Текст книги "Птица с меланитовыми глазами"
Автор книги: Мелфина Фрайман
Жанр: Ужасы и Мистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]
Пролог
Как я оказалась в этом Лабиринте? В потрепанном дневнике моей памяти дни за днями оставляли неразборчивый росчерк карандашом, бледно-серебристый след которого вскоре безвозвратно стерся. Отдавшись бурному потоку времени, я взяла с собой в путешествие по его извилистому руслу только веру в случай, что однажды стены прекратят коридорные перипетии, и я увижу обрубленные концы каменной кладки. Эта вера дарила тусклый свет надежды и из собственных костей прокладывала дорогу к отчаянию.
И вот я в этом Лабиринте, где можно найти столько богатств, чтобы прожить долгую безмятежную жизнь. Но такое положение меня удручает. Люди осудили бы меня: «Живя в роскоши, ты продолжаешь ненасытно искать что-то еще!», – только я в полном одиночестве и мне не перед кем оправдаться за свое корыстолюбие. Я понимаю, Лабиринт не может быть бесконечным, из него есть выход. Именно в поиске свободы от ненавистных стен заключена моя главная цель. В моей жизни есть еще какой-то смысл.
Я встречаю каждый новый день, что росится с рассветом. Мой Лабиринт не любит утреннюю влагу: он достает из тайников туманное покрывало, укутывается в него и продолжает дремать под стрекот ветра. Сквозь это марево едва удается разглядеть, как облака кроткими барашками скачут по небосводу и перепрыгивают через края высоких стен. Я закрываю глаза, делаю глубокий вдох. Пройдет немало долгих минут прежде, чем Лабиринт спрячет туманное покрывало обратно в тайник, а я, околдованная пестротой восхода, смогу поприветствовать огненного Гостя.
Но вот! Оранжевое светило поднимается над каменным горизонтом, натянув на круглое лицо ритуальную маску. Оно лишь играет в кровавого бога, окропляя перистые облака багряными красками: оно не кусает тело, не колет глаза, только окружает мягким светом и посылает теплые поцелуи. Свою горячность солнце наберет только к полудню.
Помахав рукой раннему Гостю, я продолжаю путь, выложенный однотонной брусчаткой, по длинным коридорам мимо безлюдных комнат, раз за разом сворачивая то налево, то направо, то вновь направо и вновь налево. Десятки, сотни поворотов. Кажется, им нет конца…
Серые стены Лабиринта возвышались надо мной, как грозные великаны, и не позволяли взобраться на свои плечи, чтобы заглянуть за их каменную спину. Все, что было открыто моему взору – это множество залов с разнообразными интерьерами под открытым небом. В таких местах стоял невыносимый запах сырости, цветущего мха и невидимой плесени. Все из-за частых дождей: они врываются в Лабиринт и стекают на мебель, расставленную в комнатах, не встречая на своем пути никаких препятствий. Помимо залов я порой натыкалась на укрытые потолком комнаты, которые больше напоминали темницы – в них всегда было темно и холодно.
Солнечный лик скользил к зениту и гладил меня по макушке невидимой припекающей ладонью. Он привлекал к себе внимание, на что я доверчиво отозвалась: в глазах неприятно защипало, словно в них вонзились крошечные раскаленные иглы, и тут же выступили спасительные слезы.
Небесное светило было моим единственным спутником, что от рассвета до заката плутает со мной по коридорам Лабиринта. И ровно до полудня я всегда считаю его лучшим другом. Утро – это начало пути по лазурной долине нашей дружеской близости. Но в середине дня Солнце становится тираном. Оно изматывает, обжигает, доводит до слез, и мне хочется, чтобы оно скорее закатилось за каменный горизонт и было свергнуто хладнокровной луной, которая завернет нашу близость в звездный саван. Когда это случится, я, запинаясь о стыки брусчатки, поросшие плесенью, обессилено упаду в ближайшем переходе в маленькое кресло и крепко усну, чтобы увидеть свой единственный сон.
Сон первый
Меланитовые глаза всматривались в смутную даль, где маячила белым флагом эфемерная свобода. Птица сидела неподвижно, слушая, как гомонливо кружили над головой злостные шептуны, пока капля за каплей стекала кровь с перьев, что обтягивали ее измученное тело бархатом траурного платья. Она не жила… Она существовала и была узником мраморной клетки.
Холодный камень окружал птицу со всех сторон: белоснежный купол был увенчан золотыми пиками, а прутья, словно хрустальная роза, – усыпаны невидимыми шипами. Дно темницы сверкало бриллиантовыми зернами, из питейника сочилось вино, но птица не замечала эти богатства под когтистыми лапами. Ей хотелось оказаться в садах, цветущих пушистыми цветами позабытой свободы. Своим острым клювом она пыталась расколоть мраморные прутья клетки, что была открыта…
Из ночи в ночь, пока чаша месяца заполнялась полнолунным молоком, мое единственное сновидение изнуряло однообразием. Оно повторялось снова и снова, настойчиво пытаясь донести до меня тайное послание, но все, что я замечала в нем – реалистичные образы, заставляющие думать о правдивом существовании измученной птицы с меланитовыми глазами в мраморной клетке.
Высвободившись из липких объятий сна, я продолжила нещадно сжигать часы в солнечном свете, скитаясь по пыльным безлюдным залам.
Причудливые интерьеры Лабиринта затягивали мои поиски выхода, каждый раз приглашая сделать остановку и посетить очередную комнату подобно музейному экспонату. Я охотно отрывала контрольный листок от невидимого билета и подолгу изучала каждую деталь, выставленную напоказ. Книги, статуэтки, картины, чернильницы и склянки с таинственным содержимым, флакончики духов, тюбики с косметикой, пластмассовые цветы в глиняных горшках и завядшие букеты. В залах было все! Единственное, что невозможно было найти в Лабиринте – зеркало или любой другой предмет с отражающей поверхностью. В этом месте мне не позволено взглянуть на себя, чтобы вспомнить собственную внешность.
Разыгравшееся воображение для каждой новой комнаты рисовало безликих актеров, что по моей воле исполняли выдуманные роли несостоявшихся жизней. Я увлекалась этими невидимыми спектаклями, разворачивающимися на подмостках моего подсознания, и забывала обо всем. Об усталости, об одиночестве, об единственной цели.
Образов возникало много. Они хаотично повторялись и слеплялись в бессвязную пьесу. От ее абсурдности кружилась голова и хотелось прилечь, но я прогоняла это назойливое желание, вновь и вновь обещая себе впредь не заострять внимание на интерьерах Лабиринта. Но уже в следующем зале моя клятва будет нарушена.
В новой комнате с вельветовыми обоями цвета разорванного неба грудь стянуло невидимым корсетом. То было волнение, лишь на пару петель отдаленное от тревоги. Но чем дольше я оставалась среди сумрачных стен, тем туже становилась стяжка между ощущениями. Как и во все другие темницы, солнечная белизна здесь не протекала через потолок, а могла только искоса заглядывать за угол маревым отблеском. Когда глаза привыкли к полутьме, мне удалось разглядеть жутковатое убранство.
На стенах хаотично разместились картины с лихорадочными абстракциями, а вся мебель была украшена молочным макраме. Крошечные бусины-пауки с узорной педантичностью оплели им потертые кресла, которые угрюмыми стражниками несли службу у письменного стола из темного дерева. Его костлявые ножки изящно держали на себе столешницу, напоминавшую крышку гроба. Огромный шкаф, как могильная плита хранивший в себе холодное дыхание эпитафий на страницах запылившихся книг, растянулся посреди комнаты почти на всю ширину.
Каждой деталью темница взывала к покойному хозяину, и я, опасаясь случайно наткнуться на его останки, намеревалась покинуть безымянную могилу. Но Лабиринт не предлагал мне иного пути, кроме как пройти сквозняком между книжным шкафом и стеной.
В другой, скрытой до этого, части комнаты, мои ноги словно вросли в каменный пол: в углу под светом звездчатого ночника я обнаружила маленькую кроватку, усыпанную плюшевыми игрушками, из-под которых выглядывал краешек книжки со сказками.
Детская! В этой похожей на гробницу темнице когда-то жил маленький ребенок.
Детская! От осознания стало дурно. Я ощутила неодолимую тяжесть тела и рухнула на пол. Вокруг леденел воздух, и от глубоких вдохов легкие костенели, угрожая осыпаться инеем. Я задыхалась. Темницу затянула клубящаяся дымка, а ночник вспыхнул мотыльковым убийцей, отчего плюшевые игрушки заулыбались искореженными тенями. Меня словно сковала летаргия.
За стеной послышались шаги. Я вздрогнула, как от электрического укола: меня, замученную одиночеством и все это время искавшую компанию, вдруг напугали шорохи посторонних в стенах бесконечного Лабиринта. Опасливо оглянувшись, чтобы встретить незнакомцев с видом выкинутой на берег рыбы, я вдруг обнаружила закрытую дверь, впервые появившуюся на месте свободного проема.
Шаги затихли, и слух кольнула кристально-чистая мелодия человеческих голосов. Золотая симфония среди пустынного выжженного леса. В памяти не осталось следа о том дне, когда я слышала ее в последний раз.
Мне захотелось вскочить, распахнуть дверь и прокричать: «Я вас так долго ждала! Где вы были все это время?!», но тело окутали невидимые веревки, губы что-то шептали, а из груди не вырывалось ни единого звука. Оставалось лишь подслушивать шепот призраков из соседней комнаты.
– Семейная прогулка в зимнем лесу закончилась трагедией, – напевал томный женский голос с хриплыми нотами трубного баса. – Этот островок дикой природы со всех сторон отрезан автомобильной трассой, сельскими улицами, садовыми участками, там негде плутать. Тем не менее, узелки следов на снегу напоминали лабиринт. Мать с дочерью натыкались на собственные следы и, затягивая одну петлю, ступали на новую.
– Это лесной черт водил их кругами, – прозвенел, как колокольчик, голос напуганной девушки.
– Смерть вместе с чертом оскалила пасть со свинцовым зубом. В разгар охотничьего сезона такие случаи не редкость. Какой-то неопытный охотник спутал женщину с ланью и выстрелил на слух по невидимой цели.
Одинокие всхлипы, казалось слегка придушенные подушкой, заклекотали в мрачной детской, от чего я вздрогнула и взглянула на кровать, на которой, появившись из ниоткуда, уже лежала девочка. Человеческий галчонок, обхватив руками плюшевые игрушки, давился собственным плачем, стараясь не привлечь внимание взрослых, продолжавших напевать за призрачной дверью об ужасной трагедии.
– Мама. Где моя мама? Я хочу к маме…
Белая атласная лента, вплетенная в темные волосы, представилась мне выпавшим пером ангела, спешно покинувшего своего подопечного и оставившего его наедине с превратностями. Воспоминания о собственных детях наравне с другими воспоминаниями прошлого стерлись из дневника моей памяти, а может и вовсе в его кожаном переплете не нашлось страниц для роли матери, но нахлынувшие внезапно знакомые чувства подсказали подойти к ребенку и обнять.
Я смогла пошевелиться, даже подняться, но, как мушка, попавшая в плетеное логово огромного паука, своим устремленным движением натянула невидимые нити, которые в одночасье мелодично лопнули, и в воздухе повисло облако потревоженной пыли. Застыв в замешательстве, я обнаружила, что это сияющее облако когда-то было плачущей девочкой, а теперь она исчезла, угасла, как и ночник, погрузивший темницу в душную полутьму.
Все увиденное в детской оказалось перламутром воображения, взращенным в моллюске желания разорвать пузырь одиночества. Это выцарапало на груди колкую обиду, но винить можно было только себя, собственную наивность.
Призрачная дверь, преграждавшая до этого выход из детской, исчезла, как если бы Лабиринт огромным компостером пробил в дверном проеме разрешение на мое погружение в его интерьерные таинства. Но прежде, чем закружиться в коридорных виражах, я сделала неожиданную остановку, наткнувшись в проходе на ажурную рамку, словно тенью покойника занавешенную черной тканью.
Это зеркало! Как ужаленная, я подпрыгнула к нему и сдернула темную вуаль, чтобы, наконец, увидеть свое забытое лицо. Все было тщетно: в вихре падающих волокон, сплетенных черной чередой, я потеряла свое отражение вместе с пропавшим серебром. На стене остался только каркас, обнимавший когда-то большое зеркало.
В расстроенных чувствах я безвольно нырнула в смазанную реку безликих, пустующих залов и темниц, которая стелилась по руслу моего вынужденного путешествия.
Я старалась увернуться от металлических когтей случайный мыслей, слой за слоем раздирающих разум, но удушающие фантомы оказывались проворнее: с приходом сумрака то и дело в темных углах Лабиринта мне мерещились гримасы горечи погибших людей. Погибших внезапно, без прощания, и навеки обреченных скитаться среди пепельных дюн в поисках умиротворения.
Черная скверна скорби скоблилась под моей кожей до болезненной трясучки во всем теле. Я прониклась кошмаром той участи, когда ты есть, но для других – уже давно приютился на тыльной стороне циферблата вне хода часовых стрелок.
Сердце начало захлебываться кровью от волнения и разбухать до огромного бахающего шара, теснившегося в груди. Я забилась в угол какой-то темницы, напуганная без видимой причины, и, закрыв глаза, увидела за опущенными веками пульсирующие пузыри тошнотворного света. Они угрожали обжигающе лопнуть и лишить меня зрения. Дрейфующая боль в висках добавляла ядовитых красок и рисовала растекающейся акварелью оголенный мрамор человеческих костей, высмеивающих поредевшей улыбкой мои страхи перед изумрудной дверью в никуда.
Тогда я растеряла себя в том темном заплесневелом углу и не нашла сил вернуться на путь, очерченный коридорами Лабиринта.
Сон второй
Пернатая узница мраморной клетки пребывала в поисках ответов на жестокий океан вопросов. Птица хотела знать, в силах ли она выбраться из плена: хрупкое тело изнывало от боли, на растрепанных крыльях из ран продолжала сочиться густая кровь. Она хотела знать, встретит ли за сдерживающими прутьями то, о чем страстно желает?
Когда Птица сделала неверный шаг, приведший ее к свободному заточению? Когда ее еще крепкие, здоровые крылья совершили лишний взмах по направлению к нестерпимым мукам? Был ли это осознанный выбор?
Вдох перед пробуждением втянул в легкие утреннего колкого холода, и с бледным облачком пара мешковатые органы опорожнились от остатков вчерашних страстей. Обессиленная, я улеглась прямо на пол и крепко, словно предсмертно, уснула. Мне снился сон. Мой старый сон с продолжением.
Он впервые переменился, сдвинулся с мертвой точки, на которой долго балансировал до тех пор, пока по подсознанию не разлилась туманная краска нового неразгаданного смысла. Следуя по бликам сомнения и растерянности, как по дорожке из камней поперек бурной реки, я досмотрела ночное видение, а после устало проснулась.
Слетев с рельсов изматывающего репита, закружится ли сновидение в новой петле или ночью меня ждет очередное продолжение истории меланитовых глаз? Гадать было бессмысленно. Уже со следующим сходом огненного светила с небесной долины, когда я вновь повалюсь на черные простыни забытья, ответ сам найдет меня. И это случится раньше, чем мой выход из Лабиринта.
Каким окажется этот выход? Обратится ли он покосившейся дверью в конце каменной кладки или треснутым стеклом в первом и единственном окне? Или стены разрушатся, подобно яичной скорлупе, под силой моего желания свободы? Или же просто холодная ночь распустит мой последний сон и из молочных нитей сплетет белый саван?
Я неугомонно верила, что выберусь наружу прежде, чем развеюсь золой по коридорному ветру. Может, уже за поворотом увижу бескрайние просторы, скрывающиеся от меня за высокими стенами Лабиринта. Эта мысль вселила уверенность.
На небе нового дня замерло течение графитовых туч, вспышками зарниц обещавших прервать их клокочущую беременность дождем. Я отправилась на поиски подходящей темницы, где можно было переждать непогоду. Такая нашлась в конце длинного коридора, по обе стороны утыканном дверными проемами, подобно черным клеткам шахматной доски.
Комната казалась меньше тех, через которые прошел мой путь. Наверно оттого, что была заставлена массивными коробками, хранившими в картонном чреве аккуратно сложенные катушки с пленками. Я взяла одну из них и потянула за соблазнительно торчавший язычок ленты, ожидая найти причудливую игру негатива, но кадр за кадром мне открывалось лишь размытое пятно пустоты.
Стены темницы занимали старые виниловые пластинки. На поверхности глянцево-черных дисков виднелись беспорядочные раны от иглы граммофона, раз за разом выцарапывавшей музыку для влюбленных в нее меломанов. Названия на пожелтевших ярлычках в центре пластинок стало трудночитаемым, но я все равно из любопытства вглядывалась в размытый алфавит потерянных слов.
Оставив неразгаданным буквенный ребус, я обратила внимание на блеклый клин света, берущий начало из другого конца комнаты. Крупицы пыли медленно проплывали по млечному пути прожекторного луча, напоминая ночное небо, пестрившее созвездиями. Было тихо. Только треск кинопроектора изредка проникал сквозь сознание, отражаясь туманным эхом от стен сумрачного кинозала.
Шелестом птичьего крыла за спиной развернулась белая простыня, приглашая на киносеанс. Я заняла место на диване с растяжками на кожаных боках, прямо под работающим проектором, который, как по сигналу, запустился без посторонней помощи. Треск вертушки заполнил темницу, и под нервное мерцание черно-белых кадров открылся сюжет художественного фильма.
Обожженные пятна негатива причудливо переливались на мятой простыне, отыгрывая хронику дней из жизни девушки. Ее небрежный образ был призраком, вокруг которого сменялся пейзаж, а сам он застыл во времени. Сальные перья темных волос щекотали острые плечи, под светлыми глазами чернели пятна бессонницы, тощее тело терялось в безразмерном балахоне.
Наедине с людьми она казалась большой, занимала всю комнату, как несуразный мешок неуместности. Ее трудно было не заметить, но в тоже время девушка оставалась ничтожной. Потому она держалась в стороне, поодаль от общества.
Героиню фильма привлекали пустые дома на заполненных людьми улицах. Дома, в которые она могла сбежать от скворчащей суеты и удушающей петли повторяющихся дней. Но пробираясь через кишащую толпу, как через склизкие водоросли на дне водоема, она искала среди тысячи безликих того, кто услышит в ее молчании крик о помощи.
Это казалось удивительным контрастом. Несмотря на свое осознанное отчуждение, девушке хотелось с кем-нибудь поговорить.
Я не связывала художественный фильм с образами, увиденными прошлым днем в детской. Уверенная, что все было игрой воображения, я сильно удивилась, когда на одном из кадров мне показали ту же темницу, но теперь не выглядевшую, как забытая гробница. Та же мебель, в том же порядке, но теперь сверкающая чистотой. Все та же детская кроватка, усыпанная старыми плюшевыми игрушками, среди которых дремала теперь уже повзрослевшая девочка с белой атласной лентой в темных волосах.
Годы изменили ее. Гибель матери на глазах ребенка оставила неизгладимый след и постоянно кровоточащую рану на сердце, научив смотреть на окружающий мир по-иному, с особым пониманием всего происходящего вокруг.
Интерес к происходящему на мятой простыне возрос, и я основательно разместилась на диване, приготовившись увидеть кинохронику о жизни девочки до последнего вздоха.
Легкий ветерок, заскочивший в кинозал, отвлек меня от фильма. Отвлек меня не он сам, а свежий аромат леса после дождя, плетущийся следом. Пряность сырой коры и представившийся шорох листьев от падающих капель стали для меня знамением свободы. Я вскочила с дивана и, забыв о причудливой игре негатива на мятой простыне, двинулась по невидимой реке запаха.
Бесчисленные интерьеры растеряли для меня свои роскошные краски, а стены Лабиринта более не казались такими неприступными. Запинаясь о ковровые дорожки и натыкаясь на старинную мебель, я маниакально следовала за ароматом хвойной свободы, полностью овладевшим моим разумом. А увертливый ветер игрался со мной, рисуя невидимые узоры и уводя запахи пряности все дальше по коридорам. Я бежала за ним, стараясь не отставать и не терять единственную нить, связывающую меня с внешней стороной.
Неведомая сила заставила поднять взгляд и посмотреть на бескрайний потолок Лабиринта. Монохромный облачный доспех над головой пронзили солнечные кинжалы, открывая взору зияющую лазурную рану. Небеса безмолвно боролись с ненастьем, а я, оставив погоню за ветром, замерла на месте: клубы грязно-серого дыма скользили под битвой солнца с тучами.
Первая мысль: это иллюзия! Ведь так легко спутать полупрозрачные хмурые облака, которые порой движутся близко к земле, с дымом от костра. Но когда вместе с ароматом хвойного леса легкие втянули запах гари, то я убедилась в реальности ошеломляющего открытия.
Люди! За стенами Лабиринта! Совсем близко!
Я кричала, взывала к людям снаружи, просила прийти на помощь. Мой голос хриплым сипом скоблил стены бесконечных коридоров, и я продолжала кричать, пока горло не загорелось от боли, как если бы ржавый нож точили о связки.
Поражение небес стекло ливнем в Лабиринт, наполняя его сыростью и прохладой. Щели брусчатки облизывали ручейковые нити: набухая от капель дождя, они сливались в один журчащий ковер, и вот я уже стояла по щиколотку в воде под проливным дождем, с надеждой на освобождение.
Неужели меня не слышат? Может, и вовсе нет за Лабиринтом никаких людей… Не может! Только почему никто не отзывается? Почему до сих пор никто не добрался сюда? Разве человеку из банального любопытства неинтересно узнать о таинственной постройке? Такой огромный Лабиринт невозможно не заметить, где бы он ни находился. Так почему же?
Я упала на колени, а из груди вырвался последний звук жалости к самой себе. Стало все равно, каким путем я покину Лабиринт. Пускай тело останется навеки заточенным среди каменных стен, и сознание потухнет в свете утреннего светила. Веря, что наступающей ночью в последний раз увижу бесконечное сновидение, я доползла по залитой водой брусчатке до ближайшего зала и заснула под проливным дождем.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
