Текст книги "Крепостное право"

Анна Блейк
Ее тысяча лиц

© Блейк А., 2024

© ООО «Издательство «АСТ», 2024

* * *

Светлой памяти Любови Васильевны Матюхи, великолепного преподавателя, прекрасного человека. Спасибо, что верили в меня. Спасибо за спасенное детство. За творчество в каждом уроке, в каждой встрече. За вечность.

От автора

Что такое психологическая детективная драма? Что такое психологический триллер? Что страшнее – жить или умереть от рук психопата? Кто-то сказал бы, что жить значительно страшнее.

Четвертое расследование Акселя Грина – это кульминация накопленных болей и страстей, ошибок и разочарований, ударов судьбы и попыток выйти из сумрака. Расследование возвращает нас в Треверберг. А Треверберг возвращает к событиям триллера «Я рисую ангелов» и открывает все с новой стороны.

В этой книге Аксель Грин снова столкнется с собственным прошлым. Но с такой стороны, о которой он и не думал. Если сполна хотите прочувствовать все, что свалится на детектива и опасаетесь спойлеров, рекомендую читать в хронологическом порядке серии. Это – четвертое расследование.

И с таким вы еще не сталкивались.

Часть первая. Добро пожаловать на Восток

Трудно представить себе больший грех, чем двуличие.

Пролог

Как сложно… Не пойми меня предвзято, подбирать правильные слова – моя профессия. Я всегда умела находить тот самый подход к человеку, который помогал ему раскрыться. Но сейчас невыносимо. Невыносимо сложно писать тебе это письмо, потому что после него все перевернется.

Люди носят маски. У каждого – тысяча лиц, которыми приходится жонглировать, адаптируясь под обстоятельства. Работа, дом, семья, хобби. Разные проявления одного и того же человека часто настолько отличаются друг от друга, что знакомые, встретив его в непривычной роли, заявляют что-то в духе «оказывается, я никогда не знал тебя», «мне кажется, я всегда знал тебя с какой-то альтернативной стороны». Этих альтернативных сторон тысячи.

Пойми, нельзя судить человека по одному его проявлению. По тому, как он ведет себя именно с тобой. Прежде чем сделать выводы, анализируй информацию. Собирай ее. Все, до чего сможешь дотянуться, даже если тебе будет казаться, что это лишнее. Встречаясь с человеком, делай мысленную заметку: а какую роль он играет сейчас? Какую маску примерил, чтобы понравиться тебе или, наоборот, оттолкнуть? Так надо было смотреть и на меня. На мою историю. На мою жизнь. Которая, к сожалению, так сильно повлияет на твою.

Я не надеюсь, что ты меня простишь. Но я верю – ты обязательно меня поймешь. Даже если для этого понадобится целая жизнь.

Глава первая

НАСТОЯЩЕЕ. АКСЕЛЬ

16 апреля 2003 года,

Треверберг

Аксель Грин стоял на лестнице у красивого особняка. Хотелось курить, но детектив не мог найти в себе сил, чтобы поднести фильтр к губам. И поэтому застыл, глядя на соседний участок. Идеальный английский газон и ландшафтный дизайн, который не стыдно показать на обложке профильного журнала. Идеально выкрашенный коттедж. Вычурность. Фальшивая безупречность.

Грин глубоко презирал и то и другое. В этом не было жизни. Или, может, он просто не представлял себя в обществе тех самых людей, за которыми охотится желтая пресса? Впрочем, за ним она тоже охотилась. Но не потому, что он был рожден в одной из правящих семей города. Его сковывала слава иного рода, и повлиять на нее детектив оказался не в состоянии.

Огонек обжег пальцы, и Грин вздрогнул от неожиданности. Выронил сигарету. Приглушенно выругался, проследив за ее полетом, и пообещал себе забрать окурок, когда спустится во двор. Позже.

Грин медленно набрал в грудь теплый апрельский воздух, наполненный ароматами пробуждающейся природы, выдохнул, прикрыл глаза. Стянул резинку с волос и автоматически заново собрал хвост. Посмотрел на особняк, где его ждало тело. Он уже осмотрел место преступления с привычной дотошностью. А потом увидел то, что заставило его тут же выйти, сбежать по лестнице, взять сигарету и провалиться в себя. Он оказался не готов, совсем не готов к подобному и теперь глупо надеялся, что ошибся, что воображение и память сыграли с ним дурную шутку и чуть позже ДНК-тест покажет, как же Аксель наивен и как легко его сбить с пути призраками прошлой жизни. Надеялся, что чутье его подвело. Но в глубине души знал: его проклятие в том, что он не ошибается. Не в подобных вещах.

Грин встряхнул руками, как будто в попытке избавиться от лишней влаги, снова вздохнул и, развернувшись, направился в дом, где уже копошились криминалисты, расставляя свои вечные таблички, прокладывая дорожки, за пределы которых заходить нельзя. Щелкал затвор фотокамеры. Сотрудники полиции негромко переругивались между собой. Но никто не шутил и не смеялся.

Аксель стремительно пересек просторное фойе, нелепо отделанное мрамором, поднялся по лестнице, чувствуя себя так, будто не идет на второй этаж, а покоряет Эверест. Нужно заставить себя еще раз все внимательно осмотреть. Потом дождаться Карлина с очередным учеником, которых знаменитый профайлер за последний год сменил с пяток. Обменяться мнениями. Доктор Марк Карлин начал выезжать на места преступлений не так давно, и Грин ценил его присутствие. Хотя сейчас втайне надеялся, что профайлер появится позже. После всего пережитого их объединяла не только работа, но и крепкая дружба, и Аксель не хотел, чтобы Марк заметил его состояние.

Лестница закончилась слишком быстро. Детектив замер на втором этаже, рассеянно наблюдая за тем, как очередной стажер-криминалист прокладывает дорожку для сотрудников. Парнишка поднял голову. Его лицо вытянулось. Вряд ли он не ожидал увидеть здесь прославленного коллегу, но ко встрече оказался явно не готов.

– Пройду? – хриплым от напряжения голосом спросил Грин.

Тот лишь кивнул, глянув на ботинки детектива. Бахилы, скотч: Аксель давно работал в полиции, процесс осмотра места преступления был отработан до автоматизма.

Грин аккуратно перешагнул через не закрепленные пока деревянные дощечки, подошел к двери, которую предусмотрительно прикрыли. Вытащил из кармана пиджака латексные перчатки и на мгновение закрыл глаза.

Это не самое ужасное преступление, которое ты видел, Грин. Не самое страшное убийство.

Черт.

Его уже давно нельзя было удивить жестокостью. Шесть лет службы в засекреченном отряде, который выполнял самые опасные задания по всему миру, более десяти лет работы в полиции, десятки раскрытых дел о серийных убийцах. Да, он должен был привыкнуть ко всему. Но не к подобному.

Во второй раз за этот долгий и сложный день заходя в светлую комнату, Грин вяло подумал о том, что же такого он натворил, где проштрафился, что жизнь снова подкидывает ему жестокое испытание.

Она (даже в мыслях Аксель не мог назвать ее жертвой) все так же лежала на постели. Хрупкое стройное тело, белая кожа, ухоженная, лишенная каких бы то ни было лишних пятен, легкая сеточка растяжек на бедрах – видимо, она резко сбросила вес. Светлые золотистые, будто наполненные солнцем волосы аккуратно разложены вокруг головы и по плечам. Тонкие ключицы, которые так и манят. Возраст определить сложно: высокая небольшая грудь все еще упруга, а кожа в тонусе. Светлое облако волос в паху. Убийца не посчитал нужным ее прикрыть. Поза такая безмятежная, такая спокойная. Руки свободно лежат вдоль тела, ноги расслаблены. Она будто прилегла отдохнуть и провалилась в глубокий сон. Никакой крови.

Грин нехотя поднял глаза выше – туда, где должно было находиться лицо.

Но его не было. Его сняли, как скальп.

Подавив нетипичное для него головокружение, детектив подошел ближе, с трудом заставляя себя впитать все, что видит. Любая деталь поможет поймать преступника. И Аксель обязан воспринять и запомнить каждую мелочь. Он привык опираться на первое впечатление, раскручивая расследование через несостыковки и подсказки, которые находятся всегда – даже в условиях отсутствия улик. И обычно осмотр места преступления его будоражил, разгонял стремление приложить максимум усилий, пробуждая азарт. И какой бы ужас убийца ни учинил, будь то смерти детей, кошмарные инсталляции или пытки в подвалах, Грину никогда не делалось страшно. Неприятно, омерзительно – но не страшно. А сейчас его оглушило чувство, похожее на шок. Скорость мысли снизилась, Акселю было сложно обрабатывать информацию, как будто кто-то недобро пошутил и нацепил ему на голову пыльный мешок.

Аксель не дышал почти минуту. Он стоял рядом с кроватью и безучастно смотрел на женское тело с прекрасными чувственными линиями, пожалуй, слишком бледное, но еще не покрытое трупными пятнами, еще чистое, гладкое, как будто живое.

Стерильная комната, вымытый труп, идеальный порядок. Все это напоминало музей – или мавзолей. Если бы не одна деталь.

С трудом, будто кто-то сковал его шею и вместе с ней душу, Аксель повернул голову туда, где под ярким светом лампы стояла гипсовая голова, обращенная лицом вверх. А на ней лежала кожа. Убийца постарался. Он не просто швырнул лоскут, он аккуратно разложил его и воспользовался косметикой, чтобы придать ему достоверный вид, чтобы придать ему схожесть. Схожесть, которую Грин не мог не заметить.

Оставался только один вопрос: это удар в него? Или совпадение?

Что она делала в Треверберге? Она не пыталась связаться с ним с тех пор, как они расстались много лет назад. Никак не давала о себе знать, а Грин не отслеживал ее перемещений, не искал о ней сведений, не хотел бередить душу.

Иногда он отчетливо представлял, что когда-нибудь они встретятся за чашкой крепкого кофе, улыбнутся друг другу. Он спросит, счастлива ли она, она ответит утвердительно. И не задаст ему никаких вопросов, потому что знает, как он не любит вопросы о личном. Они проведут в молчании несколько часов, а потом каждый отправится в свою новую жизнь. И он сохранит в сердце все, что объединяло их когда-то. Свою первую страсть, первую любовь, первое откровение, первое расставание. А она – тот единственный раз, когда отдалась на волю безумно вспыхнувшим чувствам. Он почему-то верил, что единственный. Несмотря на разлуку в четырнадцать лет.

Аксель протянул было руку, но тут же ее отдернул. Он на месте преступления. Непозволительно так расслабляться. Детектив хотел отвернуться, но не смог. Мертвое лицо на гипсовой основе смотрело на него пустыми глазницами. И в нем Грин видел отражение самого себя, неба и прошлого, ко встрече с которым был решительно не готов.

Он медленно вздохнул и вздрогнул, когда чья-то рука легла на плечо. Резко обернулся.

Марк Карлин кивнул и убрал ладонь. Он выглядел, как всегда, безупречно и элегантно. Каштановые волосы, в которых за последние полтора года появилось много серебра, тщательно уложены, но одна прядка выпущена на свободу и падает на лоб. Лицо гладко выбрито, вид спокойный, никаких синяков под глазами или припухлостей. Профайлер одет в темно-синюю рубашку без галстука. Часы на запястье приглушенно мерцают, привлекая внимание. Элегантен и безупречен до оскомины. Как всегда.

– Кто-то устроил нам настоящее представление, – негромко сказал Марк, так легко входя в разговор, что детектив на мгновение опешил.

Аксель сейчас не мог с такой скоростью переключиться между собственными мыслями, страхами и сомнениями и ворвавшимся в его уединение Карлином.

– Привет, – вяло откликнулся Грин. – А где твой хвостик номер пять?

– Ада? – почти не удивился Марк. – Внизу. Составляет впечатление о доме.

– Ада?

– Ада Розенберг, моя ученица, закончила академию, спецкурс по профилированию…

– Избавь меня от лишних подробностей, – отмахнулся Грин, слега раздраженный наличием очередного стажера и одновременно обрадованный тем, что ему самому никого учить не нужно.

– Почему он лишил ее лица и выставил его напоказ? – сменил тему Карлин.

– Это маска, – негромко проговорил Грин, наконец сумев облечь в слова то, что не давало ему покоя с мгновения, когда он увидел тело.

Маска. Двуличие. Убийца срывает лицо и бросает его под ноги полиции, мол, вы не можете это пропустить. Что главное в этой композиции? Безупречное тело? Отделенная кожа лица? Почему-то казалось, что лицо. Убийца направил на него свет, в то время как кровать освещалась естественно. Да, входя в комнату, ты сразу замечал тело и не сразу понимал, что в этой прекрасной неподвижности не так. А потом поднимал глаза – и увиденное ввергало тебя в ступор.

Профайлер смерил Грина внимательным взглядом карих глаз, будто задавая вопрос: а с чего детектив решил делать его работу? Но на самом деле Аксель уловил в этом взгляде другое. Надо собраться. Пока не подтвердится личность, нельзя давать слабину и рассказывать, что он знал эту женщину. Если выявят личную заинтересованность, попытаются снять с расследования, а он хотел прижать к стенке очередного монстра-психопата, который способен на такое.

Детектив расправил плечи и вернул другу прохладный взгляд темно-синих, почти почерневших от напряжения глаз. Привычный гриновский взгляд, в котором не читались эмоции.

– Снял лицо, открыл истинное нутро? Безобразное? Может, она модель или актриса? Стоит снять размалеванную маску – обнаружишь лишь мышцы и кости?

Аксель легко повел плечами. Резкая речь Карлина его не тронула.

– Может, и так.

Только, если Грин не ошибся, она не модель. И не актриса. И даже не телеведущая.

– Следствие покажет, – усмехнулся Марк. – Надо собирать группу? От отдела профилирования будем я и офицер Розенберг.

Аксель с недовольным видом достал телефон.

– Стажеры. Опять.

Упавший окурок Аксель подобрал и выбросил. А потом прыгнул на мотоцикл и отправился в управление, старательно избегая любого контакта с коллегами. Ему нужно было решить, кто в этот раз войдет в следственную группу. Грин работал один, после дела Рафаэля официально в его отдел никого не относили, но дали право выдергивать сотрудников с нужными компетенциями. Нужно взглянуть на отчет судмедэксперта, согласовать выделение пары-тройки «бюрократических рабов», на которых можно повесить рядовые опросы и сбор информации, и решить, кто будет присутствовать на планерках.

Аксель поехал не в управление. Он остановился у ближайшей парикмахерской. Снял шлем, с некоторым сожалением провел рукой по волосам. А потом, коротко вздохнув, слез с мотоцикла, поставил его на центральную подножку, забрал ключи и открыл дверь.

В эту минуту он четко понимал, что делает и почему. Надежда умирает последней, но он был уверен, что анализ ДНК сюрприза не принесет, и действовал рефлекторно – так, как учила она, так, как выживал в течение многих лет. Чтобы раскрыть это дело, ему нужно вспомнить, кто он такой. За потрясениями последних лет он совершенно себя растерял. А он военный. Элитный солдат, участвовавший в бесконечном количестве операций, о которых даже не писали в газетах.

ПРОШЛОЕ. АННА

3 апреля 1987 года, пятница

20:02, кажется

Место указать не могу, запретили, Ближний Восток

Смешная особенность. Я каждый раз дважды смотрю на часы, когда собираюсь писать в дневник. Первый раз отмечаю время, даю себе обещание обязательно – уж в этот-то раз точно! – запомнить значение. Открываю тетрадь с дневником – и все. Забыла. Приходится смотреть снова.

Что я вытесняю?

Почему я обязательно должна что-то вытеснять? Разве практика дневниковых записей – это не обычная техника? Она вообще не психоаналитическая. А я все равно пишу. Сколько себя помню – пишу, особенно если происходит что-то из ряда вон выходящее. Что-то, заставляющее меня чувствовать иначе. Или просто – чувствовать.

А сегодня важный день. Я пропустила несколько вечеров, не было возможности остаться наедине с собой и спокойно написать пару строк. Только сейчас добралась до места, которое должна буду называть своим домом в ближайший год. Пока ехала, думала, что сошла с ума в тот момент, когда согласилась отправиться… не могу написать, куда именно, это засекречено. Мне четко дали понять, что места, фамилии и звания под запретом, потому что мы тут занимаемся важными делами, о которых все хотят узнать и никто узнать не должен. Наверное, имена тоже не стоит упоминать. А то посадят еще.

Смешно. Нет, совсем не смешно. Я еще слишком молода, чтобы потерять время из-за глупости. Поэтому правила будем соблюдать. А если нет, сожгу дневник.

Короче, когда я поступала в университет с горящими глазами и желанием стать психологом, я не думала, что решу на целый год связать себя работой в армии. И не просто в армии. С ребятами я еще не познакомилась, знаю только, что отряд небольшой и разношерстный. Моя коллега, которая здесь уже несколько месяцев, берет на себя половину, остальные – мои. Работа непыльная: обычные консультации, обычная терапия. Травмы, куда без них. Иногда ПТСР[1]1
  ПТСР – посттравматическое стрессовое расстройство. Может развиться у людей, переживших шоковое, стрессовое, травматичное состояние: теракт, военные действия, насилие и другое.


[Закрыть]. Иногда я должна решить, останется человек здесь или должен уйти. Список моментов, на которые я должна обращать внимание, новые, разработанные специально для отряда анкеты мне выдали. Буду изучать и постепенно внедрять.

Составили график. Это странно, обычно процесс выбора времени и согласования его с пациентом – это часть сеттинга. А тут в процесс вмешивается внешняя сила. И я не знаю, как это отразится на терапии.

Это как секс втроем, причем вынужденный. Обычно нас двое: я и пациент. А тут еще третья сторона в виде армейского устава. И никакой вам стабильности! Ребят могут сорвать в любой момент.

Я психотерапевт на подхвате. Терапия по вызову.

Ладно, видимо, я совсем устала, раз скатилась в подобные сравнения. Давай сначала.

Я доехала.

Прошла чудовищный конкурс, обошла всех конкурентов, получила годовую ставку, превышающую все, на что я могла рассчитывать дома, вдвое. И завтра я начну практику в качестве самого молодого военного психотерапевта в этом отряде.

Я молодец.

Поймала себя на мысли, что хочу написать «спокойной ночи». Дневнику. Некоторые вещи не лечатся.

Глава вторая

НАСТОЯЩЕЕ. АКСЕЛЬ

С главой отдела судебно-медицинской экспертизы Даниэлем Кором детектив Грин был знаком шапочно. Они пересекались на планерках, где Кор исправно присутствовал и даже старался не спать, но вместе не работали. И сейчас, спустившись в лабораторию, Грин слегка удивился, как будто ожидал увидеть здесь кого-то другого.

Даниэль выглядел лет на сорок пять, это был невысокий крепкий мужчина с руками мясника и блеклыми глазами, в которых не читалось ни мыслей, ни эмоций. Он явно не сошел с обложки и внешностью обладал скорее отталкивающей, но Грин привык смотреть глубже. И то, что он чувствовал в судмедэксперте, успокаивало. Так успокаивается профессионал в присутствии другого профессионала: не нужно контролировать непрофильные процессы, ты можешь быть уверен, что все будет сделано на высшем уровне, не хуже, чем если бы задачей занимался лично ты. Кор поднял голову от большого журнала, который заполнял, и посмотрел на детектива. На его лице с крупным носом и неожиданно аккуратно постриженной растительностью эмоций не отразилось, стекло глаз не прояснилось.

– Я еще не начинал, – басовито сказал Кор.

– Знаю. Поэтому пришел.

– Скучно наверху, решили спуститься в ад, детектив?

«Как будто я из ада выбирался».

– Нужно, чтобы анализ ДНК провели как можно скорее. Я сделал запрос в… – Грин осекся, подбирая слова. Не подобрал и оборвал фразу, переключившись. – Словом, вам дадут материал для сравнения, если стандартные пути результатов не принесут.

Кор отложил ручку и, откинувшись на спинку кресла, положил ладони на столешницу.

– Вы что-то знаете.

– Ничего, – отрубил детектив. – Я должен узнать от вас, кто она и что с ней произошло. Ну, помимо очевидного.

Даниэль будто бы хотел улыбнуться, его густые брови дрогнули, губы на мгновение изогнулись, но судмедэксперт встал и снова замкнулся. Он был на голову ниже Грина и поэтому инстинктивно стоял, расставив ноги, будто пытаясь занять больше пространства. Аксель сделал шаг в сторону, и Даниэль двинулся в направлении секционного зала. Шел он неожиданно легкой для человека такого мощного телосложения походкой. Детектив устремился за ним.

– Ее только привезли, к чему такая спешка? – недовольно поинтересовался Кор.

– Убийство странное.

– У вас каждое дело странное, детектив, я наслышан. Но не припоминаю, чтобы вы очертя голову летели в морг. В тот же день! До вскрытия.

Аксель улыбнулся.

– Мне будет достаточно базового осмотра. Я вас выслушаю и пойду к коллегам. А вы позовете ассистента, учеников и спокойно займетесь своей работой. Ну же, доктор, дайте мне хоть что-нибудь.

– Первые часы после обнаружения тела самые неприятные, да? – с пониманием усмехнулся судмедэксперт, толкая металлические двери. – Вы должны включаться в работу, а данных нет. Криминалисты еще ничего не собрали, мы отчет не предоставили. Я помню, как доктор Абигейл дневала и ночевала на работе, лишь бы не разочаровать вас и быстрее предоставить результаты. Она даже делила отчет на части, чтобы сразу отправить вам самое важное. Вы ждете того же от меня?

В темно-синих глазах Грина скользнула молния. Вспоминать о Джейн Абигейл было неприятно. Детектив едко улыбнулся.

– Если честно, доктор Кор, да. – Даниэль рассмеялся. И этот смех Акселя удивил. Он ждал усмешки, или недовольства, или даже агрессии, но не веселья. Взгляд судмедэксперта просветлел, мужчина подошел к металлическому столу, на котором под белой простыней лежало тело, натянул латексные перчатки, оперся о край большими ладонями и взглянул на детектива.

– Не ожидал от вас другого. О вашей требовательности по всему управлению ходят легенды.

– Да ладно, легенды, – вернул ему ухмылку Грин. – Я просто делаю свою работу. И требую того же от других. Как и вы. Я тоже наслышан о мрачном повелителе секционной. Напомните, сколько рядом с вами выдерживают стажеры? Месяц?

Кор расхохотался. И это разом разрядило атмосферу. Аксель позволил себе улыбнуться и расслабленно замереть напротив судмедэксперта.

– Ладно, детектив. Давайте ее осмотрим, – предложил Даниэль. – Случай действительно необычный. Я помню разрезанные лица, залитые кислотой лица, израненные лица. Но не припомню, чтобы в Треверберге кто-то настолько заморачивался. Убийца снял с нее лицо. Возможно, вам будет интересно узнать, что при подобной процедуре, как правило, много крови. Очень много крови. Если там, где вы обнаружили убитую, чисто, значит, лицо сняли в другом месте.

– Проверим, – сделал пометку Аксель.

Кор удовлетворенно кивнул.

– Он снимает с нее лицо. Кладет его на гипсовую голову, при этом маска сделана грубо. – Даниэль перевел взгляд на тумбочку, где стояла гипсовая подставка. Без кожи, правда. И Аксель смог разглядеть слоистость изделия: как будто его делали впопыхах, как обычный гипс при переломе. – Маску мы осмотрим отдельно. Пока она выглядит как гипсовая голова, украденная из любой школы. Но определенное сходство черт, скорее всего, есть, хотя и не полное.

– Рандомная гипсовая голова?

Судмедэксперт пожал плечами.

– Сложно сказать. Кожа в идеальном состоянии. Но если бы убийца делал эту маску сам, то ему потребовалась бы основа, куда ее положить.

Судмедэксперт осторожно сдернул белоснежную простыню и сложил ее на бедрах жертвы.

Грин снова увидел красное нечто вместо лица и поежился. Волосы женщины уже не казались столь безупречными, в холодном свете ламп они выглядели безжизненно. Сердце болезненно сжалось.

– Кожа гладкая, следов побоев нет, – механически продолжил Кор, внимательно осматривая тело. – Есть небольшие потертости на запястьях, но это непохоже на следы борьбы. Синяков нет. До лица мы сейчас дойдем, помимо него на теле только одно существенное повреждение – ей проткнули сердце. Точнее скажу после вскрытия, но почти уверен, что это так. Думаю, это обычный нож или кинжал с широким лезвием. – Он взял линейку. – Две трети дюйма. И опять нет крови. Кожа слишком чистая, нет блеска. Возможно, он ее вымыл, а потом насухо вытер. Анализы покажут. Вы заставляете меня делать двойную работу, детектив. – Даниэль поднял на Грина снова холодный и будто бы мертвый взгляд. – Я не люблю чувствовать себя дураком.

– Для меня все важно, – негромко отреагировал Аксель. – Продолжайте. Пожалуйста.

– Время смерти предположительно с 22:00 до двух ночи. – Кор, кажется, успокоился. Он склонился над телом. – Что касается этого чуда народного творчества, разрезы аккуратные, но непрофессиональные. Убийца знает, где резать, чем и как, но явно делает это не каждый день. Вот, рука сорвалась, он порезал ей ухо. А тут, – он указал на линию подбородка, где, подойдя ближе, детектив заметил тонкую царапину, – снова сорвался. Не хирург, не патологоанатом, не судмедэксперт. Но действует холодно и четко. Кожу сохранил ровно настолько, сколько необходимо, чтобы полиция застала композицию в относительно первозданном виде.

– От чего она умерла?

– До вскрытия не скажу. Вы, возможно, уже готовы сделать вывод, что смерть наступила из-за проникающего удара в сердце. Но я бы не делал далеко идущих выводов. Возможно, это посмертный акт.

Грин решил не комментировать. Кому потребуется нанести один-единственный точный удар в сердце, если цель – не убить? Если предположим, что жертва уже мертва?

– И нет сопротивления?

– На первый взгляд нет. – Кор бегло осмотрел голову жертвы, перебирая шелковистые волосы. – По голове ее тоже не били.

– Значит, она его знала? – Аксель поднял на коллегу взгляд. – Или он подкрался и она не успела среагировать?

– Этого я не говорил, детектив, – пожал плечами судмедэксперт. – Как бы там ни было, если бы он хватал ее за руки или за плечи, мы бы это уже установили. По поводу сексуального контакта скажу позже. Анализ ДНК сделаю. Но это не быстрый процесс, вы же знаете.

Аксель опустил глаза.

– Знаю. Сделайте, что в ваших силах.

Даниэль снова укрыл тело, стянул перчатки и сложил руки на груди.

– Как будто может быть иначе, – пробормотал он. Детектив скупо поблагодарил, кивнул и направился в сторону выхода, думая о том, что его больше задевает: то, что убийца осторожен, или то, что он не врач? Или то, что сам Аксель не может до конца понять мотив? При этом перед внутренним взором стояло не лицо, вернее, его отсутствие. Грин думал о надрезе на груди. О лезвии, которое скользнуло под ребра, вспороло перикард и навсегда остановило сердце. Даже если все было совершенно наоборот и это холодное сердце остановилось по другой причине.

ПРОШЛОЕ. АННА

12 апреля 1987 года, воскресенье

21:00

Мне кажется, что все знания, которые я получила в Сорбонне, знания, которые впитывала позже, практика, которая у меня была, установки и все то, на чем держалась моя личность, трещит по швам. Просто рушится к чертям.

Я не вела дневник больше недели. Возвращалась в комнату и падала от усталости. Сил хватало только на то, чтобы принять душ и кое-как привести себя в порядок. А потом армейский распорядок. Я привыкла рано вставать, но здесь мое «рано» – это ты безбожно проспала, доктор Перо, встала и вышла на пробежку. Честное слово. Подъем у них в четыре. Отбой в десять. Весь день тренировки, обучение. Здесь круче, чем в университете.

Я познакомилась с коллегой. Она психиатр по первой специализации и психотерапевт по второй. Передала мне половину ребят, в основном тех, кто служит меньше трех лет. Говорит, что им нужен незамыленный взгляд. Я думала, что в такие места приходят служить только те, кто уже прошел обычную армию, взрослые люди, принимающие решения осмысленно. Но ошибалась, потому что почти все, с кем мне предстоит работать, – это ребята до двадцати пяти.

До двадцати пяти.

Да каждый из них – мультипрофессионал, который может и в строении ядерной бомбы разобраться, чтобы ее обезвредить, и найти общий язык с местными, и прикинуться искусствоведом, если того требует задание. Больше всего меня поразила система обучения и то, что эти люди из себя представляют.

А еще их внутренняя бездна.

Но я опять себе вру, а обещала, что буду честна хотя бы в дневнике. Все ребята интересные, разные, каждый со своим изломом. Но поразили меня не мои пациенты. А один из тех, кто остался у коллеги. Формально мы друг другу никто, и поэтому я могу простить себе любые эмоции, хотя они глупы. Честное слово, глупы.

На днях он вернулся с очередного задания. Я не выдержала и посмотрела досье, по меньшей мере то, которое доступно психологам. Девятнадцать лет, из которых почти три он здесь. Доброволец, приехал из Треверберга. Сирота. Но не выглядит как сирота и не ощущается.

Я сидела с книжкой на лавочке у столовой. В какой-то момент почувствовала, что на меня смотрят. Не так, как все тут, не так, как на родине. Я привыкла, что мужчинам нравится моя внешность, но дальше они не заглядывают. Им достаточно клише «куколка», которое так легко прилепить к миловидной блондинке. Но в этом взгляде ощущалось что-то еще. Я хочу запомнить этот момент, поэтому опишу. Даже если это глупо и я веду себя как идиотка. Я могу позволить себе роскошь быть идиоткой перед собственным дневником.

Когда я подняла глаза, он стоял, прислонившись спиной к стене столовой и скрестив ноги. Сигарета в зубах, светлые, как у меня, волосы чуть длиннее, чем можно ожидать в армии, но здесь, на удивление, не существует правил, регламентирующих длину волос, – может быть, естественная стрижка помогает ребятам в работе? Хотя этот точно нигде и ни с чем не сольется. Он слишком яркий. Слишком… свежий? Я помню миг, когда наши взгляды встретились, и солнечный день будто померк. У него темно-синие внимательные и холодные глаза человека, который видел ужасные вещи. И, скорее всего, делал ужасные вещи. Выглядит взрослым, но что-то выдает истинный возраст, что-то в изгибе губ или в еще оставшемся намеке на мягкость черт. Высокий, очень высокий. Широкие плечи, атлетическая фигура – как у всех здесь. Рубашка на груди распахнута, виден загар. На шее какая-то цепочка – блестит, отвлекает.

Мы смотрели друг другу в глаза больше минуты. Я чуть не выронила книгу (надеюсь, зачитанный до дыр Фрейд меня простит). Парень медленно взял сигарету и опустил руку, позволяя пеплу упасть на землю. Я заметила, как сжались его пальцы. Не знаю, обжегся ли, но он не дрогнул. А потом резко разорвал зрительный контакт, бросил окурок в урну и направился ко мне.

Я инстинктивно откинулась на спинку скамейки, тупо пытаясь уговорить себя думать о работе, о своей цели, о диссертации, о чем угодно, но только не о том, что мое сердце впервые за всю жизнь подало голос. А мне двадцать девять! Скоро тридцать. Я медик и психолог и всегда считала, что сказки про любовь с первого взгляда придумывают несчастные женщины, у которых есть лишь один мир – иллюзорный. Выходит, я тоже такая несчастная женщина. Только иллюзии у меня другие: иллюзия важности карьеры, фанатичная влюбленность в науку, планы на жизнь. Эта чертова минута перечеркнула все, чем я дышала. И это было глупо. И сладко.