Текст книги "Динозавр"

Марина Туровская
Динозавр

За полчаса мы с Егором дошли от Центра «Мать и дитя» до станции метро «Профсоюзная» и уселись в вагон. Первое, что сделал мой будущий муж, – это достал свой планшет и, забыв обо мне, погрузился в «Википедию».

Он второй месяц пишет реферат по истории Московского метрополитена для получения какой-то там ученой степени в своем Проектно-конструкторском бюро. Технические характеристики заняли двадцать страниц схем, таблиц и графиков.

– А ты вставь в свой реферат интересные факты о каждой станции, – посоветовала я Егору, перед тем как попасть в больницу. – Тогда его хотя бы прочтут.

И Егор увлекся этой идеей. Теперь он так втянулся, что даже, навещая меня в Центре, зачитывал в палате вслух историю каждой станции метро, отчего мне становилось грустно. Кажется, Московский метрополитен интересовал моего будущего мужа гораздо больше, чем я.

Станция «Профсоюзная». Открыта 13 октября 1962 года в составе участка «Октябрьская» – «Новые Черемушки». Наземный вестибюль отсутствует. Глубина залегания 7 метров. Архитекторы Н. А. Алешина и Н. И. Демчинский. 40 железобетонных колонн.

Это выдержка из «Википедии», которую я краем глаза ухитрилась прочитать с планшета. О, вот так да! Я присмотрелась к станции. Колонны отделаны самым что ни на есть дешевеньким и невзрачным мрамором, а на стенах кафель, которым украшали все ванные и туалеты советских квартир и гостиниц. Как сказано в «Википедии», у этой станции одно из самых скромных оформлений во всем московском метро. Это тонко подмечено. Общественный туалет с легкой попыткой советского дизайна на колоннах – вот что такое станция «Профсоюзная».

…Состав тронулся, а я сидела рядом с Егором и не знала, радоваться или печалиться сегодняшней выписке.

– Я не заказал такси, поедем домой на метро, – заявил Егор, когда мы вышли на ступени корпуса Центра «Мать и дитя».

Я в просторном пуховике и в зимних кроссовках под теплыми штанами, а Егор в элегантном кашемировом пальто, в костюме и лаковых туфлях. Хороша парочка!

– Ну ладно, поедем на метро, – уныло проговорила я и взглянула на навигатор в телефоне.

Полтора километра пути. Ладно, не расстраиваемся… Хотя в классике жанра ухаживания мужчины за беременной женщиной предусматривается если не личный автомобиль, то хотя бы такси.

– Вся Москва стоит в пробках, – прочитал мои мысли Егор. – Ты измучаешься сидеть. Да еще задохнешься из-за выхлопных газов, вот я и решил поехать на метро. Там никаких пробок нет.

– Ну в машине можно кондиционер включить – так что ничего не задохнусь… – решила повредничать я. – У тебя же все друзья на автомобилях.

– Двое на выходные уехали из города, а у Генки в машине кондиционер сломан. – Егор на мгновение остановился и виновато заглянул мне в глаза. – Серьезно, Кать. В такси мы будем ехать не меньше трех часов. А на метро только час.

– Ладно.

Хотелось закатить скандал, переходящий в истерику. Хотелось крикнуть Егору что-нибудь настолько обидное, что смогло бы рассорить нас навсегда, но был сильнейший стимул не делать этого – взгляд Олега в спину. Выходя из подъезда корпуса, я заметила его силуэт в высоком окне третьего этажа.

Поэтому я схватила Егора под руку и на ходу плотно прижалась к нему. Егор удивился, но только улыбнулся в ответ. Улыбка у него замечательная. С такой улыбкой хорошо занимать деньги или делать предложение выйти замуж.

А сверху за нами наблюдал мой бывший однокурсник по медицинской академии и несостоявшийся муж Олег Данилов. Сейчас он немного обрюзг и полысел, а семь лет назад он был настолько эффектен, насколько может быть красивым молодой мужчина в двадцать три года, успешный даже в том возрасте. Еще бы! Отец – академик от медицины Александр Данилов, мама – пресс-секретарь Министерства образования Юлия Данилова. Во как!

Познакомились мы двадцать пятого января на праздновании Дня студента в Медицинской академии имени Николая Ивановича Пирогова – и понеслось… Полгода страстных встреч со второго до третьего курса на холодной академической даче и жаркие перелеты в Турцию на берег Средиземного моря.

По будням в два часа традиционные обеды в студенческой столовой, в субботу – ночной клуб с однокурсниками Олега, по воскресеньям букет цветов, по вторникам – фитнес в ближайшем от съемной квартиры подвале.

Меня немного напрягала педантичность и маниакальная брезгливость Олега. Футболка с пятнышком от капли кофе даже не стиралась, а сразу выкидывалась или отдавалась сторожу дачного поселка Грише, который щеголял в стильных футболках и рубашках, в спортивных костюмах «Найк» и шелковых носках, но в рваных сланцах летом – или в сапогах модели «прощай, молодость» зимой. У матери Олега была такая же фобия – и дворничиха во дворе ее дома носила платья «от кутюр».

Олег никогда никуда не опаздывал и точно знал, с кем и как нужно общаться.

Но я была влюблена и очень хотела замуж.

Сколько было эмоций! Сколько огненных ночей с умопомрачительным сексом и полупьяных от счастья и легкого вина дней! Сколько планов о совместной жизни и работе! Сколько вариантов покупки квартиры и автомобилей представительского класса.

…И все только до минуты, когда я предположила, что беременна.

Тогда я, выйдя из ванной съемной квартиры, двумя пальчиками держа тест на беременность бледными полосками, позвонила Олегу, а он, видимо, выбираясь из автомобиля, задержался перед подъездом частной клиники своего отца и, нажав на пикнувшую сигнализацию, спокойно заявил:

– Нет.

– Что «нет»? – опешила я.

– Нет, у нас не будет совместных детей, я все предусмотрел. – В телефоне повисло молчание, и был слышен только шум проезжающих мимо чужих автомобилей.

– Почему? – удивилась я, чувствуя приближение кошмара.

– Представляешь, что у нас может родиться? – продолжал говорить спокойный голос Олега. – Хорошо, если будет мальчик, тогда получится дядя Степа, а если девочка? Динозавриха? Представляешь, что ее ждет в школе и вообще по жизни. Вспомни свои ощущения.

Зачем мне вспоминать ощущения? Мой рост – метр девяносто. И он всегда со мной. Олег выше меня, в нем два метра три сантиметра… Да, девочка может получиться высоковатой.

Я слышала, как Олег открывает тяжелую стеклянную дверь клиники, многократное «Доброе утро» от охранника, секретарши, врачей и медсестер, оказавшихся рядом. Но главное, что я слышала, – равнодушие звенящих льдинок в его голосе.

– Значит, не беременна… – растерянно подтвердила я сама себе диагноз.

– Ни в коем случае. Но не переживай, – быстро проговорил Олег и отключился.

Я и не переживала. Только больше не смогла видеть Олега. Да, он был во всем прав… Но как-то не по-человечески.

Больше я старалась с Олегом не встречаться, хотя столкновения были неизбежны, мы вместе учились в Пироговке. Олег искренне удивлялся моему внезапному равнодушию к его блистательной персоне.

В октябре я взяла академический отпуск и последние семь лет там не показывалась.

Станция «Академическая». Открыта тогда же и так же, как и «Профсоюзная». Тоже сорок колонн и заложение всего 8,5 метра…

Про архитекторов и читать неинтересно.

Эта станция раньше тоже сильно смахивала на общественное учреждение. Но после ремонта несколько лет назад сменила облицовку на серо-синюю и приобрела хоть какую-то индивидуальность… Меня тошнит или так только кажется?

Мы, то есть я и наш с Егором ребенок внутри меня, прислушались к себе и решили, что на этот раз все обойдется и не нужно выскакивать на станции, пытаясь справиться с токсикозом.

Через неделю у нас с Егором свадьба. К ней я готовилась самым необычным среди моих знакомых способом – перешивала платье. Пришпандоривала к подолу рюшечки и воланы и вставляла на спине и на груди плотный ажур по десять сантиметров с каждой стороны.

Платье мне достала институтская подруга Алена, выпросив его у соседки, которая давно предлагала его хоть кому-нибудь. Соседка растолстела и видеть у себя в доме осколки былой стройности не желала, дочери старомодное платье не понравилось, а внучке оно точно не пригодится в ближайшие двадцать лет, ей только два годика.

И вот сегодня утром, который день подряд, я переделывала свадебное платье на своем седьмом месяце беременности, полусидя в больничной кровати.

В коридоре нашего этажа раздались шаги, и именно в этот момент я, приложив руку к горлу, поднялась с кровати и направилась к туалету. В дверях столкнулась с Егором и быстро обошла его.

Наклонившись над фаянсовым сантехническим изделием, я услышала, как из палаты громкий голос молоденькой соседки Евгении сообщал другой соседке, только вчера появившейся в Центре:

– Жених пришел. А у Катьки на него аллергия.

– Токсикоз поздних сроков беременности, – твердо объяснила тридцатилетняя Юлия, похожая на библиотекаршу в третьем поколении.

– Нет, у нее аллергия. – Отдышавшись, я слушала голос Евгении и ужасалась. Они говорили в присутствии моего Егора.

– Токсикоза у нее нет, метет все подряд в больничной столовой. И что принесут родственники, тоже метет, – говорила Евгения и с хрустом ела яблоко, как ей от тошноты рекомендовала наша лечащая врач. – Даже может соленым огурцом доставать из банки клубничное варенье.

– Меня сейчас стошнит, – строго заявила «библиотекарша».

– Ей хуже, – услышала я, чистя зубы, веселый комментарий Евгении.

Мой жених Егор необыкновенно обаятельный. Стройный, темноволосый, с крепкими губами, с рыжинкой в бороде при небритости и с нереально ярко-синими глазами. Ростом он метр восемьдесят, возраст двадцать пять лет. Но! Он на пять лет младше меня и на десять сантиметров ниже ростом. Фактом, что жена старше мужа, сейчас никого не удивишь, это даже стало нормой, а вот рост не замаскируешь. Ну вот так вот у нас получилось…

Пока рассерженный Егор вынимал из тумбочки мои вещи и складывал в свою спортивную сумку, в палату зашел Олег и принялся ревниво рассматривать моего жениха. Не зная о наших прежних отношениях, Егор все-таки с неприязнью оглядел Олега, одетого в зеленую медицинскую форму:

– Что, у Кати какие-то осложнения? – встревожился он.

– Нет, – замялся Олег. – Я из другого отделения, хотел перед выпиской проверить, нет ли у пациентки приступов тахикардии.

– Нету, – радостно заявила я. – Сердце бьется пламенным мотором.

– Ну, дай бог, дай бог, – пробормотал Олег и вышел из палаты.

– Чего это он? – удивился Егор, помогая мне надеть кофту.

– Это наш кардиолог, – вместо меня ответила Евгения, грызя яблоко. – Он очень внимательный. Особенно к незамужним пациенткам.

Я промолчала. Именно Олег устроил меня в бюджетную, а не в платную палату Центра «Мать и дитя». Я не хотела к нему обращаться, но мама не постеснялась, позвонила ему после моего очередного обморока в больнице, где я лежала на сохранении.

Через три часа я оказалась в отделении сохранения беременности и усиленно дышала «правильным» кислородом в палате с соседкой Евгенией, сочувственно на меня глядящей и доедающей пятое за день яблоко. И, пролежав и просохраняясь тут положенное время, я, наконец, покинула эти стены.

…В окнах вагона после темноты тоннеля замелькала следующая станция.

Станция «Ленинский проспект». Открыта, как и другие на этой линии, 13 октября 1962 года. Архитекторы: А. Ф. Стрелков, Н. А. Алешина, Ю. В. Вдовин, В. Г. Поликарпова, А. А. Марова. Станция неглубокого залегания. Минимализм оформления – 80 мраморно-гранитных колонн, на стенах кафель. Имеются два наземных вестибюля, построенных из железобетонных конструкций и расположенных к северу и к югу от Третьего транспортного кольца. В центре зала расположен неиспользуемый третий выход по лестницам, посредством которого планируется осуществлять пересадку на станцию «Площадь Гагарина» Малого кольца Московской железной дороги (открытие планируется в сентябре 2016 года).

Мы знакомы с Егором ровно семь месяцев и одну ночь. Ту «роковую» ночь, когда случилось упоительное занятие любовью. Происходило это священное действо в кровати Алены, которой как раз стукнул тридцатник.

День рождения моей подруги праздновали на их с мужем Геной даче. Был апрель, не тепло, но и не холодно, одиннадцать градусов. Шел мелкий весенний дождь, подрастала зеленеющая молодая травка, и по участку носились две тойтерьерки, пачкая себя по самые гладкие ушки. А мы, все семь человек гостей и Алена с Геной и пятилетним Сашкой, сидели в летней беседке, ждали шашлык, ароматно доходящий в кирпичном мангале, ели салаты и пили легкое белое вино.

Что можно сказать о первом впечатлении, произведенном на меня Егором? Утром, когда я только приехала в гости к подруге, он стоял на кухне, курил в открытое окно. Идеально сложенный молодой мужчина. Тонкий джемпер обтягивал рельефный торс, джинсы прекрасно сидели на длинных ногах. Мой взгляд радовал четкий профиль классического славянского лица, и волнистые темно-русые волосы контрастировали с синими глазами. Что еще нужно для одинокой девушки? Я влюбилась в одну минуту.

Конечно же, мое появление произвело на Егора сильное впечатление. Я всегда его произвожу на новых знакомых. Метр девяносто, натуральная блондинка с длинными русыми волосами. Параметры фигуры приближаются к стандартам модели.

Как же мама и папа переживали, что с моей излишне эффектной внешностью они станут бабушкой и дедушкой в мои восемнадцать лет, когда на горизонте появился первый парень! Но прошло два года, три, подкатило двадцатипятилетие, а я все не беременела, хотя у меня уже случился серьезный роман с Олегом и была пара-тройка огневых контактов. Врачи не находили причин для оправдания бесплодия. Один весьма и весьма пожилой врач с яркой фамилией Рубинштейн печально и авторитетно, почти интимно сказал мне:

– Не нашла ты еще себе мужичка. У других женшчин, как у кроликов, дитяти родятся, а у тебя первая беременность после аборта будет последней. Пошупай нутрь души и тела, ишчи своего мужчину, сразу поймешь, кто он будет…

И в двадцать девять лет оно и… случилось. После первого же общения с Егором…

Поняв, что беременна, но боясь сглазить случившееся, я две недели ничего не говорила маме. Затем не выдержала, сообщила.

– Счастье-то какое! – заголосила мама и тут же позвонила папе на работу. – Сережа, наша дурында наконец-то сделает нас бабушкой и дедушкой!.. Что ты говоришь?.. От кого ребенок?.. А какая разница?.. А действительно…

Повернувшись, мама требовательно посмотрела на меня.

– Отец ребенка великолепный, – призналась я.

– Адрес? – как всегда кратко и конкретно спросила мамуля.

– Я точно не знаю, – стала я путаться в показаниях. – Нужно спросить у Алены, но где-то в районе Метрогородка на проспекте Мира или Ярославки.

– Ты девушка взрослая, твой молодой человек тоже, значит, нужно сообщить, – решила мама, а ее мнение в нашей семье не обсуждается.

И я сообщила Егору о новости, запинаясь через слово. Дело в том, что после дня рождения Алены я с ним больше не виделась, хотя мы пару раз созванивались и даже собирались сходить на выставку Айвазовского на Крымском Валу.

– Но ты ничем не обязан, я все равно буду рожать, – лепетала я в трубку. – У меня беременность после аборта, и врач сказал, что если опять сделать аборт, то больше детей у меня не будет.

И после этой речи я отключила телефон. Было страшно. А вдруг Егор на сообщение о ребенке отреагирует резко отрицательно. А расстраиваться по поводу этого мне совершенно не хотелось.

Вечером в дверь нашей квартиры раздался звонок – и Егор, с букетом красных роз, сжимая бархатную коробочку, где лежало кольцо с бриллиантом в три карата, в костюме и при галстуке, оказался на пороге нашей квартиры.

Мама к предложению выдать свою дочь замуж, то есть меня, отнеслась своеобразно – тут же побежала переодеваться из затрапеза в праздничное платье, а папа, сидевший майским вечером в кресле перед телевизором в любимой одежде – семейных трусах в мелкий цветочек, встал, накинул на себя темно-синий халат, сурово сказал Егору: «Проходи» и достал из бара бутылку французского коньяка.

Через месяц мы пришли с ответным визитом в семью Егора. Мама, Елена Степановна, была искренне рада новости о будущем наследнике, а папа Николай Юрьевич при виде меня был немного в шоке.

– Хорошо, если будет мальчик, – сообщил он, глядя мне в глаза. Ростом будущий свекор был ровно на голову меня ниже.

– Мальчик, – обрадовала я. – Врач сказал – мальчик.

… – Слушай! – отвлек меня от воспоминаний Егор. – Станция-то уникальная, я сейчас тебе зачитаю.

И мой жених принялся читать, перекрывая гул метро.

Станция «Шаболовская». Построена в 1962 году, но из-за сложного геологического наклона для эскалатора и ожидавшегося низкого пассажиропотока была открыта только в 1980 году. Сложная станция, вызывает ощущение монолита. Архитекторы Н. И. Демчинский и Ю. А. Колесникова. Глубина заложения – 46 с половиной метров. Длина зала составляет всего лишь 104 метра, вместо стандартных 162, хотя раньше станции строились по 145 метров…

– Катя, ты себя хорошо чувствуешь? – неожиданно прервав чтение, уже не пафосным голосом спросил Егор. – Ты какая-то бледная.

– Нормально, – ответила я и вгляделась в лицо Егора. Он искренне волновался за меня, и это было чрезвычайно приятно.

А поезд несся дальше.

Станция «Октябрьская». Открыта 1 января 1950 года. Архитектор – Л. М. Поляков. Он создал практически храмовое пространство, где ряды факелов ведут к апсиде с предполагаемым алтарем – нише с голубым небом, призванным отобразить светлое будущее страны. Никогда раньше, по утверждению специалистов, дизайн станции так не апеллировал к образцам храмового зодчества Запада и древности и одновременно так не напоминал базилики раннего христианства. Пилонная станция глубокого заложения (глубина – 40 метров) с тремя сводами. Станция необыкновенно красива и торжественна.

Прослушала я не без трепета. Некоторые пассажиры тоже с интересом прислушивались к восторженному токованию Егора.

…Также впечатляет станция «Таганская» – Кольцевая. Она открылась 1 января 1950 года и стала опытной площадкой для испытаний малогабаритных поломоечных машин. А вообще-то «Таганская» – это подземный дворец, настолько она великолепна. Одна из самых фотографируемых станций, популярнее только станция «Комсомольская». И, как и во всех дворцах, центральное место занимают художественные композиции, восхваляющие рода войск Красной Армии. Между прочим, тридцать два панно со словами «Слава героям!».

– История говорит, – неожиданно отвлекся от планшета Егор, – что в пятидесятые годы при переходе на Таганско-Краснопресненскую линию была скульптурная композиция – Сталин в окружении детишек, поздравляющих его с его же величием на Красной площади, – но позже статую убрали. Дабы не раздражать народ. Вообще-то бюсты, барельефы и другие изображения товарища Сталина были на каждой станции метро, и исчезали они не сразу, постепенно. А заменялись или на изображения счастливой советской действительности, или на узоры из цветочков и винограда с подсолнухами.

– Егор, солнце мое… – Вглядываясь в синие глаза, я улыбалась Егору и даже простила ему отсутствие такси. – А мы уже разослали приглашения на свадьбу, или наши мамы надеются на нас?

– Не знаю, – искренне удивился Егор. – Точно не знаю. Я вообще свадьбой не занимаюсь. Мне кажется – расписались и все. Главное, чтобы ты себя хорошо чувствовала. А какое самочувствие при тридцати пьяных гостях?

– Да, – согласилась я, загипнотизированно глядя в волнующую меня и волнующуюся за меня синеву.

Через окно вагона, рассматривая барельефы, пилоны и светильники подземных станций, я чувствовала, как улучшается настроение. Вообще-то единственным местом, где проявлялся мой токсикоз, было метро. Стоило спуститься хотя бы метров на десять ниже уровня земли – и меня начинало выворачивать у первой же колонны. Токсикоз ранних сроков беременности привел к обезвоживанию, многочисленным потерям сознания, зафиксированным «Скорыми», и меня госпитализировали сначала в обычный роддом, где показатели не изменились, и мама с помощью Олега перевела меня в Центр, где я провела несколько месяцев.

– Вот, читай, знаешь, как интересно! – Егор переставил планшет со своих колен на мои.

Станция «Курская». Первой открылась радиальная станция – в 1938 году, а Кольцевая – 1 января 1950 года. Смысл декора Кольцевой станции – храм Победы и его центральная часть, как Зал Победы. Помимо уникального художественного оформления станции, привлекает к себе надпись с текстом второго куплета гимна СССР:

 
«Сквозь грозы сияло нам солнце свободы,
И Ленин великий нам путь озарил.
Нас вырастил Сталин – на верность народу,
На труд и на подвиги нас вдохновил».
 

В 1961 году последние две строчки сняли, а в 2009 году восстановили.

– Прикольно, да? – восхищался Егор. – Это ж как его боготворили, упыря этого.

– Мне слова не нравятся. – Я отдала планшет жениху. – У меня деда репрессировали. Ни за что.

– Бывает, – сочувственно кивнул Егор. – Но нужно соблюдать историческую справедливость.

– Боже ж ты мой, – устало возмутилась я. – Да что же тебя больше интересует – товарищ Сталин или я?

– Ты, а разве нет? – искренне удивился Егор. – Да я о тебе думаю каждую минуту. Как представлю, что мне с тобой придется прожить всю жизнь, так сразу мурашки по коже.

Женишок шутил, но я не рассмеялась, а с наибольшей серьезностью призналась:

– Я тоже в шоке.

Пора было подниматься для перехода на Кольцевую линию. Встав рядом с Егором, я держалась за поручень, привыкнув к тому, что чаще всего я выше всех в вагоне, и смотрела на свое отражение в темном окне вагона и думала о том, как выгляжу со стороны. И пока решала, какое впечатление произвожу на пассажиров, услышала девичий голос сзади: «Ох ты! Динозавр!» По вагону прошла волна сдерживаемых смешков. Как же больно было слышать забытое слово, сказанное когда-то Олегом, ставшее приговором нашим отношениям.

Я вышла, стараясь не показать, насколько меня ранило замечание девицы. Вслед за мной выскочил Егор и, согнувшись, засмеялся до слез, аж хрюкая от восторга.

Да, я выглядела именно так – нелепо. Метр девяносто ростом, в спортивной шапочке, делающей голову маленькой и круглой, в куртке-пуховике на огромном животе, в обтягивающих джинсах и в зимних кроссовках сорок пятого размера, купленных моей мамой «на шерстяной носок», – больше ничего не налезало на мои отечные ноги. Действительно, если смотреть в профиль, – динозавр.

Пока Егор радостно заливался смехом, я, глотая слезы, двинулась к эскалатору и слилась с плотной толпой. Егор, все еще продолжавший хохотать, быстро потерял меня из виду. А я шла и шла. Но не в сторону радиальной «Курской», а в сторону Курского вокзала.

Вышла на площадь и автоматически пошла к вокзалу. Телефон в кармане куртки звонил не переставая, и я, не глядя на абонента, отключила его. При мне ничего не было. Ни документов, ни денег, ни сменной одежды, ни зубной-пасты-щетки-мыла, ни даже тапочек, принесенных родителями в больницу. Все осталось в сумке Егора, а сверху вещей там лежало недоделанное свадебное платье.

Мы с мамой часто ездим за грибами в сторону Волоколамска, где есть заброшенный пионерский лагерь «Дружба», еще не окончательно развалившийся. Население в Подмосковье уплотняется трудовым населением, и в оставшихся корпусах лагеря, построенного в восьмидесятые годы, поселилось несколько семей из Туркмении, затем из Узбекистана, а потом между ними начались межнациональные стычки, пожары в корпусах и порча коммунального имущества во время драк.

Руководство завода, владеющего лагерем, разогнало «оккупантов» и наняло сторожей. В течение последних пяти лет я и моя мама, заядлые грибницы, подружились с ними. И скучающие сторожа, из развлечений у которых было только разведение коз в пустующем лагере, резьба по дереву и крохотный телевизор, с удовольствием помогали нам в поиске самых лучших грибов – рыжиков и белых, а иногда и ягод. Мы привозили в качестве подарков мед, копченую колбасу и сусло для кваса. Ничего, крепче молока, чая и кваса все три сторожа – два деловых мужика и тихая женщина Рая – не употребляли.

После сбора грибов мы обычно сидели в сторожке, пили чай или квас, разговаривали о жизни. Поочередно, в зависимости от смены, в которую мы приезжали, мы с мамой, а чаще я одна, слушали о маленьких зарплатах в деревнях, особенностях выращивания коз или непонимании между внуками и бабушкой.

Именно туда меня сейчас и потянуло.

Ноябрь не грибной сезон, но я знала – в сторожке тепло, а под деревянным потолком висят гирлянды сушеных грибов и пучки целебных травок. Воздух чистый и полезный.

В электричке дорожный контроль, в составе двух охранников и двух контролеров, мужчины и женщины взыскательного вида, при виде которых с мест сорвались студенты и несознательные граждане, попросил меня предъявить билет. Я, зная, какое впечатление производит моя двухметровая стать, встала и честно заявила: «С мужем поругалась. Еду к родственникам в Румянцево. Очень хочу кушать и писать, все-таки семь месяцев беременности, но терплю». Из двух контролеров, мужчина тут же ретировался в другой конец вагона, пряча глаза, а женщина, встав на цыпочки, дотронулась до моего плеча и сочувственно проговорила: «Садись, деточка, тебе нельзя волноваться… И это, помни… все мужики козл… Ну, ты и сама знаешь».

До лагеря пришлось идти пешком пять километров, но мне этот путь даже понравился. Я успокоилась и проголодалась. На душе становилось легче. Городской житель, попадая в деревню, в лес или к морю, оказывается в другой действительности. Просыпаются древние инстинкты, по-другому дышишь, по-другому относишься к гигиеническим излишествам и запахам парфюмерии, по-другому смотришь на людей.

Сегодня в сторожке дежурила тетя Рая. Она топталась перед домиком в старых джинсах, в свитере и в безрукавке, скроенной из ватника, кормила злющую собаку Милку. Милка ненавидела всех гостей и всех коз, и особенно козла Лешу. Четыре белые козы, козленок и бородатый козел паслись неподалеку, доедая последнюю осеннюю траву.

– Боже мой. – Тетя Рая разогнулась и развела руки, в одной из которых осталась старая гнутая алюминиевая миска. – Никого с начала ноября не было, а тут сразу ты, да еще и беременная.

– С Егором поругалась, с женихом, – честно призналась я.

– У тебя же скоро свадьба! – вспомнила тетя Рая. – Мне мама твоя говорила, когда приезжала в прошлом месяце.

От радости, что сегодня дежурит именно тетя Рая, а не Борис или Николай, я разулыбалась и честно, с ожидаемым ответом спросила:

– У тебя есть что покушать?

Сторожиха заулыбалась в ответ.

– Проходи в дом, деточка, найдем, чем покормить тебя и твое наследство.

Через пятнадцать минут на столе стояла литровая банка козьего молока, в прозрачном пакете виднелся бородинский хлеб.

– Сейчас… – тетя Рая открыла холодильник. – Сейчас что-нибудь сообразим.

Я голодно смотрела на выставляемые продукты – нежное сало с прожилками, вареные яйца и свиной холодец в полукилограммовой алюминиевой форме. Не сдержавшись, я схватила банку с молоком и выпила половину, после чего срочно побежала на улицу в кусточки.

Помыв руки под прибитым к березе рукомойником, я шутливо ответила рычанием на рычание собаки Милки. И тут же ко мне подошли гладиться три козы и козленок. Они терлись махонькими рожками о коленки. Умиление.

Неожиданно я пожалела, что Егор не может разделить сейчас со мной очарование ноябрьского дня. Он, человек с юмором, обязательно прокомментировал бы поведение животных, тети Раи и, конечно же, мое. А я отскочила в сторону двери сторожки. Козел Лешка стоял рядом и тихо вонял своим мужским существом… Запах козла я не любила еще и до беременности.

…Заваривая травки, снятые с веревки из-под потолка, тетя Рая все говорила и говорила:

– Счастье какое, ребеночек у тебя будет, дождались, а то мама твоя переживала… Ты точно больше молочка не хочешь?

– Не хочу. – Я зевнула. – Тетя Рая, можно я сделаю звонок? Но после разговора придется отключить телефон.

– Да не проблема, – выкладывая телефон на стол, сказала тетя Рая. – Мне все равно никто не звонит. Только сменщики, когда у них возникают семейные обстоятельства, особенно Боря… Ухаживает он за мной.

Пять часов со времени моего побега… Я всем своим существом чувствовала беспокойство родителей.

Набирая номер на стареньком сотовом телефоне, я больше всего хотела слышать ответные гудки, а не короткие ответы «занято». Мама откликнулась сразу же:

– Ты где, Катя?

– Мам, не волнуйся, – начала я суетливо объяснять. – Но я сегодня не приеду домой. Буду завтра.

– А почему звонишь не со своего телефона?

Как всегда, мама задала краткий и конкретный вопрос. Она, как и я, медик. Только она главный врач детской поликлиники, а я так себе, суечусь при первичном осмотре детишек. Я не смогла одолеть последний курс Пироговки и не только из-за Олега, лень и нежелание что-то менять в жизни тоже сыграли свою неказистую роль. Вот рожу скоро, очухаюсь полгодика и сразу же восстановлюсь в учебе…

– Алло, Катя, ты где? – Строгий голос мамы требовал ответа.

– Мама, телефон у Егора в сумке. Я без вещей и без денег, но у друзей. Завтра буду дома… И еще… – Громко вдохнув, я сдержала снова подступившие слезы. – Свадьбу, мамочка, я отменяю, так и скажи папе. Передумала идти замуж. Егору я не нужна, он смеется надо мной, а женитьба «по залету» чаще всего бывает неудачной.

– Все, Катя, у тебя начался предродовой психоз…

На этих «сочувственных» словах мамы я отключила телефон.

– Ужинать пора, – засмущалась сторожиха. – И спать. Утро вечера мудренее.

Ни разу я не ночевала в сторожке и теперь поняла, что это было в первый и в последний раз. Для моего размещения пришлось в тесной комнатенке придвинуть к дивану, который уступила мне тетя Рая, продавленное кресло. Сама тетя Рая устроилась на узеньком топчане.

После «яишенки» из семи деревенских яиц, размером с гусиные, на свиных шкварках, да еще в русской печи, я еле-еле допила кружку сладкого травяного чая и сразу же заснула.

А ночью проснулась от ощущения потери. Рядом со мной не было Егора. В больнице, где койка была короткой, узкой, а ноги приходилось поджимать или свешивать, было не до нежностей. Но в квартире Егора, доставшейся ему от бабушки, где мы провели с ним время между моими закладками в больницы, я привыкла, что рядом мужчина, пахнущий как настоящий любимый мужчина. Мне приходилось спать по диагонали на коротком для меня диване, Егор, свернувшись, спал в уголке, но чутко. Стоило мне повернуться, и он просыпался: «Водички, или ты в туалет?» «Я сплю…» – сонно отвечала я, радуясь, что он рядом.

И что мне теперь делать? Как жить с человеком, для которого я инкубатор для выращивания сына и к тому же смешной инкубатор серии «Динозавр»? Тут необходимо выбирать – или жить с Егором, сходя с ума от постоянной ревности, или рвать сейчас и немедленно, хоть и по-живому. Зато жизнь войдет в привычное русло, я снова буду жить с родителями и не переживать из-за своего роста и невозможности выйти замуж по любви. Решено, я не выхожу замуж и остаюсь одна…