Текст книги "Перепрыгнувшие тысячелетие. Современники и соотечественники"

Перепрыгнувшие тысячелетие
Современники и соотечественники
Мария Олеговна Буркова

© Мария Олеговна Буркова, 2017

ISBN 978-5-4490-1102-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Речь угрюмого рокера на парапете набережной

Эй, там, уберите нахрен свои мобильники, достали уже с этими бирюльками! Сами уберите и не врать мне, что на диктофон переключили! Гляделки можно не растопыривать, а вот ухи навострить! Кароче, тема сёдняшней тусовки такая. Нынче сурьёзный день, без бе! Не, в ночной клуб мы сёдня не прёмся, эти каки хреновую тему выбрали, да и там уже троих на той недели угрохали насмерть, ну эту, блин, «Акулу», тоже обозвались и народ жрут, «Челюсти» местного разлива. Да, и Ленина туда же, я тоже так считаю. Утихнуть там, ночи вам не хватит будто эсэмэсить. В общем, «Акула» прогнала канкретно и наехала на Деда Мороза, совсем берегов не знают. Ага. Не, крушить не будем, просто не пойдём. Там нынче деревенских понаехало, без нас им сцену разнесут. А то! Что значит, какой день?! Ха, среди нас есть лохи, что не знают, какой день, а? Ладно, сам скажу, раз такое дело. Деда Мороза за океаном обзывают Санта-Клаусом, это почему? Верно. Святой Николай. Итак, тема чаза про него.

Слухайте, чё я нарыл. До реформы Никона было много лохов, которые тильки крест на шее таскали, а чё к чему, знать не хотели. Ну, щас таких дубов хватает тоже. Так те дремучие даже не знали, чё такое Троица. Болтали, что Богоматерь с Сыном и Никола Угодник. Круто, да. А чё, вон у чукчей пиликены висят, дык Никола Угодник главный бог у них. Ну, чё взять… Кончайте ржать, кто мне скажет, когда жил и где? То-то. Миры Ликийские, это на Средиземноморье, где турки сейчас базируются. Лёха, покажи. Да не туда, левее по ссылке. Ну, вот география есть. Как зачем? Дослухай, а потом базарь. Конец третьего веку от Рождества Христова. Лёха, Патары показывай. Угу. Тут престарелые супруги, всего у них хватало, и даже кому подмочь хватало, а с детьми не получалось. Ну, понятно, кого хотели – сына. Молились, родился. Как и у нас щас бывает, предки в возрасте серьёзно к потомству относятся, и эти заботились, а не тока кормили-одевали. Молодой Николай забил тусоваться со всякими подонками, не вставляло его впустую колбаситься, и занялся он самообразованием. Не то, что мы тут. Чего? Я не о том, не отвлекайсь. Кароче, вырос парень к возрасту студента, получил сан и стал замом епископа тамошнего, так как тот был в годах и зашивался на посту без отпуска. Во-во, тут дьяконом запашешься, а то вся епархия свалилась. Ну как откель силы? Молился хорошо, вот и брались. Кароче, правил круто, свой капитал тоже тратил, тогда тоже не жирно христиане жили. Один папаша трёх красавиц сидел на мели и решил девок сводить на панель, чтоб скоробчить на приданое. Да, да, как ета Огудалова-маманя. Николай же ночью выждал и запулил этому балбесу в окно мешком с золотом. Да, силён. Мужик старшую дочку тут же выдал замуж. Николай повторил. Ну, вообще-то потому, что стеснялся он, благодарное нытьё слушать, а может, пошалить захотелось, наш человек, да. Ну, а на третий раз мужик Николая дождался и спалил, догнал и поблагодарил. Вот такая загогулина, понимаешь.

Потом через какое-то время поехал Николай на экскурсию в Палестину. Тормознул бурю, которая чуть порт не разнесла. Ну так, молитва силу уже имела. Это фигня, там в пути матрос грохнулся с вершины мачты на палубу, с жизнью несовместимо. Ага, вылечил на месте. Ну, там он ещё кучу народа вылечил и утешил, да житуху им подправил. Но это всё его стало доставать и он решил стать монахом, закрыться в келье и так жить. Ахтунг отсюда, особливо внимательно, ну, все всё поняли. Обломал Господь, так и заявил ему на молитве, что есть дела поважнее. На родину Николай не вернулся, там его каждая собака знала, а ушёл в Миры, это тогдашняя столица Ликии была. А у них там архиепископ помер. И кандидатуры из своих подходящей нету. Ну, собрались на ночную молитву, ждут, и было им сказано, чтоб ждали в полночь в притворе паломника Николая. А тут нашему угоднику пришла охота помолиться перед сном, и пошёл он как раз туда, ничё, ясен пень, не зная. Тамошние его цоп – давай, мужик, ты у нас будешь архиепископом, таки дела. Николай, как известно стало, тока сказал, что, типа, кончилась моя жисть для себя, значит, пора для других пожить. И он это до сих пор делает. А тогда впахался он свирепо. Одевался скромно, ел даже просто. Епархия процветала и всё было тип-топ. Но, млин, как всегда… Етот хреновой памяти Диоклетиан борзел по-чёрному, храмы рушил, священников истреблял – ну, типа красный очень. Николай тоже сидел в тюрьме, потому как обличал уродов. Вышел тока, как император ласты завернул. Почём я знаю, как? Красные хорошо не умирают. Преемник, понятно, амнистию объявил и забил на всё, чё, дескать к Церкви приставать, нехорошо это. Зато тут вылез другой вражина, Арий со своей ересью. 325 год, Первый Вселенский собор. Арий тут типа дюже умный, его образумить пытаются культурно, мол, ты чё, охренел, Богородицу нашу обзывать? А тот визжит: «Христородица она, и вы все мудаки!». Николай слушал, потом ему надоело. Врезал ему в челюсть хорошо, чисто за женщину вступился по-мужски, а у Ария там глисты, что ли, или ещё чего, заблевал пол чем-то мерзким. Сдулся сразу, обиделся и ушёл молча. Даже не вякнул! Тем паче народ кучно тут Богородицу узрел, что омофор на него возложила, это вам не фигушки воробьям показывать, дело закрыли тут же. А камеру, где Николай ждал приговора, даже мослики щас не трогают, вот так.

А ещё как-то голод у них там случился, в Ликии. Один торговец должен был хлеб везти. Целый крейсер, в Италию, что ли, не помню, это далёко от Ликии было. Снится ему ночью Николай и велит: покупаю всё, езжай ко мне, а пока тебе три золотых задатком. Просыпается этот чел, а в руке три золотых зажато! Приплыл, понятно. Давай там всем рассказывать, местные послушали, говорят, точно, наш архиепископ. Ваще у Николая уже дар телепортации тогда работал. Как-то мимо плыли в бурю чуваки, их несло уже в щепки, они давай просить о помощи, глядь – а Николай у руля, собственной персоной! Вывел из бури и исчез с корабля. Ну да, да. Как у того дальнобойщика с КаМАЗом. Дык у нас в России таких случаев тыщи, когда сам приходил. В Питере вот в блокаду дворник, что в часовне лопаты хранил по должности, а лампаду с иконой держал по собственному желанию, как-то карточки посеял, видимо, спёрли. С утреца в подсобку стук, дедуля с добрыми глазами: «Возьми, мил чел, должен я тебе». В свёртке карточки и хлеб такой, что никакая пекарня не пекла. И следов на снегу нет, как водится, или есть, но пропадают. Ну, про уголь с продуктами у вдовы в войну тоже слыхали, да? Верно, такого куча. Всё не перескажешь. Да не шумите вы там, у куста! Потом обсудите.

Дык, я о чём? Айда через мост, в Николо-Иннокентьевский! Как раз к службе поспеем!

Как быстро человек учится плохому

Моя подруга-художница живёт в подъезде с домофоном и старыми традициями – всё, что жильцы в подъезде оставляют, всегда было в целости-сохранности, от сумок до цветов. И тут, под утро, исчезает с площадки коробка с рамами и некоторыми работами – Анна собиралась навести в квартире перестановку, и только потом нашлось бы место для этого добра. В подъезде только две квартиры с новыми жильцами-квартирантами – многодетная семья киргизов наверху и четвёрка студентов по соседству на этаже. Первые под подозрение не подпадают – не те интересы у них, да и шорох от утаскиваемой коробки верхние соседи не слыхали, а смежные и сама пострадавшая – слыхали, но не выходили из квартир, не придав этому звуку нужного значения. Пятница, раннее утро, Анна мчится на работу в вуз, к своим студентам – а коробки нет! В обед встречается со мной в кафе, чуть не плачет – работы там были недублированные, второй раз так не нарисуешь, да и рамы нужного размера, а вроде как НЕУДОБНО идти к студентам в квартиру, дескать. Фыркнув в кофе, я сообщаю ей не то, что думаю об интеллигентности и кроткости подруги, а также минусах домашнего воспитания рафинированных барышень (помню я прекрасно, как она с одногруппниками пряталась у меня в юности, кривая, как ятаган), а железно заявляю, что после занятий я подруливаю к порогу, забираю её и еду разбираться с обнаглевшими сопляками с помощью себя-любимой и своего брата – он как раз в городе и для солидной декорации вполне годен. Приходится частично вводить её в курсе дела – мол, коробка крупная, в квартире под тумбочку не спрячешь, значит, нужно ворваться в квартиру под любым предлогом, а потом уже вынести коробку вон, вежливо ругаясь и туманно намекая на грядущие неприятности. «Как?» – хлопает ресницами Анна. – «Ты хочешь проникунуть в чужую квартиру? Это же противозаконно и… некультурно!»: -O

Эх… Я кратко, как ВВП, пояснила ей, что думаю насчёт законов в РФ (примерно то же, что сам ВВП; -)), и указала на то, что сопляки хоть на секунду, но замешкаются, поелику знают, что накосорезили, а мне хватит этого времени, чтоб вломиться внутрь – а поскольку поодаль будет стоять молчаливый джентльмен сурового вида а-ля современный чекист – мне-то ничего и не угрожает, а уж коробку с творчеством Анны я увижу, это, чай, не иголка. И действовать надо срочно – не то за выходные работы растащат студенты и получат свои оценки, поставив автографы на её труд. А полицейским нахрен не нужно заниматься подобным делом – у них и своих полно – да и лицо у тебя, красотки, в их градации тянет на дуру как минимум, уж извини… И никуда студенты со съёмной не по агенству квартиры жаловаться не побегут – они и так дрожат, что могут вылететь с места, за которое не платят по рыночной цене, может, нас хозяин квартиры уполномочил сделать досмотр. «Он не берёт трубку» – с грустным вздохом добавила подруга. – «Наверное, всё пропало. Может, не стоит вовсе этим заниматься?»

Возможно, мой взгляд был излишне красноречив. Возможно, у меня потемнели от гнева глаза – иногда, говорят, это у меня случается и не сулит ничего хорошего. Смолчав, я прозвонилась брату, пояснив, что у МОЕЙ подруги украли её творчество и имущество, и надо теперь отобрать его у воров. Он у меня человек простой, адекватный, посему утвердительно хмыкнул и осведомился, когда и куда ему следует подойти – вопрос-де понятен вполне. Назначив время полдника, я объявила Анне, что операция запланирована и неизбежна, и ретировалась – я сама опаздывала по своим делам…

В назначенное время Анны не оказалось на месте, последнюю пару она, по словам вахтёра, отменила и ушла. Телефон нашей леди духов и туманов работал, но трубку она не брала. Мы отправились с братом фыркать кофе, и, когда мы уже расположились за столиком, телефон ожил – это Анна торопилась отчитаться о происходящем, зная, что мы её ждали. Итак.

Анна дозвонилась до владельца квартиры, где жили эти студенты, и объяснила ему, что стоимость позаимствованных квартирантами работ приближается к аукционной, и она этот эпизод оставлять так не намерена – через час все соответствующие завяления принимаются кем надо к рассмотрению, и будут приняты все мыслимые меры, потому что принимающие заинтересованы материально найти пропавшее. Что в случае игры в непонятки она не гарантирует сохранность здоровья похитителей, ибо не знает всех методов получения информации по нужным вопросам, которые обычно используют заинтересованные в находке пропавшего у неё люди. Сама она тем временем уже ломилась в дверь в квартиру, привлекая внимание своих соседей, которые, узнав, в чём дело, стали уверять, что и сами этого дела на самотёк не пустят и недовольны также шумными вечеринками студентов, а кто-то даже в голос объявил, что лично заступает в караул с целью повылавливать «этих каналий» и близко с ними пообщаться. Итог – коробка была спешно «найдена» и возвращена с извинениями и уверениями, мол, полагали, что она была не нужна и т. п. Уверения не помогли, и половина подъезда, в т.ч. глава семьи киргизов наверху, долго читала мораль молодёжи о том, что делать следует и чего не следует. В общем, вечер удался у всех…

Но вот скажите мне, пожалуйста – почему один считает, что присвоить чужое есть норма, а другой боится потребовать своё же? И почему мне нужно было морально давить на подругу, чтоб у неё наконец-то сработало разрешение отстаивать своё? А главное – я очень скверная девка, раз учу людей плохому – это мне мама заявила. С моей точки зрения – это маразм, но мама вроде вполне в здравом уме, да и врачи говорят, что у ней всё в порядке.

Элен

Женская солидарность

Практикум. Группа досталась – десять девок, столько же парней, но в наличии сегодня их нет. Они часто так ходят – по полгруппы, по три четверти… Лично мне без разницы – сдают всё вовремя, и ладно. Сдали мне допуск, возятся возле установок. Занятие идёт себе, вдруг стук в дверь. Староста выходит в коридор, узнать, в чём дело, кого надо. Довольно быстро заскакивает снова в лабораторию, взволнованная и резко энергичная, подбегает буквально к одной из девушек и едва ли не тащит её за дверь, суетливо приговаривая (дословно):

– Лютикова, это к тебе, я тебе настоятельно рекомендую поскорее выйти к этому посетителю, пока он не исчез никуда!

Та, задумчиво пожимая плечами, подчиняется. Охнув театрально и глубокомысленно, староста молча погружается в работу. Остальные предпочитают дождаться развития событий, нежели выспрашивать у ней. Довольно скоро появляется Лютикова, с блаженным удивлением на лице и красивым букетом в руках. Надо сказать, даритель подобрал букетик со вкусом, он очень ей подходит. Букет быстро засунут в колбу с водой, счастливая обладательница некоторое время глядит на него, слушая похвалы и поздравления (отмечу, все – очень искренние и доброжелательные), радостно сообщает, что «настроение очень поднялось». Всё быстро стихает, все уходят в работу, и минут двадцать уже как букет забыт. Вдруг все почти разом оборачиваются на этот новый предмет интерьера, и в глазах у девчонок читается неподдельная озабоченность и тревога. Молча переглянувшись и поняв, что все думают что-то очень конкретное и цельное, в едином порыве, сбиваются в кучку на совещание. Я пожимаю плечами: мол, перерыв – ваше право, утыкаюсь в ведомость. Слушаю.

– Что-то эта затея чем-то мне не нравится, явно же подарено с целью Лютикову перед нами засветить.

– Да уж, кабы дарил только ей, так поймал бы её одну и вручил, а то перед всеми, и нами, и Алексеевной…

– Это он что, показывает всем, какой хороший, да, чтоб мы Лютиковой это сказали?

– А можно подумать, никто так не подумал и не захотел сказать!

– Вот именно, это двойной приём – дескать, пусть Лютикова знает, какой он типа хороший.

– А почему он так в себе не уверен, что ему нужна наша поддержка?

– Подождите, а ему Лютикова нравится или процесс ухаживания за ней?

Подаёт голос сама Лютикова:

– Ваша поддержка если – так пусть вам всем по конфете даст тогда! Хотя, это слишком ясный намёк будет…

– Ну нет, дарить чего нам – больно жирно, вопрос в том, почему твой подарок так пропиарен.

– Да ясно всё – намёк, что я-де ему обязана, поскольку все вы букет видали.

– Дамы, вообще-то Лютикова у нас в особом статусе, с тех пор, как стала манекенщицей, хе-хе!

– Стоп! вот и смысл – статусная заморочка, всем продемонстрировать типа симпатию.

– Тэкс, за один букетик – целая Лютикова, парень умеет считать, однако!

– Маловато будет, надо ещё подождать!

– Так и подождём!

Лютикова с нехорошим подозрением глядит на подарок:

– Эх, знала я, что тут что-то не так!

Староста уныло вопрошает:

– И что, ты его домой не понесёшь, что ли?

– Как ты себе это представляешь, что я мужу скажу?!

– Но ведь его теперь не вынести отсюда, на входе весь факультет видел, как он его заносил…

Итог совещания: букет вручили мне, я ж им в матери гожусь, дескать, да и не подозрительно – преподавателю отдать. Так он и стоит у нас на кафедре – не уносить же домой, что я мужу скажу?

Или мы не правы?

Алексеевна

Летняя русофобия

Итак, летняя гроза, дорогие читатели. То есть, чёрная туча, сверхчёрная, ползущая по небосклону 50 минут, а потом начинается усиление ветра. Через пять минут усиление перерастает в шквально-порывистую фазу, ещё через пять – пыль встаёт стеной и дрейфует по направлению ветра вкупе с лёгким городским мусором. Через три минуты – стрррашный порыв ветра, срывающий что попало откуда получится, и опрокидывающий всё, что может опрокинуться, после чего сверху начинают валиться огромные капли неторопливо начинающегося ливня, который в дождь-то превращается лишь ещё через пять минут. Вопрос: сколько раз ДО начала собственно буйства стихии может приготовиться к её нападению продавец, стоящий за столиком уличного лотка со всякой ерундой от носков и гуталина до парфюма и бижу? ЧТО должен он сделать, видя, что туча надвигается бесповоротно и ветер усиливается? Я, наивная, полагаю, что тут не надо быть гением или обладателем университетского диплома, чтоб сообразть, что зонтик надо сложить – иначе ветер перевернёт прилавок и всё опрокинет на грязный асфальт. И вот тут-то отличия и начинаются. Торговцы-азиаты (на рынке можно встретить любых торговцев – от негров и китайцев до финнов и немцев) загодя или свернули торговлю вообще, выехав за четверть часа до разгула непогоды, либо замотали товар целлофаном так, что в ящики даже пыль не попадёт, и прикрепили его столь хорошо, что, убрав зонтик, вместе с дачниками и прочими окрестными крестьянами спокойно переждали дождь, а затем продолжили спокойно торговлю, когда ливень схлынул и выглянуло солнце. Буряты, китайцы и монголы вообще не сворачивались, а лишь отсортировали товар с прилавков по ящикам – убрали то, что ветер и дождь могут попортить, остальное разложили и прикрепили. Кавказцы пригнали пару автобусов – в них на время ливня спрятались продавцы с товаром, которые после грозы оперативно выбрались на прежнее место торговли. И только русские тётки, у которых на лбу кроме института читается томик Есенина и пачка вечерних сериалов, офигенная одухотворённость и ещё чёрте какая вселенская грусть, не сделали НИЧЕГО, предоставив погоде свернуть лотки, вывалить в чёрную пыль и зарождающие лужи товар, а малолетним клошарам – хватать упавшее целыми баулами и быстро убегать с похищенным. Одни пытались что-то из упавшего и уносимого ветром поймать – и являли собой ныло-весёлое зрелище, другие стояли столбами, и ещё одну я видела с мобильником – она хныкала кому-то о том, что прилавок шквал своротил и грабители орудуют, полагая, видимо, что собеседник мановением мысли всё за секунду вернёт, как было. Сибиряки – народ насчёт погоды спокойный, ходить между лотками, торговаться и делать покупки, будто ни оглушительного грома, ни стены дождя вообще не существует – желающих хватало, кто-то, как я, в ветровке и лёгкой обуви, кто-то – нацепив предлагаемые лоточниками же целлофановые плащи. И вот я уже вижу, как владелец точки не только не сочувствует «несчастью» бедных русских куриц, но и штрафует за халатное отношение к обязанностям, а они понуро тащатся домой и хнычут о жестокости и неправедливости мира. И меня, такую злую и отвратительную, в спину матерят. Поневоле станешь тут русофобом!

Элен

Идейная шавка

Захожу тут как-то в один книжный магазинчик с целью приобрести Ильина, Победоносцева и что-нибудь интересное по истории. Гляжу – а совмещён он с лавкой церковной утвари. Тоже неплохо, думаю, свечи и лампадное масло – вещь нужная. Ну, и застрял там среди православной литературы прочно, выбирая, что бы почитать ещё интересного и важного. Роюсь не торопясь, откладываю у продавца то, что приглянулось. Как вдруг… Грохот был глобальный – это посетительница на входе умудрилась налететь на кусок бордюра, подпиравший дверь, дабы внутри магазина от июльской духоты не свариться. И, что меня сразу позабавило, начала эта объёмная дама, весом, должно быть, в центнер, шуршать этим отрезком бетона, дабы, дескать, установить его так, чтоб понизить риск травматизма, из чего я сделал вывод, что уж точно травму она получила на порядок меньшую, чем шумела в голос. Но я решил, что при очках с такой диоптрией ещё и не такое бывает, и уж совсем бы не обратил внимания на дальнейший шум и гам, который производила вошедшая, напомнившая мне мою злобную завучиху – и возраст предпенсионный, и волосы тёмно-шатеновые, и манеры неудачливой огородницы в пригородной электричке, кабы меня оставили в покое.

– Юноша! – призывно окликнула меня вошедшая. – А вы поставили тут свою подпись?

«Это ещё где тут?!!» – свирепо отозвалось моё студенческое культурологическое подсознание, впрочем, я его плохо слышал, так как по интонации признал вовсе не наш школьный ужас, заседавший в соседнем с директорским кабинетом, а нашу техничку, свирепо гонявшую шваброй нас из туалета, так как опасалась, что мы начнём там курить. А вот с «юношей» я загрузился. Уже лет десять, как новые клиенты осведомляются о моём отчестве с начала разговора, а на прошлой неделе я с горечью обнаружил редкие, но заметные проблески седины в шевелюре. А может, виноваты всё же очки вошедшей, или ей мешает плотный светлый платок?

– М-м, – растерялся я, – Вы о чём, сударыня?

Горе мне! Минут пять меня атаковал натуральный шквал эмоций, и я, вялый от полуденной жары, не сразу понял, в чём, собственно дело, тем более, что инстинктивно испугался, почувствовав те же приёмы общения, которыми пользуются торговые агенты и промоутеры, навязывая свой товар. Я честно забоялся, уж не попал ли на какую-нибудь представительницу очередной секты… Но, как оказалось, речь шла о сборе подписей в поддержку знаменитого епископа Диомида. Ох уж мне эти сборы подписей, неизвестно, куда и к кому потом твой автограф попадёт! Помню, подписал только однажды, какой-то молодёжи, против «реконструкции» иркутской Набережной, и то потому, что подписывался прямо на тексте. Однако мои сомнения в правильности оформления подписного листа были расценены едва ли не как личное оскорбление. К тому же меня раздражала свирепая уверенность дамы в том, что я обязан поставить подпись, и всё! Я решил пойти на попятную и просто побеседовать о навязываемом мне предмете.

– Ну, а Вы сами-то, сударыня, разве знакомы лично с этим епископом?

Женщина презрительно глянула на меня и в качестве доказательства протянула мне глянцевую книгу с прилавка и пару номеров газеты «Дух христианина». К немалому огорчению моей собеседницы, я не только читал указанное, но и имел своё мнение по вопросу, которое вовсе не считал нужным высказывать. Ещё более расстроило её то, что я, оказывается, читал текст «Обращения», и сказал, что сказано верно.

– Ну, и что вас тогда не устраивает?!! – прогремела пожилая незнакомка.

Я зря не подумал, что вообще-то не обязан ей ничем, и уж совсем без всякой задней мысли ответил. Что меня настораживает отменное типографское качество газеты (и книги тоже), что говорит о хороших финансовых возможностях издателя; не такой вид имеют издания, выпускаемые на пожертвования. Что меня настораживает мощная поддержка Диомида среди как раз антихристианской публики. Так, текст «Обращения» Владыки Диомида мне попал год назад, его прислал один мой колоритный знакомый, начинавший в родном городе с анархо-коммунизма, пламенного поклонника Че Гевары и «мировых пожаров», корреспондента одного из антихристианских изданий, теперь именующего себя родновером. Что меня настораживает резкая политическая направленность газеты, в частности, резкая сербофилия, по-другому оно не называется, а также весьма неумная критика действующего режима, вплоть до завуалированных призывов к неподчинению, а это уже провокация. Что глупо перепечатывать жития святых в газете, желающие всегда их могут найти в библиотеках или магазинах, а газета – по определению листок с новостями, и не более того. Кроме того, я не уверен, что перепечатка идёт без искажений, а отсутствие разъяснений, элементарного редактирования даёт обратный эффект – любознательный читатель, как правило, человек светский, которому нужны пояснения, почему так, а не иначе, и как раз у такого читателя формируется ощущение, что православные святые есть попросту умалишённые, опасные сумасшедшие или асоциальные элементы. Что разводить истерию вокруг паспортов, ИНН, лазерных кодов выгодно лишь тем, кто хочет внушить публике, что Православие есть религия идиотов и шизофреников. Потому что ещё никто мне не смог объяснить, почему именно лазерный код надо считать печатью антихриста, и автор этих инсинуаций не спешит себя обнаружить. Что я внимательно читал Откровение, и знаю также о судьбе рода лукавого и прелюбодейного, который всюду ищет знамения и «пророчества». Что и пророчеств уже исполнилось – куча громадная, и коль скоро конец мира не настал вчера, то это значит лишь, что кто-то ещё, нужный Господу, может спастись, и надо бы следовать словам Серафима Саровского: «Спасись сам, и вокруг тебя спасутся тысячи». Что я, наконец, ни разу не видел, чтоб причащали в храме даму без платка, в брюках или в очень летней одежде. Ну не видел, а я прихожанин всё-таки. И нечего рычать вслед молодым леди, которые летом на подступах к храму укутываются в непрозрачное, надевают платок и заходят – у нас государство нехристианское, так радуйтесь, что молодёжь в храмы двинула. Они идут к Богу, а не к вам лично, и не вам судить, что у них там внутри, лучше помолитесь, чтоб вразумил и направил тех, кто далёк от веры. А также я не слышал, чтоб кто-то с амвона агитировал за действующий режим, враньё это, потому что кесареву положено кесарево. Зато слышал, как батюшки не в меру политически активных захожан остужали: мол, молись, как святые делали, Господь услышит и наставит. И поступок Диомида сродни действиям сержанта, дающего советы главнокомандующему. Вот и получилось – хотел, как лучше, вышло, как всегда.

Любопытно, что из всех затронутых мной тем дама начала с одной…

– Эти девчонки – блудницы! – завопила она, хватая ртом воздух и дёргаясь всем телом.

– Вам не стыдно? – загрустил я, подумав, что собеседница судит по себе. – Такое знать может только Бог, а не вы, но даже если б и случилась среди них такая, то пример Марии Египетской у всех перед глазами, о Равноапостольной Магдалине можно и не упоминать. Но поверьте солидному женолюбу: бляди в храм не ходят, им бес похоти не даёт.

– Ой, неужели правда? – встряла в нашу дискуссию продавец. – А Вы это точно знаете?

Я грустно вздохнул и заверил, что да, офисного планктона, мажорок и неформалок перевидал достаточно. Работа предпринимателя не из лёгких всё-таки, людей видишь часто. И далеко не всякая красивая и эффектно одетая девушка или дама есть испорченное создание. Напротив, как раз красивые женщины отличаются умом и добротой, а истинные искательницы приключений и удовольствий при всех внешних украшениях выглядят отталкивающе.

– Но это всё приводит к разврату! – свирепо заключила атаковавшая меня посетительница. Я вдруг словно услышал издалека фразу из старого любимого фильма: «Мы, старые работники культуры…».

– Не скажите, – ровно, но жёстко возразил я, – если я любуюсь красотой, созданной Господом, то это отнюдь не означает, что у меня уже завелись хульные помыслы. Когда заводятся, так это моя проблема – с ними бороться. Это только гнилые тупицы дальше тела не видят, а женщина создана Богом для украшения мира. Вам самой не стыдно думать, что все женщины – проститутки? Сейчас лето и жара!

– Вы что, не видите, какими взглядами смотрят на них мужчины?! – тоскливо взвыла незнакомка и затряслась всем телом.

– Ну, так это же их проблемы, – вежливо сказала ей вдруг продавец. – Это им искушение, вот пусть и борятся с грехом, разве красавица виновата, что красива?

– Позвольте, – перехватил уже я, – разве это тогда мужчины? Так, похотливые животные. А вам что, завидно, что облизываются не на Вас, так, что ли?

Дама вскипела моментально:

– Что это Вы себе позволяете?!! Вы кто такой?!!

Я тоскливо вздохнул. Постаревшая страшно, но та же «сперва женись, сволочь!». Купи стенку, как у всех, копай огород, нехрен читать дурацкие книжки и раз в месяц в темноте под одеялом. Плюс шашни с моим шефом, разорительные шоппинги, пирожки, которые я не рискну отдать дворовой собаке, туча ущербных подруг, тупые сериалы и вечные скандалы всюду и везде. Журнал «Cosmopoliten» тут бессилен…

– Ну, позволяете-то как раз Вы, переходя на личности, – вежливо проговорил я. – Новосибирский государственный университет, политолог, к Вашим услугам, сударыня. Простите, с кем имею честь?

Дама заметно уменьшилась в росте, приуныла и замялась.

– Я бухгалтер. На пенсии, – смущённо пробормотала она. – И за Диомида всех порву! Вот, видите, он выступает за созыв Поместного Собора, а Архиерейский, между прочим…

– Вам оно надо – лезть в эти дебри? – я уже чувствовал, что пошла «песня с чужих слов». – Или патриарх обязан отчитываться лично Вам в своих действиях?

– Вы ещё скажите, что Вам нравится патриарх! – грозно заявили в ответ.

– Патриарх не тортик, чтоб нравиться или нет, но уж какого Бог дал, за того и молимся, чтоб творил волю Божию. Раз такой – значит, другого не заслужили. А Вы уверены, что наши миряне достойны другого пастыря? – я надеялся, что пиетет соблюдён…

– Мы живём в богоспасаемой стране! Мы достойны лучшего! Самого лучшего! – речь незнакомки сбилась на визг, и она стала похожа на бешеных бабуль из обкома КПРФ.

– Так уж и достойны? Грохнув своего Царя, помазанника Божия?

– Его убили жиды, вы это прекрасно знаете! – гм, а это уже похоже по интонации на «Бей Амана!», ежегодный праздник в синагоге. Представляю, однако, какой бы поднялся визг, учреди мы в своих храмах аналогичный обычай «Бей Свердлова!». Ну, в самом деле, отчего нет, если тогдашние кагалы заявили, что знать не хотят цареубийц?

– А отреклись от Государя кто? Жиды, знаете ли, здесь только следствие, орудие, если угодно, а причина-то в грехах русских людей, отвернувшихся от Бога!

– Нет, виноваты жиды!!! – взвыла собеседница, трясясь всем телом. Хм, а чего я, собственно, хотел? Нет культуры – нет ничего. Не я виноват, что двойку получил, а учитель, что мне её поставил – вот и вся логика совковой школы. Зачем работать над собой, когда так просто и приятно свалить вину на любого, кто подвернётся. И это упёртое «я знаю!» мне тоже напомнило нашу школьную техничку, с тремя классами образования и чикушкой в аптечке – зато «ровесница Октября!».

И что за смысл объяснять ей, что я уже не подпишусь под словами Диомида, хотя раньше хотел бы. Что в безбожном мире и законы соответствующие, а государство есть всегда структура нехристианская. Что такие вопросы решаются внутри войска, а не с вовлечением в процесс вражьих агентов и лазутчиков, а у нас в миру не теплица, а война, и в Царствие Божие по блату не попадают. И что гордыня и есть страшнейший грех, отвращающий от Бога, когда декларацией «я хочу» стройными рядами пополняют колонны служителей сатаны. И знать не хотят ничего, кроме самих себя.