Текст книги "Сновидец. Грейуорен"

4

Апокалипсис был предотвращен, но предчувствие конца света все равно не оставляло.

И кто ты теперь?

Та, кто предотвратила апокалипсис.

Кармен Фарух-Лейн продолжала себе это твердить, однако на ум ей неизменно приходил иной ответ.

Фарух-Лейн и Лилиана ждали Диклана Линча, сидя в машине на парковке Медфордского центра помощи. Седовласая Лилиана, расположившись на пассажирском сиденье, вязала что-то из бирюзовой пряжи в тон тканевой повязке на ее голове и тихонько напевала себе под нос. Старушка отлично умела коротать время. Темноглазая Фарух-Лейн сидела на месте водителя и, вцепившись пальцами в руль, сжимала его до побелевших костяшек. Она коротать время не умела.

Кто ты теперь?

Та, что убила своего брата.

Диклан Линч изо всех сил старался уберечь от гибели своего брата, смертоносного Зета, а она сделала все возможное, чтобы оборвать жизнь своего.

Фарух-Лейн понимала, что их ситуации сильно отличались. Натан пускал в ход присненное оружие, чтобы убивать своих жертв, а после помечал каждое место преступления парой раскрытых ножниц; в то время как Ронан попал под прицел из-за преступлений, которые мог совершить, и апокалипсиса, который он мог устроить. Однако была у них и общая черта: они оба обладали властью, слишком большой для одного человека. Поэтому решение исключить их из уравнения имело смысл. Исключить всех могущественных Зетов.

А значит, Модераторы и Фарух-Лейн продолжали убивать, снова и снова и снова…

Знаешь, кого проще всего контролировать? – спросил ее однажды Натан. – Людей, которые в прошлом уже становились жертвами манипуляций и теперь изо всех сил пытаются не повторить этот опыт.

Фарух-Лейн осмотрелась по сторонам. После прохлады раннего утра день неожиданно выдался теплым, слишком теплым для Массачусетса в это время года. Хмурое небо, нависшее над голыми ветвями деревьев, казалось каким-то странным, словно не соответствовало сезону. Пешеход, спешащий по тротуару вдали, напомнил ей о брате. О том, как быстро и целеустремленно шагал Натан, чуть склонившись вперед, словно фигура на носу корабля.

Хватит думать о прошлом, – велела она себе. – Сосредоточься на настоящем.

Все закончилось. Штекер выдернут. Грезы остановлены. Пожар потушен. Мир спасен.

Ведь так? Так.

Из-за этой заварухи она потеряла семью. Лишилась карьеры. Души. И что же в конце концов положило конец бесконечной череде убийств? Краткий сон за чашкой горячего шоколада погасил источник силы Зетов. Не взрыв, а скорее всхлип.

– Это было слишком просто, – призналась Фарух-Лейн. – Сплошное разочарование.

– То, что мы сделали, не далось нам легко, – заверила ее Лилиана в своей особой манере, провязывая петлю за петлей. Ритмичный стук ее спиц напоминал тиканье секундной стрелки часов. – Я, к слову, рада, что все это уже позади и мы можем спокойно жить дальше.

Лилиана – в прошлом подружка-провидица, а теперь, видимо, просто подруга. До отключения силовой линии у нее периодически возникали опасные видения о грядущем апокалипсисе, в результате которых Лилиана меняла свой возраст, перемещаясь по временной шкале в пределах трех эпох. Но, с тех пор как силовая линия исчезла, видения прекратились. Похоже, для предсказаний, как и для грез, требовалась энергия линий.

С одной стороны, радовало, что можно больше не бояться возникающей во время видения звуковой волны, способной взорвать человека изнутри. Однако Кармен огорчало, что их отношения с провидицей начались, когда она была в среднем возрасте, а теперь продолжались с внезапно постаревшей Лилианой. Раньше Фарух-Лейн не беспокоило, что подруга иногда превращалась в старушку, поскольку она так же быстро возвращалась к прежнему возрасту. Но теперь и силовая линия, и видения исчезли, а значит, провидица так и останется в этой поре. Годы ничуть не умаляли спокойной элегантности Лилианы, и все же она выглядела на несколько десятков лет старше Фарух-Лейн.

К тому же без предсказаний они оказались в абсолютном неведении о том, что ждет их в будущем.

– Кажется, я уже забыла, что такое спокойно жить, – сказала Фарух-Лейн. – Можешь поверить, что когда-то я зарабатывала на жизнь, планируя будущее для других?

– Полагаю, будущее сложится само собой, – ответила Лилиана.

Провидица отложила вязание, взяла Фарух-Лейн за руку и сжала их ладони вместе. Как и всегда, ее прикосновение сразу принесло чувство покоя. Загадочного умиротворения. Кармен не сомневалась, что Лилиана помимо дара предвидения обладает некой магией, волшебством, позволяющим человеку рядом почувствовать себя лучшей версией самого себя. Внезапно девушке вспомнилось, как при их первой встрече Лилиана говорила что-то о том, что люди невероятно хрупкие существа. Подобные заявления обычно произносились лишь смеха ради или если говоривший считал себя не совсем человеком.

И Лилиана не смеялась.

– Ты помнишь, что будет дальше? – спросила Фарух-Лейн. В ее голове с трудом укладывалось, как именно провидица перемещается по временной шкале. Девушка понимала, что лишь одна из версий Лилианы является истинной, правильно воспринимающей время. Две другие либо оглядывались назад на уже произошедшие события, либо с нетерпением ждали будущего, которое предстояло наверстать.

Раньше у пожилой Лилианы часто возникали крохотные обрывки воспоминаний, которыми она охотно делилась. Но сейчас женщина просто сказала:

– Давай подумаем, что приготовить на ужин. Хеннесси говорила что-то о карри, и, по-моему, это отличная идея.

– Надеюсь, мы не совершили ошибку, оставив ее одну, – пробормотала Фарух-Лейн. – Я не слишком верю, что она захотела подольше поспать. Она только и делает что спит.

– Бедняжке придется проспать полжизни, чтобы наверстать упущенное.

Голос Лилианы переполняла жалость, ведь прошлая жизнь Хеннесси действительно заслуживала сочувствия. На протяжении многих лет девушке снился один и тот же непрекращающийся кошмар; она провела годы со знанием, что способна сделать этот ужасный сон явью. Пожалей же ее, – велела себе Фарух-Лейн. – Посочувствуй! Однако хватило лишь пары дней, чтобы Кармен выяснила, что Хеннесси самый невыносимый человек из всех, кого она когда-либо встречала.

Вот доказательство: Хеннесси была громкой. Похоже, она считала, что если монолог того стоит, значит, он должен быть произнесен на максимальной громкости, желательно с высоты предметов мебели, крыш автомобилей и домов. Бескрайний океан слов.

А еще Хеннесси отличалась непредсказуемостью. В первую же ночь после того, как она отключила силовую линию, девушка на несколько часов пропала. Без предупреждения. Ничего не объяснив. Ровно в тот момент, когда Фарух-Лейн и Лилиана пытались решить, стоит ли отправляться на ее поиски, Хеннесси вернулась сама. Она приехала за рулем странного автомобиля без номеров, чем-то напоминающего свою вечно болтающую и кричащую владелицу. Его выхлопная труба постоянно ревела и грохотала, если только он не был заперт под замок в гараже. С виду машина казалась или очень дешевой, или очень дорогой. Фарух-Лейн побоялась спрашивать, откуда она взялась.

И еще доказательство: Хеннесси оказалась настоящим вандалом. Ей требовался постоянный присмотр, иначе она как дикая лисица начинала крушить все вокруг. За те несколько дней, что они провели под одной крышей, вода неизменно перетекала через края ванной, огонь вырывался из духовки, в окнах разбивались стекла, а соседи изумленно наблюдали, как Хеннесси рисует огромную копию «Крика» на двери гаража под аккомпанемент ревущей из салона ее автомобиля (по всей видимости, краденого) музыки. Фарух-Лейн уже и не надеялась вернуть страховой депозит.

И еще одно: Хеннесси, похоже, пыталась умереть. Ну, или, по крайней мере, не проявляла достаточной осмотрительности, чтобы остаться в живых. Она прыгала с высоты, не гарантирующей шанс на выживание. Ныряла под воду, не имея запаса воздуха в легких. Пила напитки, злоупотребление которыми могло навредить человеку. Пробовала еду, выплевывала ее обратно и начинала есть что-то другое. Она носилась с ножницами в руках, и если вдруг умудрялась упасть и порезаться, то спокойно изучала рану, с любопытством, а не с ужасом заглядывая под распоротую кожу. Порой она смеялась так сильно, что Лилиана начинала плакать от жалости.

Кармен казалось, что последние несколько дней растянулись на годы.

Однако Фарух-Лейн не могла просто выставить за порог пресловутого Зета. Ведь под предлогом спасения мира они с Лилианой отняли у единорога его рог и ничего не дали ему взамен.

Кто такая Хеннесси теперь, без ее сновидений?

А кто такая Фарух-Лейн?

Та, кто предотвратил апокалипсис.

– А вот и он, – мягко произнесла Лилиана.

Подъехавший серый «Вольво» припарковался неподалеку от них. За рулем автомобиля сидел Диклан Линч. Его златовласый младший брат Мэтью занимал пассажирское сиденье. Две трети братьев Линч.

– Пусть все идет своим чередом, – посоветовала Лилиана. – Это первый шаг.

Ты предотвратила апокалипсис.

Достав из кармана на дверце пару поздравительных открыток, Фарух-Лейн направилась к Диклану. Они встали по одну сторону линии разметки, начерченной на асфальте. Казалось, ситуация располагала к рукопожатию, однако никто из них не протянул руку, а после затянувшегося молчания сделать это стало слишком неловко, поэтому Фарух-Лейн просто вздохнула в знак приветствия.

– Он мертв? – спросил Диклан без предисловий.

Вместо ответа девушка протянула ему первую из двух поздравительных открыток.

Диклан открыл ее. И прочел слова, напечатанные внутри: «С Днем святого Валентина любимых сына и сноху!»

Чуть ниже следовала приписка почерком Фарух-Лейн:

«После стычки в розовом саду я ничего не слышала о Модераторах. Я больше не подчиняюсь их приказам, но, возможно, за мной продолжают следить. Они могут проверять звонки, сообщения, личные вещи и вести наблюдение, поэтому я записала для тебя все что знаю».

Тишина со стороны Модераторов совсем не успокаивала, а скорее пугала. Ведь они превратились в призраков не только для нее. Когда федералы сообщили ей об аресте Брайда, они сказали, что сперва безуспешно пытались связаться с другими Модераторами, и только потом позвонили ей. Куда же они подевались? Модераторы чем-то напоминали спам или грибковую инфекцию, которые сами по себе не исчезают.

Она протянула Диклану вторую открытку.

Внутри карточки тоже было поздравление (Оказывается, ты нравишься мне гораздо больше, чем я предполагал! С годовщиной, любимая!). Однако прочитать надпись не представлялось возможным, поскольку каждый сантиметр внутри открытки был занят рукописным изложением всего, что Фарух-Лейн знала о сложившейся ситуации.

Диклан прочел. Его лицо ничего не выражало.

Он оглянулся через плечо на Медфордский центр помощи, а затем на золотоволосого младшего брата, наблюдавшего за ними с усердием пса, которому велели ждать в машине.

Кармен ему сочувствовала. Жалость к Диклану Линчу, подавляющему любые внешние проявления собственной боли, далась ей гораздо легче, чем к Хеннесси, от которой волнами исходило страдание, стоило только девушке зайти в комнату. Фарух-Лейн не понимала Хеннесси, но знала, что такое любовь к брату.

Наконец Диклан бесстрастным тоном пробормотал:

– Не стоило мне звонить.

– Я дала слово. Пообещала устранить Брайда и вернуть тебе брата. Я не сдержала обещания. И сейчас это все, чем я могу помочь.

Он пристально изучал ее взглядом, а затем цокнул языком. Характерный, особый жест. Звук принятого решения. Диклан достал из кармана пиджака визитку и записал на ней два номера телефона и адрес.

– Не хочу чувствовать, что остался в долгу.

Фарух-Лейн взяла карточку.

– Должна ли я поблагодарить?

– Думаю, это поможет тебе найти ответы на некоторые вопросы.

Кармен понятия не имела, какие ответы, по мнению Линча, ее интересуют, но произнесла:

– Что ж, тогда спасибо.

Парень слегка покачал головой.

– Все по справедливости. Теперь мы снова квиты.

– Как шпионы на мосту, – пробормотала Фарух-Лейн.

– Нет, как единственные здравомыслящие в этой ситуации люди, – поправил ее Диклан. Он по-прежнему казался энергичным и собранным, однако в его манере держаться появилась некоторая тревожность; он размышлял над тем, что она написала в поздравительной открытке. Волнение на краткий миг стерло годы с его лица, и на долю секунды он стал невероятно похож на своего брата Ронана.

Точнее, на Ронана, каким она видела его в последний раз. Не теперь. Фарух-Лейн завершила встречу рукопожатием.

– Удачи, мистер Линч.

– Удача, – с горечью произнес Диклан, – единственное, что мне точно не светит.

5

Ронану Линчу снилось Кружево.

Он двигался в нем. Парил сквозь него.

Ветви смыкались над его головой.

Тени сливались под ним.

Свет, переливающийся в океане, сеть тонких линий на поверхности, все сплелось и спуталось, образуя причудливые узоры.

Эй, я тебя знаю, – подумал он.

Я тоже тебя знаю, – ответило Кружево.

А потом сон исчез, и он оказался в море пустоты. В мире, где не существовало ничего, по крайней мере, ничего, что могли бы уловить органы чувств.

Вскоре в темном море появилась движущаяся яркая фигура. Сложно сказать, двигался ли он к ней или она к нему, но как только объект приблизился, он обнаружил, что это скопление сияющих потоков, волнистых, как морские водоросли.

Они были прекрасны.

Ему захотелось подобраться ближе, и, в конце концов, у него получилось. Дрейфуя, он влетел в ближайшее переплетение сияющих струй. Стоило только их коснуться, и его захлестнули удивительные образы. Он оказывался в самых невероятных местах: в особняках с высокими потолками; на кладбищах, утопающих в зелени; на затонувшем в океане корабле; в сумрачных каютах с рядами коек; в темных тесных сейфах; в сияющих прозрачных водах озер; в музеях по ночам; в спальнях, освещенных солнцем.

Он старался задержаться на каждом месте как можно дольше, жадно впитывая окружающую обстановку, но его неизменно оттягивало обратно в море пустоты.

В какой-то момент он понял, что все эти места реальны.

Но не для него. Они настоящие для тех, кто в них обитал. Для их жителей. Для людей.

Их он тоже счел прекрасными.

Казалось, людей к нему тянуло. Они не сводили с него глаз. Склонялись к нему так близко, что он мог разглядеть слезы, повисшие на ресницах, или услышать прерывистые вздохи. Его бережно держали в ладони. Целомудренно касались губами. Благодарно прижимались щекой. Чье-то сердце билось рядом с его сердцем. Его разглядывали, обнимали, носили, обменивали, вешали на шеи и запястья, надевали, клали в ящики, прятали в коробки, роняли в растекающиеся лужи еще теплой крови, дарили, крали, его хотели, желали, жаждали.

Со временем он понял, что люди видят не его. Они смотрят на предметы, из которых он за ними наблюдает: на живительные магниты. Для людей он был картиной в мраморном зале, медальоном на груди, скульптурой гончей, которую обнимали целые поколения детей, сломанными часами на камине. Он был кольцом на пальце и носовым платком в кармане, гравюрой и инструментом, которым ее вырезали. И даже больше, он был всем, что наполняло магнит: любовью, ненавистью, жизнью и смертью. Всем, что делало живительный магнит магнитом.

Живительный магнит, живительный магнит, заветное слово: живительный магнит. Знал ли он об их существовании до того, как оказался в этом месте? Наверняка где-то глубоко внутри его таилось это знание. Ведь благодаря им билось сердце мира. Они так прочно вошли в жизнь социума, что оказались тесно связаны со всем, во что люди верили и чего хотели.

Он не мог насытиться магнитами, как и те, кто смотрел на него с другой стороны. И поэтому пытался как можно дольше оставаться внутри каждого предмета. Его привлекали не только виды и звуки человеческого мира, но и эмоции. Всякий человек, глядя на живительный магнит, испытывал собственный калейдоскоп чувств. Гнев, любовь, ненависть, волнение, разочарование, горе, ожидание, надежда, страх.

И эти чувства он также считал прекрасными.

В пустом море, в котором он дрейфовал, не существовало ничего подобного им. Они казались чудесными и в то же время ужасными. Всепоглощающими, многогранными. Он невольно задумался, каково это – испытывать столь сильные чувства. И неожиданно вспомнил, что некоторые из них ощущались приятнее других.

Теперь он пребывал в замешательстве. Он это вспомнил?

Однако как следует поразмыслить над этой загадкой он не успел, поскольку вдруг попал в новый живительный магнит и понял, что видит перед собой знакомое лицо: Хеннесси. Оказывается, он позабыл, что может узнавать людей. А ее он точно знал! Ее лицо, имя, теплые слезы на его плече.

Она находилась в студии, в окружении как уже готовых, так и еще не законченных портретов. Видимо, его привлекло скопление энергии, исходящей от собранных здесь магнитов. При этом небольшой заряд окружал и саму Хеннесси. Девушка покрывала лаком установленный перед ней холст, отчего воздух вокруг потрескивал. Похоже, сам акт создания живительного магнита тоже являлся своего рода магнитом, уроборосом[3]3
  Уробо́рос – свернувшаяся в кольцо змея или ящерица, кусающая себя за хвост. Один из древнейших символов, обозначающий вечность, бесконечность и цикличность природы жизни.


[Закрыть] творца и творения.

Постепенно он осознал, что на самом деле смотрит не на Хеннесси, а скорее на Джордан. В ее манере не хватало присущей Хеннесси суматошности. А кроме того, он понял, что знает человека, чей портрет стоял перед ней на мольберте. Изображенный на холсте молодой человек расслабленно сидел в кресле, перекинув через колено пиджак, небрежно сцепив пальцы и чуть отвернув лицо, прятал улыбку, готовую расцвести на губах. Это был…

Диклан.

Вслед за этим именем на ум пришло еще одно: Мэтью. Почему они вспомнились ему одновременно? Диклан. Мэтью. Братья. Точно, они братья.

Они…

Они его братья. Теперь он вспомнил. Вспомнил…

Вздрогнув, Ронан Линч вспомнил себя.

Он не всегда существовал здесь, в пустоте. Он был человеком. С телом. И именем.

Ронан Линч. Ронан Линч. Ронан Линч.

Студия Джордан стремительно испарилась прямо на его глазах; шквал эмоций швырнул его обратно в море пустоты. Он отчаянно сопротивлялся.

Джордан! – закричал он.

Однако его голос не имел звука, а живительные магниты не были открытым окном.

Ронан Линч. Ронан Линч.

Что, если он вновь себя забудет? А вдруг уже забывает? Случалось ли это с ним прежде? О боже, как долго он здесь находится, снова и снова забывая и вспоминая, забывая и вспоминая?

Он вновь обрел себя, паря в темном пустом море.

Его охватила тревога. Разум наполнили воспоминания о долине, изобиловавшей сараями и амбарами, о загонах, полных вечно спящего скота. Он пытался искать здесь живительные магниты. Нет. Он пытался их создать. Если бы только у него получилось сделать магнит для Мэтью. И для матери. Это бы все изменило. Даже разрушенную семью, семью Линч.

Как он мог все это забыть? Что еще ему предстоит вспомнить?

Ронан Линч чувствовал себя темным коридором, который неспешно, дюйм за дюймом освещал свет.

Он обратил свой взор на живительные магниты, ярко сияющие в темноте.

Раньше его вело любопытство. Бесцельно.

Теперь же он точно знал, что искал.

Диклан, Мэтью, Ронан. Братья Линч.

Парковка, покрытая коркой грязного льда. Автомобили, заляпанные брызгами соли. Голые кроны декоративных деревьев. Низкое плоское здание, окруженное чахлым кустарником. Поздняя зима или ранняя весна.

Ронан не мог с уверенностью сказать, сколько времени потратил, перебирая живительные магниты; время в бесконечном море текло иначе. Поначалу поиск шел мучительно медленно, но постепенно становилось все легче. И теперь он мог пожинать плоды своего труда: его сознание медленно вливалось в воздух парковки, где он мельком увидел две знакомые фигуры, направляющиеся к раздвижным дверям здания.

На шее одной из них висел живительный магнит – подвеска в форме лебедя. Не самый мощный экземпляр из всех, в которых успел побывать Ронан, но достаточно сильный. По крайней мере, сильный настолько, чтобы Ронан мог чувствовать себя вполне комфортно под ярким солнцем Новой Англии и следовать за вещицей, словно привидение.

Он не ощущал, тепло или холодно на улице, но мог улавливать информацию иного рода, для сбора которой его нынешняя форма подходила идеально. Он различал гул линий электропередачи в нескольких ярдах от себя. Ощущал, как в милях отсюда бушует океан. И чувствовал странную мертвенность в атмосфере; не предмет, а скорее пространство, где раньше этот предмет находился. Отсутствие энергии силовой линии.

Ронан проплыл по воздуху вслед за Дикланом и Мэтью, вошедшими в двери невысокого здания. Его потряс вид братьев. Мэтью выглядел старше, намного старше, чем тот долговязый старшеклассник, каким он его помнил. Угрюмое выражение лица младшего брата смягчала лишь копна золотистых кудрей, аккуратно уложенных на его голове. А вот Диклан показался ему гораздо моложе, чем Ронан помнил. Обычный парень лет двадцати, выглядящий старше из-за дорогого костюма и сдержанных манер.

Диклан совершил что-то ужасное по отношению к Ронану, да?

Название поступка внезапно вспыхнуло в его голове, хотя подробности по-прежнему оставались загадкой.

Предательство.

Злился ли Ронан на брата? Все казалось таким далеким. Возможно, гнев придет позже.

Оказавшись внутри, Диклан и Мэтью прошли мимо рядов инвалидных колясок и пустующих кресел, зарегистрировались у женщины за окошком из плексигласа, а затем проследовали за массивную широкую дверь. С противоположной стороны коридор занимали носилки и прочие медицинские приспособления. Его слух улавливал противное жужжание флуоресцентных ламп. С первого взгляда обстановка напоминала ветеринарную клинику или больницу, одно из тех заведений, в которых пол моют чаще, чем где-либо еще. Однако, похоже, это место не было ни тем, ни другим. Ронан по-прежнему не понимал, что его братья здесь делают.

Мэтью тоже выглядел озадаченным.

– Зачем мы сюда пришли? Здесь воняет, как от старой коробки из-под сока.

Диклан, не сбавляя шага, направился к лифту в конце коридора.

– Тебе стоило сказать Джордан, – посетовал Мэтью.

– Мэтью, пожалуйста, не сейчас, – ответил Диклан.

Лифт доставил их на второй этаж, столь же безлюдный, как и первый. Возле комнаты под номером 204 Диклан с загадочным видом сверился с поздравительной открыткой и набрал на клавиатуре 4314.

Замок с лязгом открылся.

Старший Линч вел себя настолько непринужденно, что только когда он шикнул на Мэтью «поторапливайся», Ронан понял, что они совершают что-то противозаконное.

Дверь, снова лязгнув, захлопнулась за их спинами.

В палате 204 царил полумрак, свет проникал сюда лишь из-под медицинских шкафов, выстроившихся у стены. Комнату разделяла занавеска. С ближайшей ко входу стороны стояла аккуратно застеленная кровать для медсестер. И хотя то, что находилось за занавесом, оставалось скрыто от глаз, Ронан его почувствовал. Нечто в этой комнате с мучительным голодом тянулось к живительному магниту Мэтью.

Мальчик беспокойно заерзал.

Диклан нашел выключатель. Флуоресцентные лампы ожили, когда он отдернул занавеску, открывая взорам…

– Это… – прошептал Мэтью, – Брайд?

Воспоминания обрушились как лавина. Казалось, чем больше Ронан вспоминал, тем сильнее давил груз прежней жизни. Наваливался на него.

Брайд, наставник Ронана, тот, кто отыскал Ронана и Хеннесси и возглавил их разрушительную кампанию по укреплению силовых линий, тот, кто познакомил их с другими сновидцами, жаждущими обрести надежду. Присненный сновидец, имеющий план.

Брайд, лежащий на больничной койке, казался таким ничтожным. Покрытым пылью. Его лодыжки и запястья привязали к поручням кровати, на спинке которой висел пластиковый файл с документами, словно лежащий здесь человек был товаром, выставленным на продажу, или трупом, ожидающим вскрытия. Однако он не умер. Он просто спал.

Мэтью уставился на мужчину.

– Почему он привязан к кровати?

– Его арестовали. Он пытался украсть картину.

Ронана охватило раскаяние. Как и прежде, сильная эмоция почти выбросила его обратно в море пустоты, но, приложив усилия, он уцепился за развернувшуюся перед ним сцену. Лучше быть здесь, испытывая это отвратительное чувство, чем снова оказаться в кромешной тьме, не чувствуя ничего.

– Эй, Дикло! – встревоженно воскликнул Мэтью. Брайд открыл глаза.

– Отлично, – произнес старший Линч.

Брайд даже не взглянул в их сторону. Он сосредоточил внимание на неровной поверхности потолка. Его горло дрогнуло, когда мужчина сглотнул. Он казался абсолютно поверженным.

Диклан склонился над Брайдом. Голос Линча оставался бесстрастным, но его взгляд метал молнии.

– Я буду краток, поскольку не желаю тратить больше энергии магнита, чем потребуется для того, чтобы ты, кусок дерьма, не заснул. Где Хеннесси?

Брайд лишь слегка покачал головой.

– Этого мало, – сказал Диклан.

– Придется довольствоваться этим. Она бросила нас в розовом саду.

Ронан вспомнил, что она фактически сбежала от них тем вечером. Они попрощались позже, во сне. Хеннесси обвела вокруг пальца и Ронана, и Брайда, приснив шар, который отключил силовую линию. Она понимала, что из-за ее поступка Джордан заснет, а Ронан и вовсе может погибнуть. Но все равно пошла на это.

Злился ли он теперь?

Нет, все по-прежнему казалось очень далеким.

– Вопрос номер два, – потребовал Диклан. – Что случилось с Ронаном?

– Очевидно, вам ничего о нем неизвестно, – ответил Брайд.

– Ты можешь играть в эти игры с Ронаном, но со мной этот номер не пройдет, – отчеканил Диклан. – Он был рядом с тобой всего несколько месяцев. Со мной почти всю жизнь. Я провел свое детство, пытаясь оградить его от опасности. А что сделал ты? Разрушил его жизнь. Уничтожил все, чего он смог добиться.

– Ответь мне, старший брат, – сказал Брайд. – Ты пытался уберечь его от опасности или не позволить ему стать опасным?

Мэтью перевел взгляд с Брайда на Диклана и обратно.

– Ты ничего не знаешь о Ронане, кроме того, что он сам вложил в твою голову, – ответил Диклан.

Брайд оскалил зубы в легкой ухмылке.

– Тогда скажи мне, что значит: «Грейуорен».

Слово повисло в воздухе.

Грейуорен. Ронан стал ближе к разгадке этого слова, чем когда-либо прежде. Что-то в этом огромном пространстве, в том, чтобы смотреть на мир через живительные магниты…

– Спираль сужается, закручиваясь, как раковина улитки, но в игре еще остались свободные квадраты для прыжка. Прыжок, прыжок, прыжок, и ты в центре. Эта игра… – Брайд замолчал, скривив губы, от чего его лицо приняло несчастное выражение. Отвернувшись, он прошептал:

– Даже свет здесь издает шум.

Мэтью часто заморгал. Его глаза заблестели.

– Диклан, – хныкнул он. Сложно сказать, расстроило его, что Брайд забирает энергию его магнита, или что мужчина на больничной койке выглядит таким опустошенным. В конце концов, у него было столько же общего с Брайдом, как и с Дикланом.

– Ответь мне, Брайд, – потребовал Диклан. – Не говори загадками. Что не так с Ронаном?

– Все просто. Он намного сложнее устроен, чем я. Что от меня требовалось? Сделать все это стоящим для него. А что должен был сделать он? Гораздо больше. – Брайд взглянул на Мэтью. – Что ты чувствуешь?

– Я хочу домой, – прошептал мальчик старшему брату.

Прости, – сказал Ронан сновидцу, привязанному к кровати, но его голос по-прежнему никто не слышал.

– Я ничего не чувствую, – проговорил Брайд.

Свет погас. Диклан отвернулся, не проронив больше ни слова. Когда дверной замок снова лязгнул, закрывшись за спинами братьев Линч, Брайд сглотнул и уставился в темный потолок.

Ронан не хотел оставлять бывшего наставника здесь в одиночестве. Он начинал понимать, что, создав Брайда, обрек его на жизнь в аду, в мире, который он был призван ненавидеть. Ронан не наделил его ни толикой оптимизма, ни элементарным умением радоваться. Так что Брайду предстояло самостоятельно научиться испытывать счастье, уже оказавшись наяву.

Впрочем, вряд ли он чему-либо научится, запертый в палате и привязанный к кровати.

Ронана вытолкнуло из комнаты ровно в тот момент, когда Брайд заснул.

Живительный магнит Мэтью увлек его в другой больничный коридор, где Диклан вновь изучил поздравительную открытку. На этот раз, просто сверяя номер комнаты, код доступа не требовался. Ронан ощутил нестерпимую, мучительную жажду, исходящую от того, кто ждал их по другую сторону двери, на которой рядом с номером красовалась табличка: «Джон Доу». Всем известное прозвище неизвестного пациента или жертвы.

Мэтью обхватил себя руками.

– Можно я подожду тебя в машине?

– Не суетись, ради бога, – ответил Диклан, поворачивая дверную ручку. Но Мэтью нервничал, и Ронан тоже. Он также не желал заходить в эту комнату. В глубине души он уже знал, что находится по ту сторону двери. Просто не хотел, чтобы это стало правдой.

Диклан распахнул дверь, открывая взору внутреннее убранство комнаты. Обитатель этой палаты тоже спал.

Им оказался Ронан Линч.