Текст книги "Катюша"

– Шалишь, Скворцова, для диссертации этого мало. Для диссертации надо сравнивать шоколад, как минимум, с малосольным огурцом.

– Верка, перестань, – взмолилась Катя, – я же сейчас все расплескаю!

– Я тебе расплескаю, – пригрозила Волгина, снова навинчивая на бутылку колпачок и ставя ее на пол подле кресла, чтобы была под рукой. – Ну, давай за благополучное разрешение всех наших проблем путем перекладывания их на сильные мужские плечи!

Она залпом опрокинула свою рюмку. Катя с легким содроганием проследила за этой процедурой и, заранее кривясь, выплеснула в рот содержимое своей рюмки.

– Хыхахх хеху пыыххть, – прохрипела Верка, трясущимися пальцами отламывая кусочек шоколада и глядя на Катю опасно выпученными глазами.

– Хэо? – прохрипела в ответ Катя. Собственное дыхание представлялось ей в виде нарисованных языков пламени, как у мультипликационного Змея Горыныча, только с сильным запахом сивухи в придачу.

– Я говорю... ой, мама... я говорю, никак не могу привыкнуть к этой дряни, – перевела Верка, энергично жуя шоколад.

– А, – кивнула Катя, тоже набивая рот шоколадом.

– Нет, – решительно сказала Верка, утирая навернувшуюся слезу, – так у нас дело не пойдет. Где там твоя яичница? Это же уму непостижимо, как такая дрянь может пользоваться такой популярностью!

– Ну и пила бы водку, – посоветовала Катя, с интересом прислушиваясь к своим ощущениям. По телу разливалось приятное тепло, мысли начинали путаться, и она вспомнила, что после завтрака ничего не ела.

– Ну да! – вскинулась Верка. – Что я, алкаш? Тоже скажешь – водку... Ее из нефти гонят.

– Ну так и не жалуйся. Пошли яичницу жарить. И сними ты свой балахон, что ты, как штандартенфюрер на задании?

– Сама ты Борман, – обиделась Верка. – Человек в гости пришел, лучшую тряпку нацепил, а его, вместо того, чтобы похвалить, отправляют яичницу жарить, да еще и обзываются. Полы помыть тебе не надо? Не сниму из принципа!

И она величаво поплыла на кухню в своем развевающемся кожаном плаще.

Час спустя в бутылке оставалось уже меньше половины ее янтарного содержимого. Раскрасневшаяся Верка, сидя в Катином продавленном кресле с перекинутыми через подлокотник ногами, снова разглядывала фотографию Катиного незнакомца, держа ее почему-то вверх ногами, и назидательно размахивала перед носом у слегка осоловевшей Кати розовым пальцем с длинным, любовно ухоженным, лаково сверкающим ногтем.

– И не надо мне глазки строить! – вещала она, хотя у Кати и в мыслях не было строить Верке Волгиной глазки. – Не надо всей этой инле... инте... зауми этой твоей не надо! Тоже мне, христианка-подвальница! Подставь, значит, другую щеку... Тебе одного фонаря, что ли, мало? Не-е-ет, Скворцова, мы этого твоего графа Монте-Кр... кр... кр-р-расавчика этого твоего рассчитаем и вычислим, и на чистую воду выведем, и рожу его холуйскую набьем!

– Тоже мне... ик!.. майор Пронин выискался, – позволила себе вежливо усомниться Катя, сильно качнувшись вперед.

– А что тебе не нравится? Тебе его что, ж-ж-жалко, что ли, да? Ну скажи, жалко тебе его?

– Да как ты его найдешь-то? – чересчур сильно размахивая руками, увещевала ее Катя. – Ты знаешь, сколько в городе мужиков?

– Славик! – назидательно произнесла Верка, значительно уставив в потолок указательный палец.

Катя автоматически посмотрела вверх. На потолке Славика не было. Там висела одинокая голая лампочка на пыльном шнуре. Верка тоже посмотрела на лампочку и озадаченно уставилась на Катю.

– Ты чего, Скворцова?

– А? Ничего, – встрепенулась Катя. – Что – Славик?

– Славик его из-под земли достанет, – разъяснила Верка. – Во всяком случае, попытаться можно. Лучшая защита – это нападение, слыхала? И потом, сдается мне, что я эту гладкую рожу где-то уже наблюдала. Клиент, что ли? Нет, не помню. Но вспомню непременно, дай только срок. Тише, тише, детки, дайте только срок...

– Будет вам и белка, будет и свисток, – закончила за нее Катя, старательно мусоля сигарету, которая ни в какую не желала раскуриваться. – Ну, на что он тебе сдался, этот мужик?

– Во-первых, не мне, а тебе, – снова поднимая к потолку каплевидный полированный коготь, ответила Верка. – Как минимум, дашь ему в рыло. Сама не захочешь, так хоть посмотришь, как другие за тебя это сделают.

– А во-вторых?

– А во-вторых, брось эту сигарету и возьми другую. Ты же фильтр зажгла, тундра...

– Наливай, Волгина, – сказала Катя, бесшабашным жестом отбрасывая испорченную сигарету в угол. Все было просто и понятно: в целях самозащиты следовало найти странного незнакомца, испытывающего необъяснимую идиосинкразию к концептуальной фотографии, и убедить его в том, что концептуальная фотография – это хорошо, путем набития рыла... то есть, простите, лица. – Давай напьемся.

– А сейчас ты, надо полагать, трезвая, – хмыкнула Верка, не скрывая сомнения. – А, ладно, гулять так гулять!

Она, не глядя, сунула фотографию за спину, на захламленную полку, и потянулась за бутылкой.

Катя открыла глаза и сразу с ужасом поняла, что проспала, потому что в комнате было светло, и не просто светло, а солнечно. Конечно, график у нее свободный, но лучше бы все-таки не рисковать...

Тут она вспомнила, что больше не работает в “Инге”, и испытала мгновенное облегчение, тут же, впрочем, сменившееся легкой тревогой. Что же вчера было-то, думала она, пытаясь припомнить детали своей безобразной пьянки со старинной школьной подругой Веркой Волгиной. Как ни странно, похмелья не было, если не считать сухости во рту и этой большой черной дыры в воспоминаниях. Кажется, мы договорились набить кому-то рыло...

Из прихожей доносился бодрый голос Верки, диктовавшей кому-то – по всей вероятности, таинственному Славику, уже успевшему вернуться с разборки, – Катин адрес. Катя повернула голову – рядом с ней на тахте лежала вторая подушка, перепачканная Веркиной помадой. Ну ясно, подумала Катя, не в кресле же она ночевала... Тем не менее, что-то подсказывало ей, что дело не только в этом. Приподняв одеяло, она обнаружила у себя на груди следы той же помады, которой была измазана подушка. Ага, и на животе тоже. Так...

Губы казались припухшими, а во всем теле чувствовалась странная легкость и в то же время какая-то наполненность. Кате было знакомо это ощущение. Ай-яй-яй, сказала она себе, и что теперь будет?

Верка в прихожей брякнула трубкой и заглянула в комнату.

Она была уже одета и подмалевана. В руке она держала свой роскошный кожаный плащ.

– Слушай, – без предисловия спросила она, – ты не помнишь, чего это мы вчера с моим плащом делали?

Катя села в постели, прикрывая грудь одеялом – ей почему-то не хотелось, чтобы Верка увидела у нее на груди свою помаду.

– С плащом? – переспросила она, пытаясь собраться с мыслями. – А что с твоим плащом?

Верка молча продемонстрировала ей полу, в которой не хватало изрядного куска, и искромсанный рукав. Катя некоторое время тупо созерцала это кошмарное зрелище и вдруг всплеснула руками.

– Ой, Волгина... Я, кажется, вспомнила.

– Ну?

– Мы из него... ой, Верка... мы же из него заплатки делали!

– Какие еще заплатки?

– Ну помнишь, я тебе рассказывала, как из машины сиганула? Джинсы я об асфальт в клочья порвала. А ты говоришь: ерунда, подруга, сейчас починим, и ножницами – р-раз!

– Р-раз, – упавшим голосом повторила Верка. – Вот те раз. Заплатки, говоришь?

Катя кивнула.

– На джинсы?

Катя снова мотнула головой.

– Джинсы-то хоть фирменные?

– Турецкие... Ой, Верка...

– Вот срань... Придется теперь из плаща безрукавку делать.

Она вдруг безо всякого перехода разразилась своим коронным ржанием.

– А жалко, что сейчас не зима! Были бы у тебя, Скворцова, песцовые заплатки!

Катя, не сдержавшись, тоже прыснула. Верка швырнула плащ в угол.

– Ну, ты чего валяешься? Сейчас Славик приедет, а ты разлеглась тут, как Днепровская плотина! Ты чего это, а? – спросила она, видя Катину нерешительность. – А-а, вон что... Ну, и каково это – во второй раз девственности лишиться?

– Честно говоря, не помню, – призналась Катя, благодарная Верке за ту легкость, с которой та затронула больную тему. Впрочем, Верка всегда и все делала легко – это был ее стиль.

– Честно говоря, я тоже, – сказала Верка. – Ты не в претензии, надеюсь? Срок за изнасилование мне мотать не придется?

– Не придется, – сказала Катя, вставая и набрасывая халат. – И потом, неизвестно еще, кого надо сажать.

– И кто кому должен платить, – подхватила Верка.

– Судя по постэффекту, с меня причитается кругленькая сумма.

– Считай, что погасила долг.

– Это чем же?

– А моим постэффектом. И все, Скворцова, кончай на этом, не то Славик застанет здесь интересную картинку!

Они допивали растворимый кофе, сидя на кухне, когда в дверь позвонили.

– Мой пожаловал, – без особенной неясности констатировала Верка и пошла открывать.

Из прихожей донесся звук открываемой двери, и на вошедшего обрушился целый водопад всевозможных “пупсиков”, “лапсиков”, “толстячков” и еще бог знает чего. Сквозь это воркование прорвался сытый глубокий баритон:

– Верунчик, ласточка моя, что ты сделала с машиной?

– С этим драндулетом? Выбрось его на свалку!

– Ну, малыш, я пока не такой крутой, чтобы бросаться “крайслерами”!

– Крайслерами, шмайслерами... Я на нем чуть не убилась! Купи себе что-нибудь другое! И мне нужен новый плащ!

– Опять?

– Что значит – опять? Ты хочешь сказать, что завалил меня плащами?

– Я хочу сказать, что купил тебе плащ неделю назад.

– Эта дешевка!.. Я порезала его на заплатки.

– Какие запла...

– Ну какой ты непонятливый! Подруга джинсы порвала, фирменные, нужно было залатать...

– Я в шоке. Ты хоть знаешь, сколько этот плащ стоил? Да за тебя в базарный день и половины не выручишь.

– Что-о? Ты кого дешевкой обзываешь?!

Катя поняла, что пора вмешаться. Она вышла в прихожую, придерживая на груди халат. В углу под вешалкой стоял полноватый румяный субъект, одетый как преуспевающий бизнесмен. Росточка он был невеликого, и обладающая всеми достоинствами супермодели Верка нависала над ним, уперев кулаки в бока, как богиня мщения.

– Здрасьте, – сказала Катя, останавливаясь в дверях кухни.

Верка моментально перестала изображать осадную башню и прикинулась для разнообразия светской дамой.

– Ой, Катерина, извини, мы тут увлеклись... Познакомьтесь. Катя, это Славик. Славик, это Катя.

Пухленький Славик, с явным облегчением выбравшись из угла, галантно поднес Катину руку к своим розовым губкам. Только теперь Катя заметила на его левой скуле длинную ссадину, наспех залепленную тонированным под цвет кожи пластырем. Под глазами у Славика набрякли мешки, свидетельствовавшие о том, что он сегодня еще не ложился.

– Почему я до сих пор не знаком с твоей подругой? – спросил он, полуобернувшись к Верке.

– Во-первых, уже знаком, – буркнула та, – а во-вторых, она не по этой части, так что можешь не стараться.

– Не по этой? – в притворном изумлении приподнял светлые брови бандит Славик. – А по какой же, если не секрет?

– Я фотограф, – сказала Катя, осторожно отнимая руку.

– Но ведь фотограф – это профессия, а не пол! – воскликнул Славик. – Или я неправ?

– Отчего же, – сказала Катя, – правы.

– Ну вот, а ты говоришь, не по этой части, – снова обернулся он к Верке.

– Угу, – сказала Верка и за спиной у Славика показала Кате кулак.

– А хотите кофе? – спросила Катя, чтобы сказать хоть что-нибудь.

– Обязательно, – с энтузиазмом сказал Славик и вдруг, не сдержавшись, широко зевнул, вежливо прикрыв рот пухлой ладошкой. При этом стали видны свежие ссадины на костяшках пальцев. – Если можно, конечно. Спать хочется просто патологически.

Катя организовала Славику кофе. Отхлебнув, тот сморщился:

– Ну и помои... Ох, простите великодушно! Вера, ты почему мне не сказала, что у Кати кончился кофе?

– У нее много чего кончилось, а ты без машины, – с подозрительной ласковостью ответила Верка. Славик, похоже, заметил и верно оценил эту ласковость, потому что немедленно прервал свой гамбит, и сделал это довольно подчеркнуто.

– Гм, – сказал он, глядя в чашку. – Погодка нынче... Бабье лето, что ли, возвращается?

– Да, – поддержала разговор Катя, – третий день уже солнце, как по заказу.

Ей вдруг сделалось ужасно смешно. Она избегала смотреть на Верку, чтобы ненароком не прыснуть.

– Кстати, Славик, у нас к тебе дело, – сказала та, вставая.

– Я весь внимание, – откликнулся Славик, с видимым облегчением отставляя чашку.

– Ну, Вер, ну брось... – начала Катя, тоже поднимаясь, но Верка усадила ее на место коротким толчком в плечо.

– Сидеть, – скомандовала она, и Катя села, поняв, что ничего не кончилось.

Верка сходила в комнату, порылась там, уронив что-то с рассыпчатым грохотом, приглушенно, но вполне явственно высказалась в том смысле, что бардак ей по душе, но не до такой же, мать его, степени, и вскоре вернулась, держа в руке одну из пресловутых фотографий. Судя по надорванному нижнему краю и четкому шоколадному отпечатку Веркиного большого пальца, это был тот самый снимок, которым она весь вчерашний вечер размахивала перед Катиным носом.

– Вот, – сказала она, – нашла. Посмотри-ка, Славик, ты этого фраера не знаешь?

– Вывеска вроде бы знакомая, – задумчиво протянул тот, вертя снимок так и этак. – Не из наших, это точно, но где-то я этот фейс встречал.

– Вот и я говорю: где-то я его видала, – подхватила Верка, – а где – не помню, хоть убей.

– А зачем он тебе? – незаметно переходя на “ты”, спросил Славик у Кати. – Неразделенное чувство?

– Точно, – вместо Кати ответила Верка. – Он ей морду набил, а она ему не успела.

– Это надо исправить, – укоризненно качая головой, проговорил Славик. – Как же так? Непременно надо исправить. Я спрошу у ребят – может, у кого память получше моей. Только ребята любят, чтобы им платили.

– Ну, Славик... – начала было Верка, но тот заставил ее замолчать нетерпеливым движением руки, и Верка послушно заткнулась.

– Сколько? – спросила Катя, ощутив внезапную внутреннюю дрожь, словно по голым ногам вдруг прошелся холодный сквозняк.

– Это смотря за что, – деловито сказал Славик. – Если просто узнать, кто такой, это дело одно. Если, к примеру, требуется ему вывеску подрехтовать, это уже другое. Ну, а если погасить, так это совсем третье. Так как?

– Для начала просто узнать, – протолкнув комок в горле, не своими губами выговорила Катя.

– Ну, это почти даром, – откинулся на спинку стула румяный Славик. От него по всей кухне распространялся резкий, очень мужской запах какого-то дорогого одеколона. – Можем договориться и без денег.

– Ну, Славик... – уже совершенно плачущим голосом прогнусавила Верка. На этот раз Славик вообще не обратил на нее внимания.

– Я заплачу, – спокойно и так твердо, как только могла, сказала Катя. – Сколько это стоит?

– По знакомству стольничка хватит, – так же спокойно, по-деловому сказал Славик.

– Я сейчас принесу.

– Не стоит волноваться. Утром стулья – вечером деньги. Нам, пожалуй, пора. Верунчик, дай ключи от машины.

Верка отдала ему ключи от “крайслера” и выпроводила вон, сказав, что догонит. Закрыв за своим “спонсором” дверь, она повернулась к Кате.

– Ну, Скворцова... И что в тебе мужики находят? Ведь кожа да кости, и морда расквашена, так нет же – и этот туда же!

– Ну брось, Верка, я-то тут при чем? Нужен он мне сто лет...

– Да я уж вижу. Другая бы на твоем месте... Дура ты, Катька, за это и люблю.

– Ты еще всплакни.

– И всплакнула бы, да времени нет. Слушай, дай что-нибудь на плечи набросить, не могу же я в этом декольте до самой задницы... В конце концов, я на тебя штатский плащ перевела.

– О чем ты говоришь...

Катя сдернула с вешалки первое, что попало под руку, и набросила на плечи декольтированной Волгиной. Это оказалась ее любимая куртка.

– Мерси, – сказала Верка. – Я вечерком привезу. Ну, будь здорова.

Она подставила щеку для поцелуя, но тут же перехватила инициативу. Рука ее медленно и тяжело поползла по переду Катиного халата. Катя отстранилась.

– Слушай, не на пороге же, – слегка задыхаясь, сказала она.

– И то правда, – легко согласилась Верка и нырнула в подошедший лифт.

Двери лифта с лязгом сошлись, но Верка успела помахать Кате рукой, другой рукой придерживая на груди сползающую куртку. Потом наверху с громким щелчком замкнулись контакты, загудел мотор, и кабина пошла вниз, унося Катину лучшую подругу Верку Волгину.

Глава 5

Проводив Верку, Катя заперла дверь и отправилась на кухню. Посуду все-таки следовало вымыть несмотря ни на что, поскольку бардак в квартире – это признак творческой натуры хозяина, а вот немытая посуда в раковине и заметенная в углы грязь – это лицо хозяйки, неспособной прибрать за собой.

Она открыла кран и остановилась над раковиной, ожидая, когда вода стечет и станет горячей.

Ее мысли занимал сейчас вовсе не тот странный и страшный субъект, который покушался позавчера на Катину пленку и жизнь. Вопреки всякой логике, в данный момент ее больше интересовал маленький эксперимент, поставленный ею вчера вечером при живейшем участии Верки Волгиной. Катя искренне сожалела о том, что в памяти не сохранилось ничего, кроме каких-то смутных обрывков и непонятного ощущения теплоты. Маячило там искаженное сладкой гримасой Веркино лицо в полумраке комнаты, красный свет фотографического фонаря, хриплый Веркин голос... Всего этого было маловато для того, чтобы составить определенное мнение об успешности эксперимента.

Зазвонил телефон. Вздрогнув, Катя очнулась и с легким смущением поняла, что незаметно для себя опять завелась.

– Кошка бешеная, – сказала она себе вслух и пошла к телефону.

Это, вопреки ожиданиям, оказался Славик.

– Ну, вы чего там? – недовольно спросил он. – Трахаетесь, что ли?

– Отку... С чего ты взял? – растерялась Катя. – Ты откуда вообще?

– Из машины, откуда же еще! Чего там Верка копается, гони ее сюда. Сколько можно ждать?

– Подожди, я что-то не пойму ничего. Она что, до сих пор не вышла?

– Конечно, не вышла. А что, должна была?

– Да она села в лифт минут десять назад. Может, застряла?

– Что, в натуре? – не поверил Славик.

– Век воли не видать, – не сдержавшись, ляпнула Катя и повесила трубку.

Быстро натянув резервные джинсы и свитер, она сунула ноги в ботинки, схватила с полки в прихожей ключи и выскочила в подъезд.

Верка не застряла в лифте – это стало ясно, когда вызванная Катей кабина прибыла на шестнадцатый этаж и послушно распахнула свое освещенное светом слабенькой лампочки, исписанное, исцарапанное и изрезанное, воняющее застарелой мочой, несомненно пустое нутро. Уже спускаясь в лифте, Катя подумала, что все это могут быть Веркины шуточки – Волгина могла, например, решить вернуть куртку незамедлительно, а то и загореться желанием дать ей, Кате, еще какой-нибудь, случайно оставшийся не использованным, энергичный и весьма полезный совет.

– Убью мерзавку, – пообещала Катя испещренной незатейливыми пиктограммами стене кабины.

По дороге в лифт, слава Богу, никто не подсел, и Катя прибыла на первый этаж без задержек. У подъезда маялся с ключами в руке озабоченный Славик.

– Так ее что, в натуре у тебя нету? – выпучил он на Катю красные от недосыпания глаза.

Катя решила, что парень глупеет прямо на глазах.

– Поднимись и проверь, – сказала она.

– Блин, – растерянно обронил Славик, – так куда ж она подевалась?

– Может, вышла из лифта и пошла по лестнице? – предположила Катя, сообразив, что сморозила глупость, еще раньше, чем успела договорить. Это был бы поступок, совершенно не вяжущийся с характером Верки Волгиной.

– Пятнадцать минут уже, – покачал головой Славик. – Это же все-таки не Импайр-стейт-билдинг. Или она отдохнуть присела где-нибудь?

Его вдруг осенило, глаза сузились в маленькие щелки, и щелки эти уставились на Катю, как пулеметные амбразуры.

– Или прилегла? Ты ее тут, часом, ни с кем не познакомила? В какой тут квартире ваш главный половой террорист?

– Остынь, дурак, – резко оборвала его Катя, стараясь не отводить глаза от этих бешеных щелок. – Даже если все террористы из нашего дома скинутся, кто сколько может, все равно на оплату Веркиных услуг не хватит.

– Это точно, – немного увял Славик, как никто, видимо, изучивший Веркин прейскурант. Щелочки-амбразуры открылись, превратившись в обычные органы зрения. – А может, у нее тут какая старая любовь? Она точно у тебя ночевала?

– Точнее некуда, – рассеянно сказала Катя, озираясь по сторонам, словно надеясь увидеть где-нибудь за углом лопающуюся от сдерживаемого хохота Волгину. Предчувствие непоправимой беды стремительно росло, пока не заполнило Катю целиком, от пяток до макушки.

– Вон оно что, – понимающе кивнул в ответ на Катины слова Славик. – Похоже, говно дело. А ну, пошли посмотрим.

Он первым вошел в подъезд, отодвинув с дороги Катю. Походка его вдруг приобрела стремительность и упругость, он даже начал слегка пружинить на ходу, чуть сгибая ноги в коленях, как подкрадывающийся к добыче хищник, а правая рука зачем-то нырнула за левый борт черного длиннополого пальто да так и осталась там, сжимая что-то под мышкой.

Словно направляемый неведомым чутьем, он уверенно направился к двери, ведущей в подвал. Торопливо поспевая следом, Катя подумала, что, возможно, это никакое не чутье, а просто богатый опыт. При мысли о том, какой это должен быть опыт, ее передернуло, и в голову немедленно полезли страшные фантазии, среди которых особенной новизной и яркостью выделялась та, где Верка работала наводчицей-провокаторшей у сексуального маньяка, и теперь отданная в его лапы дурочка Катя доверчиво шла за насильником и убийцей прямиком навстречу своей гибели.

Вся эта чепуха мгновенно выветрилась из ее головы, когда она увидела на грубом бетонном полу у приоткрытой подвальной двери медный блеск раздавленного чьим-то каблуком патрончика с губной помадой. Она не видела этого патрончика у Верки, но цвет был знакомый, и Катя невольно дотронулась до груди.

– Ее? – все еще отказываясь поверить в очевидное, севшим голосом спросила она.

Славик присел, метя длинными полами пальто по грязному полу, и поднял растоптанный патрончик левой рукой. Правая все еще оставалась за отворотом пальто. Катя вдруг заметила, что Славик успел каким-то чудесным образом, совершенно непонятно когда и как, натянуть на руки тонкие комканые перчатки, и ей немедленно захотелось оказаться за тысячу километров отсюда, в каком-нибудь Тимбукту или даже Йошкар-Оле.

– Я покупал, – сказал Славик, разглядев патрон и роняя его на пол. – Двадцать долларов. С-с-ссс...

Он вынул из-за пазухи правую руку, в которой тускло блеснул вороненый ствол, и легонько толкнул дверь подвала.

– Останься здесь, – сказал он.

Катя изо всех сил замотала головой из стороны в сторону. Идти в подвал было страшно, но еще страшнее почему-то было оставаться здесь.

– Я сказал, останься, – с нажимом повторил Славик.

– В ресторане командуй, – ответила Катя, стараясь, чтобы не дрожал голос.

Славик махнул рукой и перестал обращать на нее внимание. Он открыл дверь и плечом вперед скользнул в темноту. Катя последовала за ним, выставив перед собой руку, чтобы не налететь на что-нибудь в полном мраке, царившем в подвале.

– Свет, – сказал Славик откуда-то спереди и снизу.

– Что? – не поняла Катя.

– Найди выключатель.

Катя пошарила рукой по грубо оштукатуренной стене возле двери и, нащупав выключатель, повернула его. Впереди, там, где кончалась лестница, зажегся неяркий желтый свет. Сразу за светильником коридор резко сворачивал направо, и Катя успела заметить мелькнувшую в проеме бетонной арки полу черного пальто. Не совсем соображая, что делает, она вытерла перепачканную мелом ладонь о джинсы и стала осторожно спускаться по лестнице.

Свернув под арку, она едва не налетела на Славика. Тот стоял столбом сразу за поворотом коридора, плечи его под дорогим черным пальто безвольно обвисли, а все еще зажатый в опущенной руке пистолет смотрел в сырой, утрамбованный до каменной твердости земляной пол.

На полу лежала Верка Волгина. Ее посиневшее лицо было искажено жуткой, неестественной гримасой. Свалившаяся с плеч Катина куртка валялась рядом, короткая юбка совсем задралась, а шею пересекала тонкая черно-багровая полоса.

– Удавкой, – неожиданно будничным тоном сказал Славик. – За что же он ее? Неужели из-за сумки?

Сумки действительно нигде не было видно, но Катя не стала ни подтверждать, ни опровергать эту догадку, не имевшую ровным счетом ничего общего с действительностью. Она-то знала, что Верку убили из-за куртки – ее, Катиной, любимой кожаной куртки на два размера больше, чем требовалось, желто-коричневой, потертой кожаной куртки с обилием карманов и кармашков, что делало ее весьма удобной и даже незаменимой в походах за репортажами. Это из-за куртки Верка задержалась в квартире и не поехала со Славиком.

Тут Катю ударила догадка: возможно, убийца выбрал жертву именно по этой куртке! Тогда здесь должна лежать она, Катя Скворцова, а вовсе не Верка Волгина!

– Слушай сюда, – по-прежнему глядя на Верку, заговорил Славик. – Ты как знаешь, а мне с мусорами говорить не о чем. Ты меня не видела, я тебя не знаю, и никакую Верку я в глаза не видал. Если заложишь, из-под земли достану, поняла?

Катя молчала. Он обернулся, внимательно всмотрелся в ее лицо, щурясь в слабом свете, и, взяв за плечи, сильно встряхнул.

– Ты меня слышишь?! Понимаешь?!

– Слы-шу. Не тря-си, – выговорила Катя в такт толчкам и рывкам. Эти слова словно открыли шлюз, и по щекам ее обильно и неуправляемо потекли слезы.

– Не раскисай, – сквозь зубы процедил Славик. – Ну! Если хочешь совета, могу дать бесплатный: забирай свою куртку, запрись дома и сделай вид, что тебя на свете нету. Душу вынут мусора поганые! Плащ ее выбрось как-нибудь потихоньку и коси под дурочку: знать ничего не знаю, ведать не ведаю, да, знакома, сто лет не виделись... ну, сообразишь, чего наврать. Держи! – он поднял с пола и сунул Кате ее куртку. – Да очнись ты, дура, нас же в любой момент замести могут, сто лет потом не отмажешься! Линять надо, слышишь?

– Слышу, – деревянным голосом сказала Катя. – Вали отсюда.

Славик открыл было рот, собираясь поставить на место зарвавшуюся девку, но Катя повысила голос, в котором вдруг зазвучали истеричные нотки доведенного до последней черты человека:

– Вали отсюда, я сказала! Спасай свою задницу, ну!..

Славик махнул рукой, спрятал пистолет в наплечную кобуру и, обогнув Катю, решительно двинулся к лестнице, но Катя остановила его новым окриком:

– Стой!

Славик обернулся с первой ступеньки.

– Ну, чего тебе еще?

– Фотография у тебя?

– У меня. Отдать?

– Оставь себе. Узнай, кто это, и позвони.

– Слушай, мать, а не пошла бы ты...

– Узнай и позвони. Прошу тебя, как человека. Иначе я распишу ментам, как ты, вернувшись с разборки, устроил Верке сцену ревности в моей квартире и выволок ее за волосы, даже одеться не дал. Плащ вон порезал. И вообще, она ко мне прибежала от тебя прятаться, потому что ты ее обещал убить, если она машину поцарапает, а она нечаянно весь передок разворотила...

Славик одним рывком оказался рядом, сгреб в горсть свитер на ее груди и притянул Катю к себе, дыша в лицо мятной жвачкой.

– Ты, сука... – начал он, но Катя сделала короткое и энергичное движение коленом, и Славик, выпустив свитер, присел, шипя от боли.

– Я сука, – подтвердила Катя. – Если до утра не позвонишь, узнаешь, какая я сука. Пошел отсюда, ссыкун!

Славик медленно, с трудом распрямился, бросил на Катю многообещающий взгляд и ушел, немного неестественно передвигая ноги. Прежде чем последовать за ним. Катя обернулась, присела и быстрым движением оправила на Верке задравшуюся юбку.

Дома она, немного помедлив, повесила куртку на вешалку, набрала 02 и, только закончив разговор, упала лицом в кушетку и забилась в истерике.

Милиция приехала довольно быстро. Катя видела в окно, как подъехала машина, и, пока милиционеры возились в подвале, успела привести в относительный порядок и лицо, и мысли, так что, когда раздался звонок в дверь, она была готова к предстоящему разговору. Главным в этой ее готовности было неизвестно откуда пришедшее решение ничего не говорить об истории с фотографиями. Кате вдруг показалось очень важным добраться до человека с фотографии самой, особенно после того как погибла Верка.

Когда она подошла к двери, внизу за окном послышались улюлюкающие завывания подъехавшей машины “скорой помощи”. Почему-то этот звук еще больше укрепил Катю в ее решении.

За дверью обнаружился невзрачный человечек в мятом форменном плаще. На встопорщенных погонах кривовато сидели майорские звезды с облупившейся позолотой. Шагнув через порог, майор немного виновато улыбнулся и немедленно снял фуражку, обнажив обширную блестящую лысину, нелепо и смешно прикрытую одинокой прядью волос от виска до виска. Катя немного знала этого человека по тем нескольким рейдам, в которых ей довелось участвовать в качестве фотокорреспондента, и теперь не знала, радоваться ей или огорчаться. С одной стороны, майор Селиванов не был долдоном в погонах, а был, наоборот, довольно умным и интересным собеседником, питавшим большую склонность к молоденьким представительницам противоположного пола. Самым приятным в этой его склонности было то, что она, на сколько знала Катя, была чисто платонической. И потом, это был все-таки почти хороший знакомый.

С другой же стороны, именно в силу своих многочисленных положительных качеств, майор Селиванов был сейчас очень опасен для Кати, как бывал опасен для всякого, кто пытался обвести его вокруг пальца. Едва взглянув на него, Катя испытала сильнейшее искушение махнуть на все рукой, отказаться от своего плана, который и планом-то еще не стал, и выложить майору Селиванову все как на духу, полностью доверив ему свою дальнейшую судьбу. Но тут ей припомнились неестественно вывернутые Веркины ноги на сыром земляном полу и багровая полоса поперек шеи, припомнился собственный беспомощный ужас, когда она очнулась в мчащейся с самоубийственной скоростью машине, перекошенное злобой лицо водителя, когда он пытался во второй раз достать ее кулаком, и она придушила свой порыв, сделав тем самым первый осознанный шаг навстречу своей судьбе.

– Здравствуйте, Сан Саныч, – буднично сказала она, забирая у майора фуражку и вешая ее поверх своей куртки.

Майор на секунду замер от неожиданности, посмотрел на Катю, смешно моргая глазами, и, видимо, узнав, расплылся в улыбке.

– Надо же, какая неожиданность... Вас ведь Катей зовут, правда?

– Правда.

– Ну конечно! То-то же я смотрю, фамилия какая-то знакомая... Вы ведь фотограф, да? В этой, как бишь ее...

– В “Инге”. Уже нет, – сказала Катя, внутренне ахнув, пораженная памятью майора – ведь виделись они не более трех раз и даже ни разу толком не разговаривали.

– Возможно, это и к лучшему, – сказал Селиванов. – Ваша “Инга” мне никогда особенно не нравилась. Однодневка. Впрочем, боюсь, что вам сейчас не до отвлеченных разговоров. Где бы нам присесть?