Текст книги "Жизнь древнего Рима"

Это вскользь брошенное, предельно откровенное замечание в точности выражает отношение римского общества к отпущенникам. Были, конечно, исключения, но исключения эти касались отдельных людей и отдельных случаев. Цицерон относился к своему Тирону, как к родному и близкому человеку; в кружке Мецената никто не помнил, что Гораций – сын отпущенника, но в общем римское общество относилось к отпущенникам, как к целому сословию, с брезгливым высокомерием, как к существам иной, низшей породы. Отпущенники это мучительно ощущают; рабское происхождение ежеминутно пригибает их книзу, и от него никуда не деться, никуда не спрятаться: оно кричит о себе самым именем отпущенника. Патрон дает ему свое собственное и родовое имя; личное имя отпущенника превращается в прозвище «cognomen». Официальное имя Тирона было Marcus Tullius Marci libertus (последние два слова обычно в сокращении M. l.) Tiro[202]202
  Иногда в имени отпущенника упоминается имя его первого хозяина, от которого он попал к другому, его освободившему. Так, t. flavius aug. lib. phoebus othonianus был рабом Отона и вместе со всем его имуществом перешел во владение Веспасиана, от которого и получил свободу (cil. xiv. 2060); carpus aug. lib. pallantianus принадлежал раньше Палланту (ils. 3896). Так как у женщин не было praenomen, то в имени отпущенного пол его хозяйки обозначался двумя способами: либо mul. lib. («отпущенник женщины»), либо по-другому (гораздо чаще): gaius, одно из наиболее частых римских собственных имен, было изменено в женском роде – gaia и стало обычным обозначением женщины в эпиграфике. Но так как g. l. могло означать и «отпущенник Гая», и «отпущенник Гайи», то в последнем случае букву c переворачивали: sex. fonteius
  Lib. Trophimus (ILS. 3308). Это означало: «Секст Трофим, отпущенник Фонтеи». Могли быть и другие случаи: раб, отпущенный по fideicommissum завещания, мог взять собственное имя того, кто его освободил в действительности, и родовое того, чьей посмертной просьбе он был обязан свободой. Когда Аттик освободил Дионисия, он дал ему свое родовое имя Помпоний, но назвал Марком в честь Цицерона. Т. Цецилий Евтихид, другой отпущенник Аттика, получил родовое имя по имени дяди Аттика.


[Закрыть]. Отпущенник не может указать имени своего отца – это привилегия свободного человека, – не может назвать своей трибы – он не принадлежит ни к одной. В официальных надписях и документах его имя всегда связано с именем патрона, и дружеская рука старается если возможно, не запятнать хотя бы надгробия этими предательскими буквами: M. l., C. l.

От прошлого, однако, не уйдешь: его нынешнее «cognomen» – это то настоящее имя, под которым его знает все окружение; чаще всего оно греческое, а если латинское, то обычно это перевод его греческого имени. Как бедняга старается от него отделаться! Марциал ядовито издевался над каким-то Циннамом, переделавшим свое, явно греческое имя на латинское «Цинна». «Разве это не варваризм, Цинна? – деловито осведомляется он у своей жертвы. – Ведь на таком же основании тебя следовало бы, зовись ты раньше Фурием, называть Фуром» (fur – «вор»; Mart. VI. 17). Один из грамматиков, упомянутых у Светония (de gramm. 18), превратил себя из Пасикла в Пансу: претензии обоих – и крупного грамматика, и неизвестного Циннама – могли удовлетвориться только аристократическими именами.

Но и скромный ремесленник-отпущенник мечтает, как бы избавиться от этого вечного напоминания о том, что он бывший раб; ему так хочется, чтобы хоть на его детях не лежало этого пятна, чтобы они чувствовали себя римлянами, равными среди равных. Пусть уж его имя остается, каким есть, но сын его будет называться чисто римским именем: и вот Филодокс оказывается отцом Прокула, а у Евтиха сын Максим. В третьем поколении не останется и следа рабского корня.

Говоря об отношении к отпущенникам, надо проводить границу, во-первых, между Италией и Римом и, во-вторых, между тысячами тысяч скромных незаметных отпущенников-ремесленников и теми не очень многочисленными, но очень приметными фигурами, которые толпой стояли у трона и которым удавалось собрать сказочное богатство. Литература занималась преимущественно последними, на них негодовала, издевалась и хохотала преимущественно над ними.

Огромные богатства отпущенников[203]203
  Оно вошло в поговорку: libertinas opes (mart. v. 13. 6). Состояние Деметрия, Помпеева отпущенника, равнялось 4000 талантов (plut. pomp. 2); Г. Цецилий Исидор оставил (10 г. до н.э.) 4116 рабов, 3600 волов и 257 тыс. мелкого скота (pl. xxxiii. 135). «Имущество и душа отпущенника», – писал Сенека (epist. 27. 5). См. описание бань Клавдия Этруска, сына Тибериева отпущенника (mart. vi. 42). Тримальхион изображен у Петрония колоссально богатым человеком. Номий, отпущенник Тиберия, мог приобрести стол, стоивший миллион. Паллант и Нарцисс обладали многомиллионными состояниями. У Каллиста триклиний был украшен тридцатью колоннами из восточного алебастра. Плиний пишет, что два поколения назад четырех таких колонн было бы достаточно для украшения целого театра (xxxvi. 60).


[Закрыть] кололи глаза многотысячному слою римского общества, которое было бедным или казалось таким себе и окружающим. Когда свободнорожденный бедняк, у которого тога светилась, а в башмаках хлюпала вода, видел, как бывший клейменый раб сидит в первом ряду театра, одетый в белоснежную тогу и лацерну тирийского пурпура, сверкая на весь театр драгоценными камнями и благоухая ароматами, в нем начинало клокотать негодование (Mart. II. 29). Оставалось утешать себя преимуществами своего свободного рождения: «…пусть, Зоил, тебе будет дано право хоть семерых детей; никто не сможет дать тебе ни матери, ни отца" (Mart. XI. 12); в день рождения Диодора у него за столом возлежит сенат, даже всадники не удостоены приглашением, "и все же никто, Диодор, не считает тебя „рожденным“», т. е. имеющим определенного, законного отца (Mart. X. 27)[204]204
  Раб может оказаться сыном любого раба, любого случайного человека. Если он был разлучен в раннем возрасте с матерью, то он не знает и своей матери. Интересно, что в Англии первой половины xix в. человек без роду и племени считал, как считали и кругом, что на нем лежит несмываемое пятно (см. историю мисс Уэйд в романе Диккенса «Крошка Доррит»).


[Закрыть]. Раздражало отсутствие вкуса и хвастливая наглость, с которыми это богатство выставлялось напоказ. Кольцо Зоила, в которое вделан целый фунт изумрудов, гораздо больше подошло бы ему для колодок: «такая тяжесть не годится для рук» (Mart. XI. 37; ср. III. 29). Поведение свободнорожденного и отпущенника совершенно различно в силу их разного душевного склада. «Ты все время требуешь от меня клиентских услуг, – обращается Марциал в своему патрону, – я не иду, а посылаю тебе моего отпущенника». – «Это не одно и то же», – говоришь ты. "Гораздо большее, докажу я тебе. Я едва поспеваю за твоими носилками, он их понесет. Ты попадешь в толпу – он всех растолкает локтями; я и слаб, и воспитан (в подлиннике непередаваемое выражение: «у меня благородный, свободнорожденный бок». – М. С.). Ты что-нибудь станешь рассказывать – я промолчу, он трижды прорычит: «великолепно». Завяжется ссора – он станет ругаться во весь голос; мне совестно произносить крепкие словца" (III. 46). Отпущенник груб, невоспитан, льстив. Десятки лет, проведенные в рабстве, не могли не наложить на него своей печати, и печать эта не могла исчезнуть вмиг, от одного прикосновения преторской палочки. Как это обычно водится, Марциал, гнусно лебезивший перед Домицианом, возмущался невинной лестью своего отпущенника и считал, что он, свободный от рождения, и его бывший раб разделены пропастью.

Нельзя утверждать, однако, что римское общество в своем отношении к отпущенникам было совершенно не право. В душе «вчерашнего раба» могли таиться возможности страшные. И если он оказывался силен, богат и влиятелен, если тем более он находился у трона и был в чести у императора, то он мог стать грозной и разрушительной силой. Вырвавшись на свободу, дорвавшись до богатства и власти, он уже не знает удержу своим страстям и желаниям; его несет волной этого нежданного, негаданного счастья, подхватывает ветром захлестывающей удачи. Он утверждает свое «сегодня» отрицанием своего «вчера»; он заставляет себя поверить в этот настоящий день, выворачивая прошлое наизнанку: прежде он не доедал, не досыпал, валялся, где придется, как бездомная собака, – теперь он не знает предела своим гастрономическим выдумкам, своим прихотям и капризам; он хорошо знал, что значит хозяйский окрик и хозяйская плетка, – пусть теперь другие узнают, что значит его окрик и его плетка; он видел вокруг себя произвол, часто грубый и бессмысленный, – теперь его воля будет законом. Прежняя жизнь не воспитала в нем ни любви, ни уважения к кому бы то ни было и к чему бы то ни было: он живет сейчас собой, для себя, ради себя. Удовольствие и выгода – вот рычаги, которые движут всей его жизнью; ради них он пойдет на преступление, заломит взятку, предаст, убьет, разорит. Отпущенники, которые по воле императоров становились у кормила правления, были сущим бичом для тех, кому приходилось испытать на себе их власть. «Царскими правами он пользовался в духе раба (servili ingenio) со всей свирепостью и страстью к наслаждениям» – эти слова Тацита, которыми он характеризовал деятельность Феликса, Клавдиева отпущенника, управлявшего одно время Иудеей (Tac. hist. V. 9), хорошо подошли бы mutatis mutandis ко многим отпущенникам. Адриан, отстранивший их от всех важных государственных постов, не без основания обвинял отпущенников в бедствиях и преступлениях прежних царствований; он глядел в корень вещей: отпущенник мог быть подданным, но далеко не всегда становился гражданином[205]205
  Следует сказать еще несколько слов об императорских отпущенниках, которые почти в течение всего первого века занимали крупные государственные посты: a rationibus, a libellis и ab epistulis.
  Человек, занимающий должность a rationibus, – это, говоря современным языком, министр финансов. В его руках находится управление фиском, он ведает доходами со всех императорских провинций, контролирует расходы по армии и флоту, по снабжению Рима хлебом, по постройкам публичных сооружений и по ремонту их, по управлению Римом, Италией и императорскими провинциями. Стаций в стихотворении, посвященном памяти Клавдия Этруска, который был a rationibus при Флавиях (Silvae, III. 3. 85-108), так характеризует его деятельность: «Ты управляешь достоянием нашего священного владыки. В твоем ведении богатства, которые посылают все народы, и подати, которые платит обширный мир: слитки золота из рудников Испании; сверкающий металл с холмов Далмации; все, что снято с полей Африки и вымолочено на токах у знойного Нила или собрано водолазами в глубинах восточных морей; тучные стада у спартанского Галеза [Тарент], прозрачный хрусталь, дубовое дерево из Массилии и слоновая кость из Индии. На тебе одном лежит управление всем, что сметают в наши сундуки Борей, грозный Евр и Австр, нагоняющий тучи. Легче пересчитать листья в лесу и капли зимних ливней, чем нести твою работу. Ты быстро подсчитываешь, какие суммы требуются для римских войск, стоящих под разным небом; какие нужны для наших триб и храмов, для углубления рек, для плотин, ограждающих от наводнений; для дорог, протянувшихся длинной цепью. Ты думаешь о том, сколько золота должно сверкать в обширных подвалах нашего повелителя; сколько кусков руды должно быть переплавлено на статуи богов и сколько металла громко зазвенит, приняв чеканку италийской монеты. Тебе редко удается отдохнуть; твое сердце закрыто для удовольствий; твоя пища скудна, и никогда глоток вина не ослабляет твоего усердия».
  Должность a libellis не имела такого государственного значения и такого размаха. Libellus – это прошение, которое автор вручает лично адресату или его представителю. Прошение содержит обычно просьбу к императору о признании таких-то и таких-то прав, о предоставлении должности или жалобу на действия его чиновников (так, колоны Буранитанского имения жаловались Коммоду на притеснения арендатора, стакнувшегося с прокуратором). A libellis, получив такое прошение, составлял на основании его краткую докладную записку, в которой излагалась суть дела, и шел с докладом к императору, сообщая устно или в докладе о предшествующих случаях и других обстоятельствах, которые могли пролить свет и на данный случай и облегчить решение. Император диктовал свою резолюцию, которая писалась тут же на прошении (subscriptio), к резолюции прикладывалась императорская печать, и прошение уже с ответом императора вручалось подателю.
  Сенека, который иногда не гнушался лести, так утешал Клавдиева отпущенника Полибия, который занимал пост a libellis, в смерти его брата: «Тебе приходится выслушивать столько тысяч людей и разрешать столько просьб. Тебе приходится разбираться в стольких задачах, стекающихся к тебе со всех четырех сторон света, чтобы в должном порядке представить их на рассмотрение нашего верховного правителя. Да, повторяю, ты не должен плакать. Иметь возможность сочувствовать горю стольких людей, иметь возможность осушить слезы тех, кто находится в опасности и ищет милости у нашего милостивого государя, – при этой мысли ты должен осушить собственные слезы» (Consol. ad Polyb. 6. 5).
  Чрезвычайно важным был пост государственного секретаря – ab epistulis. К нему стекались доклады и запросы изо всех императорских провинций и императорских имений; он ведал отправкой императорских распоряжений по всему римскому миру и докладывал императору, кого можно продвинуть на гражданской службе или в военном ведомстве.
  Должность a cognitionibus уполномачивала ее обладателя производить дознание по всякому судебному делу, которое предлагалось на рассмотрение императора, и, конечно, секретарь высказывал по этому делу свое мнение, которое могло повлиять и на решение императора, а то и просто определить его.
  Можно представить себе, какую силу и влияние могли иметь люди, занимавшие эти посты, и как они могли злоупотреблять этой силой и этим влиянием, если были недобросовестны. «Министр финансов» щедро набивал свои сундуки доходами из государственных поступлений; от секретаря – ab epistulis – зависело продвижение по службе; секретарь – a libellis мог сделать так, что просьба будет уважена или отвергнута, a cognitionibus – повернуть дело так, что оно будет выиграно или проиграно. Возможности торговать своим влиянием были неисчислимы, а поскольку каждого секретаря окружал целый штат второстепенных служащих, через который надо было пробиться, чтобы получить аудиенцию у главного начальства, то императорские канцелярии превращались в конце концов в штабы волокиты и взяточничества. Немудрено, что римское общество так возмущалось бессовестностью вольноотпущенников, хозяйничавших при дворе. При императорах вроде Веспасиана, которые держали своих служащих под строгим контролем, этому хозяйничанью не было места, но при Калигуле, Клавдии, Нероне и Домициане отпущенники чувствовали себя господами положения. Возвышение Каллиста началось при Калигуле; «внушая страх всем и обладая большим богатством, он пользовался властью абсолютной», – писал Флавий Иосиф (ant. lud. XIX. 1. 10); Сенека видел, как его прежний господин стоял у порога своего бывшего раба и не был к нему допущен (epist. 47. 9). Любимцами Клавдия были Паллант и Нарцисс, нажившие огромное состояние самым бесчестным путем; у Палланта перед смертью Клавдия было 300 млн сестерций, у Нарцисса – 400 млн. «Они столько нахватали и награбили, – пишет Светоний, – что когда Клавдий однажды пожаловался на бедность фиска, то остроумно было сказано: денег будет с избытком, пусть он возьмет только в компанию двух отпущенников с их имуществом» (Claud. 28). К обоим присоединился еще Каллист, и «этот гнусный триумвират торговал должностями» и продавал судебные решения (Claud. 29). Когда Светоний Павлин, легат Британии, не поладил с ее прокуратором, Нерон послал своего отпущенника Поликлита улаживать этот спор. Отправившись в свое артистическое турне по Греции, он оставил управление Римом в руках Гелия, отпущенника, который двенадцать лет назад был отправлен им убить Силана. Теперь он был хозяином столицы неограниченным, с правом жизни и смерти; «таким-то образом римская империя рабски подчинялась двум самодержцам, Нерону и Гелию. Не могу сказать, который был хуже» (Dio Cass. LXIII. 12). Вместе со своим помощником Поликлитом он устроил в Риме оргию убийств и грабежей.
  При трех следующих императорах положение осталось по существу тем же. Вителлий попробовал убрать отпущенников с высших придворных постов, но его отпущенник Азиатик вел себя ничуть не лучше того же Поликлита или Гелия. Гальба казнил Гелия, Поликлита и Патробия, но Галот, один из самых низких креатур Нерона, который, вероятно, отравил Клавдия, не только уцелел, но и получил место прокуратора. Отон казнил Ицела, отпущенника Гальбы, ненавистного всему Риму за его злодеяния, но поручил своему отпущеннику Мосху «заботу о флоте для наблюдения за верностью более достойных» (Tac. hist. I. 8. 7).
  С вступлением на престол Веспасиана господству отпущенников пришел конец (царствование Домициана представляет исключение); ни при нем, ни при Тите не слышно было скандальных историй о вымогательствах и притеснениях, совершаемых отпущенниками; Нерва и Траян безжалостно расправлялись с теми из них, кто был повинен в подкупе и хищениях. Плиний так обращался к Траяну: «Большинство императоров, будучи господами граждан, были рабами своих отпущенников ты обращаешься со своими отпущенниками с полным уважением, но как с отпущенниками, и считаешь, что с них вполне достаточно слыть честными и порядочными людьми» (paneg. 88). Об Адриане и его отношении к отпущенникам мы уже говорили: «Он не желал, чтобы в обществе знали его отпущенников и чтобы они имели на него какое-либо влияние. Он обвинял отпущенников в пороках всех прежних императоров и осудил всех отпущенников, которые хвалились, что они имеют у него значение» (Hist. Aug. Hadr. 21. 2)


[Закрыть].

Не следует, конечно, по таким зловещим фигурам судить обо всех отпущенниках: было немало и таких, которые не употребляли свое богатство и власть во зло. Наиболее справедливым по отношению к этим людям оказался Петроний, он, конечно, досыта нахохотался над Тримальхионом и его женой, но при всем своем невежестве, грубых манерах, безвкусных выдумках Тримальхион остается неплохим человеком и над ним смеешься без желчи и негодования – так, как смеялся сам Петроний. Он оставил бесподобные зарисовки бедных простых отпущенников, собравшихся за столом Тримальхиона, и эти зарисовки сделаны с веселой насмешкой, правда, но и с несомненной долей симпатии.

А эти бедные простые отпущенники и составляли основную массу освобожденного люда. Они работали в своих скромных мастерских, торговали в мелочных лавчонках, перебивались со дня на день, откладывали сегодня сестерций, а завтра, глядишь, и целый динарий, работали не покладая рук, сколачивали себе состояние, то честным путем, а то и не без хитрости и обмана, а сколотив, кидались выкупать отца или мать, сестру или брата, томившихся в рабстве, и мечтали, денно и нощно мечтали о том, как они устроят судьбу своих детей: хорошо выдадут замуж дочь, а главное, поставят на ноги сына, дадут ему образование, выведут в люди, сделают его человеком, римлянином: он-то уж будет приписан к трибе; он-то уж назовет в официальной надписи, или подписываясь, имя родного отца, не патрона. С острой наблюдательностью подлинного мастера Петроний сумел подметить эту мечту и заботу у одного из застольников Тримальхиона, и что еще удивительнее, – он, который был и по своему воспитанию, и по своему культурному уровню, и по своему рангу действительно человеком другого мира, сумел рассказать о ней так, что и сейчас, через две тысячи лет, с полным сочувствием слушаешь этого отца, который покупает книжки для сына: «пусть понюхает законов» и уговаривает его учиться – «посмотри-ка, чем был бы человек без учения!»

Рабы-ремесленники и торговцы о своей деятельности в надписях не сообщали; отпущенники делали это охотно. Раб, занимавшийся каким-либо ремеслом, не бросал привычного дела и по выходе на свободу: надписи, оставленные отпущенниками, свидетельствуют о деятельности рабов в той же мере, как и о деятельности отпущенников. Торговля и ремесло и в Риме, и в Италии находятся в их руках.

Просмотрев тома латинских надписей, выносишь убеждение, что не будь этих сметливых голов и умелых трудолюбивых рук, «владыкам вселенной, народу, одетому в тоги», нечего было бы есть и не во что одеться. Они торгуют хлебом и мясом, овощами и фруктами, делают мебель, портняжат и сапожничают, изготовляют ткани и красят их, моют шерстяную одежду. Они работники по металлу, каменотесы, скульпторы и ювелиры, учителя и врачи. Они работоспособны, цепки, умеют выплыть наверх и добиться своего. Агафабул, раб, работавший в крупном кирпичном производстве Домиция Афра, еще в бытность рабом, имел двух собственных подручных («викариев»); выйдя на волю, он купил еще двоих. Один из этих рабов, Трофим, стал его отпущенником и зарабатывал столько, что обзавелся пятью рабами. Дефф подсчитал, что в Риме в эпоху ранней империи из 486 ремесленников, торговцев и людей свободных профессий, только 47 человек были уроженцами Италии или Рима, причем неизвестно, может быть, и они были в каком-то колене потомками отпущенников. В таком промышленном городе, как Помпеи, изготовление гарума, шерстяное и красильное производства находились в ведении отпущенников. Самым крупным денежным воротилой был здесь отпущенник Цецилий Юкунд, судя по его физиономии, уроженец Востока, скорее всего, еврей. В крохотных Улубрах из десяти мельников (мельницы в древней Италии всегда были объединены с пекарней) девять человек были отпущенниками. В этом же городке торговый цех состоял из 17 человек, из них только один был свободнорожденным.

Судьба этого трудового люда бывала различна: многие оставались бедняками, снимали в какой-нибудь инсуле скромную таберну, устраивали здесь свою мастерскую, которая одновременно была и лавкой, и перебиваясь со дня на день, в конце концов сколачивали себе состояние, позволявшее жить скромно, но безбедно. Некоторые выбивались из бедности, заводили свои предприятия, в которых работали их собственные рабы и отпущенники, и становились крупными, заметными фигурами в италийских провинциальных городах. И здесь можно наблюдать явление, на котором стоит остановиться.

Латинская литература знакомит нас главным образом с Римом: о нем пишут и восхищаются им поэты августовского времени, его нравы клеймят Ювенал и Марциал; скорбными осуждениями Рима пестрят страницы Сенеки и Плиния Старшего. Зачитываясь ими, мы часто забываем, что Рим – только один уголок римского мира, что Италия и Рим не одно и то же. В италийских городах и в Риме носили, правда, одинаковую одежду, ели одинаковую пищу и одинаково проводили день, но чувствовать и думать начинали по-иному. Жизнь в этих городах была проще и строже. Не было двора с его тлетворной атмосферой, не было наглых преторианцев, пресмыкающихся сенаторов, толпы светских бездельников и праздной, живущей подачками толпы. Игры устраивались здесь значительно реже, раздачи хлеба и съестных припасов были редки и случайны (городские магистраты обычно ознаменовывали этой щедростью свое вступление в должность) – на них нечего было рассчитывать. Надо было работать. В окрестностях, в своих огородиках и садиках, трудились не покладая рук крестьяне; город оживляла ремесленная и торговая деятельность. Эти города, ничем особенно не примечательные, и население их, серьезное, работящее и трудолюбивое, еще ждет внимательного любящего исследователя. И не только исследователя их материальной культуры.

Столица обычно снабжает провинцию идеями, в древней Италии случилось наоборот: новое пробивается в провинциальных городах. Медленно, незаметно для самих обитателей этой тихой глуши возникает иной строй мыслей и чувств, по-другому начинают слаживаться отношения между людьми. Не следует, конечно, думать, что здесь провозгласят принцип равенства всех людей, но что отпущенник чувствует себя тут иначе, чем в Риме, это несомненно. В Риме он всегда вне городской и общественной жизни (императорские отпущенники, занимающие официальные должности, не идут в счет и в силу своего исключительного положения, и своего небольшого числа), он думать не смеет о том, чтобы войти в нее, а в италийском городе и думает об этом, и стремится к этому. Он не скупясь тратит свои средства на благоустройство города, куда занесла его судьба: ремонтирует бани, поправляет обветшавший храм, замащивает улицы. Расчет у него, конечно, корыстный: ему хочется выдвинуться, создать себе имя, настоять на том, чтобы забыли, как он «в рабском виде» бегал по этим улицам. Расчет удается: город благодарно откликается на его щедрость: позволяет ему отвести в свой дом воду от общественного водопровода, удостаивает почетного места на зрелищах, открывает его сыну дорогу в городскую думу. Город, куда несколько лет назад привели его в цепях, становится для него родиной, дорогим местом, и он любовно и внимательно спешит облегчить его нужды, украсить его, помочь его жителям. Он и старожилы объединяются в этой любви, в гордости своим городом. Он становится своим, и сам перестает чувствовать себя чужаком. Падают стены того страшного пустынного мира, в котором одиноко живет раб, – отныне он член общества. В маленьком италийском городке совершалось постепенное отмирание «рабской души» у одних, а у других начинали пробиваться ростки нового отношения ко вчерашнему рабу: его начинали признавать своим и равным.

Это еще не все: отпущенник – врач, учитель, хозяин мастерской, работа которой ему до тонкости известна, – свои средства приобрел работой и потрудиться для города смог благодаря этой работе. Это видит весь город, и постепенно начинает меняться отношение к труду, исчезает пренебрежение к нему, столь характерное для Рима и его населения. Незаметно рождается новое мировоззрение, возникают новые чувства и мысли, по-иному воспринимается жизнь. Всмотреться в это новое, объяснить его появление – это очередная задача нашей науки, и не Рим, а города Италии должны сейчас в первую очередь привлечь внимание исследователя.

ЛИТЕРАТУРА. ОБЩИЕ РАБОТЫ

Список этот очень далек от полноты. Я называю только наиболее важное.

Becker W. A. Gallus. Bearb. von H. Göll. Berlin, 1882.

Blümner H. Die Römischen Privataltertumer. München, 1911.

Carpopino J. La vie quotidienne à Rome. Paris, 1938.

Frielaender L. Darstellungen aus der Sittengeschiche Roms. 10te Aufl., Leipzig, 1921.

Marquardt J. Privatleben d. Römer. 2–te Aufl., Leipzig, 1886.

СПРАВОЧНИКИ

Daremberg – Saglio – Potier. Dictionnaire des antiquités grecques et romaines. Paris, 1878—1916.

Pauly – Wissowa – Kroll. Real-Encyclopädie d. class. Altertums-Wissenschaft. Stuttgart, 1894—1960.

Adcock F. E. Women in Roman life and letteres. Greece and Rome, 1945. 1 XIV.

Aimard J. Essai sur les chasses romaines. Paris, 1951.

André J. L'alimentation et la cuisine à Rome. Paris, 1961.

Barrow R. H. Slavery in the Roman empire. London, 1928.

Billard R. Les Géorgiques de Vergile. Paris, 1928.

Bloch R. Rom et son destin. Paris, 1960.

Blümner H. Das Kunstgewerbe im Altertum. Leipzig – Praha, 1885.

Boëthius A. The Neroniana «Nova urbs». Corolla archeologica, Lund, 1932.

Boëthius A. Das Stadtbild im spätrepublikanischen Rom. Opuscula archeologica. Lund, 1935. Bd. I.

Boëthius A. Vitruvius and the Roman architecture of his age. Δραγμα Martino Nilsson. Lund, 1939.

Boëthius A. Roman architecture. Göteborgs Högskolas Arsskrift, 1941. V. 47.

Boëthius A. Roman and Greek town architecture. Göteborgs Högskolas Arsskrift, 1948. V. 54.

Boëthius A. Three roman contributions to world architecture Festkrift J. Arvid Hedvall. Göteborg, 1948.

Boëthius A. Town architecture in Ostia, 1951.

Boëthius A. The golden house of Nero. Ann Arbor, 1960.

Bornecque H. Les déclamations et les déclamateurs. Lille, 1902.

Calza G. – G. Becatti. Ostia. Roma, 1954.

Duff A. Freedmen in the early empire. Oxford, 1928.

Durry M. Éloge funèbre d'une matrone romaine. Paris, 1950.

Finley M. Slavery in classical antiquity. Cambridge, 1960.

Frank T. Race mixture in the Roman empire. Amer. Hist. Review, 1916. V. 21.

Grimai P. La civilisation Romaine. Paris, 1962.

Gwynn A. Roman education from Cicero to Quintilian. Oxford, 1926.

Heuzey L. Histoire du costume antique. Paris, 1922.

Homo L. Rome Imperiale et l'urbanisme dans l'antiquité. Paris, 1951.

Jasny N. The wheats of classical antiquity. Baltimore, 1944.

Jullien E. Les professeurs de littérature dans l'ancien Rome. Paris, 1885.

Karhstedt U. Kulturgeschichte des römischen Kaiserzeit. Bern, 1958.

Lamer H. Rom. Kultur im Bilde. Leipzig, 1910.

Lefébure Ch. Le mariage et le divorce à travers l'histoire romaine. Nouvelle Revue historique du Droit français et étranger. V. XLII.

Maiuri A. Pompei. Napoli, 1961.

Marrou H. Μουσιχὸζ ᾀνήρ Grenoble, 1937.

Marrou H. Histoire de l'éducation dans l'antiquité. Paris, 1948.

Mau A. Pompei. Leipzig, 1908.

Meiggs R. Roman Ostia. Oxford, 1960.

Moritz L. A. Grain-Mills and flour in classical antiquity. Oxford, 1958.

Parks R The roman rhetorical schools. Baltimore, 1945.

Piganiol A. Recherches sur les jeux romains. Strasbourg, 1923.

Platner S. – Th. Ashby. A topographical dictionary of ancient Rome. Oxford-London, 1929.

Povils Zicans. Ober die Haustypen der Forma Urbis. Opuscula archeologica. Bd II, Lund. 1941.

Richter G. Ancient furniture. Oxford, 1926.

Schubart W. Das Buch bei den Griechen und Römern. Leipzig, 1960.

Wallon H. Histoire de l'esclavage dans l'antiquité. Paris, 1879.

Westermann W. The slave systems of Greek and Roman antiquity. Philadelphia, 1955.

Wotschitzky A. Hochäuser im antiken Rom. Insbrucker Beitr. z. Kulturwissensch., 1955. Bd. 3. H. 2 (12).

Wotschitzky A. Insula. Serta Philologica Aenipontana, Innsbruck, 1962.

КРАТКИЙ СЛОВАРЬ ЛАТИНСКИХ. АВТОРОВ И ИСТОЧНИКОВ

Август (23. 09. 63 до н.э. – 19. 08. 14 н.э.) С 27 г. – император Цезарь Август, внучатый племянник Гая Юлия Цезаря. Время его правления по праву связывают с расцветом римской державы. Активная и хорошо продуманная внешняя и внутренняя политика позволила ему сосредоточить в своих руках всю полноту власти и в то же время сохранить административные республиканские учреждения, создав тем самым новую форму правления – принципат (первый среди равных). Отражением этого процесса служит расцвет науки и культуры. Гораций, Проперций, Вергилий. Ливий – имена тех, кто запечатлел в своих трудах Империю Августа и способствовал распространению римской культуры и цивилизации После его смерти остался очерк Римской империи и перечень деяний императора («Res Gestae Divi Augusti»).

Августин, Аврелий Августин (354—430 гг.) – христ. писатель Сын язычника и христианки, он начал свои духовные искания последователем манихейства, познакомился с мировоззрением скептиков и неоплатоников, в 387 г. принял христианство, а в 395 г. стал епископом в Гиппоне, расположенном неподалеку от Карфагена. Автор многочисленных богословских трудов, наиболее известными из которых являются «Исповедь» – автобиография Августина, и «О граде Божием» («De civitate Dei») – описание событий, связанных с завоеванием Рима Аларихом (410 г.) Самые выдающиеся из его достижений – это создание универсальной духовной системы, вобравшей в себя опыт античности и христианстсва и разработка новой христианской концепции исторического развития. Значение личности Августина и написанных им теологических трудов особенно сильное во времена средневековья и Возрождения, не ослабевает и по сей день.

«Анкирский памятник» («Monumentum Ancaranum») – документ, в котором дано описание основных событий эпохи императора Августа.

Апиций – известный римский чревоугодник времен императора Тиберия (1 пол. 1 в. н.э.). Под именем Целия Апиция сохранилась известная римская поваренная книга «De re coquinaria», написанная ок. 3-4 вв. н.э. со ссылками на ставшее к тому времени нарицательным имя Апиция. Кроме того, различные изысканные кушания времени античности назывались «апицианскими».

Аппиан (ок. 100 – ок. 170 гг. н.э.) – греческий историк, занимавший пост высокопоставленного чиновника в Александрии, позднее – представитель всаднического сословия и императорский прокурор. Автор «Истории Рима», дающей описание гражданских войн Рима.

Апулей (ок. 124 г. н.э.) – римский писатель, адвокат, философ школы Платона и софист из Мадавры (Африка). В «Апологии» дал описание суеверий, бытовавших в его время. «Метаморфозы» или «Золотой осел» рисуют красочные картины греческого быта, дают представление о культе Исиды и содержат единственную в своем роде античную сказку «Амур и Психея».

Аристотель (384—322 гг. до н.э.) – древнегреческий философ и энциклопедист, ученик Платона, основатель школы «Перипатетиков», родился в семье врачей при дворе македонских правителей. Постановка различных философских проблем и разработанная им терминология научного диспута актуальны и по сей день. Он является автором многочисленных трудов, главные из которых посвящены логике и теории познания («Органон»), этике, поэтике, физике (носят те же названия). Начиная со схоластики, западная (в том числе и современная) философия находится под влиянием идей Аристотеля, а благодаря переводам его на арабский (Авиценна и Аверроэс) и средневековая восточная философия подпадает под это могучее влияние.

Асконий Педиан (9 г. до н.э. – 76 г. н.э.) – римский филолог из Падуи. Наиболее известны его исторические комментарии к речам Цицерона. Они основаны на достоверных материалах и являются ценным документальным источником по истории республиканского Рима 1 пол. I в. до н.э.

Боэций (ок. 480 – 524 гг.) – римский философ-неоплатоник и политический деятель. Представитель аристократического рода Анициев. Чиновник при дворе остготского короля Теодориха в Равенне. Казнен по обвинению в измене. Автор многочисленных сочинений, в том числе латинских переводов и комментариев к Аристотелю и Порфирию, трактатов о логике, арифметике, музыке, вопросах богословия. Самое известное из них – «Утешение философией» («Consolatio philosophiae»). Своими трудами оказал большое влияние на развитие схоластики.

Валерий Максим (1 пол. I в. н.э.) – римский писатель, принадлежавший к бедному сословию. Выдвижением своим был обязан богатому покровителю. Наиболее известное его сочинение – «Достопримечательные деяния и высказывания» («Factorum et dictorum memorabilia») – посвящено императору Тиберию. Достоверное с исторической точки зрения и написанное вычурным слогом, оно основной акцент ставит на морально-философских вопросах, таких как религия, мужество, счастье, дружба и т. п. Главы имеют те же названия.

Варрон, Марк Теренций Варрон (116 – 27 гг. до н.э.) – крупнейший и наиболее плодовитый римский ученый-энциклопедист. Выходец из сословия всадников, он занимал многочисленные военные и административные посты. Основное произведение «Человеческие и божественные древности» («Antiquitates rerum humanarum et divinarum»), повествующее об истории, культуре, обычаях римского народа ныне утрачено. Общее количество сочинений в области юриспруденции, грамматики, истории, искусства достигает 600. Наиболее известные из них – «Образы», дающие литературное описание 700 знаменитых греков и римлян, и труд «О сельском хозяйстве», в котором содержатся практические советы по ведению сельского хозяйства. Уже при жизни Варрон пользовался непререкаемым авторитетом, а в последующее время научные знания эпохи античности весьма редко выходили за достигнутые им пределы.

Веллей Патеркул (род. ок. 20 г. до н.э.) – римский историк. Происходил из всаднической семьи, жившей в Капуе. Позднее был принят в сенаторское сословие. Его перу принадлежит очерк римской истории, начинающийся с разрушения Трои. Основное внимание уделено времени правления Тиберия, деятельность которого оценена им весьма высоко.

Вергилий, Публий Вергилий Марон (70-19 гг. до н.э.) – крупнейший римский поэт эпического жанра. Происходил из состоятельной семьи. Литературная слава приходит к Вергилию после написания «Буколик» или «Эклог» – 10 пастушеских стихотворений. Их появление дает начало новому (буколическому) жанру в римской поэзии. Этот жанр приобретет особую популярность в эпоху Возрождения и Нового времени, превратившись в пастораль. Наиболее совершенным произведением поэта считают «Георгики» («О сельском хозяйстве»). Их основная идея в том, чтобы показать римскому обществу через руководство по сельскому хозяйству, идеал простой и здоровой жизни, далекой от суетливой жизни горожанина и особенно жителя столицы. Следующее произведение «Энеида», сознательно ориентированное на Гомера (формой изложения) и Августа (выбором темы), становится вскоре после его появления римским национальным эпосом. Еще при жизни Вергилия величают как классика, а влияние, которое оказало его творчество на последующие времена, трудно переоценить.

Геллий, Авл Геллий (род. ок. 130 г. н.э.) – римский писатель, составивший после поездки в Афины свой основной труд «Аттические ночи». Это материалы из различных областей науки: истории, литературы, философии, мифологии и др. Большая ценность его сочинения состоит в многочисленных приведенных дословно отрывках древних авторов, не дошедших до нас.

Гораций, Квинт Гораций Флакк (65-8 гг. до н.э.) – римский поэт. Сын вольноотпущенника (сборщика налогов). Состоял на военных и гражданских должностях. Автор сатир – «Беседы» («Sermones»), «Посланий» («Epistulae»), «Песен» («Carmina»). В послании – «Искусство поэзии» («Ars poetica») – рассматривалась сущность поэтического искусства. Богатство языка и искусство слова послужили тому, что вскоре по его произведениям стали обучать детей, благодаря чему часть из них сохранилась. В Европе его стихотворения послужили образцом лирической поэзии.

Диодор Сицилийский (ок. 90-21 гг. до н.э.) – греческий историк. Автор знаменитого труда по всемирной истории («Историческая библиотека»). В них история стран Средиземноморья (Греции, Рима) с древнейших времен до середины I в. до н.э. была дана в синхронном сопоставлении с историей Египта, Индии и Ассирии. Чрезвычайно живое изложение, обильно снабженное историческими анекдотами, не всегда, правда, достоверное, стало весьма популярным еще при жизни писателя.

Дион Кассий (ок. 160—235 гг.) – греческий историк и римский сенатор из Никеи и Вифинии. При Северах – наместник нескольких провинций. На греческом языке написал Историю Рима от основания до своего консульства (229 г.). Служит важным источником для конца республиканского и начала императорского периодов в римской истории.

Дионисий Галикарнасский – греческий ритор и писатель. Переселился в Рим и был принят в аристократических кругах. Автор «Римских древностей», где рассматривал римскую историю с древнейших времен до 1-й Пунической войны (264—241 гг. до н.э.).

Зонара, Иоанн Зонара (1 пол. XII в.) – византийский чиновник. В своей «Всемирной истории» (события до 1118 г.), являющейся важным историческим источником, использовал многочисленные, ныне утраченные сочинения ранних византийских авторов. Сочинение Диона Кассия послужило, например, основой для изложения исторических событий римской истории приблизительно до середины III в.

Иероним (347—420 гг.) – христианский писатель и переводчик. Происходил из богатой христианской семьи, учился в Риме. Несколько лет жил отшельником в Антиохии и после этого, приняв сан священника, стал советником папы Домасия. По его поручению перевел Библию на латинский язык («Vulgata») Написал первую христианскую историю литературы. Привлекая многочисленные труды ранних христианских авторов, римских философов и писателей, он стал одним из посредников между античной культурой и средневековьем.

Иосиф Флавий (37 – ок. 100 гг. н.э.) – писатель-историк. Родился в Иерусалиме. Выходец из иудейского священнического рода. Полководец в Иудейской войне, он был захвачен в плен и впоследствии освобожден Веспасианом (от него взял родовое имя). Участвовал в походе римлян против Иудеи. Основные сочинения, написанные на греческом языке назывались «Иудейские войны» (7 книг) и «Иудейские древности» (20 книг), Описывая события от сотворения мира до Нерона, он показывает историческое значение своего и других народов в сложении современных ему государств и цивилизаций.

Исидор Севильский (ок. 570 – 636 гг.) – ученый латинский писатель из состоятельной семьи. В 600—601 – архиепископ Севильи. Большое значение имеют его труды, посвященные истории германских народов (вестготов) и истории вандалов («Хроника») «Этимологии» или («Origines» – «Начала») на основе объяснения значения слов представляют собой энциклопедию знаний того времени. Будучи компилятором, он как и Иероним, стал одним из посредником между античным миром и миром средневековья, сохранив бесценные сведения о трудах многих древних авторов (историков, писателей, риторов), не дошедших до нашего времени.

Кальпурний, Тит Кальпурний Сикул (I в. н.э.) – римский поэт. Под влиянием Виргилия им были написаны «Идиллии», из которых сохранилось семь и несколько эклог под общим названием Carmina Einsiedlensia.