Текст книги "В некотором царстве. Огненная пыль"

В некотором царстве
Огненная пыль
Мария Ангелимова

© Мария Ангелимова, 2017

ISBN 978-5-4485-3788-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Орлиные крылья

Див, непоседливый дух леса, неслышно скользил среди ветвей. Утро сегодня выдалось на редкость погожим. Деревья после вчерашней грозы деревья шелестели на ветру чистой посвежевшей листвой. Зеленоглазые берегини вовсю хвастались друг перед другом новыми серьгами из хрустальной росы и тщательно заплетали свои длинные волосы в затейливые косы. Незаметно подкравшись, Див внезапно задул сильным ветром, взлохматил густые волосы ветвей, рассыпал на землю прозрачные жемчужины дождя. И весело расхохотался, уворачиваясь от рассерженных древесных красавиц. Продолжая тихонько посмеиваться про себя, он летел над кронами деревьев. Настроение у него сегодня было самое что ни на есть проказливое. Вот спугнул в кустах зайца, заставив подкрадывавшуюся лису полчаса гоняться за иллюзией и ловить свой хвост. Сочинил на ходу новый несложный мотив, заставив пересмешницу сойку разнести его по всему лесу. Дышалось легко, забот никаких – лето ведь на дворе, знойное жаркое лето.

Щедрый июль уже рассыпал по лугам пестрое многообразие цветов, позолотил колосья на полях и устроил настоящий пир для всех лесных обитателей. Вот и сейчас в густом кустарнике, усыпанном спелыми ягодами, трапезничал крупный тетерев. Приложив палец к губам, Див затаился в густой кроне белоствольной березы. Он-то заметил молодого охотника. Мальчик стоял за высоким кустом и целился в птицу из лука. По всему видать: неопытный еще. Однако, кто знает – новичкам же иногда везет. К тому же тетерев ничего вокруг не видел и не слышал, занятый своим обедом. Однако попасть в него было непросто: уж очень далеко, а ближе не подберешься. Так попадет или нет?

Затаив дыхание, Алик изо всех сил натягивал тугой лук. Кончик стрелы упрямо дрожал, не желая наводиться на цель. Ничего. Сегодня-то уж он точно вернется домой с добычей. Главное, не сводить взгляд с цели, так отец учил. Тетерев, будто почуяв неладное, беспокойно начал озираться по сторонам. Распустил крылья, неужели улетит? Эх, была не была. С замирающим сердцем мальчик отпустил тетиву. Стрела тоненько просвистела в воздухе и – запуталась в колючих ветках, даже не задев взлетевшего тетерева.

– Опять промазал! – раздался сзади насмешливый голос. Алик оглянулся. Снова они. Трое, нет, четверо ребят. Среди них, конечно же, Фомка, сын местного старосты. Маленький, Алику по плечо, щуплый, кособокий. Другой бы на его месте вел бы себя тише воды, ниже травы. Да только задиристым был Фомка, как петух. Опять же, отцовское положение ему многое позволяло. Так что невзирая на свой невзрачный вид, он считался за главного среди деревенской ребятни, чем самым наглым образом пользовался.

Сам Фомка в драку никогда не лез. Предпочитал, чтобы за него махали кулаками его приспешники. Вот и сейчас рядом с ним топтались двое крупных парней. Стоят, рукава засучивают, с ухмылкой предвкушая предстоящую забаву.

– Эй, ты! – крикнул Фомка. – Ты зачем опять в наш лес пришел?

– Почему это он ваш?

– А потому! Он рядом с деревней – значит, наш. А кто с нами не живет, тому здесь делать нечего. Понял?

Из-за спины Фомки выглянуло испуганное личико маленькой девочки. Сестренка, наверное. С ненавистью глядя на Алика, она кинула в него куском коры.

– Вот тебе! – и снова спряталась.

– Так его, Таютка! – захохотал Фомка, отправляя в рот горсть ежевики. От ягод язык и губы мальчика были чернильно-синего цвета, но это его, по всей видимости, совершенно не смущало.

– А ты что стоишь? Давай, проваливай!

Алик не спешил уходить. С какой такой стати? Да и по Фомкиному виду было понятно, что он всего лишь красуется, время тянет. А самому так и не терпится поскорее устроить драку. Иначе зачем они его окружили, подбираясь все ближе?

– Лук-то не большеват для тебя?

– Поди, и согнуть его не сможет…

– Смотри не споткнись! На лук опирайся – все какая-нибудь от него польза будет!

Что-то загорелось внутри от этих слов. Сам того не ожидая, Алик вскинул лук и выстрелил в воздух. Стрела описала высокую дугу, скрывшись за верхушками деревьев. Его преследователи вначале оторопели, а потом разразились возмущенными криками.

– Чего творишь?

– Такой сильный, да? Покрасоваться перед нами решил, да?

– Да что с ним разговаривать? Бей его, ребята!

Алик отступил, загораживаясь луком. Он не трус. Да и по силе нисколько не уступал нападавшим. Но ведь отец драться не велел.

– Помни, сынок, – говорил он. – Кулаками махать всякий дурак сможет. А меткое слово порой посильнее меча ранить может.

Вот только нужные слова у Алика находились, когда уже нужды в них не было. Как говорила мать: задним умом крепок! Так что пока он молча отражал удары, что распаляло обидчиков еще сильней. Один из нападавших крепко ухватился за лук, второй толкнул Алика в спину, и началась драка!

– Наддай ему! Наддай! – подзадоривал Фомка. Сам он, однако, держался на безопасном расстоянии. Трус. Рядом с ним повизгивала Таютка и хлестала дерущихся хворостиной, не разбирая, свой или не свой.

– Так-так. Двое на одного, значит?

Зычный мужской голос прозвучал как гром среди ясного неба. Деревенские со страхом обернулись. В приближающейся фигуре Алик узнал отца. Брови нахмурены. Губы недовольно поджаты. Даже Алику стало не по себе, что уж говорить о нападавших.

– Ходу! – скомандовал Фомка, подхватив сестру на закорки. И прежде, чем отец успел приблизиться, вся компания уже умчалась, сверкая пятками.

– Сильно они тебя? – отец осторожно вытер краем рукава ссадину, шутливо ущипнул кончик исцарапанного носа. Алик нагнулся за луком. Не сломали, и на том спасибо.

– А тетерева твоего я все-таки достал, – на расшитом поясе отца рядом с узорными ножнами болталась черная тушка. – Маме скажем, будто ты пристрелил, – заговорщически подмигнул он.

– Не надо, – буркнул мальчик.

– Обиделся что ли?

– А чего они ко мне все лезут? – Алик исподлобья взглянул на отца. – В следующий раз спуску не дам.

Отец вздохнул.

– Пойми, сынок. Мы у них в гостях, а не наоборот. И потом… Потом, нельзя нам к себе внимание привлекать. Никак нельзя.

Впрочем, внимания они и так к себе привлекали достаточно. Можно понять чувства людей, когда, проснувшись спозаранку, они видели на прежде пустовавшем месте выросший за одну ночь огромный терем!

– Свят, свят, свят! – протирали они глаза, не зная, то ли наяву это, то ли мерещится. А причину, по которой им уже в пятый раз приходилось переносить дом вместе со всеми слугами, конюшнями и высоченным частоколом, отец с матерью упорно умалчивали.

– Ты не горюй, – отец ободряюще похлопал его по плечу. – Раз уж такое дело, – перешел он на шепот, – то не грех и полетать немного!

Алик недоверчиво поднял на него глаза. Шутит, что ли? Летать ему было строжайше запрещено. Упаси Бог попасться на глаза кому из местных. Но отец не шутил. Распахнув полы плаща с вышитыми орлами на плечах, он раскинул руки, и из-под широких складок показались… два огромных крыла! Взмахнув ими несколько раз, отчего в воздухе закружились мягкие рыжеватые перышки, отец обернулся к сыну и улыбнулся.

– Ну что, полетели?

Див, все это время молча наблюдавший за происходящим, с молодецким гиком пристроился рядом. Уж он-то знал, как как поймать нужный ветер! Отвыкшие от полетов крылья сперва не слушались, словно чужие. Пару раз Алику казалось, что он вот-вот упадет. Но постепенно мускулы вспомнили прежние тренировки, уроки, секреты и тонкости, заложенные где-то глубоко в подсознании, и вскоре мальчик уже не думал о том, как он летит – он наслаждался, смаковал каждый момент, ощущая эту удивительную легкость во всем теле, чувствуя каждой клеточкой малейшее изменение ветра.

Окликнув его, отец указал рукой вниз. За синей лентой реки лес кончался, и начинались изумрудно-зеленые просторы лугов. На одном показалось пасущееся стадо овец. Подняв головы, те испуганно заблеяли и сбились в кучу.

– Поднимайся выше. за облака, чтобы пастух нас не увидел, – знаками показал отец. Быть увиденными людьми для них означало одно – еще один переезд. И дело тут не только в том, что никто не рад крылатым соседям, к тому же, владеющим непонятной колдовской силой. Алик давно подозревал, что они либо прячутся от кого-то, либо ищут то, о чем кроме них никому не положено знать. А может, и то, и другое вместе.

Не сей раз им не повезло. Из кустов показалась фигура деревенского пастуха, разбуженного беспокойным поведением овец. Видимо, приняв пролетающие крылатые фигуры за небожителей, он рухнул на колени, с испугом прикрывая голову и выкрикивая заговоры.

– Ну, теперь пойдут разговоры, – с неудовольствием покачал головой отец.

Все же они поднялись повыше. На всякий случай. Может, рассказу пастуха никто не поверит: ну, задремал человек, мало ли что привидится. Или хотя бы никто не догадается связать летающие фигуры с так внезапно появившимся теремом, что сверкал сейчас прямо под ними в лучах полуденного солнца.

В одной из башен они увидели мать. Отворив слюдяные окна, украшенные деревянной резьбой, она оглядела двор, раскинувшийся за частоколом луг, случайно подняла глаза в небо и ахнула. Отец помахал ей рукой, на что она выразительно погрозила им обоим и демонстративно захлопнула ставни. Будет разговор, не отвертишься.

Сделав круг, они опустились на широкий двор. Новая кухарка вскрикнула и выронила ведро с помоями. Хозяев с крыльями она видела впервые, хоть ее и предупреждали, когда брали на работу. Остальные слуги как ни бывало продолжали заниматься своими делами: пилить дрова, чистить лошадей, кормить птицу. За многие годы здесь сформировалась своего рода община: никто ничему не удивлялся, не жаловался на постоянные переезды. Целые семьи от мала до велика верно и преданно служили сначала царевне, а потом и ее мужу, Орлу-царевичу. Новых людей брали неохотно и с первых дней приучали к главному правилу: лишняя болтовня до добра не доводит.

– Они что, ангелы? – тихонько спросила кухарка у старой ключницы.

– Были бы ангелами, не пришлось бы тебе на них готовить, – сдвинула та брови. – И чем попусту глаза проглядывать, шла бы на кухню. Или хочешь еще и щами весь двор залить?

Царевна ожидала их в своей светлице. Заслышав шаги, подняла голову от своего рукоделия: по золотому шелку вился замысловатый узор, на концах которого расцветали соцветия, похожие на павлиньи перья.

– Дочке нашей вышиваешь? – поцеловал ее муж.

– Откуда знаешь? Может, сынок родится, – царевна любовно погладила свой живот, скрытый складками широкого парчового платья.

– Сама наряжусь. Раз уж никуда не выходим, – вздохнула она. – Когда в последний раз на пиру бывала, уж и не припомню.

– Так в чем же дело? Сию минуту велю слугам кушанья готовить, столы накрывать.

– По какому такому случаю?

– Так повод мы всегда найдем. Вон, сынок наш, сегодня свою первую добычу принес.

Царевна взяла Алика за подбородок, разглядывая свежую царапину и начинающий наливаться синяк.

– Не из-за птицы ли подрался?

– Они первые начинают, – вырвался мальчик. – Я тут ни при чем!

– Ох, Алик, Алик. Весь в деда пошел…

– А вот и гости пожаловали. Говорю же, надо на стол собирать, – попытался сменить тему отец, выглядывая в окно. За частоколом виднелась запряженная телега, на которой стоял во весь рост сухонький старичок. Тряся тощей бороденкой, грозил в сторону терема кулаком и что-то выкрикивал. Однако же близко не подъезжал.

– Может, внутрь его пригласить?

Но стоило слугам раскрыть ворота, как старичок живо плюхнулся на телегу и погнал во весь опор, продолжая выкрикивать ругательства через плечо.

– Видно, моча в голову ударила, – пожал плечами отец. И покраснел, наткнувшись на выразительный взгляд жены.

– Да ладно тебе, Катюш. Мы же не нарочно. Что уже, и полетать нельзя? Так и крылья, чего доброго, отвалятся…

– Колдовское племя! Мы до вас еще доберемся! С землей ваш проклятый терем сравняем! – зло бормотал старик, конца оглядываясь на ненавистный терем. По правде говоря, сердце у него трепыхалось, как у воробья. Слыхано ли дело – с чародеями ссориться? Однако же сильно задело, что чужаки самовольно, никого не спросясь, заняли под свой терем самый лучший луг. Да еще отпрыск их смеет ребятишек местных обижать – из лука в них целиться. Как тут стерпишь? Потихоньку успокоившись и не получив вдогонку от обиженных хозяев ни свору псов, ни какое-нибудь замысловатое проклятье, старик решил по пути решил заехать на луг, проведать, как там стадо. А заодно выместить зло на пастухе. Не на домашних же срываться.

– Эй, Акимка!

Странно. Пастуха нигде не видать. Овцы все, как одна, лежат, не шелохнутся.

– Мне что, за тебя овец пасти?

Староста заметил в стороне кнут. А неподалеку от него валялась шапка. Акимова шапка, и кнут его. А вот он и сам, в кустах обнаружился.

– Ты чего, Акимка?

Пастух весь трясся, не в силах вымолвить ни слова. Обхватив голову руками, качался из стороны в сторону, как полоумный, и что-то мычал.

– Да говори ты толком! – схватил его за плечо староста. Но пастух с криком вырвался и пополз куда-то, продолжая жалобно всхлипывать.

Тут староста сообразил, что ни одна овца при виде него даже головы не подняла. Спят они? Да нет, не похоже. Старик подошел к одной, толкнул ногой в бок и отшатнулся. Овца валялась мертвая. Подбежал к другой, к третьей… Все стадо полегло. Кто же мог такое сотворить?

– Разорили… – прошептал старик. – В один день без гроша оставили.

Птицы в прилеске испуганно вспорхнули, завидев огромную темную тень. Некоторое время тень молча наблюдала за всем, что происходило на лугу, недовольно морщась от громких отчаянных воплей старика. Затем сама собой растаяла, смешавшись с полуденной тенью.

Огненный венец

Подрумянившиеся шаньги весело скворчали на большой сковороде. Пора было их вытаскивать, а то еще подгорит такая вкуснота. Но хозяйка, как нарочно, замешкалась в хлеву. Хорошо, что у нее помощник есть.

Потерев руки, Хохлик зашептал себе в бороду, заставив стоявший в углу ухват взвиться в воздух. Покрутившись вокруг себя несколько раз, тот наконец вцепился железной хваткой в сковороду. Так, теперь главное, не уронить. Высунув кончик языка, домовой аккуратно перенес тяжелую ношу на стол, не забыв подстелить под горячее сложенное в несколько раз полотенце. Только успел управиться, как на пороге показалась хозяйка, Алена.

– А я про них и забыла совсем!

– То-то и вижу, что забыла, – проворчал Хохлик. Для вида, конечно.

– Молодец какой. Ну что бы я без тебя делала?

На сморщенной мордашке домового расплылась довольная улыбка. Конечно, он свое дело знает. Да и с хозяйкой ему повезло. Умница, работящая, в доме всегда чистота, порядок, как такой не помочь? Лицом, правда, не красавица. Но ничего. Так даже спокойней будет.

– Опять Никите понесешь? – ревниво спросил он, глядя, как Алена складывает в корзину лепешки и крынку молока.

– Догадливый, – улыбнулась она и поставила перед ним тарелку с самыми поджаристыми шаньгами, обильно политыми сметаной.

– Не скучай, – крикнула она из сеней. Сокрушенно вздохнув, домовой разломил лепешку, подул и осторожно надкусил. Покачал кудлатой головой, медленно смакуя каждый кусочек. Что ж, он не против. Никита человек хороший, надежный. Такому можно Алену доверить.

Накинув на голову платок, Алена легко шла по улице, до самого большого дома на окраине. Дом был под стать хозяину: крепко сложенный, грубоватый на вид, зато надежный. И забор был добротный, из прочных досок, не то что у большинства деревенских, разношерстные плетни, на которые и поглядеть было лишний раз страшно – того гляди свалятся. Ворота богатырь держал незапертыми – красть у него все равно бы никто не решился, а нуждающимся Никита никогда в помощи не отказывал. Недюжинная силой сочеталась у него с редкостной добротой и сочувствием. Кожевенное ремесло, которым он владел, особого богатства не приносило, и все же не было в деревне обездоленного калеки или вдовы, кто бы ушел от него с пустыми руками.

Вымоченные и высушенные шкуры стопками лежали на лавке, источая характерный запах. Никита выбрал из них одну, развернул, удовлетворенно хмыкнул. В кожах он знал толк. Как и его отец, и дед – все зарабатывали на жизнь тем, что выделывали шкуры, да так, что придраться было не к чему. Он тоже семейное дело до тонкости изучил, потому и прозвали его в деревне – Никита Кожемяка.

Во дворе заворочался на цепи пес. Но не залаял. Значит, свои.

– Никита, ты здесь?

Аленушка. Ее он по шагам узнавал.

– Я тебе ивовой коры принесла, как ты просил. И лепешек. Только что испекла.

– Проходи, проходи, Алена. Спасибо, – мягко ответил богатырь, принимая из рук девушки лукошко.

– Как хозяйство? Может, помочь с чем?

– Спасибо, Никитушка. Ты мне и так дров нарубил – до самого Покрова хватит.

Богатырь молча кивнул. Особой словоохотливостью он не отличался. Кончив скрести кожу, он набрал полную пригоршню отрубей и принялся их втирать – чтобы влагу лишнюю впитали.

– Давай я помогу.

Любая девушка на ее месте побрезговала бы, но Алена росла сиротой, к работе была привычная.

– Хорошая кожа. Мягкая.

– Твоя будет. Вот закончу, отнесешь сапожнику, сошьет тебе сапожки, чтобы вся деревня ахнула.

Хороший подарок на свадьбу будет, – чуть не добавил он, но сдержался. Никита уже давно питал к девушке нежные чувства. Вот только не знал, как сказать. Одно дело – помогать безродной сиротке, и совсем другое – замуж ее за себя звать. А вдруг у нее кто другой на примете есть, помоложе да покрасивее?

– Как там Василий поживает?

– Какой такой Василий? – сдвинула она брови.

– Ну, тот что на праздник тебя приглашал. Шаль подарил, пряниками угощал.

– Ой, насмешил, – покачала она головой.

– Что так? Не по нраву пришелся?

– Да не нужен он мне даром!

И все, сказала, как отрезала. А у богатыря сразу от сердца отлегло. Строгая Аленка, молодец девчонка.

– Чу, слышишь? Соколко завелся.

– Гости у нас, значит, – вытерев руки, Никита вышел на крыльцо. Деревенский староста грозил палкой собаке, которая так и норовила сорваться с цепи. Рядом со старостой виднелась дрожащая фигура пастуха. Весь съежившись, он не смел даже поднять голову от земли. Бледные губы беззвучно что-то шептали, а пальцы беспокойно теребили шерсть овцы, которую он держал на руках.

– Чего надобно? – нахмурил брови Никита.

– Выручай, Никитушка! – завел староста, выхватывая из рук пастуха овцу. – В один миг разорили. Все стадо полегло!..

Богатырь оглядел овцу. Ни укусов, ни следов крови. И теплая еще.

– Как глядит-то, – зябко поежилась Алена. – Будто напугал кто до смерти.

Но не от страха же, в самом деле, сгинуло все стадо? Никита поднялся, развел руками.

– Не обессудь, Ефимыч. В животных хворях не разбираюсь. Шкуры, если хочешь, могу обработать, чтобы не пропали.

– Вот ведь напасть! А все эти колдуны, будь они неладны! – староста повернулся в сторону терема, погрозил кулаком. – Шкуры-то поскорее сделай, чтобы к ярмарке поспеть, – сменил он тон, и снова закричал. – Пора бы уже с этим чародейским гнездом разобраться. Созывай мужиков, – толкнул он бессмысленно смотрящего в одну точку пастуха, – пусть вилы берут, колья, ночью пойдем, весь терем поганый по бревнышку раскидаем! Ты с нами, Никита?

Богатырь не торопился отвечать. Чуть покачиваясь, он думал, нахмурив густые косматые брови. А тут еще со стороны леса послышались крики.

– Никак, еще что случилось?

Девушки, собиравшие в лесу грибы да ягоды, теперь с криками бежали к деревне, подобрав цветастые юбки. Корзины и лукошки болтались у них полупустые, все собранное за день растерялось при беге. Кто-то вообще побросал все. Что же их так напугало?

– Пес! Огненный пес в лесу объявился! – кричали они наперебой. Перепуганные жители выбегали на улицу, не понимая, что случилось.

– А ну стойте! – замахал руками староста. – Что это еще за пес такой?

– Огромный такой! Страшный весь, черный, как головешка. И глаза огнем горят, – задыхаясь, залепетала одна.

– Эх, бабы. И померещится же вам…

Громовой лай, раздавшийся с ближайшей крыши, заставил всех замолчать. Фигура пса, возвышавшаяся на коньке, была огромной, и вся колыхалась, будто дым на ветру. И вместе с тем доски под мощными лапами угрожающе трещали и прогибались, будто весил он добру тонну.

– Горит! Крыша горит!

Пес, сделав гигантский прыжок, перескочил на соседнюю постройку, которую так же охватил огонь. В деревне началась паника. Жители бегали с ведрами, выносили скарб из горящих домов. Ни у кого не возникло даже мысли попытаться остановить дьявольского пса. Лишь один раз метко пущенное здоровенное полено заставило его оступиться и с шумом сползти на землю.

– Не нравится? – Никита Кожемяка медленно приближался, держа наготове крепкий кол. Оскалившись, пес поднялся на лапы. Он был богатырю почти по плечо, а ведь Никита был на добрый аршин выше остальных мужчин в деревне.

– Что же ты за тварь такая? – сквозь зубы процедил богатырь, готовясь к удару.

Пес припал к земле. Алая кровь сочилась из его раны, шипящими искрами падая на выжженную траву. Вся фигура пса вдруг пошла волнами, заколыхалась, как от сильной дрожи. Она все усиливалась, пока темное тело не рассыпалось, обдав богатыря облаком горячего пепла…

Тонкая кожица трескалась, обнажая подгоревшую мякоть. Вооружившись палкой, Соловей осторожно выкатил из золы одну картофелину. Обжигая руки, разломил на две половинки, крупно посыпал солью. Горячо. Но вкусно. Хоть и не сравнить с теми яствами, что они с дружками ели, когда удавалось обчистить богатого купца. Или целый воз с товарами ограбить. Разбойник облизнул перепачканные губы. Давно уже он как следует не ел. Картошка да грибы, и на том спасибо. Приспешники все от таких харчей разбежались, подались, кто в город, кто в другие страны. А он вот остался. Один как перст. Можно было бы помощника себе взять, да где его найдешь?

Неожиданно Соловей перестал жевать и прислушался. Показалось? Он приник ухом к земле. Точно, едет кто-то. Судя по стуку копыт, один. Очень кстати.

Разбойник живо поднялся, залил костер. Прямо у дороги росло раскидистое дерево, что уже много лет верой и правдой служило ему в нелегком разбойничьем деле.

Топот копыт все приближался. Соловей приник к ветке. Его засаленная одежда непонятного цвета как нельзя лучше сливалась с корой. Вот уже за деревьями показалась фигура всадника. Еще, еще немного, ближе…

И тут Соловей свистнул. Пронзительно, заливисто, так, что ветки на деревьях задрожали. Обычно кони от такого звука становились на дыбы, сбрасывали всадника и неслись вскачь, отряхивая обильно сочившуюся из ушей кровь. С оглушенным всадником разговор был коротким. Кошелек или жизнь? Проверенная тактика, срабатывала всегда. Однако на сей раз что-то пошло не так…

В воздухе черной змеей мелькнула плеть, свистнув, обвилась вокруг шеи, и Соловей сам не понял, как оказался лежащим на земле.

– А ты совсем не изменился, – раздался сверху знакомый голос.

– Огнелик… – прохрипел Соловей.

Сильные руки подняли его, сорвали с шеи удавку. От черных с золотом одежд незнакомца пахло золой и гарью, как от костра. Двенадцать язычков пламени колыхались на концах массивного венца, венчающего высокий бледный лоб. А взгляд… Бывают на свете глаза, в которые страшно смотреть, но вместе с тем невозможно оторваться. Таким был огненный взор Огнеликого.

– Давно не виделись, Соловей, – сухие губы чуть дрогнули в подобии улыбки.

– Не знал, что ты вернулся…

– Так время мое пришло, —огненный колдун потрепал морду коня, поднял с земли картофелину, сдул соринки и предложил ему. Конь благодарно фыркнул, отчего из ноздрей брызнули огненные искры.

– Время, говоришь… Судный день, что ли, близок? – попытался пошутить разбойник. Но губы предательски дрожали, что не могло скрыться от зоркого взгляда Огнелика.

– Для кого как. Должок у меня есть, невыплаченный. Вот и пришел час расплачиваться. Пойдешь со мной? – как ни в чем не бывало предложил колдун.

Соловей судорожно проглотил подступивший к горлу комок. В жизни ему приходилось промышлять не только разбоем. Леденящие душу сцены до сих пор преследовали его по ночам, и их было не залить никаким вином, не излечить заветным зельем.

– Так ведь старый я стал совсем, —стараясь звучать спокойно, развел руками разбойник. – Какой тебе от меня прок?

– Что верно, то верно. Постарел ты сильно, – не стал спорить его собеседник. Ветер взъерошил его серебристо-белые волосы, принеся запах гари. Втянув ноздрями воздух, колдун улыбнулся.

– Извини, брат. Дел у меня много.

По-молодецки легко вскочив в седло, помахал разбойнику на прощание.

– Ты не горюй. И помощника себе найди, с ним сподручней будет, – посоветовал он.

Соловей попятился, когда вороной конь с шумом пронесся мимо, обдав его вихрем сухих листьев.

– Не к добру это. Ой, не к добру, – чуть слышно твердил он, глядя всаднику вслед.