Текст книги "Каныш Сатпаев"

Больше года прошло, как Сатпаев стал членом ревкома и судьей. Хорошая слава идет о нем в народе. Теперь он не новичок в общественной работе, может выступить на любом собрании, как говорят в ревкоме, наделен ораторскими способностями. Многое открыл он для себя за это время, научился понимать людей. И с болезнью как будто покончено. Степной воздух исцелил его, он по-прежнему бодро чувствует себя. Весной по приглашению губернского нарсуда Каныш побывал в Семипалатинске и, конечно, зашел к знакомому доктору. Врач, который два года назад предсказывал ему безвыездное сидение в ауле на весь недолгий остаток жизни, теперь, осмотрев пациента, удивленно произнес:

– Да с такими легкими жить и жить! Просто чудо! Словно ничего и не бывало – такое чистое дыхание! Ваш Баянаул – истинно целительный уголок степи. Настоящий санаторий для легочников!.. Поздравляю, молодой человек, но все-таки предупреждаю: остерегаться простуды и ослабления организма.

На родину Каныш возвращается в радостном настроении. Он снова задумывается о будущем. Повседневная работа хоть и захватывала его, но все же на душе оставалась какая-то неудовлетворенность. Свой завтрашний день он представлял себе не совсем отчетливо. Неясность эту усугубляло еще и то, что он был теперь не один. По настоянию престарелого отца в двадцатом году ему пришлось связать свою судьбу с Шарипой. А затем он стал отцом. Его жена и дочка Ханиса жили на зимовке у отца. А он по-прежнему по-холостяцки снимал с несколькими джигитами комнату в доме станичного казака Бельденинова...

Судья и профессор

Профессор Усов сидел на высоком утесе, у подножия которого лежало кристально чистое озеро. На недвижной глади отчетливо отражались каменистые берега, поросшие сосной, легкие облака, едва заметно плывущие в небесной лазури. Ему вспомнились слова Каныша, сказанные при их первой встрече: «Озеро Жасыбай не просто чудо природы, с ним связана старинная легенда...» – «Расскажи», – попросил профессор.

«Когда наши предки сражались за свою землю с джунгарами, особенно много крови было пролито в здешних окрестностях. Эти места не раз переходили из рук в руки. Говорят, озеро когда-то называлось Шойын по имени джунгарского богатыря, которому была доверена охрана этих краев. Но однажды казахский батыр Жасыбай, победив на поединке Шойына, отобрал озеро. Обозленный джунгар замыслил отомстить и, по-воровски пробравшись в стан соперника, злодейски убил во время сна Жасыбая и его преданного друга Кийк-батыра. Далее рассказывается, что, совершив это злодеяние, коварный Шойын бежал из наших пределов. А озеро с той поры называется Жасыбай. Так ли это было на самом деле или как-то иначе, трудно сказать. Во всяком случае, старики по сей день показывают могилы Кийка и Жасыбая у тропы между озером и станицей...»

В тот день Каныш повел профессора на перевал и показал место, где, по преданию, были похоронены богатыри. Форма каменной гряды напоминала лежащего великана. «Вот где разгадка легенды... – подумал Усов. – Результат многовековой работы ветра и дождей». Но он не стал вслух говорить о своей догадке. Ему не хотелось разрушать у молодого человека веру в предание. Когда они снова спускались к озеру, профессор рассказал Сатпаеву историю, случившуюся в 1906 году в степях Джунгарии, когда Усов еще студентом сопровождал известного путешественника-геолога, своего учителя Владимира Афанасьевича Обручева.

– Однажды мы набрели на удивительный город. Трудно было сосчитать, сколько улиц в нем. Дома все разные, ни один не похож на другой. На площадях мы видели множество творений скульптуры. Горбатого медведя, грозного льва, бегущих лошадей, а также множество других животных – настороженных архаров, верблюдов, лежащих поодиночке или идущих целым караваном, – невозможно всего перечислить... Словом, город этот можно назвать зоологическим музеем. Но он оказался мертв. Мы не встретили ни единой души. Казалось, что в какой-то страшный миг все живое здесь было превращено в камень. Но в том-то и дело, что город этот строили не люди. Ни одной из фигур животных не касалась человеческая рука. Все было здесь изваяно самой природой, миллионы лет над скульптурой мертвого города трудились ветры и дожди...

Каныш внимательно слушал Усова. Хотя профессор ни словом не обмолвился о происхождении могилы Жасыбая, молодой челочек понял истинный смысл его рассказа. И когда гость умолк, Сатпаев проговорил:

– Михаил Антонович, хотя у нас и нет таких мертвых городов, я могу показать вам достаточно много скульптурных фигур из камней.

– Только не сегодня, дорогой. Может быть, на той неделе?

– Хорошо, я приеду еще раз, – обрадовался Каныш.

Профессор вспомнил его радостный взгляд и улыбнулся. «Интересный молодой человек! Грамотен, свободно говорит по-русски, воспитан. Вдумчив, ни одного слова зря не скажет. И все-таки не укладывается в голове, что он судья. Почти юноша... Даже в Европе, где хорошо поставлено юридическое образование, на такую должность вряд ли назначают столь молодых людей...»

Вечерело. Ученый окинул прощальным взглядом огромную чашу озера, недвижимо дремлющую в раме гористых берегов, и отправился в сторону своей юрты.

Приезд в Баянаул Михаила Антоновича Усова, магистра геологических наук, был не случаен. Два года назад он заболел туберкулезом легких, и врачи предписали ему проводить лето на свежем воздухе, хорошо питаться и пить кумыс. В Томске, где он жил и работал, ему удавалось хотя бы приблизительно выполнять первые два условия, но вот кумыса взять было негде. Его изготовляли только в казахских или башкирских степях. И профессор геологии стал выезжать на лечение. В прошлом году он побывал близ Чингисских гор, в ауле Турагула Кунанбаева, сына Абая. А теперь приехал с женой в Баянаул. Сопровождать Усова вызвался Алексей Николаевич Белослюдов, семипалатинский краевед и литератор, один из известных нам четырех братьев. Со старшим из них, Николаем, ученый познакомился еще в Томске, когда тот работал в типографии. А через него сошелся с Алексеем.

Баянаул, один из живописнейших уголков степи, давно сделался любимым местом отдыха сибиряков. Каждое лето сюда приезжали из Омска, Томска, Новониколаевска и других городов. Близ станицы всегда можно было найти и юрту, и свежее мясо, и отличный кумыс. Местные жители, отличавшиеся гостеприимством, уже привыкли снабжать приезжих всем необходимым. Но начиная с 1914 года берега Жасыбая делались от лета к лету безлюднее. А во время гражданской войны приток отдыхающих и вовсе прекратился. В год приезда Усова сибиряки, похоже, вновь вспомнили о Баянауле – с самой весны понемногу прибывали гости. Профессор и его спутники остановились на восточном берегу Жасыбая, у родника Тасбулак. Уже на следующий день по приезде их навестил народный судья 10-го участка Каныш Сатпаев, ехавший с зимовки Бокета, которая стояла в полутора верстах от озера. Прослышав о каких-то томских землемерах, Каныш захотел познакомиться с ними, да так и застрял возле Жасыбая.

Они путешествовали по его окрестностям целых три дня. Побывали и на озере Торайгыр. Заночевав на его берегу, с утра поехали в Мойылды-Булак, потом свернула на Айнабулак. Затем профессор пожелал побывать на Казан-Ауыз, где предприимчивый купец Степан Попов когда-то добывал медь, построив для этого примитивную печь. В довершение ко всему поднялись на Акбет, самую высокую вершину Баянаула.

Во второй свой приезд к Усову Каныш, как и обещал, свозил профессора к интересным каменным фигурам, образовавшимся в результате ветровой и водной эрозии. Но, к удивлению его, ученый недолго задерживался возле них. Только раза два обошел каменного «верблюда» да от нескольких «статуй» отбил молотком кусочки камня и, осмотрев сколы, тут же бросил их. Гораздо охотнее он задерживался в ущельях у свежих оползней или на обрывах, где поработали весенние воды. Он поднимал там совсем невзрачные камушки. Некоторые исчезали в его рюкзаке.

И Каныш когда-то любил собирать камни. Предпочитал цветные. Найдешь пару таких камней, ударишь их друг о друга ночью или в темной юрте и высечешь целый сноп искр. Но это давно в прошлом. Народному судье не очень-то идет увлекаться подобными безделицами. И теперь его удивляла страсть маститого профессора, его волнение при встрече с каким-нибудь обломком скалы. «Какая цена этим мертвым камням, почему они так влекут к себе взрослого человека?» – думал он, наблюдая за Михаилом Антоновичем.

Но вскоре Каныш стал понимать смысл увлечения своего спутника. Усов был великолепным рассказчиком. О камнях он говорил с такой красочностью, что его интерес к ним передавался и слушателю. Ученый просто и доступно рассказывал об основных проблемах геологии, о строении земной коры и образовании разного рода минералов. Как бы между делом он объяснил и происхождение причудливых скал в окрестностях Баянаула. «Когда-то эти места были морским дном. Длительные геологические процессы преобразили лик земли, ваши края сделались сушей, поднялись горы и сопки. Над утесами поработала сначала вода – вот почему они имеют стертую, словно гладко отполированную, поверхность. Остальное довершили ветер и солнце. А возраст их – миллионы лет...» Конечно, Каныш и раньше знал о строении земли, ее возрасте. Но то, что он почерпнул в семинарии, до сих пор казалось ему какой-то отвлеченной премудростью, хотя ему даже приходилось пересказывать слушателям учительских курсов то, что было написано по этому предмету. Но он никогда не думал, что о таких сложных вопросах, как строение земной коры, можно рассказать так занимательно, как Михаил Антонович. Вот что значит иметь настоящее образование, думал молодой человек. Ведь, казалось бы, и он немало учился. Два года в аульной школе. Три в Павлодаре. Еще четыре в Семипалатинске. Но на поверку оказалось, что он знает очень мало. Что из того, что он грамотен, служит народным судьей? Вот если бы знать хоть сотую долю того, что ведомо этому магистру геологии!

– Сколько нового открыли вы мне в эти дни! Никогда прежде я не узнавал за один раз так много! – неожиданно для себя самого признался Каныш, подсаживая профессора на лошадь после очередного привала...

По прошествии нескольких дней Усов вернулся на берег Жасыбая, а Каныш отправился по неотложным делам в дальние аулы. Встретиться должны были в ауле Имантая – молодой человек договорился с отцом, что профессор проведет у него часть своего отпуска. Вместе с Канышем в поездку по волостям отправился Алексей Николаевич Белослюдов – для него как собирателя фольклора и мечтать нельзя было о лучшем переводчике, чем Сатпаев. Через несколько дней оба спутника добрались до берега реки Шидерты, в исконные места откочевок аулов Сатпая. Белослюдов громко выражал свое восхищение увиденным джайляу. Живописный речной ландшафт, густые заросли кустарника, синеющие на горизонте горы. Оказалось, что за геологом и его супругой уже высланы несколько джигитов.

Аул готовился к приему почетного гостя. По распоряжению Имантая перекочевали на новую стоянку по соседству, где трава была еще не вытоптана и окрестность выглядела свежо. Для профессора поставили отдельную гостевую юрту в стороне от остальных жилищ и кухни, чтобы оградить его от дыма и людского шума. Аул Сатпая умел принять гостей.

Михаил Антонович с женой прибыли на третий день. Удивил всех его распорядок дня: профессор вставал очень рано и сразу отправлялся на прогулку. Обычно он проходил каждое утро по 5 – 6 километров по берегу Шидерты. Предложили ему смирную лошаденку для таких моционов, Усов отказался, что немало удивило аульчан, привыкших по любому поводу седлать коня. Возвратившись с прогулки, он раздевался до пояса и шел умываться к речке. А потом садился за чай. Пил он его по казахскому обычаю со сливками и выпивал за раз изрядное число пиал. После этого его нельзя было беспокоить. Он уединялся в своей гостевой юрте и работал по нескольку часов подряд. Обычно в это время к нему приносили кумыс. Он не любил, чтобы кто-то сидел рядом и ухаживал за ним, и все делал сам. А вот обедать ученый предпочитал в компании, за достарханом он становился разговорчивым. После обеда к его юрте подводили оседланного коня. И несколько всадников – обычно это бывали Белослюдов, Каныш и его брат Бокеш – сопровождали профессора на прогулке. Возвращались вечером с дичью или с образцами различных минералов.

Но иногда Михаил Антонович сам нарушал сложившийся распорядок. Обычно это случалось в те вечера, когда молодежь затевала игру в алты-бакан, качели или когда в ауле появлялся заезжий певец-жыршы. Хотя профессор и не понимал слов, он любил слушать песни, подолгу сидел вместе со всеми на таких импровизированных концертах.

Ему нравились чистый воздух джайляу, напоенный ароматом трав, целительный кумыс и мирная тишина аула. И то, что степняки постоянно выглядели бодрыми и жизнелюбивыми, тоже радовало его душу. Охота, протяжные задушевные песни, обстоятельные беседы на лугу – все это вызывало хорошее настроение. Здоровье заметно поправлялось, стихали боли в груди. День ото дня Усов чувствовал себя все лучше.

Обычно Каныш приезжал в родной аул на несколько дней, а затем подолгу не появлялся. В это лето он изменил своему обыкновению. Уезжал на два-три дня, а вернувшись, старался остаться лишний день у своих. Его тянуло к профессору, постоянно хотелось быть возле него. Беседы с ученым на любую тему были интересны для него, намного расширяли круг его познаний и обогащали представления молодого человека о природе. Чего он только не узнал во время совместных прогулок с Усовым о рельефе степи, о происхождении гор и равнин родины, о камнях, которые встречались им на пути. Лишенный возможности жить в большом городе, Каныш давно тосковал по общению с образованными людьми. С приездом Усова и Белослюдова у него появилась возможность удовлетворить эту потребность, потому так сильна была его тяга к ним.

Как-то раз случилось, что в один из приездов Каныша он и профессор отправились на прогулку только вдвоем. В тот день они добрались до Ниязских гор. Канышу давно хотелось показать Усову этот кряж, своеобразный по рельефу. Верхом они поднялись на несколько сопок, затем Михаил Антонович пешком прошел вдоль самых крупных каменистых обнажений. Образцы рассматривал нахмурившись. Видно, ничего особенного не попадалось, ибо он почти не клал образцов себе в сумку. Канышу казалось неудобным задавать вопросы, и он молча следовал за Усовым на некотором отдалении.

Время обеда давно прошло. Солнце клонилось к западу. И только когда оно коснулось вершины ближней сопки, они повернули коней назад.

Ехали не спеша, думая каждый о своем. Неожиданно профессор заговорил:

– Много я слышал о ваших краях. «Киргизские степи, киргизские степи...» Это сделалось своеобразным геологическим термином. Но, не бывав здесь, я представлял степь совершенно иной. Знаете, что я думал? Что это голая равнина – ну, растет ковыль и еще кое-какие травы, воды почти нет. Приехал нынче к вам и что же вижу? В Баянауле настоящий оазис, более дивного места не придумаешь! Рядом солончаки и соленые озера. А здесь буйное разнотравье, речек и ручейков не счесть, горы какие! А раньше бывал я в Тарбагатае, Чингисских горах. И ни одна из этих местностей не похожа на другую, но каждая по-своему интересна и богата. Правда, в глубь степи не приходилось ездить. Но и моих немногих впечатлений достаточно, чтобы иметь кое-какое представление о ней...

Выслушав ученого, Каныш сказал:

– Нашу степь я сравнил бы со скатертью, уставленной всякого рода яствами, но не повсюду одинаково густо, неравномерно. Скажем, в одном месте всякие сласти – урюк, изюм и тому подобное, а в другом – соль да несколько кусочков курта[12]12
  Сушеный творог.


[Закрыть], в третьем – один хлеб, в четвертом – вода, а в пятом и этого нет, совершенно пусто...

– Что-то не совсем понимаю, дорогой.

– Яснее этого не скажу, Михаил Антонович, – рассмеялся Каныш. – Где урюк, изюм лежит – это те самые оазисы, о которых вы упоминали сейчас. Баянаул, Каркаралинск, Кокчетав... Другой край, где кучей навалена всякая еда, – это, к примеру, Тарбагатай, Чингисские горы, Шидерты и иные подобные места. А большие сосуды с водой – это Балхаш, Зайсан и другие озера. А где пусто – пески и такыры.

– Теперь ясно. Образно выражено! Но я как геолог смотрю на вашу степь по-другому и скажу совершенно иное, дорогой Каныш Имантаевич. Я назвал бы ее – уверяю вас, что так оно и есть, – настоящей классической школой для геологов. Сколько здесь разломов, трещин! Сколько открытых, совершенно обнаженных мест! Широчайший простор для геологической деятельности! Горы старые, а в них не счесть рудных сокровищ! Причем лежат они близко к поверхности, почти на открытых площадях. И потому неграмотные кочевники без всяких разведок, не затрудняя себя проходкой скважин и шурфов, а просто разворошив сурковые норы, находят Караганду, Экибастуз. А если прийти сюда хорошо оснащенным современной техникой да начать бурение, что произойдет тогда, даже не представляю. Сколько будет феноменальных открытий! Ведь, по сути дела, в этих краях, кроме наезжавших ненадолго разного рода спецов-дельцов, не было настоящего геолога-исследователя.

Захваченный картиной будущего, нарисованной профессором, Каныш порывисто повернулся к спутнику, отчего лошадь под ним настороженно встрепенулась.

– Михаил Антонович, а нельзя ли мне выучиться на геолога?

– Так приезжайте ко мне в Томск! – с горячностью заявил Усов.

– А может быть, поздновато мне учиться? – вдруг вспомнив о семье, в раздумье спросил молодой человек.

– Учиться никогда не поздно, дорогой мой.

– Вы в моем возрасте уже окончили институт...

– Ну и что же из того?.. – Усов в сердцах пришпорил коня. – Окончил институт, а все равно продолжаю учиться. До сих пор. Хоть я и профессор, а все равно, как говорят, грызу гранит науки. И буду учиться всю жизнь. Остановлюсь – пропал. Тогда конец моей учености.

– Да, учиться хочется, – произнес Каныш после некоторого молчания. – Но отец, семья, конечно, будут против. Здоровье у меня неважное, потому они и будут возражать. Это их главный козырь. Если бы не болезнь, давно бы я был студентом.

– Если дело в этом, то давайте я поговорю с Имантаем Сатпаевичем, – предложил Усов. – Томский климат при нашей с вами болезни вполне терпим. Даже хорош. Ведь кругом хвойные леса. Правда, там нет чудодейственного кумыса.

– Нет, с отцом лучше поговорю я сам. Он образован и лучше многих понимает дух времени. Думаю, он все-таки даст согласие. А вас я прошу уговорить уездный ревком, нет, лучше губернский нарсуд, ведь там могут возражать, удерживать меня. Слишком мало еще у нас образованных людей, и не так легко найти замену.

– Отпустят! – уверенно и твердо сказал профессор. – Конечно, и судья необходим в степи, но инженеры нужнее. Если этого кто-то не может понять, я сумею его убедить...

После этого разговор вновь надолго прервался, всадники поехали быстрее, чтобы успеть домой до темноты. И только когда вдалеке забелели юрты аула, Каныш нарушил молчание:

– Михаил Антонович, скажите откровенно, выйдет из меня геолог?

– Не понимаю, что за вопрос.

– Новое это дело для нас, степняков. Никто никогда здесь им не занимался.

– Вот те на! – рассмеялся профессор. Затем, резко оборвав смех, внимательно посмотрел в лицо спутника и серьезно заговорил: – Друг мой, если хотите знать, никто не является на свет готовым геологом и вообще ученым. Родился человек, растет, учится. Учится в школе, в институте и у жизни. Много надо повидать, много пережить, на ус побольше намотать. И риск нужен, и дерзость мысли, и знание дела. А у вас, как кажется мне, и опыт жизни есть, и пытливость...

– Итак, стоит попытаться?

– Вы выбираете себе дело не на один год, а на всю жизнь. Хорошенько обдумайте все наедине с самим собой. А когда решитесь на какой-то шаг, дайте знать мне...

Месяц спустя в Семипалатинск отправилось письмо из Баянаульского нарсуда за исходящим номером 370:

«В коллегию Семгубсовнарсуда

В связи с отъездом на учебу прошу коллегию губнарсуда освободить меня от занимаемой должности в судебных органах до начала учебного года, т.е. не позднее 1 сентября 1921 года. Прошу сообщить Ваш ответ.

Народный судья К.Сатпаев

12 августа 1921 года».

На обороте этого заявления секретарем суда Бекжановым было приписано: «Семипалатинск, совнарсуду. Народный судья Сатпаев, оставив все дела мне, уехал на учебу. Прошу указать, как поступить в дальнейшем».

Мы не знаем, какой ответ получил секретарь от своего губернского начальства, ибо архивы суда хранят на сей счет молчание. Но совершенно точно известно, что в тот день, когда было написано приведенное выше заявление, его автор сделал решительный шаг в будущее, о котором говорил магистр геологии Михаил Антонович Усов.