Текст книги "Милитариум. Мир на грани (сборник)"

Германский Айболит

Предсказание сбылось. За двумя приятелями прислали машину, тот самый автомобиль, который когда-то был мирным и красивым, а теперь пропылился насквозь и обзавелся наращенными бортами из металлических листов, кривовато, но крепко приклепанных по бокам. Ветровое стекло местами потрескалось. Немногословного шофера удалось быстро разговорить, ибо машины он любил, а второго такого собеседника, подобного Арману, он едва ли нашел бы на большей части Западного фронта. Но подробностей начальственного замысла шофер попросту не ведал.

Зато знал – и рассказал, ловко объезжая воронки от снарядов, – что все британские подразделения на этом участке фронта велено было передислоцировать по возможности и разместить так, чтобы мирные граждане подобраться к ним могли разве что с очень большим трудом. Поскольку за последние десять дней было восемь случаев, когда какой-нибудь безобидный почтенный папаша Дюпон или непризывной еще юнец Жан вдруг хватали ведро с керосином или просто хороший пучок просмоленной пакли и кидались поджигать дома, где находились на постое союзники. В трех случаях поджигатели не обошли вниманием конюшни, причем позаботились заранее подсыпать лошадям в кормушки какую-то заразную дрянь. И то, что часть коней удалось спасти из огня, обернулось вспышкой болезней в конюшнях, куда перевели погорельцев. При этом ни один диверсант так и не смог внятно объяснить, что сподвигло его учинить союзникам такой внезапный сеанс friendly fire. Уцелевшие поджигатели – кое-кого пристрелили без всякого трибунала – поначалу все как один твердили о провале в памяти, а потом начинали проявлять явные признаки психического расстройства.

Уже по прибытии Арман и Лэрри узнали то, что не разглашалось.

– Все они контрабандисты, – поведал им тот самый контрразведчик, что приезжал за поджигателем, – но это не удивительно. Удивительно то, что среди них почти все наши люди, грех ведь не использовать такой ресурс. Они тут все тайные тропы в болотах и лесах знают.

– И такая массовая перевербовка?..

– Само по себе еще может быть, у нас один сотрудник полсотни немецких дезертиров завербовал. Но чтобы вот так заставить человека что-то сделать и забыть, что и почему, главное – почему? – он сделал… Один, правда, смог вспомнить, что попался немцам, но ему никаких приказов не давали, поговорили и отпустили. Короче, Лугару, вы пойдете в качестве контрабандиста на ту сторону и непременно попадетесь. А вы, Хайд, будете его вести и страховать.

– Интересно, – хмыкнул Лэрри, – они не допускают мысли, что я могу сойти за француза?

– За француза ты сойдешь, а за мелкого приграничного мошенника – не очень, – отозвался Арман. – Тебя хоть в рубище одень, всё равно любой увидит явного аристократа. Но поскольку графы-разбойники в здешних краях давно уже не водятся…

– А кажется, это было лишь вчера, – меланхолично заметил Лэрри.

Выполнить первую часть задания – перейти линию фронта и попасться первому же германскому патрулю удалось без всякого труда. Дальше начались странности, причем неприятные. То, что задержанного привезли не в комендатуру, а в госпиталь, уже выглядело странно, а когда Арман мельком сквозь распахнутую дверь рассмотрел помещение, которое явно предназначалось не для людей, а для какого-то монстра, то подумал, что дело совсем плохо. Причем плохо в любом варианте – распознали ли немцы, с кем имеют дело, или же держат здесь собственное чудище.

Но его провели мимо странного узилища, и, наконец, Арман оказался в кабинете, обставленном вполне уютно и обыденно. Плотные шторы защищали его от дневного света. Хозяин кабинета, в белом халате поверх военной формы, вполне любезно предложил сесть, поинтересовался, не желает ли гость кофе.

– Конечно, по условиям военного времени кофе не так хорош, как хотелось бы, ведь в Африке тоже идет война. Но всё же…

Арман покачал головой.

Немецкий доктор заговорил снова, причем так монотонно, что разобрать слова было почти невозможно. Сначала Арман удивился, но через несколько секунд сообразил – задачей доктора является усыпить очередной объект. А потом, возможно, внушить ему что-нибудь. Например, желание прогуляться до ближайшей английской казармы с керосином и спичками.

Арман постарался «уснуть» как можно правдоподобнее, даже всхрапнул пару раз. На самом деле он, конечно, и не думал спать, размышляя, как понадежнее оглушить доктора, а потом незаметно доставить его на окраину ближайшего болота, где засел Лэрри с оружием и корзиной почтовых голубей.

Когда доктор отвернулся, не прекращая говорить, Арман бесшумно подкрался к нему и, слегка напрягшись, чтобы наметившееся изменение его облика стало очевидным, клацнул зубами над самым ухом гипнотизера.

…В общем, даже глушить особо не пришлось. Пока они волокли добычу обратно – вот уж контрабанда получилась, не посрамили временное ремесло! – Лэрри периодически ворчал насчет непригодившейся корзины с треклятыми птицами. Оставить ее кому-то из местных жителей они не рискнули, опасаясь провалить основное задание. По той же причине и не выпустили всех голубей сразу – немцы уже научились отслеживать их.

Захваченным «языком» оказался настоящий врач-психотерапевт Иоганн Шульц, учившийся в Лозанне, Гёттингене и Бреслау, получивший докторскую степень за работу «Об изменениях крови при неврологических и психических заболеваниях». Работать ему довелось не только в психиатрических клиниках, но и в институте экспериментальной терапии во Франкфурте-на-Майне под руководством самого Пауля Эрлиха. Шульц, ставший с началом войны полковым врачом и начальником госпиталя, создал собственный метод гипноза, который и оттачивал на местных контрабандистах.

Доставили его куда следует без особых трудностей, хотя в разгар пути через болото слегка очнувшийся доктор начал кричать:

– Я вам ничего не скажу!

Арман переглянулся с Лэрри и лениво произнес на плохом немецком:

– Хорошо, чистенький человечек попался, упитанный. Сегодня отличная жратва будет!

– Да, – ответствовал соратник, – прямо как в добрые старые времена.

– Еще немного они повоюют, истребят друг друга, и наше время вернется.

– Ну, этого мы прямо сегодня голубями нафаршируем. Ты перец и гвоздику не забыл?..

Больше доктор Шульц о себе напоминать не отваживался до самого французского штаба. Возможно, благодаря этому он уцелел и дождался конца войны. А после отличился, работая в Немецком институте психологических исследований и психотерапии, где проводил эксперименты по перевоспитанию гомосексуальных мужчин. Шульц утверждал, что гомосексуальность бывает наследственная и излечимая. Проверяя возможность к излечению, он принуждал подозреваемых к сексу с проститутками. Те, у кого не получалось, отправлялись в концлагерь.

Слепок времени № 10. Подлодки, крейсера, транспорты

После начала Первой мировой войны немецкий адмирал Гуго Поль выступил в поддержку идеи подорвать английскую экономику, применяя подводные лодки против торговых судов. Ведь Англия всегда зависела от морских перевозок. А оспаривать у Великобритании господство на море было для кайзеровской Германии при слабости ее надводных сил совершенно бесперспективным занятием. Немалое значение имело и то обстоятельство, что к началу войны германский флот уступал британскому и состоял из 5 эскадр линейных кораблей (из которых 3 были экстренно сформированы в ходе мобилизации), эскадры броненосцев береговой обороны, 5 отрядов крейсеров (всего 37 линкоров, в т. ч. 15 дредноутов, 8 броненосцев и 25 крейсеров, в том числе 3 линейных), 8 флотилий эскадренных миноносцев, отряда заградителей и 3 дивизионов тральщиков, 2 флотилий подводных лодок.

То есть единственным действенным средством могли стать только подводные лодки, с помощью которых появлялась возможность проникнуть в контролируемые Британией моря, разрушить ее всесилие на море и нанести ей удар в самое чувствительное место – снабжение и торговлю.

Вечером 2 августа 1914 года командиры германских подводных лодок получили приказ: «Немедленно приступить к боевым действиям против Великобритании». Через четыре дня десять лодок вышли в боевое патрулирование.

Но англичане отнюдь не оказались совершенно беззащитными. Уже 9 августа британская Первая эскадра легких крейсеров вошла в соприкосновение с увертливым врагом. Находившийся в дозоре «Бёрмингэм» обнаружил лодку U-15, лежащую в дрейфе, и открыл беглый огонь. Лодка начала медленно двигаться, но форштевень крейсера ударил ее в середину корпуса, разрезав пополам. Через три дня на базу вернулись только семь немецких подлодок…

9 января 1915 года Поль вновь в категорической форме потребовал активизировать военные действия на океанических путях и использовать подводные лодки против торговых судов. 4 февраля 1915 года он отдал приказ о начале неограниченной подводной войны. С 18 февраля водное пространство вокруг Великобритании и Ирландии вместе с Английским каналом объявлялось зоной войны.

Всё больше немецких лодок отправлялись топить чужие транспорты, при этом кайзеровская Германия приобрела в мире имидж «злобного агрессора», но так и не смогла взять под контроль морские вражеские коммуникации. 7 мая 1915 года на линии Ливерпуль – Нью-Йорк подводная лодка U-20 потопила английский лайнер «Луизитания». В числе погибших пассажиров было сто пятнадцать американцев, что значительно осложнило отношения Германии с США и другими доселе нейтральными государствами. Спустя три месяца лодка U-24 отправила на дно пассажирский лайнер «Арабик»…Но внешне вполне безопасные торговые суда союзников стали превращаться в замаскированных охотников на субмарины, на которых размещались орудия, торпеды и военные экипажи.

Кому сказать спасибо, что живой?

Обстрел начался еще утром. Из-за ливших несколько суток кряду дождей каждый взрыв разбрасывал липкую грязь. На дне траншей образовались мутные лужи глубиной по щиколотку. Глина при каждом шаге чавкала под ногами. Хорошо, что июль, а не ноябрь, но даже летний затяжной ливень успешно превращает землю в месиво и отбирает у людей последние крохи живого тепла.

Арман и Лэрри, которым повезло встретиться вновь на стыке французских и английских участков фронта к западу от Реймса, расположились поближе к наблюдательному пункту, от которого было мало толку. Стекла стереотрубы были заляпаны той же грязью, поэтому офицер-наблюдатель постоянно и крепко ругался. Попытки протереть оптику успеха не имели – сразу вслед за тем очередной разрыв поднимал в воздух липучие куски глины, и очистку можно было начинать сначала.

– Ничего не меняется, – проворчал Арман. – Осады, бастионы, мины. Тебе не кажется, что все их разговоры о прогрессе – пустая болтовня? Да ты посмотри, четыре года прошло, и опять мы на Марне!

Лэрри пожал плечами и отрешенно проговорил:

– Знаешь, у нас в замке был архивариус… любил читать старинные летописи и сравнивать с современностью.

– И что с ним стало?

– Уволили на всякий случай.

– Давно?

– При королеве-девственнице. Елизавете Великой…

– А это не он потом стал известен как Шекспир?

– Может, и он. Я не следил. Так, давай-ка отсюда убираться.

Арман одним прыжком переместился к повороту траншеи. Наблюдатели шарахнулись в другую сторону, похоже, они были в курсе, что мистер Хайд попусту тревогу не поднимает. Остался безучастным к происходящему только парнишка, который уже час тщетно пытался укрыться от дождя, скорчившись у земляной стенки и пряча руки в рукавах, а голову в воротнике. Лэрри ринулся к нему, схватил за шиворот и поволок в сторону.

Они едва успели добраться до места, где остановился Арман, как земля вздыбилась, брызнула мокрыми комьями. Рвануло так близко, что грохот взрыва оказался почти не различим – как и прочие звуки долго после этого. Спасенный солдатик ошалело взирал на Лэрри, бормоча бессвязное.

– Уймись, Джонсон! – сверкнул глазами тот.

– Но я же воочию видел твой настоящий облик – ты эльф! Мне спас жизнь эльф! Что будет с моей душой?

– А почему с ней что-то должно быть?

– Ты мне спас жизнь – значит, я у тебя в долгу.

– Увы, ты не настолько дорогой экземпляр, чтобы я рассчитывал от тебя получить что-то взамен…

– Не может быть это просто так! За этим что-то кроется!

– Если тебе мало того, что мы товарищи по оружию и я тебя спас, можешь считать, что обязан мне жизнью. И если ты не можешь пережить того, что жизнь спас тебе эльф, то у тебя есть только один выход – подняться во весь рост из окопа и ждать вражеской пули.

– Ты что, этого хочешь?

– Если бы этого хотел, то тебя бы не спасал, рискуя при этом своей жизнью.

– А если бы тебя спас негр, ты бы также не находил себе места? – вмешался Арман.

– Нет… – вконец растерялся тот.

– А если один из азиатских дикарей? Скажи мне, пожалуйста, где та самая грань спасения, составь список – кто может тебя спасать и не огорчать… Неужели для тебя фронтовое братство ограничено только хомо вооруженис одного цвета крови и разреза глаз?

Несчастный уже не пытался отвечать, но Арман и Лэрри не унимались:

– И как тебе формулировка в похоронке? «Он не вернулся из боя потому, что не хотел, чтобы ему спину прикрывал эльф»!

– А если тебя бы спасла женщина?

– Ну и что?

– Так у женщин души до недавнего времени не было!

– Ладно, Лэрри, не заводись. Видишь, парнишка к Древу Познания истории даже не подходил…

– В данное время Древо Познания плодоносит снарядами, которые начнут падать через пару минут.

– Откуда ты знаешь? – вскинулся еще один парень, по виду – ну просто родной брат вконец растерявшегося Джонсона.

– Да просто чувствую… И позволь не говорить, каким местом!

Слепок времени № 11. Лучшие гвозди пропаганды

Во время войны на центральных площадях германских и австрийских городов были установлены деревянные скульптуры, именовавшиеся тем не менее «железными воинами». Или еще точнее – «воинами из гвоздей». Всякий внесший определенную сумму на военные нужды получал право забить в скульптуру гвоздь – от простого железного до золотого, в зависимости от размера пожертвования. Кроме того, жертвователи получали специальные значки. Тех, кто уклонялся от взносов, окружающие быстро начинали подозревать в предательстве. Чаще всего для забивания почетных гвоздей устанавливали статую президента фон Гинденбурга.

За первые три года войны в Берлине были задержаны 1785 человек за незаконное ношение военной формы, в том числе 384 самозваных офицера. Было доказано 175 случаев шпионажа в пользу Франции, 59 – Англии, 55 – России, 21 – Бельгии, 2 – Италии.

За время войны по обвинению в государственной измене в Германии было осуждено:

225 немцев, в том числе 67 эльзас-лотарингцев,

46 французов,

31 голландец,

25 швейцарцев,

22 русских,

20 бельгийцев,

13 люксембуржцев,

5 датчан,

4 австрийца,

3 англичанина,

3 итальянца,

3 шведа,

1 перуанец.

Главную задачу – заставить врага сдаться – успешнее всех выполняли американские пропагандисты, которые до войны были специалистами по рекламе. Составленная ими листовка рекомендовала немцам: «Когда вас возьмут в плен американцы, отдайте это первому же офицеру, который будет проверять ваши документы». Далее сдавшийся в плен немец должен был заполнить свой послужной список, а позже – подтвердить, что его содержали в хороших условиях и кормили «говядиной, белым хлебом, картофелем, бобами, сливочным маслом, поили настоящим кофе из зерен и молоком, а также снабжали табаком и т. д.». Гарантируя заботливый уход, американцы обращали внимание на то питание, которое могли предложить, – для германской армии, лишенной изобилия, это было убедительнее всего. Но в ответ германское командование лишь пыталось уверить своих солдат, что настоящий немецкий воин всегда должен помнить о своем долге.

Добились германские пропагандисты своими занудными рассуждениями о роли особо культурной немецкой нации лишь того, что немецкое слово Kultur надолго превратилось в символ скучного, педантичного высокомерия. Очень часто британцы вообще ничего не придумывали – просто брали очередное агрессивное заявление или образчик германского хвастовства и распространяли его в печати. Иногда с комментариями, иногда даже без.

Немцы же в первые два года войны всячески поливали грязью Антанту, пробуждая у ее солдат и мирных жителей предсказуемую ненависть. Энни Окли, артистка американского шоу «Дикий Запад», во время гастролей в довоенном Берлине получила возможность выстрелить в Вильгельма II – в одном из номеров она с сорока шагов выстрелом из кольта гасила сигару, которую курил случайно выбранный зритель. Кайзер шагнул на арену в ответ на приглашение Энни прежде, чем успел подняться «подсадной» ассистент. Опешившая артистка тем не менее успешно отстрелила кончик императорской сигары. По слухам, во время войны Энни написала кайзеру письмо с просьбой о возможности выстрелить еще раз.

В своих воспоминаниях генерал Людендорф писал, что «с тяжелым сердцем верховному главнокомандованию часто приходилось временно уменьшать порции мяса, хлеба, картофеля и жиров для войск, а также овса и сена. Мы делали это, чтобы поддержать народ и сохранить в нем способность продолжать войну…». Но после поражения в Первой мировой генерал пошел другим путем. 14 октября 1925 года прославленный генерал Людендорф подписал договор с алхимиком по имени Франц Сераф Таузенд, основав тем самым общество «164».

Таузенд появился на свет 5 июля 1884 года в небольшом баварском городке Крумбахе. Сменив несколько профессий, он стал в Гамбурге учиться аптекарскому ремеслу, позже, уже в 1922 году выпустил брошюру «180 элементов, их атомарный вес и приведение их в гармоничную периодическую систему». Сопоставив элементы и ноты, он пытался обосновать собственную периодическую таблицу. Вскоре в Мюнхене заговорили о том, что Таузенду удалось получить искусственное золото…

Через Море-Океан

Попытку прорыва фронта удалось отбить, орудие небывалой дальнобойности после десятка выстрелов замолчало. А потом и вовсе за линией фронта что-то ухнуло, полыхнуло синеватой вспышкой и наступила тишина. Спустя несколько минут в траншею скатился худенький, мелкий человечек, извазюканный в глине полностью. Когда разведчик стер грязь с физиономии, она не стала светлее.

– Это еще кто? – пробормотал спасенный Лэрри парень, едва пришедший в себя. – Он же черный?

– Я тебя про негров спрашивал? – зарычал Арман. – Ты что ответил?

– А откуда он взялся?

– Да мало ли откуда, может, и из зуавов… там вон целый полк за линией фронта полгода партизанил.

Чернокожий парень огляделся и весело спросил:

– Куда это я попал?

– А ты кто?

– Сержант Эмиль Лану, отдельный диверсионный отряд 369-го пехотного полка!

– А, янки!.. Промахнулся ты малость, ваши во-о-он там.

– Да какой из меня янки?! Я же из Луизианы, из Нью-Орлеана. Хотя вообще-то да, наш полк формировали в Нью-Йорке, «Адские воины Гарлема», если кто слышал, командир – полковник Уильям Хэйуорд. А что не в тот окоп забрел, так на то я и Братец Кролик, чтоб чудить. И вообще, пока полз, думал не о том. Кстати, как тут насчет ужина?

Озадаченное молчание было ему ответом.

– Ну вы что, как будто первый день на войне! Не будут они сегодня стрелять, и завтра тоже… Зря я, что ли, туда ползал со спецзаданием!

Лэрри пристально посмотрел на пришельца, переглянулся с Арманом и спросил тихонько:

– Братец Кролик, говоришь?

– Ну да, а что?.. Ого! Парни, я, конечно, догадывался, что и в вашей Европе есть наши, но чтоб сразу двое!..

– Или наши – в вашей Америке, – усмехнулся Арман. – Да, вот они мы, тут тоже при каждом верховном командовании по аналогичному отряду. Правда, швыряют по театрам военных действий, как начальству в голову взбредет… И чем дальше, тем бестолковее.

– Эх, – вздохнул Эмиль, – это я понимаю, сам чуть ли не с апреля бездельем маялся. А вот поручили бы нам самостоятельно операцию разработать, так война бы через пару дней закончилась, верно?

– Ш-ш-ш, не болтай лишнего.

Спасенный Лэрри солдатик продолжал опасливо озираться. И присутствие угольно-черного Братца Кролика явно не способствовало восстановлению его душевного равновесия. Поэтому Арман поначалу предпочел не обнаруживать своей сущности.

А поскольку кашевары наконец-то подогнали ужин, то вскоре общая тревога уменьшилась, а на черного пришельца перестали обращать внимание. От соседней группы солдат доносились обрывки разговора:

– Про эльфов он рассказывал…

– Про кого?! А, про этих… Чего про них говорить? Им до нас никакого дела нет.

– А что, они на самом деле существуют?

– Я ж тебе говорю, им до нас никакого дела нет. Всё зависит от того, когда к ним подойти. Помешал – смахнут с дороги и всё тут. А если вовремя – всё будет отлично. И как тут понять, злые они или добрые? Первый скажет, что они козлы, второй – что они боги. Всё просто, ребята, всё просто…

– Жаль, что они сами по себе…

Лэрри иронично усмехнулся. И тут из темноты донесся низкий вой с перекатами и похрипыванием. Все боязливо втянули головы в плечи. Нет, не все. Братец Кролик с любопытством прислушался, Лэрри остался невозмутим. Арман – отозвался. Темнота помолчала и ответила глухим удаляющимся порыкиванием, перешедшим в громкое урчание.

– Не иначе, – ухмыльнулся Лэрри, – боевое немецкое привидение против нас выслать пытались.

– А как с ними сражаться, их же пули не берут! Только серебряные…

– Да ерунда это, шутит он.

– Конечно, – кивнул Лэрри. – Привидения – они интернациональны. Или ты считаешь, что в потустороннем мире у каждого есть паспорт с пропиской?

– Ну вроде того…

– К сожалению, я не обладаю полной статистикой, но пример привести могу. В шотландском замке Гламс на каменном сиденье напротив гостиной королевы Елизаветы обитает слуга-негритенок.

– И за что его прикончили? – фыркнул чернокожий диверсант. – Чересчур много варенья слопал?

– Да нет, ему просто приказали сидеть на скамье и ждать дальнейших распоряжений, а потом забыли. Он просидел целую ночь в холодном коридоре, простудился и умер.

– Тебе не кажется, что мы все, независимо от цвета кожи, сидим в том самом коридоре?

Повисла тяжелая тишина, нарушенная вопросом Джонсона:

– А почему немцы терпят, что ими зверь правит?

– Зверь? – Лэрри обернулся. – Тогда и нами тоже.

– Да ты предатель!

– А как у зверя кузеном может быть человек? Монархи же родственники. Вильгельм, Георг и Николай.

Против этого сказавший ничего возразить не смог, но последнее слово он всё же явно намеревался оставить за собой:

– Конечно, легко рассуждать, когда живешь вечно…

– Думаешь, это большая радость? – немедленно парировал Лэрри.

– Но ты столько живешь, ты же жизнью наслаждаешься! Постоянно! Веками!

– У тебя была любимая собака или кот?

– Ну да.

– Ты был счастлив, когда они умирали? Вот тебе и счастье долгой жизни…

Слепок времени № 12. Всё для победы: чеки и девушки

Товарищ председателя «Общества сближения между Россией и Америкой» Николай Бородин, ихтиолог, член масонской ложи «Чермака», входившей в «Великий Восток народов России», и депутат Думы был во время войны специалистом по использованию искусственного холода для хранения скоропортящихся продуктов. Он вспоминал: «Поездка на фронт летом 1916 года была для меня поучительной. Поручение было из числа пикантных: выяснить причины порчи громадного количества рыбы, поставленной армии Министерством земледелия… Осматривая эти гигантские провиантские магазины с громадными запасами всевозможных пищевых продуктов для всепожирающей миллионной армии, я не мог освободиться от впечатления, что всё это богатство отобрано от массы оставшегося в тылу мирного населения, которое рано или поздно ощутит нехватку во всем этом добре… Но с чем было трудно мириться – это с бесполезной гибелью этого собранного со всех концов матушки России добра. Между тем, не говоря пока о рыбе, я при осмотре складов видел горы подмоченного сахара, риса, сухарей…»

2 марта 1917 года «Рейхсбанк» направил представителям немецких банков в Швеции приказ под номером 7433, который гласил: «Настоящим удостоверяем, что запросы на получение денежных средств, предназначенных для пропаганды прекращения войны в России, поступят через Финляндию. Получателями сумм будут следующие лица: Ленин, Зиновьев, Каменев, Троцкий, Суменсон, Козловский, Коллонтай, Стивере и Меркалин, на которых, в соответствии с нашей инструкцией № 2754, открыты счета в филиалах немецких частных банков в Швеции, Норвегии и Швейцарии. Эти документы должны иметь две подписи – Дирхау и Милкенберга. Каждый запрос вышеуказанных русских представителей должен выполняться незамедлительно».

22 июня 1917 года Временное правительство, желая поддержать дух наступающих войск, законодательно предоставило право на получение государственного пайка внебрачным семьям солдат. Совет крестьянских депутатов и земельные комитеты Тульской губернии приняли резолюцию: «…рабочих, добросовестно не исполняющих свои обязанности, отправлять на позицию или же не давать хлеба и не принимать в деревню. Подстрекателей на захват и участвующих в захвате высылать из общины и предавать суду как изменников родины, уличенных в краже навсегда высылать из общины и лишать земельных наделов».

В сентябре 1917 года газета «Ведомости Московского комиссариата градоначальничества» поместила материал следующего содержания: «Несколько месяцев назад в Москве сформировался женский батальон смерти, составленный исключительно из девушек-доброволиц, воодушевленных высоким порывом активной защиты родины. Тогда по всей России разлилась волна женского добровольного движения: формировались полки, батальоны, шли на фронт ударные женские роты… Поступали также сведения, что солдаты на фронте выражали недовольство фактом присылки к ним женских батальонов, находя, что им зазорно сражаться в окопах бок о бок с женщинами».

Кому доверить хозяйство?..

Василий привык к грохоту разрывов, треску пулеметов и прочим звукам войны. Привыкнуть к постоянному ощущению человеческого страха и отчаяния было гораздо труднее. Потому что слишком много тут было людей, уставших до безразличия и одержимых не то чтобы жгучим желанием выжить, а наоборот – тяжелым, упорным предчувствием гибели.

Но даже таких людей надо было кормить. В окопной грязи, в сырости и холоде миска горячей каши, котелок супа, кружка чая обретали значение, которое в иное время мог понять лишь тот, кто по-настоящему голодал или всерьез странствовал.

Вот только мир, как когда-то возмечталось, Василий не особо и увидел. Разве что Францию, куда сопровождал полковника Утукина, ездившего к союзникам с секретной миссией. И мнение о своей собственной миссии он невзначай услышал, когда полковник обсуждал с кем-то достоверность сведений о немецкой секретной лаборатории.

– Ну, у нас такая тоже есть, причем не одна, – хмыкнул Утукин. – А какая настоящая, пусть немецкая разведка выясняет. Пусть побегает, пока мы почву для реального наступления готовить будем.

– А домовой вам зачем понадобился?

– Провиант проверять.

– Чтобы поставщики не мошенничали?

– И это тоже, хотя на всех наших воров-интендантов никаких домовых не напасешься. Но главное, уже известны случаи намеренного отравления вражескими диверсантами и воды, и табака, и съестных припасов.

Действительно, в 1916 году случаи отравления подброшенным немцами табаком и поддельными папиросами русских фабрик стали массовыми. В Галиции австрийцы, отступая, оставляли в окопах и крепостных погребах отравленное вино, а в казармах – чистое белье, пропитанное ядом. Под Барановичами и Сморгонью немцы сбрасывали с аэропланов ядовитые конфеты, сигары, бульонные кубики, пачки кофе.

– Да, ушло время честной войны. Раньше государи мятежников в чужих землях не поддерживали.

Дальше Василий прислушиваться не стал. Побрел заниматься своими прямыми обязанностями. Проверял на очередном складе мешки с крупой, бочки с сельдью, гонял мышей, выводил жучков. Пару-тройку раз не удержался – устроил особо наглым интендантам, поставлявшим испорченную муку и пшено с червями, то, что достопочтенный Бертольд Герстман из Дортмунда еще во времена Петра Великого назвал звучным словом «полтергейст». Интенданты в страхе бежали от падающих кирпичей и табуреток, норовивших дать пинка. Но жульничать не переставали.

Конец войны наступил для Василия, когда немцы прорвали фронт на том участке, где в неглубоком тылу находился инспектируемый им склад. В спешном отступлении про него просто забыли, а вход в хранилище, расположенное в крепостных подземельях, был разрушен и засыпан землей во время артобстрела.

Но Василий об этом не знал. И продолжал неустанно беречь запасы, ожидая, когда они понадобятся…

Слепок времени № 13. Когда к штыку приравняли перо и типографский станок

Во время Первой мировой прямо в рамках обычного цивилизованного мира все разделились на своих и чужих. Если раньше чужими, по отношению к которым дозволялось всё, были туземцы в далеких колониях или разнообразные мятежники-изгои, то теперь чужаками, которые «не люди вовсе» стали все, кто находился по другую сторону границы или фронта.

До этого отвязными авантюристами и злодеями, которым всё дозволено, были конкистадоры или, позже, регулярные колониальные войска, вынужденные выполнять непростую цивилизаторскую миссию. Теперь в эту категорию бойцов-цивилизаторов включили и часть интеллектуальной элиты, которой по статусу с давних времен полагалось генерировать эталон разума, нравственности и гуманизма. После того как великие писатели стали штатными пропагандистами, шаблоны представлений о дозволенном были изменены навсегда и ремонту уже не подлежали, даже когда умолкла канонада.

Впрочем, писатели в большинстве своем иллюзий не испытывали. Бюро военной пропаганды появилось в Англии в первый год войны, при этом частично работу вели и частные организации. Потом возникло Управление информации, которое возглавил Джон Бьюкен, будущий лорд Твидсмур и автор остросюжетных романов «Тридцать девять ступеней» и «Утренние дворы». В 1927 году Бьюкен стал членом Палаты общин, а в 1935 – генерал-губернатором Канады.

Всеми любимый папа Винни-Пуха Алан Александр Милн являлся сотрудником секретного отдела военной пропаганды МИ-7б (MI7b), который существовал с 1916 по 1918 год. После войны было приказано уничтожить всю связанную с ним документацию. Однако бумаги не сожгли, а намеревались выбросить на свалку как обычный мусор. Их случайно нашел и сберег капитан Джеймс Ллойд, работавший там вместе с Милном. Среди машинописных страниц нашли несколько сатирических стихотворений Милна, который был пацифистом и гордился тем, что не произвел ни одного выстрела по врагу. В стихах он саркастически описывал свою работу – необходимость лгать в статьях о «злых гуннах» и германских фабриках, где перерабатывались на мыло трупы собственных солдат.