Текст книги "Дневники приемной матери ребенка из детского дома"

Мы с моей дочуркой должны пройти еще огромное количество ситуаций на пути выращивания ее маленького «Я». Но, как говорится, правильно поставленный вопрос приводит к правильному ответу.

Полоса препятствий

Мой ребенок в неплохой физической форме. Все-таки быстро и шустро ползать на четырех конечностях не каждому дано. Дочка напоминала хорошо тренированную обезьянку. Она за все цеплялась и передвигалась немного боком. Когда в школе за ней закрепилась эта кличка – Обезьянка, – моя дочь обиделась.

Надо сказать, что осваивать школу мы начали со школьного двора, а именно – с полосы препятствий, которая была построена на школьном стадионе. Дочь очень хотела научиться ее проходить, особенно разрушенный мост и лестницу. У меня глаза закрывались от страха, когда моя доченька лезла на тонкие бревна, да еще и перепрыгивала с одного бревна на другое, преодолевая немаленькое расстояние на приличной высоте. Каждый раз, когда мы проходили мимо, дочка спрашивала у меня разрешения пройти полосу «докуда смогу». И каждый раз с замиранием сердца я разрешала, приготовившись ее ловить или как-то поддерживать при возможном падении. Но она отлично научилась проходить полосу: и лабиринт, и мост, и барьер, и окно. Загвоздка была только в горизонтальной лестнице. Руки были слабоваты: она висела на перекладине, и любая попытка одной рукой ухватиться за следующую перекладину заканчивалась неудачей. Дочь потирала руки и говорила: «Ничего, ничего, вот завтра я тебе задам!»

Как правило, после школы многие дети «застревают» на школьном стадионе, чтобы погонять мяч, полазить, побегать, повисеть – в общем, размяться после сидения за партой. Моя дочь очень внимательно смотрела, кто как лазит. И один мальчик ей показал, как проходить лестницу. Он раскачивался всем телом, и это помогало ему дотягиваться до следующей перекладины. Моя дочь быстро освоила эту технику и ловко прошла пять или шесть перекладин сразу. Это была победа. С одной стороны.

А с другой стороны, такая жажда спортивных достижений сильно отдаляла ее от девочек в классе. И поскольку моя дочь вообще не была похожа на девочек из класса, а к мальчикам она относилась изначально с изрядной долей презрения, то в классе ей было действительно одиноко и страшно. А тут еще и такая кличка за ней закрепилась – Обезьянка. Для ученицы четвертого класса это была слишком детская кличка, она напоминала скорее детский садик, чем школу.

Дочь сильно переживала по этому поводу и каждый раз, когда она после школы ловко и шустро проходила полосу препятствий, мы с ней обсуждали, что такое прозвище, скорее всего, обозначает ее преимущество. Ничем другим в школьной жизни дочь похвастаться не могла. А после того как несколько человек похвалили мою дочь за ловкость в прохождении лестницы на спортивной площадке, она наконец-то расслабилась и перестала обижаться на прозвище Обезьянка. И, конечно, очень скоро ее перестали так называть.

Мы с дочкой много занимались физическими упражнениями. Для того чтобы хоть как-то укрепить вестибулярный аппарат, она крутилась на круге, стояла на одной ноге с закрытыми глазами, висела вниз головой. Чтобы сформировать уверенность в себе, мы отмечали позитивную динамику успехов дочери в прохождении лестницы и всей полосы препятствий в целом. Мы каждые выходные ходили на плотину, в детский городок – всюду, где были установлены более или менее сложные металлоконструкции, – и там занимались. За полгода моя дочь окрепла физически, выросла на 10 сантиметров и поверила в свои способности. И ее маленькое «Я» подросло.

Головоломки

Огромную роль в преодолении возрастного регресса сыграли головоломки. Надо сказать, что у меня, как у детского психолога, было много сделанных мною разрезных головоломок, которые дочка собирала почти маниакально. Было видно, насколько за все прошлые годы она истосковалась по интеллектуальным задачкам. Ее интеллект «страдал» из-за отсутствия базовых учебных навыков, таких как грамотное письмо и чтение. Если ребенок не умеет и поэтому не любит читать, то ему становятся недоступны многие интересные задачки, ребусы, загадки, задания.

Но для того чтобы сформировать, а потом и развить чтение и грамотное письмо, требовалось достаточно большое количество времени. С графическими головоломками же все было просто: для их решения читать не нужно; поэтому я остановилась на них. И здесь особую роль сыграли головоломки Красноухова. А когда моя дочь собрала сложнейшую головоломку «Золотая цепь» за полминуты, мы обе были счастливы.

Речевой регресс

Успешное решение головоломок и укрепление духа с помощью физических упражнений помогли нам справиться с возрастным регрессом. Но не со словесным. У меня было такое ощущение, что аудиальное развитие моей дочери застряло на уровне двухлетнего возраста (тогда она общалась с родной бабушкой). Именно с этого возраста мы и начали свое продвижение по линии времени.

Мы с дочкой договорились, что всю неделю дома (наши договоренности не касались школы, в которую надо было ходить независимо от наших намерений) она будет разговаривать как двухлетняя девочка. И я с ней стремилась разговаривать именно как с маленькой девочкой. Я надеялась, что ей самой надоест сюсюкание. Но я ошибалась. Моя дочь получала огромное наслаждение, когда говорила как маленькая и когда я обращалась к ней, как к маленькой девочке. Все домашние заботы легли полностью на меня. Я не могла попросить свою девочку почитать, могла только сама читать ей сказки, детские стишки, петь песенки.

Иногда я просила ее петь. Она делала это с удовольствием. Оказалось, что она знает много песен. Однако репертуар, естественно, был детдомовский. От «Жил на поляне розовый слон» до «Ведь так не бывает на свете, чтоб были потеряны дети». На этом фоне особо выделялась песня про дельфина. Почти каждый день моя дочь, как нищенка в метро, жалобным детским голоском пела мне о том, как у дельфиненка умерла мамочка. При этом эмоциональное состояние дочери было радостным, близким к эйфорическому. Она радовалась жалобности и плаксивости самой песенки и во все глаза смотрела, какой ужасающий эффект производила на окружающих. Это бесило меня больше всего! Моя дочь буквально доводила до белого каления этой песней меня и моих друзей.

Так проходила неделя за неделей. Вот мы договорились, что моей дочке уже три годика. А вот она выросла, и ей уже пять лет. Я показывала свои детские фотографии, где мне было столько же лет, чтобы она хотя бы понимала, о каком возрасте идет речь и что может в таком возрасте ребенок, а чего еще не может. А песня о гибели матери дельфиненка все пелась и пелась.

На седьмом году жизни (мы с дочерью договорились, что теперь будем за неделю преодолевать по два года жизни) я взбунтовалась и предложила своей «первокласснице» выбор: либо поставить песню под запрет, либо переписать ее слова, чтобы мама была. Дочь сказала, что перепишет слова. И как-то раз она пропела мне на этот же жуткий мотивчик песню про дельфиненка, у которого мама нашлась! Это было самое великое достижение за первые полгода нашей общей жизни. Больше моя дочь не пыталась петь эту песню дома. Но на летних каникулах в туристическом лагере она «порадовала» у костра всех детишек и взрослых своей песенкой. Об этом событии мне рассказала руководитель лагеря. Видимо, в незнакомой обстановке моя дочь не могла отказать себе в удовольствии смутить всех «домашних» детей и взрослых этой шокирующей подробностями слезоточивой песней.

Как только дочери «исполнилось семь лет», я взялась за прохождение школьной программы. Мы начали с первого класса и параллельно со школьной программой четвертого класса проходили дома программу первого, а потом второго и третьего классов по русскому языку. С математикой дело обстояло не так плохо, и я сконцентрировалась на грамотном письме и чтении. Как я уже отмечала, школьные навыки сформированы не были. Моя дочь писала левой рукой. Почерк был невыносимо коряв. При подобных нарушениях эмоционально-волевой сферы какой еще может быть почерк?!

Однако сложности были не только в том, что моя дочь писала буквы некрасиво. Одна из важных проблем была связана с отсутствием внутреннего контроля в принципе: и визуального, и аудиального, и кинестетического. Если моей дочери нужно было написать слово из трех букв, то она могла его написать некрасиво, но было понятно, что это за слово. Если в слове было больше трех букв, то слова не было вообще – был набор непонятных каракулей.

Таким образом, я понимала, что отставание в речевом развитии основано, во-первых, на отсутствии внутренней речи, с помощью которой ребенок не только сам себе диктует слово по буквам или по слогам, контролируя свое письмо, но и в принципе осуществляет самоконтроль и самоподдержку. Во-вторых, связь между визуальной, аудиальной и кинестетической системами восприятия не была сформирована, т. е. ее руки писали сами по себе, глаза во время письма смотрели непонятно на что, уши и рот тоже не помогали рукам писать. В-третьих, проблема усугублялась сильнейшим зажимом в области горла, из-за чего затруднялись и формирование навыков чтения, и сама речь. У моей дочери была очень хорошая аудиальная память. Но даже выучив стих наизусть, она не могла рассказать его так, чтобы получить положительную оценку, – она постоянно запиналась, сглатывала и поэтому делала огромные паузы: никакой поэзии в таком исполнении не было.

С сюсюканием и коверканием слов мы едва справились. Но на возрасте первоклассницы остановились. Влипли мы крепко. И я поняла, что начинать надо вообще с азов – с дыхания: пока мы не уберем ком обиды в горле, моя дочь не сможет нормально говорить и читать. А пока она не может говорить без сбоев, она не будет грамотно писать. Поэтому школьные трудности я также разделила на части. И для каждой части появились свои правила.

Этапы преодоления речевого регресса: дыхание. Итак, мы стали заниматься дыхательными практиками. В принципе, многие, даже взрослые люди дышат таким образом, что при вдохе живот втягивается, а при выдохе наполняется. Конечно, правильно дышать следует наоборот: при вдохе живот расширяется и наполняется воздухом, а при выдохе он втягивается. У моей дочери вдох был коротким, плечи при этом поднимались и зажимали горло. Воздух застревал на уровне горла и до живота вообще не доходил. Следовательно, живот в дыхании не участвовал. При таком коротком вдохе говорить длинно и гладко просто невозможно. Поэтому речь ее была прерывиста, звуки не дотягивались, не договаривались и не допевались. Усиленный нажим на первые слоги и «проглатывание» последних слогов (окончаний слов) – эта техника речи, чтения, пения кочевала от слова к слову. Естественно, такая внешняя речь не помогала ни работе над каждым словом при письме, ни нормальному согласованию падежей, окончаний и т. п.

После первых же попыток я поняла, что занятия дыхательными практиками не пошли. Моя дочь делала правильно первый вдох, но уже на втором плечи опять поднимались и дыхание глубже не проходило, а живот, как полагается при вдохе, не наполнялся воздухом. Дело в том, что ребенку трудно действовать только из одного абстрактного понимания, что дышать надо правильно. Нужно было найти поверх «надо» интересный смысл для правильного действия.

Ах, флейта, флейта – продолженье горла…

Проще говоря, ребенок будет упорно заниматься дыханием для чего-то – скажем, для того чтобы играть на флейте. С началом обучения игры на флейте дыхание изменилось. Учительница – молодая девушка – объяснила и показала, как нужно дышать, чтобы флейта звучала красиво и сильно. Сначала моя доченька тянула нотку на флейте на два счета. Это очень мало. Но мы занимались. Через несколько недель она вытянула нотку на три счета. При этом я тянула ноту на двенадцать-тринадцать счетов. Мой пример вдохновлял дочь. Мы вдвоем учили ноты и расположение пальцев на клапанах флейты, вдвоем учились дышать, – и это радовало нас и окрыляло. Сама флейта была окутана волшебством. А мы, играющие (это пока громко сказано – просто извлекающие из нее звуки), смотрели друг на друга сияющими глазами, особенно когда звуки получались чистыми и соответствовали октавам.

Этапы преодоления речевого регресса: обида. Параллельно с игрой на флейте мы прорабатывали обидные события из прошлой жизни моей дочери, до которых раньше и дотронуться не могли! Чем глубже дышала моя дочь, тем больше «открывалось» ее горло. Чем дольше она держала нотку, тем больше удовольствия мы получали от игры на флейте. И тем ранимее и чувствительнее она становилась по отношению к воспоминаниям о своей прошлой жизни. Несмотря на это, именно в такие минуты дочка могла хоть что-то рассказать о том, что с ней происходило там, в далеком темном прошлом. И если раньше она просто давилась слезами, мычала и судорожно всхлипывала, то теперь слезы могли градом катиться по щекам и литься свободно. В такие моменты мы сразу вспоминали о правильном дыхании, научившись сочетать глубокие вдохи и выдохи с градом слез.

Постепенно зажим в области горла стал уже не таким сильным, и речь, хоть и жутко сбивчивая (окончания по-прежнему глотались, а то и прихватывали всю вторую половину слова), стала возможна!

 
Доченька к флейте
Губами приникла.
Сосулька упала.
На ладошке растаяла.
Полным вдохом живи.
 

Проблески правды на пути прощения

Появились первые проблески правды. Если раньше моя дочь ловко придумывала себе прошлое и частенько фантазировала на эту тему, то теперь чаще стала говорить о своих истинных переживаниях. Возможно, реальные события происходили не совсем так, как рассказывала о них моя дочь. Я это учитывала, но для меня было важнее всего само чувство, само эмоциональное состояние дочки в настоящее время. Мне было не так важно, осознанно ли хотели люди из прошлого обидеть этого ребенка или он сам обиделся. Важна была только его реальная обида. И самым главным был путь прощения. Я просила свою дочь простить всех людей, которые ее когда-то обижали. Мы не искали виноватых. Я отметала любую мысль о том, что моя дочь была незаслуженно обижена и все вокруг только и делали, что вредили ей. Я также пресекала разговоры о том, что дочка вела себя плохо и заслужила плохое обращение с ней, а люди правильно делали, что били ее и оставляли одну.

Я изначально не становилась ни на одну из сторон этих баррикад обиды, потому что у меня была своя сторона – это наша настоящая жизнь с дочерью. Я осознанно не впадала в состояние справедливого гнева: «Как они могли!», хотя удержаться от этого было непросто. Конечно, получаемая информация меня и шокировала, и возмущала, и удивляла, но я стойко решила запретить себе оценку того, что происходило с моей дочерью раньше. Я была твердо убеждена в том, что для нас имеет значение лишь наше настоящее и то, с какой силой чувств моя дочь переживает свою прошлую жизнь. Я помогала дочери разбираться в своих настоящих чувствах, смотреть на них, анализировать свое собственное поведение, а не впадать в злобу и ненависть к тем, кто не имеет сейчас никакого отношения к ее жизни. Я усердно просила свою дочь простить их. Не сразу и не всех. А каждого и честно. Мы вместе по возможности пересматривали все болезненные ситуации из прошлой жизни дочери и прощались с ними.

Некоторое время моя дочь хотела злиться на них. Я это не поддерживала и объясняла, что злость отравляет нашу с ней настоящую жизнь; много говорила о том, что у каждого человека своя правда, свой взгляд на то, что происходило давным-давно. Эти правды могут не совпадать. И мнения людей тоже расходятся по одному и тому же вопросу. Я никого не собиралась оправдывать – ни свою дочь, ни тех, кто был с ней рядом в прошлом. Я защищала наше настоящее, как могла. Поэтому я считаю этот период нашей жизни – с четвертого по шестой месяцы – самым тяжелым: мне приходилось двадцать часов в сутки и семь дней в неделю быть психологом, психотерапевтом, и лишь несколько часов в неделю на мою долю выпадала счастливая роль матери.

Постепенно роль матери меня радовала все чаще и чаще. Осталась роль «воскресного психотерапевта». Уж не знаю, почему именно воскресный день из прошлого моей дочери вонзился в наше настоящее истериками и агрессией, могу только догадываться. Но воскресенье мы взяли под особое наблюдение и старались как можно больше времени проводить в лесу, на плотине. Благо осень нас баловала, и мы с огромным удовольствием проводили все воскресные дни на природе: собирали грибы, разводили костер, просто сидели у воды, носились как угорелые по узким тропинкам желтеющего леса.

День рождения

Конечно, сам день рождения был ни при чем. Но вот его ожидание было потрясающе эффективным способом поставить жирную точку в работе над регрессом и вздохнуть с облегчением или по крайней мере насладиться заслуженным отдыхом, пусть и недолгим.

Надо сказать, что моя дочь на всех календарях, живущих в нашей квартире, жирным кружком отметила свой день рождения. Она мне каждый раз напоминала, что скоро будет главный день в ее жизни. Возможно, день рождения был для моей дочери существенной, определяющей границей ее прошлого и нашего настоящего. В ее прошлый день рождения к ней в детский дом никто не пришел. Она ждала и надеялась, что о ней вспомнят, поздравят. Но этого не произошло. И, памятуя о своей горечи одиночества и брошенности, она все свои силы бросила на то, чтобы ее новый день рождения прошел как-то иначе. Моя дочь не знала, как она бы хотела провести свой новый день рождения. Единственное, что она знала точно, так это то, что она хочет получить в подарок мобильный телефон. На большее у нее не хватало ни опыта, ни знаний. Дочка понятия не имела, сколько нужно будет вложить своих личных усилий, чтобы ее день рождения прошел интересно и увлекательно.

Приблизительно за месяц до дня рождения я затеяла игру. Игра состояла в том, что как только дочка позволяла себе скатываться на детскую речь, я ей в такой же манере говорила: «Моя маленькая, я на день рождения подарю тебе красивый бантик и большую машину скорой помощи. Все дети обожают большие машины». Когда моя дочь в ответ кричала, что она не хочет большую машину, я ей говорила, что тогда ей нужно убедить меня в том, что она уже не маленькая девочка, мечтающая о красивом платьице или бантике!

Каждый раз на коверкание слов я утрированным родительским голосом рассказывала дочурке, что именно она получит в подарок на день рождения. А потом мы вместе смеялись. Потому что это действительно стало смешно. И если в первый раз моя дочь жутко рассердилась и бросилась на меня чуть ли не с кулаками, то на десятый раз мы хохотали над «пушистиками» и бантиками минут пять без остановки. Игра меня забавляла, хоть и нелегко было каждый раз экспромтом придумывать детские подарочки, которые приведут в восторг маленькую девочку. А сыграть это так, чтобы до самого часа вручения подарка моя дочь не была уверена, что она действительно получит мобильный телефон, а не «рюшечки в коробочке», было очень трудно. Мы за этот месяц ожидания не только существенно улучшили свое понимание друг друга, но и явно стали талантливее и чувствительнее!

Параллельно с игрой мы затеяли настоящую подготовку ко дню рождения. Я попросила свою дочь составить список гостей, чтобы определить количество приглашенных. Сначала моя дочь хотела пригласить просто «всех». Я не стала ее убеждать в том, что наша квартира не выдержит «всех». Я попросила дочку учесть тот факт, что день рождения приходится на каникулярное время, и поговорить с каждым гостем. Список гостей после разговоров с ее знакомыми приблизился к нулю. И дочь расстроенным голосом объявила, что никто из ее подружек во дворе прийти не сможет. Я поняла, что она готова более серьезно обсуждать приглашение гостей на свой главный день в жизни. Пока существовала стратегия приглашения «всех», понятное дело, не могла возникнуть стратегия выбора «некоторых, особо приятных и интересных».

Конечно, нам в каком-то смысле повезло. Я понятия не имею, как бы мы справились со стратегией «всех», если бы они сами не отказались стать гостями. Мы составили список детей, с которыми дочке было интересно. И даже обсудили, чем именно интересен тот или иной гость. Затем мы обсудили, что было бы интересно вместе сделать, во что поиграть. Оказалось, что лучше всего позвать всех в боулинг. Это оказалось делом очень простым: я случайно увидела объявление. Обратила на него внимание исключительно из-за грамматических ошибок. На красивом глянцевом листе бумаги с современным дизайном в модной салатово-фиолетовой гамме было написано: «Школно-студеньческий тариф». Я не смогла остановиться и прочитала этот текст до конца. А речь в рекламном проспекте шла именно о том, в чем я нуждалась, – об игре в боулинг. Достаточно было позвонить и узнать, что при предъявлении хотя бы одной справки из школы я заплачу за час игры в боулинг смехотворную сумму. Меня это устраивало. И я заказала две дорожки: детскую и взрослую.

Кроме боулинга, мы очень любили играть в шашки и уголки. Поэтому возникла идея провести турнир. Когда с играми появилась некая определенность, мы приступили к разработке меню главного дня жизни моей дочери. К этому времени дочка неплохо справлялась с блинами. Поэтому было решено напечь огромную стопку блинов. И еще очень хотелось пирожков. Поэтому мы накупили слоеного теста и пять часов кряду накануне дня рождения пекли пирожки с разными начинками.

В свой самый главный день моя дочь сама встала в семь утра и на протяжении нескольких часов пекла блины! Это был ее личный подвиг. Она устала, но была очень довольна. День рождения удался на славу: мы здорово повеселились, как и планировали.

А в понедельник, в первый учебный день второй четверти, моя дочь рассказала мне следующее:

– Мама, у нас в классе появились две маленькие девочки.

– У вас новенькие в классе?

– Нет. Просто две мои одноклассницы сегодня говорили, как маленькие.

– Что же они говорили?

– Всякие муси-пуси-глупости. Как в детском саду!

* * *

Апрельским воскресеньем во вторую весну нашей жизни моя доченька написала:

«Жила-была однажды девочка, которая каждый вечер, когда надо было ложиться спать, становилась маленькой.

– Мама, – говорила она, – я стала муравьишкой!

И мама понимала, что пора укладывать дочь в постель.

А утром девочка просыпалась, едва всходило солнце. Но она по-прежнему была маленькой-маленькой, так что свободно помещалась на подушке. И еще место оставалось.

– Вставай! – говорила мама.

– Не могу, – отвечала девочка. – Я еще слишком маленькая, как бабочка.

А потом радостно воскликнула:

– Ну вот я и выросла!

И с веселым криком вскочила с постели. И начала новый солнечный день».