Текст книги "Сначала повзрослей"

5.

Евгения

– Входи, – Герман Васильевич открывает дверь в квартиру и пропускает меня вперёд.

Знаю, что это не менее рискованно, чем поездка с Русланом на дачу, и мало кто умной меня назовёт – прийти ночевать в дом к незнакомому мужчине. Да и моему предчувствию доверять, как показала практика, не стоит.

Но… Есть ли у меня выбор? Остаться ночевать на остановке, зная, что совсем недалеко меня ищет Руслан и его товарищи-подонки, сидеть в кустах – вариант совсем не лучший.

Вздрагиваю, когда мужчина заходит за мной и захлопывает дверь. Теперь остаётся только лишь надеяться на его порядочность.

Он щёлкает выключателем, включая свет, а я зажмуриваюсь от вспышки прямо над головой. Яркая светодиодная лампочка без люстры заливает всё синеватым слепящим светом.

– Ну чего стоишь? – говорит мне. – Раззувайся и заходи. Так, что ли, и простоишь у порога всю ночь?

Я снимаю кроссовки и куртку, обхватываю себя руками, поёживаясь. Полы холодные, через тонкие капроновые носки это ощущается очень хорошо.

– Тапки там, – кивает на небольшую тумбочку у порога. – Вроде новые были в целлофане. Если не найдёшь, могу дать носки шерстяные.

– Спасибо, – киваю и пытаюсь открыть заевшую дверцу тумбочки, но решаю оставить попытки после пары неудачных.

– Опять застряло? – басит Герман Васильевич. – Сейчас подрехтуем.

Он наклоняется и без видимых усилий открывает дверцу. Пока достаёт упакованные тапки, наблюдаю за ним.

Какой же он… большой. Мне не показалось в темноте на улице. Сейчас, в комнате, он кажется ещё больше. Будто ему не по размеру этот коридор и вообще эта квартира.

И взрослый. Я таких мужчин всегда смущалась и даже побаивалась. Пару раз сын соседей в посёлке, ему около тридцати пяти лет было, говорил мне комплименты и даже приглашал вместе на рыбалку сходить, и меня это всегда дико смущало. Он казался каким-то… старым. Мне были эти заигрывания неприятны.

Герман Васильевич кажется же просто взрослым. Не старым. Скорее зрелым. Возникает какое-то туманное сравнение с крупным зверем, но точно не с медведем. Слишком точные у него движения, будто каждое выверено.

– Ванная там, – показывает пальцем на узкую дверь в конце коридора. – Если хочешь есть – приходи на кухню. Она дальше по коридору. Я купил пирожки.

Он уходит в ту сторону, в которую указал, а я почему-то так и стою. Чувствую себя совсем растерянной. Звук плюющегося водой крана будто приводит в себя.

В ванной вода тоже шипит сперва, да так, что кран вздрагивает. Наверное, в этой квартире давно никого не было, раз трубы завоздушились.

Ванная самая обыкновенная. Серый кафель, клеёнчатая шторка для душа над ванной стянута и заброшена на держатель. Белая раковина, рядом унитаз. Никаких украшений и лишних деталей – всё по минимуму и функционально.

Мою руки и смотрю на себя в зеркало. Лицо бледное, глаза красные, под глазами тёмные круги размазаны. Волосы всклокочены, и мелкие волоски торчат как антенны.

Умываюсь и приглаживаю волосы. Поправляю одежду, приводя себя в порядок. На кого я похожа? Что бы бабушка сказала, увидев меня такой?

Вытерев руки тёмным махровым полотенцем, я выхожу из ванной. Из кухни пахнет вкусно, отчего желудок достаточно громким урчание напоминает, что не ела я давно, а и то, что ела, вывернула под деревом в лесу.

– Твой пирожок в микроволновке, – кивает мне Герман Васильевич, когда я вхожу на кухню. – Пакетик кипятком залил, бери чай. Голодная?

Отнекиваться смысла нет, особенно, когда громкое урчание снова повторяется, прилично заставив смутиться. Да и зачем?

– Спасибо, – в который раз сегодня адресую благодарность этому фактически незнакомому мне человеку. – Да, есть хочется.

Достаю из микроволновки душистый жареный пирожок, беру кружку с чаем и присаживаюсь на стул напротив мужчины за столом.

Чувствую себя какой-то неуклюжей. Руки дрожат, и немного чая проливается, когда ставлю чашку неудачно.

– Я вытру, – беру салфетку и устраняю результат своей криворукости.

– Что ты пила?

Замираю у раковины с салфеткой в руках. Стыдно перед ним. Я чувствую себя малолетней дурочкой, неумной настолько, что меня пришлось вот так спасать.

Это неприятно. Я никогда не считала себя глупой. Не семи пядей, конечно, но точно не глупой. Школу, пусть и поселковую, на отлично закончила, в швейный колледж в городе-миллионнике сама поступила. А тут…

– Руслан сказал, что добавил в сок немного джина. Но, думаю, они подсыпали мне что-то, наркотики какие-то, – поворачиваюсь к нему и пожимаю плечами.

– Много выпить успела?

– Почти стакан. Но я потом рвоту вызвала, когда сбежала.

– Умница, – кивает Герман Васильевич, а мне вдруг приятной кажется его похвала, даже щёки теплеют. Это, конечно, если не вдумываться, за что именно он похвалил…

– А Руслан – это…

– Мой парень, – опускаю глаза. – Ну… я так думала. Мы несколько недель встречались до… и…

– Ты не думала, что он подонок. Ясно, – поджимает губы. – Ладно, ешь. Да спать иди, ты еле на ногах держишься.

Ем я молча, пока он допивает свой чай. На него стараюсь не глазеть. Пирожок вкусный, но у бабушки вкуснее. Вот бы сейчас её выпечки поесть и… Германа Васильевича угостить.

– Спальня за гостиной. Дверь, если что, запирается изнутри. Постельное чистое там в комоде должно быть, – встаёт и отирает руки салфеткой. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – киваю, наблюдая, как он, уходя по длинному коридору, устало стаскивает свитер, оставаясь в футболке.

Я допиваю чай, мою за собой кружку и протираю стол. На цыпочках, в абсолютной тишине иду в предполагаемую сторону гостиной. Тут темно, и я подсвечиваю себе экраном телефона, чтобы найти дверь в спальню. Увидев, прохожу и едва не вскрикиваю от шума рядом. Обернувшись, вижу на диване спящего мужчину. Это его телефон на пол упал.

Тихо выдохнув, пробираюсь к спальне, а потом всё же запираю за собой дверь. Шуметь и искать постельное бельё в комоде не хочется, да и сил нет. Поэтому я ложусь прямо на покрывало, набрасываю одни край на себя и в считанные минуты отключаюсь.

6.

– Доброе утро, – раздаётся за спиной низкий голос, и я подпрыгиваю от неожиданности.

Обернувшись, вижу мужчину. При дневном свете он совсем не выглядит менее серьёзным. И мне вчера после пережитого страха не показалось: здоровенный, высокий, плечи широченные. Только, кажется, он чуть моложе, чем я вчера подумала.

Коротко остриженные волосы ёжиком без модного ныне чуба. Мне даже хихикнуть захотелось, когда я на секунду представила его с этой копной, которую парням выстригают в барбершопах и укладывают красиво. Предполагаю даже, что Герман Васильевич не заморачивается парикмахерскими, пробежал сам машинкой в ванной, и на этой всё.

И взгляд тяжёлый, а глаза светлые-светлые – серые.

Герман Васильевич пришёл на кухню в домашних штанах и футболке. Мой взгляд падает на предплечья, испещрённые чёрными узорами и надписями, и я внезапно ощущаю волнение, глядя на них, потому спешу отвести глаза.

– Я тут… завтрак приготовила. Вы же не против? Сильно есть хотелось. Хотите блинов? Кроме яиц, муки и банки варенья ничего не нашла.

Он смотрит удивлённо. Как будто впервые меня видит и совсем не ожидал, что с утра встанет и найдёт непонятную, незнакомую девицу, копошащуюся на его кухне.

– Ты готовить умеешь?

Его это удивляет?

Ну а меня удивляет его вопрос, и я даже не нахожусь, как следует ответить. Просто киваю.

По взгляду, который Герман Васильевич бросает на блины, я догадываюсь, что он их отведать совсем не против. Есть ощущение, что домашнюю еду вообще не часто ест. Пустая квартира, отсутствие кольца на руке, да и по быту в доме видно, что женской руки тут нет.

Он моет руки и умывается прямо в кухне, пока я ставлю на стол тарелку с блинами, пиалу с вареньем и две чашки горячего чая. Сама тоже присаживаюсь, когда мужчина садится за стол. Внимательно наблюдаю, как он мажет блин вареньем, сворачивает его треугольником и откусывает кусок.

Мне почему-то становится очень важно, чтобы ему понравилось.

– Мне кажется, я уже лет пятнадцать не ел домашних блинов, с тех пор, как умерла моя мать, – говорит он. – Очень вкусно, Женя, у тебя прям талант.

У меня в душе всё расцветает от его неприкрытого комплимента. Не могу сдержать искренней улыбки в ответ.

– Ты случайно не в кулинарном учишься?

– Нет, – усмехаюсь. – В швейном. А готовить меня бабушка научила.

– Хорошая у тебя бабушка, – кивает он, закидывая остаток блина в рот.

– Да, она замечательная. Она вырастила меня.

– Ты сирота? – сводит брови, а взгляд становится серьёзным. – И не местная, небось?

– Да, я жила с бабушкой с пяти лет в посёлке в двухстах километрах от Ростова. А что?

– А мудак этот Руслан в курсе был?

– Да…

Кажется, я понимаю, к чему он ведёт. Руслану, кстати, я рассказала ещё в клубе, когда мы только познакомились, что приехала в Ростов учиться из деревни, и что кроме бабули у меня нет никого.

Вот же я дура, подумать только! Взяла и незнакомому парню в первый же вечер знакомства о себе рассказала то, чего не следовало. Только сейчас понимаю, насколько такая откровенность оказалась опрометчивой.

Да и Герману Васильевичу сейчас всё выложила…

Но, будем честны, за эти половину суток он заслужил доверия, как бы там ни было. Обидеть меня у него было более чем достаточно возможностей.

– Тебе когда на учёбу?

– Во вторник. В понедельник в колледже в одном крыле меняют окна на пластиковые, и занятия сделали дистанционные в этот день.

– Вот и отлично. Съезди-ка ты, девочка, проведай свою бабушку.

Вообще-то я не планировала, да и денег отложить немного хотела со стипендии, а если поеду, то отложить и нечего будет. Но он прав, мне нужно исчезнуть хотя бы на пару дней. Как минимум в себя прийти немного, а дом для этого – лучшее место.

– У меня паспорт в общежитии остался.

– Съездим за ним, а потом тебя на вокзал подкину. Знакомых в эти пару дней попрошу присмотреть за общагой, появится ли тачка этого твоего Руслана.

– Он не мой, – опускаю глаза.

– Ну ты поняла, о чём я. – Отмахивается и доедает последний блинчик. – Собирайся, я пока в душ.

Герман Васильевич встаёт и уходит в ванную. Я мою тарелки и сковороду, в которой жарились блины. Мне-то и собираться не нужно, собрана я. Только телефон остался в спальне.

Иду в комнату, забираю телефон. Вспоминаю, что нужно написать Тане. Наверное, она волнуется, я ведь не приехала ночевать, и даже не написала ей. Подруга называется.

Открываю сообщения и вижу целых десять от Тани, не считая смайликов.

«Ты где?»

«Ты гдееее?!»

«Женька, ответь, я переживаю»

И всё в таком же духе в течение всей ночи.

Становится очень стыдно перед подругой. Она волновалась, а я не просто не ответила, а даже не прочитала её сообщения!

«Надеюсь, у тебя всё сложилось с Русланом, и тебе просто очень хорошо… Хотя бы утром отпишись. За мной в девять папа приедет, я домой на все выходные» – написала она последнее ближе к четырём утра.

Сеть в спальне как-то ловит не очень, и я решаю вернуться в кухню. Набираю текст по пути и вдруг врезаюсь в… нет, совсем не в стену и даже не в шкаф. Хотя очень похоже.

Напарываюсь я на Германа Васильевича.

– Ой, простите… – сглатываю, подняв глаза и уткнувшись взглядом в его кадык и влажную после душа кожу шеи.

Дыхание странно перехватывает, и я интуитивно делаю шаг назад. Пульс неожиданно резко набирает обороты. Мне кажется, что щёки заливает огнём – настолько сильно они вспыхивают.

Как будто какой-то толчок в груди, от которого по всему организму идёт цепная реакция – дрожь, жар и слабость в коленях.

– Молодёжь… – качает он головой, поджав губы. – Без телефона, прям, никуда. Ничего вокруг себя не видите. Ладно, обувайся и поехали уже.

7.

– Можете остановить где-то здесь, пожалуйста, – прошу Германа Васильевича.

– А почему так далеко? – хмурится он.

– Ну просто… – смущаюсь, не зная, как ему правильно объяснить. – Я первокурсница. Вчера не пришла ночевать, а сегодня…

– Тебя привёз какой-то мужик в два раза старше, – заканчивает он фразу за меня, позволяя выдохнуть и не произносить это вслух. – Понял.

Он паркуется у крайнего к общежитию дома, я выхожу и почти бегом идут в общежитие. Чувствую себя провинившейся, едва ли не преступницей. Как представлю сейчас строгий взгляд комендантши, аж дрожью пробирает. Стыдно.

И страшно, честно говоря. Страшно увидеть под деревьями у забора всё ту же серую иномарку. Только подумать, буквально вчера утром её наличие там меня очень радовало, и я сама бежала скорее навстречу её хозяину.

– Здравствуйте, – кладу на стойку пропуск. И как только я вчера его не потеряла, пока по лесу бежала. – Новикова из двести восемьдесят девятой.

– Здравствуй.

Наталья Петровна, наша коменда, забирает мой пропуск и кладёт ключ на стойку вместо него. Она занята разговором по телефону, видимо, важным очень, потому что на меня даже не смотрит.

Я даже выдыхаю с облегчением, когда забираю ключ и прошмыгиваю к лестнице.

Быстро поднимаюсь на свой второй этаж и иду в конец коридора. Нужно поторопиться, чтобы не заставлять Германа Васильевича долго ждать. Он и так на меня времени много потратил. По сути, зачем ему возиться с какой-то девчонкой? Уверена, у него и своих дел полным полно.

– Привет, Женёк, – высовывается Света, девочка из соседней комнаты. – Ты на выходные остаёшься?

– Нет, домой поеду, а что?

– Хотела у тебя тазик попросить, постираться надо. А наш с Лерой лопнул вчера. Димка Кучеров сел в него, придурок, и раздавил.

Ну… Блин, и как отказать?

Честно говоря, я не особенно люблю делиться личными вещами, а уж тем более связанными с гигиеной. Я моюсь в тазу, когда в душ не достояться в очереди с утра, бельё своё стираю.

Сложно мне привыкнуть к общажной жизни. Но ещё сложнее отказать.

– Ладно, только почисти его потом, хорошо?

– Конечно, – кивает Света, обрадовавшись, на секунду возвращается за дверь и выходит за мною уже в тапочках.

Эх, не научила меня бабуля говорить «нет». Придётся самой как-то. Но не сегодня, видимо…

В комнате никого нет – Таня уже уехала. Я достаю таз и отдаю Свете, а она осматривается. Вроде бы не раз была у нас в комнате уже.

– Бли-ин, Жень, у вас чистенько так, убрано. Вы когда вообще успеваете?

– Стараемся не сорить и не устанавливаем очередь. Обе убираемся за собой и друг за другом, если если необходимость.

Да, тут у нас с Таней, к счастью, взаимопонимание получилось. Она так же любит порядок, как и я. И совсем не считает зазорным убрать за мной забытое мокрое полотенце и развесить или вымыть тарелку. Так же и я за ней. Не успела убрать обрезки от выкройки – я уберу, если минутка есть.

Таня вообще очень воспитанная девушка, аккуратная. Хоть она и городская, просто живёт в другом районе, никогда не подтрунивала надо мною, что я из деревни и многое не знаю о городе. А мне кажется, у меня даже речь немного отличалась поначалу, но Таня вообще никак и не намекнула.

– А с кем это ты приехала? – Светка, встав на цыпочки, выглядывает в окно. – Фигасе тачка! Мы с Леркой аж залипли. И это же не та серая ауди, да?

Вот же глазастые! До углового дома порядком же расстояние, чтобы вот так в окно увидеть. Будто сидели и смотрели.

Чувствую, что вот-вот покраснею, поэтому отворачиваюсь к шкафу, будто что-то там ищу. Эти две быстро слухи пустят по общаге. Кошмар какой!

– Просто такси. Утром из колледжа вызвала, вместо эконома приехал комфорт.

– Такси-и-и… – тянет, всё ещё высматривая в окно, но, кажется, Герман Васильевич перепарковался, он предупреждал, что дальше станет. Спасибо ему. – У богатых свои причуды.

– Тоже скажешь, – делано усмехаюсь, хотя самой совершенно не смешно.

С трудом выпроваживаю любопытную Свету, проверяю сумку с ноутбуком на наличие остатков своей стипендии, что я вчера утром сняла, паспорта, конспекта по дизайну, ну и самого ноутбука. Быстро переодеваюсь в свежую одежду, переплетаю волосы в косу и тороплюсь обратно к Герману Васильевичу.

Мне везёт: Наталья Петровна снова или всё ещё занята телефонным разговором, поэтому я оставляю ключ, получаю пропуск, расписываюсь в журнале, что уехала на выходные, и выбегаю на улицу.

Снаружи достаточно холодно – осень с каждым днём всё сильнее вступает в свои права. Дождь накрапывает, ветер. Так что я радуюсь, что надела водолазку потеплее и куртку с капюшоном вместо вчерашней ветровки. Бабуля ещё и за шапку спросит, но возвращаться уже некогда.

– Заждались? – снова сажусь на сиденье рядом с мужчиной. – Извините, что так долго.

– Нормально. И дольше в кустах сидеть приходилось.

Раскрывать подробнее странную фразу он не спешит, а мне становится интересно, хоть и до ужаса неудобно спрашивать.

– Шпионили за кем-то? – вырывается, за что я готова язык себе прокусить.

– Выслеживал, – отрезает коротко, выводя машину из дворов на дорогу.

– Ого, – говорю искренне. – Вы в полиции служите?

– Служил. Ушёл.

Он говорит это таким тоном, что я не решаюсь спросить что-то ещё. Так и едем молча до самого вокзала. И тишина эта и напряжённая, и какая-то уютная, что ли, вместе с тем. Мне так спокойно, так надёжно рядом с этим большим и сильным мужчиной, что даже саму начинают смущать эти мысли.

А вообще, чувство это непередаваемое. Рядом со мной ведь никогда и не было мужского плеча. Ни отца, ни брата, ни даже парня. Я думала, Руслан мог бы стать им, но, если сейчас вернуться мыслями назад, я в эти несколько недель, что мы встречались, когда гуляли в парке или ходили в кафе, то ничего подобного на надёжное спокойствие я и не ощущала.

Странно, наверное, сравнивать Руслана и Германа Васильевича. В принципе, даже не окажись Руслан подонком. Это просто разное. Руслан – парень, а Герман Васильевич – мужчина.

Он спас меня, и я ему за это очень-очень благодарна. Но… странная щекотка где-то в районе живота, появившаяся, когда я врезалась сегодня в прихожей в мужчину, так до конца и не отпустила. Притихла вроде бы, но если прислушаться, если внимательно присмотреться, то она никуда так и не делась, а в тишине машины снова покачнулась, заставляя её ощутить.

Мы приезжаем на автовокзал, и я иду за билетом. Удачно получается купить: в сторону нашей станицы автобус будет как раз через полчаса. Долго ждать не придётся, и потом от станции топать по темноте не надо. Там хоть всё знакомое и родное, да в последний год к дальнему пруду частенько приезжают на машинах молодёжь из соседнего небольшого городка потусить, да не просто веселятся, а пьют, ещё не пойми чем занимаются. Прошлой осенью рыбу в пруду петардами поглушили.

В общем, место это лучше по светлому пересечь.

– Спасибо вам огромное ещё раз, Герман Васильевич, – говорю искренне, перед перроном. – Если бы не вы, то… даже не знаю…

В горле ком становится моментально, стоит только представить это «если бы».

– Держи, – протягивает бумажку с цифрами. – Мой номер.

– Спасибо, – киваю.

Странно чувствую себя. Снова эта щекотка. И… сожаление, что автобус отправляется так скоро…

А потом я делаю самое странное, что делала в своей жизни – поднимаюсь на носочки и целую Германа Васильевича в щёку.

8.

Первый час, не меньше, мои щёки огнём пылали, пока я ехала в автобусе. И окошко приоткрывала, и ладони ледяные прикладывала, а всё легче не становилось.

Я включила аудиолекцию по истории театрального костюма, но так и не смогла вдуматься. Ничего абсолютно не цеплялось в голове, поэтому решила послушать музыку. Но и она только раздражала, даже любимые песни воспринимались шумом.

И зачем я так сделала? Что он подумает обо мне?

Мне и самой себе сложно объяснить, зачем я поцеловала Германа Васильевича. Но ещё больше смущает собственная реакция. Почему же эти предательские щёки горят и горят? А сердце почему стучит так, что дышать глубже приходится?

Выезжаем за пределы города, за окном тянутся чёрные перепаханные поля. Одно за другим, большими ровными прямоугольниками. Потом начинается посадка вдоль трассы, яркая такая – засмотреться! Кусты-огоньки жёлтые, оранжевые, красные, коричневые – сливаются в яркую полосу.

Обожаю осень. Наши Старые Синички в это время всегда в золоте стоят, пылают цветами насыщенными. А запахи какие! Выйдешь в сад, особенно если вечером, не холодным, так от яблочного аромата голову кружит.

А как холодно, дождь, обожаю просто у окошка в старой кухне усесться с книгой. Кот Бурля свернётся на коленках и мурлычет так громко, что урчание его это во всём теле отдаётся. Приятно.

Наверное, я всё же засыпаю, потому что вскидываюсь, как от толчка, когда возле меня начинает возиться мужчина, доставая из-под сиденья свою сумку.

Отодвинув шторку, я выглядываю в окно. Мы уже в Верховинке, следующая остановка – мой посёлок. Ехать осталось минут двадцать.

На своей остановке выхожу только я. Это на станице, что рядом, много людей выходит, а у нас тут в Синичках обычно один-два. Посёлок маленький, если и ездят куда люди, то в основном в станицу, а в сам Ростов нечасто.

Спустившись со ступеней автобуса, я глубоко вдыхаю чистый воздух. Родной. Вот что ни говори, а тут дышится иначе, чем в городе. Аромат другой, более свежий, более сладкий. Грудь до отказа наполняет, будто и одежда не стесняет.

Закидываю рюкзак с ноутом за спину и, застегнув куртку до самого подбородка, иду от дороги в направлении самого посёлка.

– Привет, студентка, – рядом тормозит на старой копейке дед Рома с нашей улицы. – Садись, подвезу, Женёк.

– Ой, спасибо! – радостно соглашаюсь. Оно вон что-то ветер всё сильнее и снова дождь накрапывает. Пока пешком дойду, намокну, тогда от бабушкиного травяного чая не отделаться, а его запах у меня рвотный рефлекс вызывает.

Доезжаем с дедом Ромой до центральной площади посёлка. Он всё возмущается, что переезд перед станицей уже второй месяц ремонтируют и приходится по объездной мотаться, а это дольше почти на пятнадцать минут.

– Я вот за плёнкой ездил вчера, чтобы виноград укрывать на зиму, так проторчал в пробке минут сорок, по объездной же не только наши синичковцы ездят, там и из Мариновки, и из Еленска, вот затор и получается. А переезд так и закрыт. Им что? Они не спешат. Монополисты! А людям страдай.

Я только киваю. Дед Рома у нас любит поскандалить, только повод дай. Но зато он всегда если чем помочь нужно по мужской части по ремонту – никогда не откажет. Но придётся выслушать, из какого дерьма сейчас гвозди делают, что гнутся во все стороны, стоит только молотком ударить, и подобное.

– Ну давай, студентка! Бабе Шуре привет, – останавливает рычащую на все лады машину у наших ворот.

– Обязательно! Спасибо, дед Рома.

– Бывай, Женёк.

Он уезжает, а я, конечно, ключи от замка на воротах достать не успеваю, потому что бабушка их уже распахивает, радостно улыбаясь.

– Женечка! – раскрывает объятия. – Не ждала в эти выходные, дитё. Но как же рада!

– Привет, бабуль! – обнимаю её, прижимаясь крепко-крепко. Соскучилась!

Мы проходим в дом, я снимаю рюкзак и куртку. В доме стоит аппетитный запах, наверное, бабушка бросилась готовить, как только я ей позвонила и сказала, что приеду.

– Давай, дитё, раздевайся, руки мой да за стол. Вареники с картошкой наварила я. С маслом и с луком, как ты любишь. Кисель вишнёвый сварила, твой любимый, но горячий ещё. Выставлю сейчас на порожек, чтобы остыл быстрее.

– Спасибо, бабуль, но тебе не стоило так колотиться, – качаю головой, а сама, конечно, очень рада вареникам. Просто у бабушки в последние полгода сильно руки крутят, врач говорит, артрит, лечить нужно, мази постоянно использовать, но кто бы бабушку заставил? До моего отъезда в Ростов на учёбу ещё как-то её контролировала, а теперь-то понятно, как она лечится. Вон кастрюлю взяла, и дрожит рука.

Я мою руки и переодеваюсь в домашний спортивный костюм. Садимся с бабушкой ужинать. Вареники – просто пальчики оближешь. У бабушки всегда такие. У меня тоже вкусные получаются, но вот так красиво заворачивать края не получается.

Внезапно в памяти всплывает довольное лицо Германа Васильевича, когда он ел мои блины. Интересно, вареники он любит? Тоже бы понравились? С маслом или со сметаной?

– Дитё, ты в каких там облаках летаешь? – спрашивает бабушка, возвращая меня в дом из мыслей. – Аж жевать перестала.

Только бы щёки предательские не покраснели. Можно от кого угодно скрыть свои эмоции, но точно не от бабушки, она меня как облупленную знает.

– Вкусно просто очень, – бормочу, принимаясь тщательно жевать. – В общаге, знаешь ли, таких деликатесов не попробуешь особенно.

Бабушка смеётся в ответ и гладит меня по руке своей тёплой ладонью. Потом мы болтаем. Сначала она расспрашивает меня про колледж, про учёбу, что делаем, как учат, сколько задают. Про Таню спрашивает, про общежитие. Потом рассказывает, что да как дома. Куры к осени совсем нестись плохо стали, козы соседскую вишню поскубли, пришлось соседям отдать ведро яблок взамен, а кошка Макаровых котят нарожала – копии нашего Бурли. Так бабка Макаровых ругаться приходила.

– Совсем Макариха из ума выжила, что ж я Бурлю в доме-то запру? – всплёскивает руками бабушка.

Мы вместе после ужина убираем со стола, я умываюсь и иду в свою спальню. Умащиваюсь в кресле с книжкой, закутавшись в плед. И Бурля уже тут как тут – мурлычет, хвост дугой, о ноги трётся.

И спокойно так дома, хорошо, а внутри всё равно пульсирует что-то, тревожит. Страхи и волнения остались в большом городе вроде бы, но какая-то их частичка со мной в село приехала, мандражит, не даёт расслабиться. Возвращаться в город совсем не хочется, но я знаю, что эта минута слабости временная. Нужно учиться, работу найти потом хорошую, бабушку забрать. Что тут в селе делать?

Бабушка приходит ко мне, рядом садится, а я кладу голову ей на колени и позволяю меня гладить по волосам. Расслабляюсь.

– Случилось чего, Женёк? – тихо спрашивает бабушка. Чувствует, как и всегда.

– Хорошо всё, бабуль. – Я никогда не умела врать ей. Да и нужды не было, бабушка никогда не ругала меня, а если шалость какая получалась, то лишь мягко журила. Но я не могу ей просто всё рассказать, она ведь с ума от страха и тревоги сойдёт потом. – Скучаю я просто там. Никак не привыкну.

В ответ она молчит. Продолжает гладить, пока я не засыпаю. Вот только сны мои связаны совсем не с селом, и даже не с пережитым недавно страхом. А с… крупным мужчиной, чьего лица я не вижу, но чьи сильные руки чувствую на плечах, чьи крепкие ладони гладят и сжимают, обнимают… и мне так хочется, чтобы этот сон не заканчивался.