Текст книги "Тайны старого Петербурга"

Мария Жукова-Гладкова
Тайны старого Петербурга

Автор предупреждает, что все герои этого произведения являются вымышленными и сходство с реальными лицами и событиями может оказаться лишь случайным.

Глава 1

Санкт-Петербург

26 июня 200… года, пятница

Мы с моим одиннадцатилетним сыном Сережкой поздно улеглись в тот теплый июньский вечер. Ко мне приходили подруги: отмечали начало их отпуска. Подруги – Светка с Наташкой – учительницы. Я тоже в их школе немного подрабатываю, правда, рассматриваю свои часы там как возможность найти учеников лично для себя: активно занимаюсь репетиторством.

Мы трудимся в так называемой «элитной» школе, прости господи, чтобы не выразиться непечатно. Одна параллель у нас «элитная», или «ципушники», как мы их называем, – классы целевой интенсивной подготовки учащихся (ЦИПУ), а вторая – нормальные дети. Учителям доплачивают за обучение «элитных» деток (за вредность, как я предполагаю) из тех денег, что папочки и мамочки вносят за эту самую целевую интенсивную подготовку.

Я работаю только с классами «ципушников», а по вечерам, если удается, подтягиваю индивидуально кого-то из этих же «элитных» деток, а бывает, даже и их родителей, – если мамочкам, например, ударяет в голову съездить в Париж на показ мод. Меня несколько раз даже прихватывали с собой переводчиком. Я что – я с радостью.

К сожалению, переводческой работы с французским в моем родном городе на Неве не так много. Ну зачем я не учила английский?! Французский-то, оказывается, почти не нужен. Нет, деловые французы у нас все-таки иногда появляются, правда, почему-то в основном строители. Вон, например, на Невском из известного в прошлом ателье-магазина под народным названием «Смерть мужьям» (из-за цен) банк сделали. Я там, кстати, несколько раз подхалтуривала с приезжающими на короткий срок специалистами. Можно было бы пойти на постоянную работу (в тот же банк звали), но я не могу. С девяти до шести – какой кошмар! Нет, это не для меня. Я должна носиться по городу как ошпаренная (пусть и двенадцать часов, но только не на одном месте!) – вот тогда я довольна. Натура у меня такая. Деятельная, активная и авантюрная. Школа, репетиторство, переводы и, конечно, экскурсии.

Летом к нам приезжает немало туристов из зарубежных стран, которых я и развлекаю по мере возможности. Развлекаю – это вожу по городу и пригородам. Зимой тоже ездят, но мало. С английским – опять же – работы было бы гораздо больше, но приходится довольствоваться тем, что есть. Если взять все страны, в которых распространен французский, то работы хватило бы на всех жительниц (и жителей) Петербурга, знающих этот язык, но что-то я на своем веку не припомню ни одного туриста из солнечной Африки. Не хотят, наверное, ехать в наш дождливый холодный город. Или не до того им, борются там у себя на континенте за демократические свободы. Или проблемы перед ними стоят те же, что и перед основной массой населения нашей страны, – нет денег на разъезды по городам и весям, прокормиться бы.

Мне лично денег никогда не хватает. А в принципе, их когда-нибудь бывает в достатке? Никогда – сколько бы человек ни получал. Как я уже сказала, я халтурю где только можно, но все равно… Ношусь-то ведь как пчелой ужаленная не только потому, что мне на месте не сидится. Дитятко кормить надо, самой одеваться, да и Сережка растет не по дням, а по часам, «горит» на нем все, и побаловать хочется единственное чадо. Хоть бы клад найти где, что ли? Чтоб хватило денег на всю оставшуюся жизнь. Работала бы тогда только из чисто спортивного интереса. В удовольствие. Нет, дома я все равно бы не осела – свихнулась бы от безделья. Мне крутиться-вертеться нужно.

И даже когда спортом занималась, я специально выбрала летнее многоборье ГТО – чтобы несколько разных видов было. Тут тебе и бег, и метание, и стрельба, и плавание. Люблю я разнообразие. В последние годы, конечно, стало не до активных занятий спортом, но все равно в бассейн хожу, в тир забегаю, и гантельки у меня дома на видном месте лежат. Я периодически живот и спину подкачиваю – чтобы пузо не висело и на спинке мышцы слегка поигрывали.

В общем, так и живу. Кручусь как белка в колесе. Но скучать некогда, а это главное.

Итак, сидели мы вечерочком в пятницу с двумя моими подругами-учительшами, на жизнь друг другу плакались. Хочется, знаете ли, иногда себя пожалеть. А девичники с бутылочкой как раз к этому располагают. Подружки в отпуске отдыхать не собираются, и Светка, и Наташка намерены деньги зарабатывать. Ну, может, мы все выберемся к Наташке на дачу на недельку. Или деньков на пять. Но это как получится. Вот ведь жизнь пошла… Но детей кормить надо, самим есть-пить-одеваться…

Сережка с нами какое-то время посидел, потом телевизор смотрел в наушниках. Мне его отправлять на лето некуда, да он и сам не особо рвется. Пляж у нас рядом – живем у Петропавловки, друзья его тоже в основной своей массе в городе тусуются, да и понимает ребенок, что мне помогать надо. Я в одиннадцать лет, пожалуй, такой еще не была. А Сережка твердо намерен помочь мне с ремонтом. Мы уже года два собираемся его сделать. Но в это лето я твердо решила довести задуманное до победного конца.

У Наташки семилетняя дочь на той самой даче с ее матерью. А еще у Наташки есть любовник – милиционер. Мало того, что из органов, так еще и женат. Я его ни разу не видела, но наслышана… А расстаться – никак, любит его Наташка, говорит: хоть какой-то, а мужик. На безрыбье и женатый мент сойдет, который ко всему в придачу еще обладает полным отсутствием характера, как утверждает Наташка. Я, правда, так не думаю – в смысле что сойдет. По-моему, лучше никого, чем такой, но это личное Наташкино дело.

Светка зимой с родителями, летом они в деревню уезжают, а Светка в загул пускается – душу отводит и плоть удовлетворяет. В общем, у подруг моих летом – настоящие каникулы. Для устройства личной жизни, которую все время не получается устроить по-нормальному. А у меня Сережка. Но, один раз сходив замуж, «устраивать личную жизнь» мне как-то расхотелось. Правда, в головах моих пожилых соседей засела идея фикс: снова меня туда выдать. Не получится! Нажилась я.

Хотя у подруг сейчас квартиры и свободны, собрались мы на этот раз у меня. Одного Сережку дома оставлять не хотелось, тащить с собой к Светке или Наташке – тоже не лучший вариант. Да он нам и не мешает никогда.

Сверху шумы доносились. Подруги, приняв на грудь, предлагали объединиться с соседями сверху: разбавить нашу женскую компанию мужским полом. Я была категорически против, в очередной раз напомнила Светке с Наташкой, кто там обитает. Надо мной – мастерская троих художников, двое из которых туда переселились на постоянное место жительства. Жены повыгоняли, как сообщили мне соседки-бабульки. Один пока еще в семье остается, но, как я предполагаю, частенько к друзьям наведывается. И другие приятели заходят. Не знаю уж, что там они творят – если вообще творят что-то на холстах, желания проверять не было. Хотя несколько раз меня приглашали зайти взглянуть, я вежливо отказывалась.

Подруги ушли в начале второго. Живем мы на одном берегу Невы, так что разводка мостов нам, как говорится, до лампочки. Сережка помог мне убраться на скорую руку, и мы с сыном легли спать.

Я заснула, едва донесла голову до подушки.

* * *

– Мама! Мама! Да просыпайся же ты наконец! Мама!

Сережка изо всех сил тряс меня за плечо. Отчаяние и слезы в голосе сына заставили меня продрать глаза, хотя стоило мне это немалых усилий. Казалось, что я только что заснула.

– Мама! Пожар! Вставай! Быстро!

И тут мне в ноздри ударил запах дыма. Оба окна в нашей комнате были приоткрыты – а за ними… Белая питерская ночь окрасилась в какой-то серовато-бурый цвет и пахла непонятными химикатами. Горело что-то… Что же это может быть?! Где-то рядом в панике кричали люди. Из-под моего дивана раздался истошный вопль нашего кота Мурзика.

Я отбросила в сторону легкое одеяльце, вскочила. Отвратительный запах бил в ноздри, глаза тут же начали слезиться. Это на улице? Господи, вонь-то какая! Дым уже валил в окна. Сережка, не дожидаясь от меня указаний, бросился их закрывать. Барабанили во входную дверь. Ее открыли. Наверное, одна из соседок. Да, так и есть. Голоса в коридоре. Охают, ахают, поминают Господа всуе.

Дверь в нашу комнату распахнулась. На пороге стоял сосед с четвертого этажа – в старых тренировочных штанах, наброшенной на плечи олимпийке и домашних тапочках. В руке сжимал вместительный портфель.

– Марина, быстро! Деньги, документы. Все собирай. Серега, помогай! Слава богу, проснулись. Скорее! А то задохнемся к чертовой матери!

Убедившись, что мы встали, сосед повернулся и собрался уходить. Наверное, будить других жильцов. Или уже вниз, на улицу. Я прокричала ему в спину мучивший меня вопрос: а что хоть горит-то?

Горела расположенная прямо над нами мастерская художников.

Мы живем на пятом, предпоследнем этаже старого дома, построенного еще в прошлом веке. Или на последнем жилом. Над нами – только мансарда. Ее то ли арендуют, то ли купили художники. А вчера там хорошо гудели. Звуки-то до нас с подругами доносились, хоть слышимость у нас не такая, как в новых домах. Помню. Это помню. Мы тоже гудели. И зачем я вчера столько выпила? Уподобляюсь соседу дяде Ване, известному в наших окрестностях. А художники, наверное, заснули с непотушенной сигаретой. Или забыли выключить какой-то прибор, или… Ладно, сейчас не до разгадывания загадок. Все равно уже забыли, уже горит, надо спасать свою шкуру. Сережку, кота и что удастся из накопленного с таким трудом добра.

Дом наш, конечно, не советские строители воздвигали, не на сэкономленном сырье с досрочным выполнением плана, чтобы уложить пятилетку в три года. Строителям прошлого века я доверяю как-то больше, но вот выдержат ли сейчас перекрытия? Я с опаской посмотрела на потолок. В прошлом веке, конечно, ГОСТы были не те, что сейчас, но тем не менее…

Я как ужаленная носилась по комнате, кидая в спортивную сумку все самое ценное. Жалко было все. Все хотелось взять с собой, а не отдавать на съедение огню, если он до нас все-таки доберется. Пожарных-то хоть кто-то вызвал? Сережка тоже что-то пихал в свой рюкзак. Натянуть джинсы, накинуть курточку. Все, надо уходить. Снова хлопнула входная дверь – это, наверное, вышли бабульки. Опять открывается наша. Это Ольга Николаевна – уточнить, как мы. Старшую сестру выпроводила на лестницу, а сама решила нас с Сережкой подогнать.

– Идем, идем! – крикнула я.

Семидесятитрехлетняя, невысокая и сухонькая Ольга Николаевна кивнула и исчезла. Мне теперь осталось только вытащить испуганного Мурзика из-под дивана.

Кот орал и царапался. Бедное животное забилось в дальний угол и никак не давалось мне в руки. Наконец я вытянула его за переднюю лапу, прижала к себе – и мы с Сережкой были готовы. С момента пробуждения прошло не больше пяти минут.

С улицы донесся вой пожарных сирен. Наконец-то!

Сережка зачем-то ринулся к шкафу.

– Куда ты?! Бежим! – заорала я.

Ребенок решил спасти мою норковую шубку, на которую, как он знал, я два года откладывала деньги и купила только месяц назад.

– Брось! Сережка, задохнемся же!

Но сын уже раскрыл шкаф и почти вытащил шубу. И тут прогремел взрыв.

Я рухнула на пол, закрывая собой Сережку и Мурзика. И сын и кот истошно вопили. Я тоже что-то орала, но отвратительный дым уже просочился в квартиру, несмотря на закрытые окна, и разъедал глаза и слизистую. Не то что кричать, дышать становилось тяжело. Я поняла, что у нас остается все меньше и меньше шансов спастись. Не сгорим, так задохнемся. Медлить больше нельзя.

Шуба лежала на полу, на ней – Сережка и Мурзик, я придавливала их сверху. На меня осыпалось энное количество штукатурки; стоявшие на шкафах, столах и остальной мебели вазочки, портреты и разные мелочи попадали вниз. Нас окружали какие-то обломки и осколки. Но было уже не до них. Радовало одно: потолок над нами не обвалился. По крайней мере пока.

Мы с Сережкой дружно вскочили, подхватили собранные рюкзак и спортивную сумку, я – Мурзика, сын – мою шубу и, не глядя по сторонам, ринулись вон из квартиры.

Лифт у нас и так обычно плохо работает – если вообще работает, на этот же раз я даже не пыталась им воспользоваться: застрянешь еще – и конец. На лестнице попадались перепуганные соседи – кто в чем. На третьем этаже мы с Сережкой догнали двух наших старушек-соседок – Анну Николаевну и Ольгу Николаевну, покинувших квартиру чуть раньше нас с сыном. Младшая сестра Ваучская помогала старшей, восьмидесятипятилетней Анне Николаевне. Голова-то у нее светлая, а вот ноги отказывают, да и женщина она довольно крупная и ширококостная, в отличие от сестры. И еще этот перелом полтора года назад. После него она перестала выходить даже во двор (в основном из-за лифта, на который нельзя положиться). Но сейчас идет! Молодцы бабульки!

Вчетвером мы выбрались на улицу и посмотрели вверх. Из окон мастерской валил черный дым. Мы стояли во дворе-«колодце», именно туда выходят окна нашей квартиры. Оставив Сережку, кота и бабулек с вещами, я выбежала из-под арки на улицу, к парадному подъезду, в котором все квартиры скупили «новые русские». Мастерская располагалась над всем пятым этажом дома. В той ее части, что находилась над этими квартирами, зияла дыра, из которой валил дым. Полыхали языки пламени. Именно там прогремел взрыв. И что такое хранили эти художники?

«А какое это теперь имеет значение?» – тут же подумала я. Хорошо хоть рвануло не над нами. А «новые русские», недавно купившие квартиру на пятом этаже, несомненно, в состоянии сделать ремонт. Последние две недели я слышала, как там ведутся какие-то работы. Наверное, еще не въехали. Ну обойдется им ремонт чуть дороже. Потянут. Но вот что будем делать мы?!

Я вернулась в наш глухой двор.

– Мариночка, – обратилась ко мне Ольга Николаевна, младшая из двух сестер Ваучских, – Вани что-то не видно…

Я застыла на месте. Дядя Ваня, еще один сосед, проживающий в третьей, самой маленькой комнате нашей коммуналки, вчера здорово принял на грудь. Я ему еще закуски подбросила, что обычно делаю, когда готовлю. Потом он вроде бы уходил за очередной бутылкой… Но вот вернулся ли? А если вернулся и лежит сейчас в ступоре? Его же пушечным выстрелом не добудиться после того, как он вечером поддаст.

Я снова посмотрела на наши окна. Кругом уже сновали пожарные. Медлить было нельзя. Я бросилась в парадное.

Пожарные пытались меня остановить, я что-то кричала. Ребята тотчас же поняли, что у нас в квартире остался человек. Меня вытолкали на улицу и крепко держали. Я все равно вырвалась и понеслась вверх по лестнице. Молодой паренек, которому меня поручили, с трудом поспевал за мной. Дядя Ваня был на моей совести. Как я могла о нем забыть? Да, тут каждый спасает свою шкуру, но ведь соседи – почти родня, особенно хорошие соседи. Иван Петрович, миленький, только бы ты остался жив! Только бы ты вчера заснул где-то на лавочке в парке, не добравшись до дому. Только бы встретил кого-то из собутыльников и отправился к ним в гости. Он же мог уже задохнуться. Где-то я не так давно читала, что при пожаре в основном гибнут от дыма, а ожоги получает уже труп. Господи, о чем это я? Ведь всю жизнь буду себя проклинать, если Иван Петрович…

Его выводили из квартиры. Дядя Ваня ничего не понимал, только кашлял и тер кулаками глаза. Как и я. Мы спустились во двор.

– Даже не проснулся, – усмехнулся пожарник.

Я обалдело взглянула на соседа.

– Марина? – выпучил на меня глаза Иван Петрович. – Ты чего… это самое?.. Девка, ты же всегда была такой…

Я проследила за взглядом соседа. Одеваясь впопыхах, я накинула летнюю курточку прямо на лифчик, а потом неосознанно расстегнула. Было жарко.

Мы стояли во дворе перед нашим парадным и хохотали. Двое пожарных, трезвевший на глазах Иван Петрович и я – в уже застегнутой наглухо курточке. Расположившиеся на скамеечке в середине двора пожилые соседки, Сережка в обнимку с завернутым в норковую шубу котом и вылетевшие на улицу обитатели других квартир взирали на нас с удивлением.

Правда, если отстраниться от происходящего, другие жильцы тоже выглядели весьма колоритно, что не преминула заметить высыпавшая на улицу обслуга ночного клуба «Жар-птица», задняя дверь которого выходит в наш «колодец» и используется в основном для выноса помоев. Ну, может, через нее иногда кто-то и «делает ноги», с уверенностью утверждать не могу, но предполагаю. Хорошо хоть, что помойка у нас крытая, установлена по какому-то новомодному проекту хозяином, проживающим, кстати, в нашем же доме, естественно, в парадном подъезде. Наверное, поэтому и разорился на установку этих закрытых бачков, вонь от которых не поднимается во все выходящие в «колодец» окна. Чтобы жильцы его любили и жаловали, но не жаловались в различные инстанции. В общем, он прав. Но в первую очередь он, конечно, заботился о себе: все-таки одно из окон его квартиры (как и всех остальных «новых русских», проживающих в парадном подъезде) тоже выходит во двор, а не на улицу.

Только я вспомнила про Олега Вениаминовича, как сам господин Стрельцов в сопровождении двух дюжих молодцев вышел из своего заведения, воспользовавшись черным ходом. Быстро оглядев собравшихся во дворе, троица торопливо проследовала под арку и скрылась из нашего поля зрения.

– Кто такой? – поинтересовался один из пожарных.

Я пояснила. Пожарный высказался непечатно о власть и богатство имущих, извинился передо мной за нецензурные выражения, а потом спросил, на каком этаже находится квартира господина Стрельцова. Я сообщила, что на третьем.

– А ты сама на каком? – проявлял дальнейший интерес тот же пожарник.

Иван Петрович встрял в разговор, заявив, что я – его любимая соседка, которая, несмотря на угрозу своей жизни, бежала спасать его, старика. Я тут же стала убеждать Ивана Петровича, что никакой он еще не старик. Дядя Ваня смахнул слезу и заявил, что таких соседок, как у него, ни у кого нет. Обнял меня, облобызал, и мы дружно разрыдались.

А вообще соседи у меня отличные. Переехала я сюда после развода со своим и считаю, что мне крупно повезло. В один прекрасный день года полтора назад соседи предложили мне приватизировать квартиру – что мы и сделали. Тогда я еще не знала, почему вдруг и дядя Ваня, и Ольга Николаевна с Анной Николаевной дружно пожелали это сделать… А потом оказалось, что они завещали нам с Сережкой свои доли. Вот тогда я рыдала – от счастья. А они сказали, что у них, кроме нас, соседей, больше никого нет и не хотят они, чтобы комнаты государству достались, пусть лучше у нас с Сережкой квартира будет. Хоть такая. Хоть когда-нибудь.

Пожарники тем временем раздобыли где-то опилки и таскали их на наш пятый этаж. Я спросила зачем.

– Да чтоб у тебя полы не вспучило, – сообщил мне один из парней.

Какие ребята! Такая работа опасная, техника по сравнению с западной – ничто, чуть ли не на голом энтузиазме работают, на смелости и отваге. И сейчас стараются – понимают, что людям после пожара траты предстоят…

Правда, в парадный подъезд они опилки не таскали. Только в нашу квартиру. Личный контакт прежде всего?

Пожар потушили, дым уже почти рассеялся, и большая часть пожарных машин уехала, уступив место следственной бригаде. Какой-то милиционер задавал мне вопросы, я механически отвечала, не понимая, что ему от меня надо. На меня навалилась усталость. Пора было возвращаться в квартиру. Я с ужасом думала о том, что мне предстоит там увидеть…

Милиционер сказал, что зайдет завтра, я кивнула. Тут из парадного появился молодой пожарник, которому не удалось меня удержать, когда я рвалась спасать дядю Ваню, – теперь он сидел рядом с Сережкой и старушками, оказывая им моральную поддержку как единственный мужчина в нашей квартире.

Я вопросительно посмотрела на пожарника. Он сразу же понял, что я хочу узнать.

– У тебя ничего не сгорело, Марина, – сообщил он. – И потолок не над вами рухнул. Залили мы, конечно, все… Но это высохнет. Там разбилось кое-что. Но, в общем, бывает гораздо хуже.

Утешил, называется.

Валера – так звали пожарного – предложил проводить меня до квартиры. Наверное, чтобы я в обморок не грохнулась, а если грохнусь – чтобы было кому подхватывать. Я велела Сережке и соседям пока оставаться во дворе и пошла.

Честно говоря, я ожидала худшего. Ноги утопали в опилках, штукатурка обвалилась во многих местах, обои… Про них промолчу. Мои любимые вазочки… Картина под стеклом, висевшая на стене… Но пожар до нас не дошел.

– Тебе повезло, Марина, – сказал пожарный.

Я стала прикидывать, сколько времени придется потратить на приведение квартиры в божеский вид и во сколько мне это обойдется. Рассчитывать на бабулек и дядю Ваню не приходилось. Позову Наташку со Светкой… И вообще, лучше бы к кому-то из них перебраться на пару-тройку дней…

К нам в квартиру вбежал еще один пожарный, отвел Валеру в сторону и стал ему что-то шептать на ухо. Я же тем временем осматривала нанесенный нам урон – по всем трем комнатам коммуналки. Самый меньший был нанесен дяде Ване, проживавшему в бывшей темной комнате, в которой прорубили окно, да и, откровенно говоря, урон-то там особо наносить было нечему. Мы со старушками Ваучскими пострадали, наверное, в равной степени – лишились своих любимых безделушек. Но в общем и целом остальное поправимо: вещи высушим, обои новые поклеим. Я же как раз собиралась ремонт делать, не так ли? Разорюсь и на обои в комнате старушек. Наверное, или Светка, или Наташка согласятся взять их к себе на какое-то время. Ведь и надо-то максимум на недельку.

Из грустных раздумий меня вывел голос Валеры, интересовавшегося, не знаю ли я, кто купил соседнюю с нами квартиру.

– Какую соседнюю? – не сразу поняла я. На нашей лестнице на этаже только по одной квартире.

– Ну тоже на пятом, только вход с улицы…

Наверное, мне стоит немного углубиться в историю нашей квартиры. Изначально она принадлежала предкам Ольги Николаевны и Анны Николаевны – да, да, вот так складывается жизнь. Старушки Ваучские и родились в ней, Анна Николаевна еще до революции, в тысяча девятьсот тринадцатом, а Ольга Николаевна – в двадцать пятом. Это была огромная восьмикомнатная (если считать темную) квартира, занимавшая весь этаж. После революции семнадцатого года бывшим хозяевам оставили лишь одну комнату, сделав квартиру коммунальной. Собственно, из нее получилось две квартиры – четырехкомнатная с парадного подъезда с прежней кухней и трехкомнатная с кухней, переделанной из комнаты. Большую квартиру купили «новые русские». Их апартаменты начинались на втором этаже, а кончались на пятом. Наша же часть, где окна всех комнат выходят в «колодец», оставалась невостребованной на рынке элитного жилья. Еще с пятого этажа, где размещалась наша коммуналка, все-таки виднелся довольно большой кусок неба, а вот с нижних…

Такая же картина была и в соседних домах, что, кстати, отражалось и на составе учеников в нашей школе. Поскольку она была одна на весь микрорайон, в ней учились и дети «новых русских», и дети жильцов многочисленных коммуналок.

От квартиры в элитной части подъезда, которую не так давно продали, нас отделяли установленная во время капитального ремонта стена, перегородившая «черный коридор»; стена между коридорами («черный» стал нашим, а основной остался в парадной квартире) и стена их кухни и нашего холла перед входной дверью. Новых хозяев я еще не видела, только слышала звуки, свидетельствовавшие о том, что там начали ремонт. Не знаю уж, что там не устроило новых хозяев жилья. Мне доводилось бывать у предыдущих – я занималась французским и с их девочкой, и с бывшим хозяином, и его женой. Меньше года назад они уехали во Францию. По-моему, квартира в прекрасном состоянии. Но каждый выпендривается по-своему.

– Там такое… – закатил глаза последний прибывший пожарник.

Я вопросительно посмотрела на него, ожидая услышать описание барских хором, которые парень из какой-то далекой провинции (на эту работу в Питере в основном идут иногородние – за жилье) мог увидеть лишь со сне.

– Апартаменты «новых русских», – пожала я плечами.

Тут в нашей квартире появился кто-то из следственной бригады и задал мне тот же вопрос, что и пожарные. Внутренний голос подсказал: там что-то не так. Может, кто-то задохнулся угарным газом или едким дымом и им не провести опознание? Следователь тем временем предложил мне пройти вместе с ним в парадный подъезд.

Вновь оказавшись во дворе, я крикнула Сережке и соседям, чтобы не вставали со скамейки, а дожидались меня. Они, правда, не послушались, изъявив желание подняться наверх. Иван Петрович помог бабулькам, подхватил мою спортивную сумку и рюкзак Сережки, а мой сын, накинув на плечи мою норковую шубку, достававшую ему почти до пят, понес назад в дом испуганного кота, прижимавшегося к мальчику всем телом. Сын с Иваном Петровичем угрюмо молчали, бабульки утирали слезы. Я обещала скоро вернуться.

Потолок в соседней с нами квартире обвалился в одной из двух комнат, еще сохранявших убранство, оставленное предыдущими хозяевами. Вместе с потолком вниз, из мастерской, рухнули обгорелые и разорванные останки двух человеческих тел, по которым было невозможно никого опознать. Судмедэксперт уже собирал их в мешок. Третья комната представляла собой склад каких-то строительных материалов и мебели.

– Это из четвертой, – пояснил следователь.

Что он имел в виду, я поняла, переступив порог этой самой четвертой, где были разобраны стоявшая в углу печь и часть одной стены. Из открывшейся в стене полости на нас взирали пустые глазницы черепа. Виднелась также верхняя часть скелета. Чтобы открыть остальное, требовалось разобрать до конца кирпичную кладку.

Я невольно отшатнулась и упала на услужливо подставленные руки пожарных. Как мне потом сообщили, двое молодых парней уже успели грохнуться тут в обморок. Я оказалась немного покрепче, но, откровенно признаюсь, и мне хотелось отключиться.