотивируя это тем, что она – аттестованный военфельдшер, старшина медицинской службы. Кравченко приходит в ярость и обещает выкинуть ее из расположения роты, если упрямая девушка не расстанется с мыслью о войне.

На вокзале во время проводов Марьяна знакомится с женой Рубцова Еленой и ее сыном, курсантом военного училища Сашей. После более близкого знакомства Марьяна признается Елене, что собирается попасть в Чечню, чтобы быть вместе с любимым человеком. Елена, которая знает Кравченко довольно давно, предупреждает, что там, в Чечне, Марьяну встретит совершенно не тот человек, с которым девушка рассталась на вокзале. Кравченко – профессиональный военный, который не знает и не умеет ничего, кроме военного дела.

Но девушка решила не отступать. Через своего родного дядю, работника штаба гарнизона, она добивается командировки в Чечню. И без того непростые отношения с родителями обостряются до предела – мать категорически против, но Марьяна убеждает ее, что едет не в боевую часть, а в госпиталь далеко от зоны военных действий.

В Чечне Марьяну на самом деле пытаются откомандировать в госпиталь, но она идет на хитрость, заявляя, что хочет служить вместе с мужем – капитаном Кравченко.

Ее приезд в роту, которой командует Алексей, сопровождается скандалом. Кравченко пытается отослать девушку обратно, но Рубцов убеждает его не делать этого, и Марьяна остается.

Начинается служба, непростая для женщины, но Марьяна старается не показать, насколько ей тяжело. Однажды к ним в роту приезжает еще один закадычный друг Алексея и Рубцова – капитан Константин Лещенко по прозвищу Леший. Они дружат еще с училища, делятся друг с другом всем и считают себя одной большой семьей. Лещенко, заметив отношение Марьяны к Алексею, решает поженить их прямо там, в Чечне, и объявляет мужем и женой.

С этого момента Алексей начинает переживать за Марьяну еще сильнее, старается оградить ее от всего, что приходится видеть и слышать бойцам. Но Марьяна не хочет такой заботы – ей нужно все время быть рядом с мужем.

Получив очередное задание, Кравченко решает не брать с собой Марьяну, оставить ее на блок-посту, но та накануне увидела страшный сон и поняла, что не может оставить Алексея, потому что кроме нее ему никто не поможет. И оказывается права – в ущелье на дороге колонну обстреливают боевики, Кравченко тяжело ранен, и Марьяна вытаскивает его из боя.

В госпитале выясняется, что ранение Кравченко очень тяжелое, и шанс выжить у него ничтожный. Марьяна тоже контужена, ее госпитализируют. Ночью она уговаривает медсестру провести ее в реанимацию, где умирает ее муж. Кравченко без сознания, но словно чувствует приход жены. На нее же это свидание действует негативно – Марьяна впадает в шоковое состояние и несколько дней не выходит из него.

Когда ей становится лучше, она выписывается из госпиталя и устраивается туда работать, чтобы быть рядом с мужем.

Почти через полгода Алексея выписывают и разрешают перевезти его домой, в родной город.

Его помещают в городской госпиталь, где раньше работала Марьяна. Начальник госпиталя берет Марьяну на работу, и там же, в госпитале, они с Алексеем официально женятся.

Дома Марьяна находит приглашение на встречу выпускников школы, на которую ее уговаривает пойти муж.

Там она встречает своего одноклассника Дмитрия Ленского, влюбленного в нее с седьмого класса. Ленский стал известным журналистом и, узнав, что Марьяна военфельдшер, прошедший Чечню, пытается уговорить ее дать ему интервью. Марьяна отказывается.

Алексея выписывают, и Марьяна привозит его к себе. Знакомство с родителями выливается в очередной скандал – муж Марьяны чуть моложе ее отца.

Вместе с мирной жизнью приходят проблемы – у Кравченко нарушена психика, его мучают ночные кошмары, он срывает свою злость и беспомощность на Марьяне, постоянно заводя с ней разговоры о разводе. После очередного скандала он вдруг понимает, что ведет себя нечестно по отношению к девушке, спасшей ему жизнь.

Однажды во время прогулки они с Алексеем встречают Ленского – тот пришел поздравить Марьяну с днем рождения. Ленский пытается спровоцировать скандал с соперником, однако Марьяна сама ставит точку, ударив Ленского по лицу в ответ на хамство. Ленский обещает отомстить.

Спустя несколько месяцев Кравченко готовят к последней операции по извлечению пули из легкого. Но накануне операции в городской газете появляется статья Ленского, в которой он поливает Марьяну и Алексея грязью. У Кравченко случается сердечный приступ, и операцию откладывают.

Рубцов и Лещенко, вернувшись из Чечни, узнают о произошедшем и заставляют Ленского публично принести извинения.

Алексею становится хуже, он снова попадает в госпиталь в тяжелом состоянии. Марьяна и Лещенко приходят к нему в палату, и на их глазах у Алексея останавливается сердце. Марьяна выхватывает пистолет у Лещенко и приставляет его к виску, заставив своим голосом Кравченко прийти в себя.

После этого случая Марьяна попадает в психиатрическую клинику и только через полгода вновь возвращается домой. Но там выясняется, что поправившийся Алексей снова вернулся в армию и опять собирается в командировку в Чечню. И Марьяне ничего не остается, как смириться и ждать.

Однажды к ней приходит Елена Рубцова и делится своей тревогой – ее сын Саша окончил училище и тоже уехал служить в Чечню, в роту Кравченко, хотя мог остаться в гарнизоне. Но мальчик был воспитан на примере боевых офицеров, а Алексей для него вообще являлся образом идеального военного.

До возвращения Кравченко остается около двух месяцев, когда в марьяниной жизни снова возникает Ленский. Он предлагает ей поездку в Чечню в составе его съемочной группы. Желание увидеть мужа пересиливает осторожность, и Марьяна соглашается.

Она действительно встречается в мужем и проводит у него три дня.

По возвращении из поездки Ленский напрашивается к Марьяне в гости и вновь просит ее уйти от Кравченко. Марьяна отказывается, и тогда Ленский насилует ее.

После произошедшего Марьяна решает покончить с собой, но в этот момент к ней приезжает Лещенко. Он сразу понимает, что произошло и кто в этом виноват.

Он находит Ленского и сильно избивает его, предупредив, что лучше бы тому исчезнуть. Марьяна уговаривает Лещенко ничего не говорить мужу.

Кравченко возвращается из командировки, а через некоторое время узнает, что в Таджикистане пропал Лещенко и что его перевезли на территорию Чечни. Он уезжает искать друга и пропадает.

Марьяна добивается командировки в госпиталь в Чечне. Перед отъездом она мирится с матерью.

Она попадает в тот самый госпиталь, где лечился после ранения Алексей. Во время одного из дежурств к ним в операционную попадает бежавший из плена раненый, и Марьяна с трудом узнает в нем Лещенко. В соседней операционной тоже находится пациент, подобранный вместе с Лещенко. Это оказывается ее муж.

У Кравченко частично парализованы руки, и для Марьяны все начинается заново. Но теперь все осложняется присутствием Лещенко. Марьяна из благодарности за помощь старается уделять внимание и ему тоже и тем самым вызывает ревность у мужа. Они ссорятся.

Приезд Рубцова возвращает все на свои места, он помогает Алексею и Марьяне разобраться в их проблемах.

Друзей выписывают, и Марьяна уезжает вместе с ними домой.

После реабилитации Кравченко возвращается на службу, но его направляют в учебную часть гарнизона. Алексей начинает пить и однажды срывает на Марьяне свою злость по поводу окончившейся военной карьеры.

В ситуацию вмешивается Лещенко, уговаривает Марьяну не бросать его друга. Марьяна чувствует, что вот-вот сорвется, и это происходит. Она снова попадает в психиатрическую больницу к доктору, который изучает проблемы реабилитации побывавших в Чечне. Но ситуация с Марьяной ставит его в тупик – она никак не хочет разговаривать с ним. Тогда доктор решается на эксперимент. Он приносит видеокассету с фильмом о чеченских событиях, и это оказывается фильм, снятый Ленским, смонтированный из его собственных съемок и захваченных у боевиков видеопленок. Марьяна вновь видит момент ранения Кравченко и впадает в истерику. Но этот случай возвращает Марьяну к жизни. Она даже рассказывает врачу про изнасилование.

Во время свидания с мужем в вестибюле Марьяна сталкивается с Ленским и едва узнает его – тот перенес несколько пластических операций. Между Ленским и Кравченко возникает ссора, и Алексей выбрасывает журналиста на улицу.

Ночью Ленский, заплатив санитарам, проникает в палату к Марьяне. Между ними завязывается драка, и Марьяна, обороняясь, убивает Ленского.

Ее арестовывают, но психиатр настаивает на том, что содержать ее нужно только в условиях клиники.

Марьяне приходится рассказать мужу правду, и Алексей делает все возможное, чтобы уберечь жену от тюрьмы.

Марьяну приговаривают к принудительному лечению, сняв обвинения.

Спустя время она возвращается домой. Ее родители наконец принимают зятя. А однажды Марьяна обнаруживает, что, вопреки всем прогнозам врачей, она беременна.

У них с Кравченко рождается дочь Варька.

* * *

Эта история случилась довольно давно – можно сказать, в прошлом веке. Написана она была тоже давно – в 2005 году, но много лет лежала в столе. К сожалению, прототип главного героя не дожил. Но я чувствую себя обязанной и благодарной ему за то, что он позволил своей жене рассказать мне все – даже то, о чем они говорили только между собой. Огромное спасибо им обоим за это. А еще – Сергею Трофимову (Трофиму) за разрешение использовать кусочек из его песни.

 
Служил я не за звания
И не за ордена —
Не по душе мне звездочки
«По блату».
Но звезды капитанские
Я выслужил сполна —
Аты-баты, аты-баты.
Сергей Трофимов.
 

…Не идет мне камуфляж. Никогда не могла понять, какой умник придумал, что женщина в военной форме привлекательна и интересна. Это только в кино длинноногие девахи так сексуально выглядят, что даже дух захватывает. Еще бы – юбочки выше колена, сапожки по ноге, чулочки и все такое… На деле все немного прозаичнее. Как можно казаться кому-то привлекательной в мешковатых брюках, в тяжелой куртке и огромных, просто неподъемных ботинках? А тельняшка? А плюс к тому – санитарная сумка с полной укладкой, да автомат, да два запасных рожка к нему? Посмотрела бы я на этих куколок с экрана…Конечно, кто угодно вправе возразить – мол, подгони по фигуре, тут обрежь, там ушей, здесь сделай поуже. Возможно. Но мне некогда было думать об этом – я не в штабе сидела…

Я – военный фельдшер. Чего мне это стоило, знаю только я и еще мой муж. Мой не вылезавший из госпиталей долгих три года муж. Мой ротный. Мой Леха Кравченко. Именно из-за него я живу так, как живу.

Никто не мог понять, что связывает меня, молодую еще женщину, с усталым сорокалетним мужиком, прошедшим Афган и Чечню, видевшим такое, от чего мутится разум. Но я люблю его такого, какой он есть, и больше мне не надо никого и ничего на свете. Мой Леха. Мой ротный.

…Тогда, в девяносто восьмом, я только-только устроилась в военный госпиталь, хотя до этого работала в обычной городской больнице. Но так повернулась жизнь – предложили, пошла. Мне было двадцать пять лет…

Мы столкнулись в кабинете начальника госпиталя, куда я шла на «разбор полетов» за то, что банально врезала по наглой роже неоднократно пристававшего ко мне лейтенанта медицинской службы хирурга Басинского. Этот бравый резака в очередной раз вообразил себя голливудским жеребцом, от которого я просто по определению должна была прийти в восторг и кинуться на шею с криком: «Вася, я ваша навеки!». В мои планы это как-то не входило, и вот… Басинский подал рапорт начальнику, и шагаю я теперь на ковер за строгим выговором, как пить дать. Женщина – существо бесправное, а в армии – так тем более, чуть что – «сама виновата, тебя предупреждали, что скидок не делаем и т. д.», и это вполне стандартный ответ любого командира, словно мы только и делаем, что провоцируем мужчин на хамство и свинство! Но мне на это наплевать, я девушка решительная, могу сама за себя постоять.

В кабинете подполковника сидели двое – за столом, спиной ко мне, высокий военный, а сам начальник госпиталя, седой, довольно пожилой уже мужчина, хмурясь, разглядывал какие-то бумаги, и что-то в этих бумагах ему не нравилось.

– Поймите, капитан, после такого ранения…

– Это было давно, – Господи, сказал, как отрезал, ну и голос!

– Да, не спорю, вас не комиссовали, но это вовсе не значит…

– Значит. Я – кадровый офицер, я не могу сидеть на диване, когда в мясорубку бросают сопливых необученных пацанов. Я – профессионал, мое место на войне, а не под юбкой у бабы!

Ничего себе, заявочка! Интересно, сейчас-то Авдеев заорет или нет? Он не заорал, молча подписал бумагу и протянул ее военному:

– Можете идти, капитан Кравченко. В конце концов, вы не мальчик, должны и сами понимать опасность и последствия своего ранения. Зачем я буду снова и снова повторять то, что вам наверняка говорили уже не однажды! Но имейте в виду – я был против.

– Спасибо, я учту ваше мнение, товарищ подполковник медицинской службы.

Военный поднялся со стула и пошел прямо на меня. Эти глаза… Я никогда не видела прежде таких усталых, ничего не выражавших глаз. Он посмотрел на меня и слегка улыбнулся, а я прилипла к дверному косяку, не в силах даже двинуться с места.

– Да, кстати, Марьяна, раз вы здесь, возьмите капитана Кравченко и сделайте ему прививку от гепатита, – заметил меня начальник.

– Есть, товарищ подполковник. Только я здесь по другому поводу…

– Капитан, подождите фельдшера в коридоре! – велел Авдеев. – Это много времени не займет.

– Да.

Капитан вышел, слегка отодвинув меня плечом.

– Кто это? – спросила я, забыв о субординации.

– Капитан Кравченко, десантник, мать его… Прошел Афганистан, два ранения, потом Чечня, и вот снова в пекло лезет. Сидел бы в учебке своей, так нет – патриотизм прет! Без него там не разберутся, в Чечне этой! – полковник в сердцах отшвырнул свою любимую ручку и стукнул кулаком по столу. – Не понимаю я! Столько лет служу, а не могу понять…

– Дело военного – война, – изрекла я.

– Ну, в тебе-то это откуда? Ты же девушка, всех перебьют, за кого замуж пойдете?

– За Басинского. Этот в Чечню ни за какие плюшки не поедет. Хотя военный врач.

– Вот-вот, кстати, о Басинском, – снова перешел на официальный тон подполковник, вспомнив о причине моего визита. – Лейтенант подал рапорт – вы ударили его по лицу, назвали уродом и козлом. Догадываетесь, чем пахнет?

– Козлом и пахнет, товарищ подполковник. А еще строгим выговором с занесением, – я опустила глаза и приняла вид удрученный и раскаивающийся, однако в душе ничего подобного не испытывала, и при случае повторила бы и свои слова, и действия.

– Точно. Деточка, я, может, не в курсе чего-то, так вы скажите, разберемся, – Авдеев стал похож на моего дедушку, такой домашний, милый, хоть плачь.

– Товарищ подполковник, я думала, что в армии служат, как это ни банально звучит, настоящие мужчины, а лейтенант Басинский позволяет себе выходки замоскворецкой шпаны, что, как мне кажется, в военном госпитале просто недопустимо. Глядя на врачей, и пациенты начнут руки распускать. А у нас и так контингент не из спокойных, много контуженых, им не объяснишь…

– Да, вы правы, детка, но по лицу, да еще прилюдно… – подполковник покачал головой.

– Я признаю, что была неправа, товарищ подполковник. Скажите, как я должна поступить в следующий раз? – я не надеялась получить ответ сродни панацее от всех болезней, да и что мог посоветовать в этой ситуации пожилой начальник госпиталя?

– Ну, уж это! – развел руками Авдеев.

Догадавшись, что нагоняя уже не будет, я осторожно спросила:

– Я могу быть свободной, товарищ подполковник? Меня ждет капитан на прививку…

– Да-да, идите, Марьяна, и передайте лейтенанту Басинскому, чтобы явился ко мне в шестнадцать ноль-ноль.

Так-с, попал Васютка! Еще неизвестно, кому ты своим рапортом неприятности доставил – мне или, может, себе…

За дверью кабинета на стуле сидел капитан. Теперь у меня было время разглядеть его как следует – огромные плечи, обтянутые камуфляжной курткой, тугие бицепсы, крепкие запястья и широкие ладони. Ботинок на вытянутой вперед ноге был никак не меньше сорок шестого размера, да и сам капитан казался таким монументальным, основательным, что хоть сейчас на пьедестал. И глаза… Серые глаза, затемненные ресницами, на бронзовом от загара лице, перечеркнутом морщинами. Твердые, плотно сжатые губы под светлыми, выгоревшими усами… У меня снова что-то ухнуло и оборвалось внутри…

– Пойдемте со мной, товарищ капитан, – произнесла я.

– Ты за что летёхе анфас попортила? – поинтересовался он, поднимаясь и шагая за мной в процедурный кабинет.

– А вы откуда знаете?

– Дверь приоткрыта была.

– Было за что.

– Да уж понял я, что не форма его носа тебя не устроила. Приставал, что ли?

– А вам не все равно?

– Права. Просто уважаю таких, кто может отпор дать мужику, не боясь последствий.

Мы зашли в процедурку, я полезла в холодильник за вакциной, потом в шкаф за шприцем, не глядя на севшего на кушетку капитана, попросила:

– Рукав засучите. А лучше – снимите куртку, так удобнее будет.

Увидев его обнаженный бицепс, я замерла – ничего себе, ручка, так и иглу недолго сломать – это ж камни, а не мышцы!

– Коли быстрее, я уколов жутко боюсь, – признался капитан.

Я уколола чуть ниже татуировки – горы, небо, птицы какие-то и надпись внизу полукругом – «Афган – 87». На лице капитана не дрогнул ни один мускул, ну, еще бы! Не даром же меня прозвали «руки ангела» за мое умение ставить уколы безболезненно и незаметно. Чем, собственно, и горжусь.

– Все, одевайтесь. А правда, что вы в Чечню просились?

– Что я – мальчик, проситься? Это моя работа, я должен – я делаю, такое уж у меня правило.

Он оделся и пошел к выходу, задержавшись в дверях:

– Ну, прощай, ласточка! А, кстати, ты это правильно сказала – настоящие мужики только в армии.

Дверь за ним давно закрылась, шаги отзвучали в коридоре, а я все стояла у окна, сняв синюю шапочку, и ждала, когда же он выйдет во двор, чтобы еще хоть несколько минут посмотреть на этого человека. Зачем – даже не скажу, не знаю… Капитан Кравченко. Мой капитан Кравченко. Мой – потому что уже тогда я твердо знала, что так и будет.

У крыльца был припаркован «газик», около которого курили двое военных. Один, наголо бритый, облокотившись на капот, разглядывал что-то на асфальте, другой, светловолосый, невысокий, кидал семечки налетевшим прямо ему под ноги наглым госпитальным голубям. Кравченко подошел к военным, они оживились, похлопали его по плечу, сели в «газик» и укатили. Черт возьми, даже не оглянулся… И почему ласточка, интересно?..

Через неделю я уже и думать забыла о капитане, только один раз мне приснилась почему-то его татуировка – горы, небо, птицы…

В мой выходной, совпавший с субботой, мы с подругой Юлькой сидели в кафе, отмечая ее повышение по службе – подругу назначили начальником отдела в налоговой инспекции. Честно сказать, если бы я была более закомплексована, чем я есть, то ни за что не пошла бы куда-то в людное место с такой женщиной, как Юлька. Ее финансовое положение было куда как лучше моего, одета она всегда была дорого и модно, и вообще яркая и красивая, притягивающая к себе внимание девица. На ее фоне я выглядела девочкой-простушкой, но мне на это всегда было наплевать. Юлька, кстати, тоже этого не замечала, мы дружили много лет, делились всеми секретами и тайнами, и людей ближе у нас не было.

Наш столик находился в самом углу зала, мы потягивали вино, болтали, словом, расслаблялись. Юлька сидела в картинной позе, закинув одну ногу на другую, оглядывала зал в поисках «чего-нибудь подходящего», как она сама обычно выражалась. Подходящего не было – практически все мужчины сидели с дамами, а потому ловить моей красавице-подруге было нечего.

– Что, никого? – сочувственно спросила я, с улыбкой глядя на нее.

Но и это не расстроило кудрявую, рыжеволосую Юльку:

– Ой, да просто не мой день! – она подмигнула мне и потянулась за бутылкой.

Где-то между третьим и четвертым бокалами мне стало как-то не по себе, я обернулась и увидела, что за столиком в нише напротив сидят трое мужчин и разглядывают нас. Один из них – Кравченко. Я чуть под стол не упала от изумления – вот уж неожиданность! Пока соображала, что делать и как себя вести, Кравченко поднялся и подошел к нам.

– Гуляем?

– Да. Здравствуйте, товарищ капитан.

– Вот и мы тоже гуляем. Пойдем, познакомлю с друзьями. Можешь подругу с собой взять, – предложил он.

– Неудобно, – заманерничала Юлька, окинув компанию беглым взглядом и поняв, что и там ловить нечего – военные никогда не привлекали ее ни зарплатой, ни длительными командировками, ни постоянной бытовой неустроенностью. – У вас своя компания, мы помешаем…

– Вот только фасону такого не надо! – попросил Кравченко. – Приглашают – иди.

Видимо, в моих глазах читалось желание присоединиться, и Юлька не смогла отказать мне в этом. Мы пересели за их стол. Кравченко стал знакомить нас с присутствующими:

– Прошу любить и жаловать – мои друзья…

– Капитан Рубцов, можно просто Серега, – отрекомендовался бритый наголо.

– А я – капитан Лещенко, можно без церемоний – Леший, и все, – весело посмеиваясь, сказал светловолосый.

– А это… – замялся Кравченко, глянув на меня. – Слушай, а ведь я даже не спросил твое имя, ласточка…

– Зовите меня просто – госпожа Стрельцова, – засмеялась я. – А я буду звать вас товарищ капитан, потому что вы тоже не представились.

– Алексей, Леха. Как удобнее, так и зови.

– А я – Марьяна. Моя подруга Юлия.

– Вот и прекрасно! Девочки дорогие, скрасьте вечер трем одиноким воякам, которые… – начал было Леший, но Кравченко перебил:

– Цыц! Не пугай детей!

– Обижаете, товарищ капитан! Давно уже не дети! – фыркнула Юлька.

Внимательно глядя ей в глаза, от чего моя подруга вдруг сделалась меньше ростом, Кравченко тихо спросил:

– Тебе сколько лет было в восемьдесят седьмом?

– Четырнадцать… А что?

– А то, что мы тогда уже в Афгане «духов» на тот свет сгружали, пока вы в школу с бантиками бегали.

Юлька умолкла, поняв, что сморозила какую-то глупость.

– Ротный, не надо, не заводи! – попросил Рубцов. – Позвал девчонок, а сам опять…

– Действительно, Леха, заканчивай! – поддержал его Леший. – В кои-то веки собрались втроем, и опять начнем за Афган разговаривать. Давай лучше напьемся!

– Да-да, правда, – сник Кравченко. – Наливай тогда…

– Я не пью водку, – отвела я руку Рубцова, потянувшуюся с бутылкой к моей рюмке.

– У-у, какая же ты тогда боевая подруга? Звание-то есть у тебя? – спросил тот.

– Я старшина. Но даже это не обязывает меня пить спирт стаканами.

– Какая колючая девочка! – одобрительно захохотал Леший.

– Нет, я ж не про то, – смутился почему-то Рубцов. – Просто я привык, что сейчас все пьют, никто не отказывается.

– Ну, простите, что разочаровала – такая уж я нестандартная!

– Да, и мужиков по морде хлещешь! – насмешливо глядя на меня, добавил Кравченко. – Прикинь, Леший, она какому-то лейтенанту в госпитале по роже съездила! И…как ты его там назвала, я не запомнил?

– Уродом и козлом.

– Так и сказала? – удивился Леший.

– Так и сказала.

– Ну, молоток! А за что? Приставал?

– Что же у вас всех мозги под одно заточены? «Приставал, приставал»! – бросила я с досадой. – Уже не пристает, передумал.

– Вот я и говорю – так их всех и надо, иначе достанут! – захохотал Леший.

– Простите, а мы так и будем весь вечер обсуждать мою личную жизнь? – поинтересовалась я, устав от такого пристального внимания.

– Вот, кстати о личной жизни! – подхватил Леший, закуривая. – Я не женат, не интересуетесь?

– Чем, залежалым тридцатишестилетним мясом? – толкнул его в бок Рубцов, и Леший обиделся всерьез:

– Сам ты мясо! Женился сразу после школы и гордится! А бедная Ленка даже нагуляться не успела, как все нормальные девки – сразу киндер, и муж то в Афгане, то еще где!

– Дурак ты! Может, я только из-за сына и выжил там, да из-за Ленки, потому что ждала…

– А я не спорю.

Все это время я, не отрываясь, смотрела на Кравченко – он молча сидел, глядя куда-то мне за спину, на темную штору окна. Казалось, что он ушел куда-то далеко в своих мыслях и не замечает, не слышит ничего вокруг. Я не могла оторваться от этого лица, во мне все разрывалось от чего-то неизвестного ранее, и вдруг поняла, что могу вот так часами смотреть на него, просто смотреть, и все. Я увлеклась настолько, что даже не заметила, как и он, очнувшись будто, посмотрел на меня.

– Не надо, девочка, – негромко попросил он.

Я вздрогнула, его ручища накрыла мою:

– Не надо, не смотри на меня так, не придумывай себе красивых историй про войну и раненого героя, это не обо мне сказка.

– А как вы можете знать, о чем я думаю?

– Я старше тебя почти на твою жизнь.

– Неправда.

– Правда. Я же все вижу – тебе романтики захотелось, а я для этого не создан, я…

– Ага, «я – простой солдат, и не знаю слов любви!» – фыркнула я. – Где-то я уже это слышала.

– Образованная, комедии старые знаешь…

– При чем здесь это? Я просто хотела тему сменить.

– И все же, я очень прошу тебя – не придумывай себе ничего, не ломай свою жизнь.

– За меня не решайте, ладно? Я взрослая женщина.

– Вижу. Взрослая, – усмехнулся он грустно.

…В конце концов мы, кажется, напились, не помню уже. Назавтра раскалывалась голова, и перед глазами плыли круги, а вечером вдруг позвонил Рубцов. Я удивилась – телефон никому не оставляла, но все оказалось просто – разведчик Серега «вынул» всю информацию обо мне у моей сменщицы Лорки в госпитале.

– Мне надо тебя увидеть, – сказал Рубцов. – Выходи через двадцать минут на улицу, – и положил трубку.

Ой, мама, кажется, даже зеркало испугалось моего вида – ну и морда! Кое-как нарисовав на ней лицо, что, правда, тоже было весьма условно, я влезла в джинсы, кроссовки и джинсовую ветровку и спустилась во двор. Меня пошатывало, я вообще-то не пью, но вчера… У подъезда стоял «жигуль» зеленого цвета, из него-то и высунулся Рубцов:

– Садись!

Я шатнулась в сторону машины, и ехидный разведчик подмигнул:

– Ой-ё-ёй, такая маленькая, а так пьёть! Болит голова?

– Я ее вчера где-то оставила, – пробормотала я, сжимая пальцами раскалывающиеся виски.

– Ну, понятно. Погоди-ка, сейчас поправим, – он порылся в бардачке, вынул упаковку аспирина и протянул мне. – Вот, выпей пару штук, там минералка сзади на сиденье. И постарайся как-нибудь переварить то, что я сейчас тебе скажу. Завтра мы уезжаем в командировку на год. Объяснять, думаю, нет нужды?

– Нет, – я машинально сунула в рот две таблетки аспирина, сделала глоток тепловатой минералки. Противный вкус таблеток, усугубляемый пузырящейся водой, заставил меня передернуть плечами и зажмуриться. Нет, со спиртным нужно аккуратнее…Я вообще-то почти не пью, но вчера у меня отказали тормоза, и пропал рассудок.

– Умница, – говорил тем временем Рубцов, высунувшись между сидений и глядя на меня своими прищуренными глазами. – Я ротного знаю, он мужик железный, сам не скажет… Ты ему понравилась, но в главном он прав – он тебе не пара. Ты молодая, симпатичная, у тебя все еще впереди, а у него – только война. Ничего больше, война только. Как и у нас с Лешим. Я понятно объясняю?

– Нет.

– Хорошо, попроще. Не пытайся его ждать, он не хочет этого, а у тебя все вчера на мордочке написано было. Леха прав – ты не будешь с ним счастлива, с нами вообще нельзя быть счастливыми.

– А как же ваша жена?

– Ленка-то? Не знаю, я не спрашивал, но думаю, что если бы не я, то у нее была бы другая жизнь.

Рубцов закурил, я сидела, не совсем понимая, к чему этот разговор, но мне хотелось плакать – мужчина, ради которого я была готова на все, отвергал меня, даже не узнав как следует. Причем он сделал это не сам, не глядя мне в лицо, а поделившись опасениями с лучшим другом. Мужик называется!

– Сергей, а я могу сама поговорить с ним? Мне это важно.

Рубцов вздохнул, выбросил сигарету и завел мотор:

– Поехали, но только потом не обижайся – сама виновата.

…Где-то я это уже слышала…

Мы приехали в старый район города, где стояли какие-то мрачные, жуткие бараки в два этажа. Во двор одной такой развалюхи мы и завернули. «Какой кошмар», – пронеслось в голове – мои белые кроссовки выглядели здесь чем-то непристойным, неуместным. Грязища в подъезде поражала, так же, как и облезлые стены с пятнами плесени, как расшатанная лестница с полусгнившими ступеньками, по которой мы поднялись на второй этаж. Рубцов толкнул дверь, и, когда она открылась, увлек меня за собой внутрь. Это была одна комната, здоровенная, правда, но запущенная, почти без мебели. Посреди нее на полу стоял рюкзак, рядом с ним – армейские ботинки и какие-то вещи, над всем этим завис Кравченко, голый по пояс, в синих спортивных брюках. Обернувшись на звук открывшейся двери, он разозлился, когда обнаружил, что кроме Сереги, в квартиру вошла еще и я.

– Ну, и кто просил тебя это делать? – неласково поинтересовался он у Рубцова.

– А иди ты, Леха, к такой-то матери! – вспылил тот. – Сам скажи ей, в конце концов, девочка имеет право на человеческое обращение! – и Рубцов вылетел из квартиры, шарахнув дверью.

– Ну, здравствуй, ласточка! – произнес капитан.

– Здравствуйте.

– И чего ты ждешь от меня? Признаний в вечной любви на второй день знакомства? – серые глаза пристально смотрели мне в лицо.