Текст книги "Умереть, чтобы жить"

Глава 11
Детективная история

Сплетен хватает ровно на семьдесят дней.

Японская пословица

Интернет, к ее удивлению, пестрил фотографиями жены Луцкого – высокой стройной шатенки с ослепительно-открытой улыбкой. Так не улыбаются записные красавицы с фарфором во рту, эта улыбка – естественная и располагающая, с такой женщиной мгновенно хочется общаться, слушать, что она говорит, смеяться ее шуткам. Среди жен олигархов, по Никиному разумению, такие женщины были редкостью. Можно сказать, что Наталья Луцкая являлась как раз таким исключением. Все, что смогла найти о ней Ника, было только положительным – ни в каких скандалах дама замечена не была, слишком напоказ свою жизнь не выставляла, не имела акаунта ни в каких соцсетях и не забрасывала интернет-пространство снимками каждого своего вздоха, как часто делают другие представительницы этого круга. Единственное, что удалось выяснить, так это то, что Наталья любила бриллианты и владела неплохой и довольно редкой их коллекцией. Там были не просто украшения с камнями, а именно сами камни – редкие, немалой цены. Но никаких фотографий опять же не имелось – все это были лишь комментарии подруг и высказывания дамы-ювелира, через которую Луцкая приобрела большую часть коллекции.

– Странная тетка какая-то, – пробормотала Ника, сжимая пальцами переносицу и дотягиваясь до стакана с молоком, – другая на ее месте уже бы триста фотографий выложила, а эта, видно, умная – понимает, что в интернете полно охотников до чужого добра. Так и воров на квартиру навести недолго. Хотя вряд ли она их дома хранила… Я бы точно сейф арендовала – так надежнее.

Она встала из-за стола, размяла затекшие ноги и вышла на балкон. Хотелось курить, но валявшаяся тут же на столике пачка оказалась пуста, и Ника выругала себя за забывчивость – была в магазине и не подумала о сигаретах.

– Л-ладно, – мстительно сказала она, входя в кухню, – не купила сигареты – тогда жри, не пропадать же добру.

От купленной выпечки остался только один пирожок, вот его-то Ника и съела, запивая молоком прямо из бутылки. Мысль о коллекции бриллиантов Луцкой почему-то прочно засела в голове и не желала оттуда исчезать.

– Дались мне эти камни, – пробормотала Стахова, снова садясь за ноутбук, – ну камни и камни… кто-то картины коллекционирует, а кто-то – бриллианты, у каждого разные возможности… Но почему, почему я никак не могу отделаться от мысли об этих камнях?

От напряжения заболела голова, и Ника, чтобы не усугублять, выпила таблетку и легла. Стрелки на часах приближались к половине пятого, и спать осталось всего ничего.

Неприятности начались с самого утра. Проспавшая Стахова не удосужилась выглянуть в окно, а потому оказалась на улице без зонта, в тонком комбинезоне и босоножках – прямо среди луж и мелкого моросящего дождя. Возвращаться не хотелось, однако перспектива простудиться и слечь как-то не радовала, потому, вздохнув, Ника открыла подъездную дверь и пошла к лифту. Наскоро сменив неподходящую одежду и обувь на джинсы, рубашку и кроссовки, а также прихватив зонт и ветровку, она снова вышла на крыльцо. Бросив взгляд на часы, поняла, что непременно опоздает, и хорошо, если летучка будет не у Тихонова, а у Филонова. Хотя, если судить по вчерашнему виду Федора, вряд ли он приедет на работу. На всякий случай Ника позвонила Тихонову и сказала, что немного задержится. Тот поворчал, но разрешил. Такие вольности себе обычно позволяли в редакции почти все, кто не боялся ненароком вывести из себя Саныча. Тот всегда долго терпел подобное разгильдяйство, однако потом мог взорваться и начать орать на таких децибелах, что виновнику долго не хотелось опаздывать. Филонов в этом смысле был более лоялен, делал скидки на то, что многие далеко живут, и на прочие мелочи. К сожалению, этим часто пользовались не особо добросовестные сотрудники редакции. Но и тут на сцену выходил Тихонов со своей знаменитой палкой. Когда-то давно он попал в серьезную аварию и теперь иногда был вынужден пользоваться палкой для опоры – когда искалеченная нога давала о себе знать. Эту же палку он использовал в качестве аргумента в разговорах – хотя ни разу, разумеется, не применил. Но Ника почему-то не сомневалась, что может…

В метро было душно, людской поток сразу подхватил Стахову, и она едва успела встроиться в ту колонну, что двигалась в нужном ей направлении. Ее буквально внесли на эскалатор, точно так же переместили на платформу, а затем затолкали в переполненный вагон. «Обожаю это ни с чем несравнимое чувство товарищеского локтя в районе собственной печени, – подумала Стахова, стараясь отвернуться от стоящего вплотную похмельного джентльмена. – Как же ты надрался-то вчера, любезный… Умереть же от выхлопа можно». Тот, видимо, углядел брезгливое выражение, мелькнувшее на Никином лице, и пробормотал:

– Пардон, мадам. Вынужден отравить атмосферу, ничего не поделаешь.

Ника закрыла глаза, давая понять, что к диалогу не готова. Поездки в редакцию утомляли – прежде Стахова жила наискосок от места работы, специально снимала квартиру с таким расчетом, чтобы как можно реже оказываться в метро. Но в этот раз не случилось. Она в душе надеялась, что рано или поздно Филонов разрешит ей работать удаленно или хотя бы иметь всего пару-тройку присутственных дней, но пока даже заговаривать об этом было рано. «Ничего, потерплю», – думала она, сцепив зубы и стараясь не обращать внимания на тычки и посторонние прикосновения. Наконец ее вынесло толпой на станции «Марьина Роща», и Ника с облегчением двинулась в редакцию, не обращая внимания даже на усилившийся дождь.

– Слушай, Ника, а ты наш вчерашний разговор помнишь? – спросил во время обеденного перекура Тихонов, когда они вдвоем стояли на крыльце, чтобы не вымокнуть, и затягивались сигаретами.

– Помню. А что?

– Помнишь, я тебе предлагал покопать у инвесторов?

– Ну? – нетерпеливо подстегнула Стахова, которую такие вот недомолвки и шарады всегда злили.

– Так вот я что подумал… а не связано ли убийство жены Луцкого с какими-то его делами, а?

Ника бросила окурок в урну и поморщилась:

– Они же давно вместе не живут, насколько я выяснила.

– Ага, выяснила все-таки?! – радостно рявкнул Тихонов, и Ника от неожиданности подпрыгнула. – Я так и знал, что ты уцепишься. Слушай, что я подумал. Давай-ка ты займешься этим арестом, смертью и всем, что там вылезет, а?

– И зачем?

– Как зачем? Статья будет – раз, материала хватит на пару выпусков – два. Ну, имя опять же засветишь – три. А то о тебе тут подзабыли уже.

Ника оперлась спиной о перила и, прищурившись, смотрела, как возбужденный собственной идеей Тихонов машет руками и пытается обрисовать какие-то одному ему видимые перспективы. Ее саму не особенно увлекала мысль таким образом возвращаться в журналистский мир Москвы. Да и лезть в явно уголовное дело тоже не хотелось.

– Не знаю… – протянула она, переведя взгляд на прятавшихся в чердачных окнах дома напротив голубей. – Если честно – это не мое. Знаешь – львицы эти светские, бриллианты каратные, тусовки… Я не из этого мира, понимаешь? Ну, не нравится мне вся эта мишура, и публика тамошняя не нравится.

– И это у тебя был роман с Гавриленко? – хмыкнул Тихонов. – С тем самым Гавриленко, по которому вся эта светская дамская общественность с ума сходила? То ли ты мне сейчас врешь, то ли про Гавриленко набрехала.

Ника развернулась и ушла к себе в кабинет, забилась там за компьютер и принялась дописывать текучку. Слова Тихонова сильно задели ее – особенно часть про вранье. Конечно, она понимала, что каждому, кто видел Максима Гавриленко при жизни, было непонятно, что именно он мог найти в такой женщине, как Ника. Но что в этом усомнится Тихонов, которому она рассказала о себе все…

На коврике мыши внезапно появилась кружка, над которой поднимался пар, а голос Саныча за спиной произнес:

– Ты это… извини меня, ладно? Лишнего ляпнул, не подумал. Не обижайся. И чай попей – хороший, с чабрецом свежим, не дрянь ваша в пакетиках, – он похлопал Нику по плечу и вышел так же неслышно, как и появился.

К концу дня Ника почти сумела убедить себя в том, что Тихонов прав и ей на самом деле стоит заняться делом о гибели жены Луцкого. Вопрос был в другом – как она сможет попасть в этот круг, чтобы расспросить, допустим, подруг Натальи? Потому что общаться со строительными воротилами Ника умела, а вот их жены ее никогда не интересовали. Она была уверена, что от компаньона Луцкого она сумеет получить куда больше информации, чем, например, от его супруги или любовницы – если таковая имеется. Разговаривать с женщинами ей было сложно, исключение составляла разве что Ирина, да и то потому, что знакомы они были сто лет.

Она поделилась сомнениями с Тихоновым, когда они вышли из здания после окончания работы. Саныч только плечами пожал:

– Ну, с Бальзановым тебя Федя познакомит, а жена его работает в пиар-службе «Нортона» начальницей, так что можно тему придумать.

– Работает? – удивилась Ника. – Я считала, что женщины такого уровня не снисходят до офисной службы.

– У тебя устарелые сведения, Никуша. Теперь модно что-то делать, а не просто брюлики выгуливать, – усмехнулся Тихонов. – Вот Людмила Антоновна и трудится. Кстати, с ней можно через Тряпичникова нашего познакомиться – он вроде как у нее в подчинении, хоть и опосредованно. А уж там дело твое – какие кому вопросы задавать.

– Задачка… – Ника вынула сигареты. – Покурим?

– Да я бы с удовольствием… но, во-первых, меня дома девки ждут, а во-вторых, тебя, кажется, тоже кто-то встречает, – ехидно заметил Тихонов, хлопнул Нику по плечу и, прихрамывая, отправился к припаркованной недалеко машине.

Ника замерла с сигаретой, так и не донеся ее до рта – у выхода из двора редакции стоял Рощин с букетом пионов.

Глава 12
Неожиданные визитеры

Во время мира не забывай об опасностях войны.

Японская пословица

– Надеюсь, я пропал не слишком надолго? – улыбаясь, спросил Дмитрий, когда Ника подошла к нему.

– Букет все искупает, – принимая цветы, ответила она и сразу уткнулась лицом в самую середину благоухающего великолепия.

– Я подумал, что ты должна любить пионы.

– Честно сказать, я даже не знаю, какие цветы люблю, – призналась Стахова, – не могу сказать, что особенно что-то выделяю.

– Так не бывает. Я вот, к примеру, лилии не люблю и гвоздики – они мне кладбище напоминают.

Дмитрий аккуратно взял Нику под руку, и они пошли по направлению к метро. Стахова же затылком чувствовала, что в спину им направлены как минимум два внимательных взгляда. Один – она знала – принадлежал Тихонову, который медленно выезжал из двора следом за ними, а вот обладателя второго она не смогла бы вычислить, даже если бы вертела головой во все стороны.

– Ты не проголодалась? – спросил Дмитрий, когда они вышли из подземного перехода. – Тут в торговом центре пара ресторанчиков.

– А ты откуда знаешь?

– А я жду тебя с шести часов, – рассмеялся Рощин, – как-то не подумал, что у журналистов рабочий день не нормирован особо. Сам, конечно, виноват, нужно было спросить или позвонить хотя бы, но хотелось вот так, сюрпризом… Поеду, думаю, встречу, ужином накормлю, домой провожу, а то во время нашей прошлой встречи мне показалось, что тебе не очень комфортно одной возвращаться.

У Стаховой от этих слов почему-то защипало в носу – мужчина проявлял заботу, думал о том, как бы отвести ее после рабочего дня поужинать, до дома отвезти потом. Все-таки забота – это важнее, чем красивые, но ничего не значащие зачастую слова. Именно вот такая забота – поела ли, не страшно ли домой идти. Мужчина – это поступки, а не слова…

В торговом центре было на удивление малолюдно, но Ника не особенно удивилась – бывала здесь дважды и никогда не видела такой толпы, как бывает в других магазинах. Окраинное расположение, не слишком большое число магазинчиков. Но это и к лучшему – толкотня утомляла Нику в метро, а здесь к тому же легче было бы заметить опасность. «О господи, снова я об этом… Как избавиться от подозрительности? Я как та пуганая ворона, что теперь каждого куста боится».

Небольшой ресторанчик на третьем этаже оказался совершенно пуст, если не считать парочки молодых людей с раскрытыми ноутбуками за столиком у стены.

– Видишь, как хорошо? – отодвигая для нее стул, спросил Дмитрий. – Никого нет, музыки почти не слышно.

– А ты не любишь музыку? – поинтересовалась Ника, усаживаясь.

– Я люблю хорошую, классическую, а не это «тынц-тынц».

– Если ты сейчас скажешь, что у тебя абонемент в консерваторию, я разрыдаюсь, – сообщила она, раскрывая большую папку меню.

– Не рыдай – всего лишь в римско-католический собор на Малой Грузинской, там органная музыка, – улыбнулся Дмитрий.

– Ого… я ни разу там не была.

– Это легко исправить. Ты как к органу относишься?

Ника пожала плечами:

– Давно, еще дома, в Омске, ходила на концерт с классом. Но с тех пор больше никогда…

Дмитрий жестом подозвал официанта, сделал заказ и, когда парень отошел, продолжил:

– Прекрасно, у меня обширное поле для деятельности. Я очень люблю орган и просто обязан тебя приобщить.

– Я не против.

Ника повернула голову и едва не подпрыгнула – в ресторанчик вошел невысокий мужчина в джинсах и бежевом пуловере, сел за столик у выхода и едва заметно кивнул ей. «Леня!» – едва не заорала Стахова, но вовремя сдержалась – не объяснять же Дмитрию, кто это. Леонид был другом покойного Гавриленко, он жил в Праге в том же доме, что и Ника с сыном, и являлся кем-то вроде личного телохранителя. И его появление в Москве могло значить только одно – Леня узнал что-то такое, от чего хочет теперь уберечь ее, Нику.

– Что с тобой? – Дмитрий дотронулся до ее руки. – Замерзла? Или что-то не в порядке?

– С чего ты взял? – не слишком натурально спросила Ника и сама устыдилась фальши в голосе.

Рощин внимательно посмотрел ей в глаза:

– Ты забываешь, что я врач и знаком с физиологией. Твоя реакция говорит о том, что ты испытываешь какое-то волнение или страх.

– Не выдумывай, – Ника убрала руку, – я устала просто и есть хочу, – но от нее не укрылось, как пристально вглядывается в ее лицо Дмитрий.

Они провели в ресторане почти два часа, и за это время Ника смогла расслабиться и убедить себя в том, что присутствие Лени скорее плюс, чем минус, – в конце концов, он сможет прийти на помощь, если что-то произойдет. Но, с другой стороны, то, что он появился, означает лишь, что она не ошиблась и ей снова что-то угрожает, хотя и непонятно, почему и откуда.

Дмитрий, однако, расценил перемены в Никином поведении по-своему. Когда они вышли из торгового центра и пошли к метро, он вдруг остановился и произнес:

– Вероника, если тебе неприятно мое присутствие, ты скажи. Я не буду навязываться.

Она удивленно подняла глаза и спросила:

– Я тебя чем-то обидела?

– Ну, что ты. Как можно обидеть мужчину? Просто мне показалось…

– Тебе показалось, – решительно перебила его Стахова, – понимаешь – показалось. Мне очень приятно, что ты приехал, что мы провели вместе время. Цветы вот эти мне приятны… Я не из тех, кто будет из вежливости сидеть с неинтересным человеком в ресторане и тратить на это свое время, хочу, чтобы ты об этом знал.

Рощин усмехнулся и вынул сигареты:

– Значит, ты считаешь меня интересным человеком? Это радует.

Ника немного обиделась, уловив иронию в его словах:

– Между прочим, на свете существует очень маленькое количество людей, которых лично я считаю для себя интересными.

Рощин рассмеялся, запрокинув голову и закинув руки на шею:

– Браво! Я удостоился! – Прекратив смеяться, он взял Нику за запястья, поочередно поднес к губам и тихо проговорил: – На самом деле это очень приятно, правда. Самое страшное – показаться неинтересным девушке, которая тебе нравится.

– А я – девушка, которая тебе нравится?

– Знаешь, я тоже не склонен проводить время впустую, – улыбнулся Рощин.

– Подведем итоги – мы с тобой два ценителя времени, которые никак не желают тратить его впустую. Это уже кое-что, – у Ники внезапно стало хорошо и спокойно на душе, словно разрешились какие-то сомнения.

Общество Дмитрия было ей приятно, тут она совершенно не кривила душой, но пока была не готова развивать отношения дальше. «Интересно, как надолго его хватит вот так ухаживать? Цветочки-концертики, рестораны-прогулочки… Он ведь взрослый мужчина. Хотя, может, именно потому, что взрослый, не станет слишком торопиться. Ладно, поживем – увидим».

Дмитрий проводил ее до дома, но не сделал ни намека на чай или просто не напросился в гости, и это Нику обрадовало. Ей ужасно не хотелось ошибиться в Рощине и приписать ему нечаянно те качества, которыми он не обладает. Пока все шло как нельзя хорошо…

Она уже успела переодеться в домашнее и включить чайник, когда в прихожей заголосил домофон. Удивленная Ника подошла и сняла трубку:

– Да.

– Открывай, Никуся, это Леня, – раздалось в ответ, и Ника нажала кнопку.

Пока Леня поднимался в лифте, она вынула две чашки, вазочку с низкокалорийным печеньем, которое купила в супермаркете после расставания с Рощиным, поставила сахарницу. В дверь позвонили, и Ника открыла – на пороге стоял Леня.

– Ну, приглашай в квартиру, что ли, – улыбнулся он, моргая одним глазом – второго у него не было, вместо него стоял протез.

– Проходи, конечно. Как ты меня вообще нашел?

– Обижаешь, старуха, – снимая ботинки, сказал Леня, – я к Алексею Павловичу зашел как-то, а он мне и говорит – уехала, мол, Никуша в Москву, работу ей там предложили по специальности. Ну, я адресок-то и выцыганил у него на всякий случай. И, смотрю, не напрасно.

– Это ты на что намекаешь? – подозрительно прищурилась Стахова, пропуская Леню в кухню, где тот сразу устремился к балконной двери и уже с балкона сообщил:

– А вот не скажу. Кстати, что за тип с тобой был сегодня? Судя по пиончикам – не интервьюируемый же, угадал?

– Угадал. Это мой врач, я тут руку на днях повредила.

Леня вернулся с балкона, сел за стол и понимающе кивнул:

– Ну, я так и понял. В Москве ведь как принято? Чтобы лечащий врач пациентке цветы дарил и осмотры устраивал в нерабочее время. Мы понимаем, мы грамотные.

Ника рассмеялась и налила Лене чаю:

– Все-то ты понимаешь. Ну, да – ухаживает он за мной, что такого-то… я ведь тоже живая и молодая еще довольно, если ты заметил.

Леня смутился, отвернулся к окну:

– Ну, ладно, извини… это я так… не знаю даже – для порядка, что ли. Конечно, ты имеешь право, я же не об этом. Не всю жизнь ведь по Максу траур носить. Да и Максимке отец нужен.

– Я так далеко не заглядываю, – отрезала Ника, садясь за стол. – Ты лучше скажи – зачем явился-то? Уж точно не потому, что у меня роман намечается – я об этом никому не говорила.

Леня вздохнул, сделал глоток чая и сказал:

– Вот расскажи мне – ты каким образом попала в эту контору, в которой работаешь?

– Обыкновенным – по протекции. Старинный приятель сосватал. А что?

– А вот то, голубушка моя, контору-то эту кто спонсирует, не знаешь?

– Знаю – компания «Нортон». Что криминального? Есть деньги – люди заводят себе «карманное» СМИ, почему бы не позволить себе такую прихоть? – пожала плечами Ника, помешивая чай ложечкой.

Леня укоризненно посмотрел на нее и покачал головой:

– И ты, такая умная, даже не поинтересовалась, кто стоит во главе этой фирмы?

– Мне зачем? Я вот сейчас как раз тему разрабатываю в связи с одним из владельцев «Нортона» – Луцким. Жену у него убили на днях, и его задержали по подозрению.

Информация произвела совсем не тот эффект, на который рассчитывала Ника. Леня вскочил, неловко задел кружку, облился чаем и заскакал по кухне на одной ноге, стряхивая с джинсов горячие капли:

– О, христовы коммунары! Ника! Ты совсем дура, да?!

Стахова протянула ему полотенце, вытерла лужу на столе и снова налила чай:

– Я тебя вообще не понимаю. Ты чего так вскинулся-то? Возможно, там простая бытовуха – и все.

– Добром прошу – не лезь в это! – наклонившись к столу, зашипел Леня. – Откажись!

– Да почему?!

– Я не буду объяснять. Просто откажись – и все. Я могу не успеть прикрыть тебя со всех сторон, я же не Рэмбо, в конце концов! А с ребятами из «Нортона» лучше не связываться, особенно тебе – потому что они уже наверняка знают о твоих отношениях с Максом. И уверены, что деньги он тоже тебе оставил.

– Не мне, а сыну.

– Это без разницы! Хорошо еще, что он не с тобой, а в Праге! И вообще – на работе поменьше о нем говори, убери все фотографии со стола, если успела расставить, ясно? Иначе могут начать давить через пацана.

У Ники волосы встали дыбом от ужасных предположений Лени. Она не задумывалась о том, что может теперь подвергнуть опасности жизнь сына, привыкла, что отвечает только за себя, и сейчас, вдали от ребенка, материнский инстинкт слегка притупился.

– Что мне делать? – жалобно спросила она, глядя на Леню. – Когда ты возвращаешься?

– Ну, понятно – ты не собираешься делать так, как я сказал, – констатировал он со вздохом. – Ты, Ника, дура. Причем дура идейная, и это страшнее. Я присмотрю за мальчиком, но кто тогда защитит тебя?

– Я не думаю, что мне что-то угрожает… – неуверенно заявила Ника, но Леня с ухмылкой перебил:

– И потому ты оглядываешься постоянно, да? Ничего не угрожает – но головой ты как сова вертишь, на сто восемьдесят, ага?

– Заметно? – виновато спросила Стахова, хотя и сама знала ответ – в последние дни ей все время казалось, что за ней наблюдают, и она, разумеется, старалась разглядеть, кто именно.

– Еще как… Скажи – тебе так важно это расследование?

– Мне не хочется людей подводить.

– А нет кого-то помоложе и побездетнее в вашей богадельне?

– Ну, знаешь! – выдохнула Ника. – Я что, по-твоему, должна прийти к главреду и заявить – мол, отдайте задание тому, у кого детей нет, а то я курица-наседка, мне от гнезда нельзя отрываться?!

Леня сморщился:

– Фу! Я разве так сказал?

– А прозвучало именно так.

И по тону ответа Леня с сожалением понял, что Ника приняла решение и оно совсем не такое, как хотелось бы ему. Махнув рукой, он встал и пошел в прихожую. Стахова, не шевелясь, сидела на стуле и даже головы не повернула. Взявшись за ручку, Леня произнес:

– Я улетаю завтра. Постараюсь найти кого-то, кто за тобой присмотрит. Но будь осторожна, я тебя очень прошу.

Хлопнула дверь, и Ника осталась одна в пустой квартире с массой вопросов и без единого ответа.