Текст книги "Рыбка в мутной воде"

Впереди показалась «гостиница». Я вошла в нее, прихватила из отведенной мне комнаты купальник и бутылку газированной воды – пить мне на жаре хотелось все время, и направилась в соседнюю комнату, чтобы узнать, как найти второй интересующий меня дом и Галкину Татьяну Андреевну, с которой я решила переговорить в первую очередь.

В комнате сидела тетка Наталья. И только я собралась обратиться к ней с вопросом, как она заговорила первой:

– Спросить чего хочешь, дочка?

Я кивнула.

– Скажите, тетя Наташа, где я могу найти Татьяну Андреевну Галкину? Ту, что с Михеевым жила.

– А-а, – протянула она после моего вопроса и слегка улыбнулась. – Тебе Танька Курилка, значит, нужна. Дом ее на Молодежной улице, второй справа, – пояснила женщина, указывая в окно на небольшую улочку, дома на которой были, как близнецы-братья, все на одно «лицо». – Колхоз построил эти коттеджи в былые времена, когда богатым еще был. Так и стоят до сих пор. Тебя проводить или сама найдешь?

– Найду, – заверила я ее и, выйдя из дома, сразу направилась в сторону Молодежной улицы (надо же, все-таки у улиц здесь, оказывается, есть названия!), рассматривая этот край деревни, где мне предстояло прожить, по всей видимости, несколько дней. Мне хотелось поскорее разобраться с тем, где и что находится, и более не приставать с вопросами к прохожим, как и куда пройти.

Не спеша продвигаясь в нужном мне направлении, я задала себе попутно вопрос: «Почему „гостиницу“, в которой меня поселили, именуют Красным уголком? Странно как-то. Надо будет при случае выяснить, откуда взялось это название«.

Издалека коттеджи казались совершенно одинаковыми, сейчас же, подойдя поближе, я начала замечать в них различия. Причем различия кардинальные. Некоторые дома были любовно обустроены: сверкали чистотой и новенькой краской. Другие же, напротив, имели заброшенный и неухоженный вид. Старая краска облетела, а новую много лет никто не наносил. Часть из них имели добротные заборы и надворные постройки, у прочих и заборы, и надворные постройки вовсе отсутствовали.

Именно таким, неухоженным, оказался дом Татьяны Галкиной, то есть Таньки Курилки, как ее здесь звали – видимо, потому, что она много курила. Уже с улицы было видно, что хозяева здесь живут нерадивые. Забор, давно требовавший ремонта, местами завалился. Двор порос травой. Причем высоченные кусты прошлогодней травы соседствовали с вновь пробивающейся зеленью. Только узкая протоптанная среди зарослей дорожка вела в сторону крыльца. На окнах отсутствовали занавески. Некоторые из окон были закрыты давно выцветшими на солнцепеке газетами, другие – не имели даже стекол.

Я подошла к крыльцу и постучала в дверь. Тишина. Я, немного помедлив, снова постучала, теперь уже увереннее и громче. Через пару минут за дверью что-то зашевелилось, зашуршало и раздался голос:

– Кто там?

– Простите, здесь живет Галкина Татьяна Андреевна? – задала вопрос я.

Еще через пару минут дверь наконец открылась, и из нее вышла хозяйка дома. На вид ей было лет под шестьдесят. Небольшого роста, среднего телосложения. На голове коротко стриженные волосы, похоже, когда-то подвергавшиеся химической завивке. Впрочем, ничего необычного в данной женщине не было – женщина как женщина. Разве что лицо ее имело желтовато-серый оттенок. Вот, пожалуй, и все.

Женщина посмотрела на меня, провела ладонью по лицу и заговорила:

– Я Татьяна Галкина. А че вы хотите?

Речь ее очень отличалась от речи нормального человека. Она как-то странно произносила шипящие звуки, а часть букв в ее лексиконе отсутствовала вовсе. Поэтому мне стоило большого труда понять, что сейчас сказала хозяйка дома.

Пытаясь сосредоточиться, я осторожно начала свой запланированный допрос.

– Я могу с вами поговорить? – спросила я в первую очередь.

– Конефно, конефно! – засуетилась женщина, пропуская меня в дом. – Пвоходите.

Я проследовала в помещение за хозяйкой. Сразу, еще в коридоре, в нос мне ударил ужасный запах. Он был невыносим, и спутать его было нельзя ни с чем – то был запах мочи.

Я непроизвольно зажала нос рукой и поморщилась.

– Пвоходите, пвоходите, – снова пригласила меня хозяйка дома.

Но мне совершенно расхотелось проходить в помещение и тем более находиться в нем даже самое короткое время. Однако я понимала, что должна пересилить себя и довести дело до конца, раз уж заехала сюда, в такую глушь, как эта деревня, решив начать расследование.

В общем, мне не оставалось ничего другого, как следовать за Галкиной в дом. Она провела меня в одну из комнат. Большая комната, видимо, запланированная строителями как зал или гостиная, была практически пуста. Из мебели здесь имелись старенькая кровать, не менее древний диван, тумбочка и полка на стене. Отсутствовали даже стулья. Обои, похоже, наклеенные еще при первоначальной сдаче дома в эксплуатацию, отвалились от стен и висели, готовые рухнуть в любую минуту на пол. Полы в доме не знали воды и тряпки и имели земляной цвет.

Двери в другие комнаты были открыты, поэтому я увидела, что в них вообще отсутствует какая-либо мебель. Лишь кое-где были брошены старые вещи и стояли ведра и тазы там, где их оставили хозяева.

На кровати сидела старушка. Внешним видом она напоминала старую ведьму из детской сказки. Одежда ее представляла собой лохмотья. Нечесанные давным-давно волосы были растрепаны и торчали, словно пакля, в разные стороны. Однако в руках она вертела массажную расческу. Невыносимый запах мочи источала именно она.

Пересилив себя, я расположилась на деревянном ящике, который мне предложила хозяйка дома. Сама же она присела на перевернутое ведро, которое притащила из соседней комнаты.

– Я вас свушаю, – снова проговорила Татьяна Галкина. – У вас ко вне какое-то дево? – внимательно рассматривая меня, спросила она.

– Совершенно верно, – ответила я, с трудом удерживаясь, чтобы опрометью не выбежать из дома. – Меня интересует исчезновение вашего мужа, то есть сожителя, Михеева Ивана Ивановича, – я сделала ртом маленький глоток воздуха и продолжила: – Я частный детектив Татьяна Александровна Иванова, и мне бы хотелось, чтобы вы рассказали мне об этом поподробнее.

– Ванька? – проговорила она, поправляя волосы. – А кто ево знает, где он. Быв, быв… и куда-то исчез.

– Как то есть исчез? – недоуменно уставилась на нее я. – Люди так просто не исчезают. Он куда-нибудь собирался уехать?

– Нет, не собивався. Он вообще никуда не уезжал, никогда.

Вести разговор с этой женщиной было адским мучением. Половину ее слов я подолгу не могла расшифровать, некоторые не понимала вовсе. Однако мне необходимо было довести дело до логического конца, чтобы наконец решить, стоит здесь еще задерживаться или можно убираться восвояси.

Танька же начала рассказывать, как они с мужем, точнее с сожителем, познакомились и «сошлись», какая у них была большая любовь и что он был очень хорошим человеком.

Только я хотела уточнить, почему она говорит «был», как в это самое время молчавшая доселе старуха вдруг громко и внятно произнесла:

– Ты убила его! – И она ткнула в сторону Таньки корявым пальцем и жутко скривила свое лицо.

– Молчи, ведьма! – приказала ей та. – Несешь не знаешь чево. – Потом она повернула голову в мою сторону и сообщила: – Она у нас таво, – и Танька повертела указательным пальцем у виска.

– Сама ты таво! – вступила в спор с ней старуха.

Я попыталась выяснить, почему она так заявляет, решив, что бабке что-то известно, а потому спросила прямо у жуткой старухи:

– Скажите, а почему вы думаете, что это она сделала? Вы можете что-то пояснить по данному вопросу?

Старуха повертела в руках расческу, попыталась провести ею по растрепанным волосам. Однако у нее ничего не получилось, так как расческа была повернута к голове тыльной стороной. Бабка повертела ее в руках, видимо, пытаясь понять, как пользоваться этой штуковиной, и снова провела ею по голове. Следующая ее попытка также не увенчалась успехом. Бросив это бесполезное занятие, она подняла свой взгляд на меня. Однако я заметила, что это уже был не осмысленный взгляд, а скорее, наоборот – подтверждающий, что передо мной больной человек.

«М-да, кажется, старуха действительно немного не в себе, – решила про себя я. – Видимо, узнать у нее так ничего и не удастся, а у бабки вполне может быть информация, которая пригодилась бы в моем расследовании. Впрочем, мне не привыкать, что сразу всегда все жутко запутано и нет следов – разберусь со временем».

Я хотела продолжить разговор с Галкиной, но в это самое время бабка Фекла начала произносить странные вещи. Она то утверждала, что ее сын «лежит на белых простынях», затем вдруг начала рыдать, приговаривая, что «он сейчас плывет по большой реке».

Хозяйке надоело это представление, и она предложила мне выйти во двор, чтобы закончить начатый разговор. Я обрадовалась возможности вновь оказаться на воздухе, но во дворе ничего нового я от Таньки все равно не узнала. Она по-прежнему рассказывала о том, что у них с сожителем была большая любовь. Попыталась даже описать некоторые занимательные, на ее взгляд, эпизоды их совместной жизни, но мне это не доставило того восторга, какой испытывала сама рассказчица, да и понимала я из ее рассказа не очень многое.

Кое-как дослушав Галкину, я распрощалась с ней и вышла со двора, решив направиться прямо на реку, дабы искупаться. Сейчас мне хотелось этого даже больше, чем перед посещением дома Таньки Курилки – мне не терпелось смыть с себя ту вонь, что, казалось, пропитала все мое тело, одежду и волосы.

Проходя мимо окон только что покинутого мною дома, я услышала какое-то бубнение и решила ненадолго задержаться. Подойдя к окну, которое не имело стекла и было закрыто какой-то картонкой, прислушалась.

– Чево ты несешь? – на повышенных тонах говорила одна из женщин – как я могла понять по голосу, Танька Курилка ворчала на старуху. – Тебя чево, за язык тянут?

– Сама несешь, – пыталась защититься бабка Фекла. – Опять небось своих дружков сегодня приведешь? Пьете, пьете… – речь ее снова начала «спотыкаться»: – А сынок мой… Ваня, Ванюша…

Понимая, что у бабки начался очередной приступ ее болезни и теперь она вряд ли скажет что-то нормальное, я направилась в сторону реки.

ГЛАВА 3

Идя по тропинке, я вновь задумалась.

«Странно, двое мужчин в селе исчезли и никто даже не пытается их найти, будто всем наплевать. Нет, я, конечно, могу предположить, что они не были всеобщими любимцами, но ведь так тоже нельзя!»

Я свернула вправо, на улицу, через которую можно было выйти к речке, продолжая анализировать ситуацию.

«Судя по тому, что пропали эти двое примерно в одно время, около двух-трех месяцев назад, можно предположить, что между этими случаями есть какая-то связь, возможно даже, что тесная и непосредственная. А если мужчины вообще были хорошо знакомы и их обоих убрали за то, что они влезли в какое-то не свое дело или кому-то помешали? – неожиданно мелькнула в голове мысль. – Такое ведь вполне может быть. Похоже, нужно попробовать сначала установить, знакомы ли были Михеев и Ведрин и в каких отношениях они находились. А там уж будет видно, что делать дальше. Но сначала, конечно, река!»

Я остановилась возле узкой тропинки, круто убегающей вниз, и начала осторожно спускаться. Достигнув реки, вода в которой была хоть местами и мутной, а местами все-таки прозрачной, но зато прохладной, выбрала подходящее укромное местечко и стала переодеваться в купальник. Одежду оставила под небольшим кустиком, а потом направилась к воде, только сейчас заметив, что речка грязная вовсе не везде, а лишь там, где жители устраивали мусорки. В том же месте, которое я присмотрела для купания, наверняка раньше было нечто вроде пляжа, а потому тут было сравнительно чисто. Как только я сделала несколько шагов по песчаному берегу, мои ноги обожгло раскаленным песком. Я, припрыгивая, быстро добежала до реки и вошла в воду.

Здесь река оказалась очень мелкой. Я начала продвигаться к середине, но тут услышала с берега:

– Тетенька… А ты чево, плавать не умеешь?

Я повернула голову. Мальчонка-рыбак, лет семи-восьми, стоял с удочкой на берегу и во все глаза глазел на меня.

– Почему? Умею немного, – ответила я, взмахнув руками.

– Ну тогда вон туда иди. Там все купаются, – он ткнул пальцем в сторону кустов. – Там знаешь как глубоко! Омуты там. Сомы там живут, – продолжал он знакомить меня с местными достопримечательностями, пока я выходила к нему на берег, решив, что и в самом деле здесь что-то не особенно глубоко, да и дно под ногами оказалось каким-то сопливо-грязным.

– А ты что ж, рыбу удишь? – поинтересовалась я, оказавшись снова на берегу.

– Угу, – кивнул тот.

– Поймал что-нибудь?

– Поймал.

– И сколько же? – поддерживала я разговор.

– Шешнадцать штук, – он поднял баночку, которую держал в другой руке и которую я сразу не заметила.

В поллитровой банке, наполовину заполненной водой, плавали мальки. Их, по всей видимости, действительно было штук пятнадцать-шестнадцать.

– Молодец, – похвалила его я, сдерживая смешок. – А ты что ж, один на речку пришел?

– Не-а. С мамкой, – ответил тот, опять забрасывая удочку в камыши.

– Ясно, – вздохнула я и направилась по тропинке к кустам, на которые мне указал мальчонка. Пробравшись сквозь ветки, я оказалась на небольшом пляжике. Здесь были разбросаны детские вещи: брюки, шорты, рубашки, удочки, но хозяев этого добра не было видно. Я подняла взгляд от земли и тут только заметила, что пацаны, побросав все на берегу, резвятся на другой стороне речки, где берег более пологий, а песок чище.

Я вошла в воду. Прохладная влага так приятно обволокла все мое тело. Река здесь была действительно глубокой, и я с большим удовольствием поплавала несколько минут. Из воды выходить не хотелось. Я, вообще большая любительница водных процедур, часами пропадающая в душе, никак не могла заставить себя покинуть водоем. Однако я все же вышла на берег, чтобы немного согреться, но вскоре снова возвратилась в воду.

«Так, все, – решила наконец я. – Последний заплыв – и выхожу».

Я сделала небольшой круг по воде и выбралась на берег. Все по той же тропинке я дошла до куста, под которым оставила одежду, взяла свои вещи и направилась снова в кусты, чтобы переодеться.

И тут мой взгляд упал на деревья, которые росли невдалеке. Между двумя большими осинами виднелась деревянная калитка. А над ней, словно арка, от одного дерева к другому была прибита доска, к которой, в свою очередь, крепился небольшой кусок ДВП. На этом куске очень искусно был изображен огромный красный речной рак, а над его головой шла надпись: «Кафе „Наливай-ка“.

Видно, мое купание не прошло даром. Охладившееся тело дало толчок застоявшемуся от жары мозгу. Я вдруг вспомнила, что соседки Степана Ведрина говорили о нем как о заядлом рыбаке. Следовательно, он мог быть вхож в это самое «кафе», а значит, о нем там могут знать завсегдатаи заведения и даже ответить мне, был ли он знаком с Михеевым-старшим.

Я быстро оделась, не снимая купальника, который все равно через пару минут полностью высохнет, нацепила свои темные очки и направилась в сторону вывески. Подходя ближе, услышала гул голосов и поняла, что заведение не пустует. Сейчас в нем, скрываясь от палящего солнца под сенью деревьев, расположилась, скорее всего, мужская часть обитателей деревни.

Я открыла калитку и вошла внутрь.

– Ух ты! – тут же услышала я пьяный голос. – Какие люди к нам…

Я осмотрела открывшееся моему взору пространство. Между деревьев была расчищена сравнительно большая площадка.

Земля, служившая полом, была аккуратно присыпана речным песком. Часть «кафе» занимала конструкция, напоминающая большие нары. На ней сидел мужчина лет тридцати пяти с гитарой в руках. Хриплым голосом, подражая Высоцкому, он запел: «Я коней напою… Я куплет допою…»

В другом конце заведения между двумя деревьями была растянута рыболовная сеть. Концы сети были собраны вместе, и оттого она представляла собой подобие большого гамака. В этом импровизированном гамаке лежал молодой парень, а в ногах у него полусидя-полулежа расположилась некая девица. Она, как и другие посетители, видимо, была постоянной клиенткой сего заведения. Об этом свидетельствовал весь ее облик – наспех, неровно стриженные волосы торчали в разные стороны, а под правым глазом красовался большой синяк. Мало того: ее физиономию портило еще и то, что сей синяк на ней был далеко не первым, поэтому одна сторона лица перекосилась, застыв в уродливой гримасе.

Еще один мужчина выкладывал из закопченной кастрюли картофелины на возвышение, служившее столом. Здесь же стояла различная посуда: бутылки – одни еще с содержимым, другие уже пустые, металлические чашки и нижние части от пластиковых бутылок, служившие обитателям кабака рюмками. Оставшиеся на «столе» крошки и хвостики от зеленых огурцов свидетельствовали о недавнем наличии закуски.

Мужчина, который выкладывал картофель на стол, поднял голову, и я узнала в нем Леху, сына бабки Павы.

Тот молча плеснул в «рюмку» содержимое из бутылки и протянул мне:

– Давай к нашему шалашу.

– Спасибо, я не пью, – отвела его руку я.

– А к-кто тут пьет? – икая, задала вопрос девица, приподнимаясь с гамака. – З-здесь прос-то отдыхают.

Она подошла к Лехе, молча взяла из его рук посудину, так же молча перевернула ее себе в рот, одним глотком отправив содержимое к себе в желудок, и, повернувшись, не закусывая, снова забралась на свое место.

– Вот молодец, Натали! – похвалил ее мужчина с гитарой, перестав петь и отставляя в сторону инструмент. – Давай, Леха, – потер он руки, – горяченькое не помешает.

Сказав это, он, прихрамывая на правую ногу, подошел к столу. Взял одну картофелину и, не очищая ее, начал жевать. Я устало вздохнула и задала вопрос в надежде получить на него толковый ответ:

– Кто из вас знает Ведрина?

Все молча уставились на меня. Я тоже провела взглядом по лицам посетителей кабака, пытаясь понять, что их так насторожило в моем вопросе.

– А ты кто? Мент? – спросил музыкант.

– Нет. Я частный детектив, – попыталась объяснить им я. – Меня интересует, как давно и куда уехал Ведрин Степан?

– Рыбак, что ль? – спросила в свою очередь Натали. – Кто его знает? У бабы его спроси.

– Спросила. А вот теперь у вас спрашиваю, – ответила я.

– Баба его сказала, что домой уехал, в Украину, – ответил Леха.

– А вы его хорошо знаете? – опять спросила я.

– Его-то? Конечно, знаем. Он рыбак заядлый. Зиму-лето на речке отирается. Слышь, Моряк, – обратился он к парню, который продолжал лежать в гамаке, – он тебе свои снасти-то дал попользоваться?

– Не-а. Я его не видал, – ответил тот, отрицательно покачивая головой.

«В каком смысле „не видал“? – немного удивилась я. – А, наверное, он не видел, когда тот уехал…»

– А кто из вас видел, как он уезжал? – торопливо спросила я, поймав себя на мысли, что все обитатели заведения утверждают, будто Степан уехал, хотя сами этого не видели, что может указывать только на одно: отъезд Ведрина из деревни – сплошное вранье его жены Сони.

– Никто. Баба его так сказала, – подтвердил мою догадку Леха.

– А вам он о своем отъезде ничего не говорил? – принялась выяснять я.

– Нет. Мне не говорил, – ответил Леха вяло.

Я посмотрела на других посетителей «кафе». Все они отрицательно покачали головами:

– Нет. Не говорил.

Что ж получается? Выходит, собираясь в гости к родственникам, Степан, которого все характеризуют как отзывчивого и общительного человека, никому не сказал о своих намерениях. Почему? Какой смысл ему было это скрывать? Может быть, он решил уехать совсем? Тогда тем более он должен был попрощаться с друзьями и знакомыми. Что-то здесь явно не так. Как-то уж очень странно «уехал в гости» Степан. О его отъезде не знают ни соседи, ни друзья-приятели. Почему? Я знаю наверняка: в селе такой номер обычно не проходит. Достаточно человеку отлучиться даже на один день из родных пенатов, и тут же вся деревня уже в курсе, где он и что он. Знают здесь буквально все и обо всех. Это не город, где никому ни до кого нет дела. Но почему тогда так странно исчез Степан? Ведь его, по словам жителей села, нет дома уже более двух месяцев.

– Тогда, может быть, вы что-то знаете о Михееве и его исчезновении? – вспомнив о втором пропавшем, вновь спросила я и внимательно посмотрела на лица посетителей кафе.

На всех выразилось некоторое удивление, а потом мужчина, которого тут называли Моряком, закряхтев, произнес:

– А чегой-то ты о нем спрашиваешь?

– Как что? Он ведь тоже исчез, – пояснила я. – Или я чего-то не знаю?

– Ну, исчез… – как-то неопределенно ответил Моряк.

– Скажите, а он был знаком с Ведриным? – поинтересовалась я следом.

– А вы как думаете, пили они вместе, – хихикнув, откликнулась со своего места баба.

«Ага, значит, все же знакомы были», – порадовалась я тому, что мои подозрения оказались верны. Оставалось проверить еще кое-что, чем я сразу и занялась.

– Может, вы даже знаете, где находится Михеев сейчас? – прикинувшись совсем дурой, задала я новый вопрос и сосредоточила свой взгляд на Моряке.

Мужчина недовольно нахмурился, достал пачку «Астры» и, закурив, замял губами:

– Может, знаем, а может, не знаем, тебе-то чего…

– Я же сказала, я ищу его и Ведрина.

– Михеева можешь не искать, – отозвался Леха и, чему-то усмехнувшись, добавил: – Его уже небось черви сожрали.

– То есть как это?

– Да убили его вроде как… – заикнулся он и тут же притих, поняв, что ляпнул лишнего. Но было уже поздно, я намеревалась вытрясти из него все, что только он знал.

– Говоришь, убили. А кто? – начала сверлить я его своим взглядом.

– А я почем знаю? – попробовал отмахнуться тот.

– Но ты же сам только что сказал, – не сдавалась я.

– Мало ли чего я говорю! Кажется мне так, что теперь-то… – нахмурился парень и попытался отвернуться от меня.

– И кто же, как тебе кажется, его убил? – подойдя поближе, опять задала я вопрос.

– Не знаю! – резче и грубее повторил он свой ответ.

– И все же? Я вас ни в чем не подозреваю, просто спрашиваю.

– Ну, может, Вано, – неопределенно произнес парень.

– Да он, наверняка! – подтвердил его слова Моряк. – Только у него причина на то была.

– Какая? – осторожно спросила я.

– А какая обычно бывает причина? Он же за его Танькой бегал, вот мужики и не поделили ее. – Моряк засмеялся, и к нему тут же присоединились и остальные.

Я немного растерялась от столь неожиданной реакции, но все же переспросила:

– Вы хотите сказать, что Вано ухаживал за Татьяной Галкиной?

– Ухаживал? – Смех разразился еще сильнее. – Да трахал он ее! – дополнил ответ Моряка Леха. – А Михей злился.

– Во-во, – продолжил Моряк, – мож, они подрались, а Вано-то сильнее… Так что лежит теперь где-нибудь Михей и гложут его черви… – Моряк взял со стола бутылку, наполнил свой «стакан» до краев, с силой выдохнул воздух из легких и употребил всю эту жидкость. Остальные моментально замолчали и занялись каждый своим делом, демонстрируя, что разговор для них исчерпан.

Я помялась на месте, решая, спрашивать мужиков еще о чем-нибудь или нет. Мне ведь необходимо было теперь узнать, где живет тот Вано. Хотя это я могла сделать и за пределами заведения. Еще раз посмотрев на посетителей кабака, которые отворачивались от меня и наверняка не выдали бы Вано, я решила, что поинтересуюсь этим у тетки Натальи, а потому сразу направилась за калитку. Пока шла, в голове витали самые разные мысли.

«Итак, пропавший Иван Михеев был знаком с Ведриным, с которым, как выяснилось, они вместе пили. Но ни тому, ни другому друг друга убивать вроде бы было ни к чему. Стало быть, исчезновение обоих может быть и совершенно не связано между собой. В таком случае следует рассмотреть каждое из происшествий отдельно. Начну с Михеева. Если верить словам его дружков, убить его мог некто Вано, какой-то житель гор, забредший в нашу Россию. Этот самый Вано спал с сожительницей Михеева, и это, естественно, не могло его не злить. Иван мог пойти к обидчику с претензиями, между ними завязалась ссора, и Вано, который вроде бы гораздо сильнее физически, не рассчитал сил и случайно убил его. Затем, не желая попадать в тюрьму, закопал где-нибудь, в лесу например, тело и теперь в ус не дует, радуясь тому, что никто не ищет мужика. Точнее, никто не искал до моего здесь появления. Что ж, следует поговорить с этим Вано. Посмотрим, какие отмазки он лепить станет».

Я приблизилась к кусту, под которым стояла моя обувь. Взяв босоножки в руку, я медленно направилась в сторону реки. Прежде чем обуться, мне необходимо было помыть ноги, на которые налипли песчинки и листва.

Я подошла к воде. Мальчонка продолжал рыбачить. Теперь у него в баночке было гораздо больше рыбешек. Они прямо-таки кишмя кишели в воде, стараясь выпрыгнуть из посудины на волю.

– Мам, ты куда? Купаться? – крикнул парнишка куда-то мне за спину.

Я оглянулась. Оказывается, обращался он к Натали, вышедшей из «кафе» вместе с парнем, с которым она возлежала в гамаке. Сейчас они направлялись в сторону кустов по тропинке.

– Мам, и я с тобой! – воскликнул юный рыбак, бросил свою удочку прямо там, где рыбачил, и быстро засеменил за парочкой.

Надо же, эта пьяница-синюшка – его мать.

Натали, не отвечая на вопросы сына, хихикая, продвигалась в сторону пляжа. Пытаясь все время обнять женщину за плечи, за ней брел ее спутник. Она снова и снова хихикала, игриво вырывалась из его объятий и продолжала путь. Парня, похоже, меньше всего интересовало купание. О его настоящих намерениях можно было легко догадаться, кинув только взгляд на большие семейные трусы, в которые он был сейчас облачен. Другая одежда была оставлена в «кафе». Натали была одета столь же легко – в простенькую короткую юбочку и бюстгальтер непонятного цвета.

Мальчонка, не подозревая о намерениях взрослых, добежал до кустов, в которых скрылись его родительница со своим дружком, и исчез. Но буквально через пару секунд он, опустив низко голову, как ошпаренный выскочил из кустов, молча подбежал к своей удочке, поднял ее с земли и снова стал закидывать в речку. Похоже, увиденная им в кустах картина отбила у него желание купаться. Его маманя, не обращая внимания на сына, да и вообще на всех и вся, справляла свою сексуальную нужду с очередным ухажером прямо там, где она, эта нужда, ее застала.

Я, не сразу сориентировавшись в подобной обстановке, испытывая неловкость за горе-родительницу, попыталась заговорить с мальчонкой:

– Ты… Ты сколько уже рыбок наловил?

Мальчонка поднял голову, презрительно посмотрел в мою сторону, бросил свою удочку на берегу и молча побрел в сторону «кафе». Я почувствовала себя страшно неуютно. В эту минуту паренек презирал всех взрослых, еще не осознавая до конца, за что. В его немилость, по стечению обстоятельств, попала в данный момент и я.

«Интересно, сколько еще таких обездоленных, лишенных родительской любви детей бродит по белу свету? – задалась я вопросом. – Что за детство у них! Что они видят, кроме постоянной пьяной мамашиной или папашиной физиономии и пошлости? И как только земля носит вот таких родителей! Но, к сожалению, не в моих силах это исправить».

Я направилась в сторону окраины села. Вечерние сумерки уже опускались на землю. Мне необходимо было добраться до наступления ночи в «гостиницу», чтобы узнать у тетки Натальи, где живет Вано, заодно перекусить, а там уж, возможно, и наведаться сразу к этому ловеласу, запавшему на столь мерзкую личность, какой, на мой взгляд, является Танька Курилка. Вспомнив о последней, я невольно поморщилась, даже не представляя себе, как вообще мужчина может смотреть на это чучело, да еще и спать с ним. Но, видимо, мне этого не понять. Ломать зря голову я не собиралась, а потому затолкнула непрошеные мысли подальше, в дальний уголок головного мозга.

* * *

Добравшись до своей комнатенки, я наспех приготовила несколько бутербродов из тех продуктов, что сообразила прихватить с собой еще из дома, и, устроившись поудобнее на постели, приготовилась начать их уплетать. В соседней комнате что-то зашуршало, а затем раздались женские голоса: к тетке Наталье явились подруги – обсудить сегодняшние новости, как это обычно бывает в селах. Сейчас они наверняка опять начнут «гонять чаи» и перемывать всем косточки.

С аппетитом уминая свои бутерброды, я непроизвольно все же слышала каждое из произносимых в той комнате слов: дверь да и стены в моей комнате, по всей видимости, слишком тонки, чтобы этому помешать. Первоначально разговор женщин меня не интересовал, так как он, как я и полагала, сводился к обсуждению сельских новостей: кто кому «рога наставил», кто у кого с огорода тыкву уволок, кто с кем поссорился, и тому подобное, и так далее.

Я уже доела бутерброды и теперь сметала с подола рукой хлебные крошки, как до меня донесся какой-то шум. Бабы громко засмеялись, и я услышала крепкое выраженьице одной из них.

– Ну чего ржете, как лошади? Наставили тут на ходу всякой… и ржут! – бранилась, кажется, пострадавшая. Голос у нее был громким и грубым, а потому я сразу представила, как она выглядит: тучная, заплывшая жирком особа с неприятным лицом.

– А ты, Дуська, под ноги смотри, прежде чем свой сорок пятый раздвижной куда-либо ставить, – отшутилась другая женщина. – Отрастила ножищи-то, как у мужика, вот тебе места и мало.

– Да это у вас мужики так себе, не пойму даже, вам-то зачем такие? – снова вступила в спор с ними Дуська. – А я сама себе и «лошадь и бык, баба и мужик».

– А ты найди себе какого-нибудь, – посоветовала ей другая.

– Ага, найди… Где они есть-то? Под ногами ведь не валяются. Может, подскажешь? Или своего отдашь не глядя? – продолжала перебранку Дуська.

– А чей-то я тебе отдавать-то буду? Вон гляди – один сам идет.

– Фу, это мужик, что ль? Это так – мужичишка плюгавенький. Эй, Колька, заходи, чайком угостим, – это Дуська уже крикнула в дверь, которую на некоторое время открыла. – Да уж, мужички…

Видимо, означенный Колька на зов Дуськи не откликнулся.

– Да они тебя просто боятся, – заключила одна из женщин.

– А чего меня бояться-то? Я не кусаюсь. Пусть вон тихонь боятся да скромниц.

– Да на кой пес ты ему сдалась, – заключила другая, – у него теперь своя зазноба есть.

– Эт кто же? – не унималась Дуська.

– Кто-кто! Танька Курилка.

Я насторожилась. Кажется, разговор зашел именно о той особе, которая меня интересует. Из опыта я знала, что в такой, что называется, неординарной обстановке в селе можно узнать гораздо больше, нежели в приватной беседе. Я вся насторожилась, как охотничья собака перед броском.

– Фу… – протянула Дуська, – Курилка. Подумаешь, баба. Да будь я мужиком, я на нее не клюнула бы, даже если бы она одна на всей земле из баб осталась.