Текст книги "Грешки"

Мередит РИЧ
ГРЕШКИ

ПРОЛОГ

И объяла меня печаль,

Порожденная маленьким грешком.

Кающийся грешник. Эдна Сент-Винсент Миллей

Лимузины были припаркованы вплотную друг к другу по обе стороны Шестьдесят второй улицы, так что для такси, пытающихся подъехать к парадному входу, оставалась только узкая полоса дороги.

– Черт возьми, да ведь это машина самого губернатора! – удивленно воскликнул таксист, бросив взгляд на роскошную, поистине ослепительную блондинку, расположившуюся на заднем сиденье: блестящие колготки, золотые бусы, золотистый загар и золотистые блестки в волосах. – Что здесь происходит?

– Вы что, с луны свалились? Открывается новый клуб под названием «Ночная жизнь».

– Только еще одного вонючего ночного клуба городу и не хватает! – Он посигналил. За пять минут поток машин на углу Парк-авеню так и не сдвинулся с места.

Водитель знал, что пассажирка не пройдет пешком сотню ярдов, оставшуюся до двух однотипных домов, залитых янтарным светом прожекторов, и от нее не дождешься приличных чаевых. Такие, как она, не любят раскошеливаться.

– Этот клуб будет лучшим из лучших. Шикарнее, чем «Ксенон» или «Огни рампы». Неужели не читали в хронике? Последние полгода там только об этом и пишут. – Акцент блондинки был таким же, как и у завсегдатаев ночных тусовок в «Куинз». – Я просто умру, если не попаду туда, – простонала она.

Таксист хмыкнул и снова нажал на сигнал.

Женщины поцеловались и чокнулись. В их бокалах пенилось шампанское.

– Чин-чин, Джуно. За все хорошее. – Рыжеволосая графиня де ла Рош, урожденная Лидия Форест, приняла театральную позу перед огромным зеркалом в офисе клуба «Ночная жизнь». На ней была черная кружевная блузка и пышная цыганская юбка из сизовато-розовой тафты. На шее же красовалось золотое колье с крупным сапфиром под цвет глаз. Элегантно-эксцентричный стиль графини менялся в зависимости от настроения, а оно отличалось крайним непостоянством.

– Для твоих тридцати двух совсем недурно. – Войдя в комнату, Алекс Сейдж окинул Лидию одобрительным взглядом.

– Алекс! – Женщины бросились к нему.

– Там, за этой дверью, настоящее великолепие. Все, кто имеет вес в обществе, уже собрались. Я проверил другие увеселительные заведения города – везде пусто. На дверях «Дансетерии» вывесили траурный венок, а персонал «Красного попугая» заманивает к себе туристов.

Лидия рассмеялась:

– Ох, Алекс… Как я рада, что ты здесь!

– А где же еще мне быть в такой вечер, – он поцеловал женщин, – как не с теми, кого я люблю?

Джуно подала ему бокал шампанского.

– Даже не верится, что удалось все закончить в срок.

Без четверти семь вворачивали последние электрические лампочки.

– А меня в это время терзали муки творчества, ибо по случаю открытия я решил приготовить вам подарок, – Алекс улыбнулся, – и обошел весь город, пытаясь найти что-то достойное такого события. Не обнаружив ничего подходящего в магазинах «Картье», «Тиффани», «Ван Клиф», «Данхилл» и подарочном салоне в отеле «Ритц», я написал стихотворение под названием «Ночная жизнь».

 
Этот клуб обречен на успех.
Почему? – я спрошу у вас всех.
Поверьте, ответ очень прост:
Девчонки из Йеля его основали,
Зовут их Джуно и Лидия -
Соблазнительней девушек сыщешь едва ли,
Хотите вы, не хотите ли.
 

Все рассмеялись.

– Я вставлю его в рамку и повешу в офисе, – сказала Джуно. – Это настоящий шедевр.

– Не сомневался, что вам понравится, – ухмыльнулся Алекс. – А теперь, пожалуй, вернусь к гостям и немного расшевелю их. Увидимся позже. – Он снова поцеловал женщин. – Я горжусь вами.

– Я тоже горжусь нами. – Когда Алекс ушел, Лидия закурила сигарету «Голуаз», глубоко затянулась и тут же загасила ее в хрустальной пепельнице, на дне которой была золотая гравировка: «Ночная жизнь». – И гордилась бы еще больше, если бы смогла отказаться от этой гадости. Счастье, что ты не начала курить.

А вот я не люблю себя ограничивать. – Лидия улыбнулась. Частые перепады настроения не мешали ей критически относиться к себе, что не всегда исправляло ситуацию, но, несомненно, располагало к этой женщине. Сейчас графине казалось, что ее жизнь вошла в нужное русло, и она была в ладу с собой.

– Удивляюсь твоему спокойствию. Я еще никогда так не нервничала. – Джуно снова наполнила бокалы.

– Я предлагала тебе валиум, – заметила Лидия. – Кстати, съешь что-нибудь. – Она указала на бутерброды с копченой лососиной. – У тебя пусто в животе, вот ты и нервничаешь.

– Я не могу есть. О, Лидия, прости меня, последние несколько недель я слишком раздражительна. Не знаю, как ты меня выносишь.

Лидия обняла ее.

– За это время так много произошло. Как же нам не нервничать? Но сегодня наш звездный час! – Она подушилась духами Жана Лапорта. – Кажется, я готова.

Выйдем к гостям вместе?

– Иди первая, – возразила Джуно, – а я немного понаблюдаю отсюда.

– Трусиха! – Лидия с нежностью посмотрела на нее. – О'кей, увидимся позже. – И она вышла из офиса, оставив после себя аромат французской сигареты и духов, Джуно Джонсон застегнула пряжки туфелек от Мод Фризон и посмотрела в зеркало. На каблуках она стала выше. Сегодня ее блестящие темно-каштановые волосы были собраны на затылке, хотя обычно свободно падали на спину, спускаясь ниже лопаток. Узкие черные крепдешиновые брюки облегали длинные ноги. Надетый поверх розовой атласной блузки свободный пестрый парчовый жакет от Унгаро доходил до бедер. Этот жакет, подарок Густава Палленберга, любовника Джуно, в честь открытия клуба, доставили сегодня, во второй половине дня. Интересно, появится ли здесь сам Густав?

Едва ли, решила она. Скорее воздержится. На то есть много причин.

Сквозь двустороннее дымчатое зеркало Джуно внимательно оглядела главную танцевальную площадку, где толпились всемирно известные люди, чьи имена были внесены в справочник «Кто есть кто?», а также представители богемы – художники, артисты, музыканты, – завсегдатаи кафе и ночных клубов. Джуно улыбнулась, польщенная тем, что все они собрались здесь ради нее и Лидии. Та, впрочем, относилась к этому как к должному, ибо привыкла к общению с богачами и титулованными особами. Джуно тоже давно уже следовало бы привыкнуть к этому, но она все еще питала благоговение к этим людям, хотя они теперь держались с ней дружески и неизменно приглашали на обеды и благотворительные балы. Да, права пословица: «Если увезти девушку с Запада, Запад останется в ней навсегда».

Именно так было и с Джуно.

Джуно села перед экраном видеомонитора и начала нажимать на кнопки. Щелк! На экране появился зимний сад со скульптурами и фресками на стенах.

Когда похолодает, его покроют стеклянным куполом.

Вот Лидия, минуя заросли экзотических растений, пробирается сквозь толпу нарядных гостей, здоровается с друзьями и оживленно перекидывается с ними несколькими фразами. Ее непринужденная грация восхищала Джуно с тех пор, как они подружились в Йельском университете в тот год, когда ввели совместное обучение.

А вот и высокий Бернар Жюльен, режиссер фильма, в котором снималась Лидия в период ее короткой, но блестящей карьеры кинозвезды. Он недавно перебрался из Франции в Голливуд. Лет десять назад в Париже у них был бурный, однако непродолжительный роман.

Теперь Бернар снова вошел в жизнь Лидии. Сюда он привел брата и его жену – Мишеля и Мэриэл Жюльен, близких друзей Лидии и ее покойного мужа графа Стефана де ла Рош.

Джуно заметила, что возле бара стоит Сет Пратт и не сводит глаз с Лидии. Последнее время он следовал за ней как тень, Джуно он казался угрюмым, избалованным и пустым. В присутствии Сета и его старшей сестры Кэми Джуно чувствовала себя неуютно, ибо они, конечно же, не подозревали о ее связи с их отчимом Густавом Палленбергом, женившимся по расчету на их матери. Осуждая себя за отношения с Густавом, Джуно питала антипатию к Праттам, иногда, впрочем, полагая, что они сами дают для этого основания.

Как и многое в жизни, любовь к Густаву обрушилась на Джуно подобно шквалу. Неизбежность происходящего она осознала раньше, чем задумалась о последствиях.

Щелк! Щелк! Щелк! Увидев на экране танцевальные площадки и буфеты, Джуно поискала глазами Алекса. Щелк! А вот и он у рояля в Зеркальном баре, окруженный известными красавицами. Среди них Делия Маннерс, премьерша «Растений», первой пьесы Алекса, снискавшей шумный успех в театре на Бродвее. Рядом с ней Кэми Пратт, обеспечившая в прессе рекламу клуба «Ночная жизнь». Проклятая Кэми! У нее интрижка с Алексом! Хотя тот и уверял, что это несерьезно, Джуно сомневалась в его искренности, Правда, нельзя не признать, Кэми чертовски хорошо поработала, чтобы создать клубу рекламу. Для женщины, не нуждающейся в заработке, она весьма трудолюбива, а ее рекламное агентство – одно из самых преуспевающих в городе.

Щелк! Выключив мониторы, Джуно решила отправиться в Зеркальный бар. Несколько ласковых слов Алекса подействуют на нее лучше успокоительных таблеток и шампанского.

Дверь в офис широко распахнулась, и высокий представительный голубоглазый мужчина с редеющими светлыми волосами, чуть тронутыми сединой, уставился на Джуно.

– Ты выглядишь потрясающе, – проговорил мужчина с легким скандинавским акцентом и протянул к девушке руки. Джуно бросилась к нему, и они молча обнялись.

– О, Гас! Я не надеялась, что ты придешь.

Он отступил на шаг, поднес к губам ее руки и поцеловал их.

– Я не мог не прийти, ты знаешь. Хорошо, что надела жакет, который я купил для тебя в Париже.

– Великолепный жакет, Гас. – Джуно подошла к бару и налила стакан содовой. Из-за язвы Гас почти отказался от спиртных напитков.

– Открытие, судя по всему, станет грандиозным событием, – заметил он.

– Да, сегодня здесь многолюдно, но что ждет нас впоследствии, неизвестно.

– Зачем об этом тревожиться? Поживем – увидим. – Гас улыбнулся.

– Поскольку волнения довели тебя до язвы, твое замечание особенно ценно, – пошутила Джуно, усадила Гаса на диван и села рядом с ним. – А что Нина? Как тебе…

Гас поцеловал Джуно.

– Нина уехала в Швейцарию. Пришло время наведаться в клинику.

– Опять? Так скоро?

Гас кивнул:

– Ей хуже.

Почувствовав напряжение в его голосе, Джуно решила воздержаться от расспросов. Нина Каррутерс-Палленберг, одна из самых богатых и неврастеничных американок, желала во что бы то ни стало сохранить молодость. Сейчас ей было под шестьдесят, но на газетных фотографиях она выглядела моложе Гаса, которому не исполнилось и пятидесяти.

– Я приехал сюда прямо из аэропорта, – сказал Гас, – поэтому не успел переодеться для праздника, но хотел бы поговорить с тобой, дорогая. Поужинаешь со мной?

– О, Гас, что ты со мной делаешь? Мы не виделись несколько недель, и вот ты появляешься в день открытия клуба, зная, что мне едва ли удастся уйти отсюда!

– Но мы должны поговорить. Это важно. – Гас умоляюще посмотрел на Джуно.

– Нет, не сегодня, Гас. Пойми, я не девочка, которая бежит к тебе, едва ты поманишь ее пальцем. – Джуно поднялась. – Прости, мне пора спуститься и поздороваться с гостями.

– Что это значит, Джуно? – Гас взял ее за плечи и повернул к себе. Она уже остыла, ибо не могла долго сердиться на него.

– Это значит, – спокойно ответила Джуно, – что у нас с тобой ничего не получится. Я люблю тебя, но такие отношения мне не по душе. Ты появляешься время от времени, когда тебе удается улизнуть от жены. Давай покончим с этим, так будет лучше для нас обоих. Мы даже можем остаться друзьями.

– И иногда вместе обедать? – насмешливо бросил Гас. – Ты наполняешь мою жизнь смыслом, я не могу и не хочу расставаться с тобой! Ты должна…

– Я ничего тебе не должна! – Смуглое лицо Джуно вспыхнуло от гнева.

– Хотя бы выслушай меня! Пожалуйста, дорогая, давай побудем немного вдвоем и поговорим, а уж потом ты примешь решение. Может, завтра вечером у тебя?

Джуно вздохнула:

– Ну ладно, только пораньше. К десяти часам мне надо быть здесь.

– Значит, до встречи, любовь моя. – Гас улыбнулся. – Успех клуба будет головокружительным, уверен.

Когда дверь за ним закрылась, Джуно прошептала:

«Прости меня», – и, смахнув слезы, спустилась вниз.

В шесть утра ушел последний из платных посетителей.

На четвертом этаже, в одной из закрытых для широкой публики комнат, украшенной картинами модернистов восьмидесятых годов, был сервирован завтрак. На серебряных блюдах с подогревом красовались творения нового шеф-повара, дающие полное представление о многообразии современной американской кухни: яичница с грибами и кресс-салатом, коньячный мусс, икра, цыплячьи крылышки, жаренные на вертеле, устрицы в лимонном соусе, круассаны с клюквенным джемом, калифорнийское шампанское, новоорлеанский кофе-эспрессо и сок из красных апельсинов.

– Что с Бернаром? – спросила у Лидии Джуно. – Я думала, он останется завтракать.

– У него деловая встреча за завтраком с кем-то из «Парамаунта». Он пошел домой принять душ и переодеться. – Лидия сбросила туфли.

Белокурые волосы Кэми Пратт были собраны на макушке, а ее узкие плечи покрывала коралловая шаль.

– Вы можете сидеть здесь целый день, сплетничая и упиваясь своим успехом, а я должна через три часа явиться в свой офис и убедить президента компании «Спидикола» в том, что никто не организует лучше меня рекламную кампанию, содействующую завоеванию северо-восточных рынков.

Лидия рассмеялась:

– О, Кэми, ты просто поражаешь! Откуда у тебя столько энергии?

– Конечно, от спиди-колы, – усмехнулся Алекс Сейдж, вальяжно расположившийся на кушетке, обтянутой розовой замшей. – Или еще от какого-нибудь «спиди».

– Ошибаешься. Не путай меня с моим младшим братом, – заметила Кэми. – Кстати, а где же Сет? Когда я его видела, он был уже в сильном подпитии. – Кэми рассмеялась, возбужденная шампанским и бессонной ночью.

– Около четырех утра я попросила Доминика и Сэма проводить его до такси, – сказала Джуно. – Доминик засек его, когда он пытался подбросить таблетку в чей-то бокал.

Кэми поморщилась:

– Черт побери, Лидия, тебе следовало бы поговорить с ним. Может, тебя он послушается. Видит Бог, я уже пыталась. Мама – тоже, хотя она никогда не имела на Сета влияния, поскольку всю жизнь баловала его. Он вьет из нее веревки.

– Я подумывала об этом, – ответила Лидия, – но сегодня мне не удалось бы уделить ему внимание.

– Надеюсь, тебя он послушается. Ну ладно… желаю всем доброй ночи. Алекс, дорогой, не провожай меня. Ты так уютно здесь устроился. – Кэми поцеловала Лидию и Алекса. Казалось, она хотела чмокнуть и Джуно, но вместо этого проговорила:

– Доброй ночи, Джуно. Ты проделала титаническую работу по оформлению клуба. Освещение в целом и световые эффекты производят потрясающее впечатление. Все только о них и говорят. Такой успех ошеломляет. Ну, всего хорошего, друзья мои.

Когда Кэми ушла, Джуно, добавив в шампанское апельсиновый сок, подняла бокал:

– За процветание клуба «Ночная жизнь»!

– И за нас, – добавила Лидия. – За йельский триумвират, возобновившийся через пятнадцать лет. Кстати, Алекс, что ты предсказывал в своей пьесе… как же она называлась?

– «В задымленной комнате одного отеля», – напомнила Джуно.

Лидия кивнула:

– Верно! Как это я забыла? И кто бы мог предсказать, что мы окажемся здесь?

– Ни один из тех, кто знал нас в то время. – Алекс усмехнулся и поднял бокал. – За двух дам, ставших путеводными огнями моей жизни. Если бы время повернулось вспять, я повторил бы все снова, но на этот раз нарушил бы все условия соглашения.

– Что ты хочешь сказать, Алекс? – рассмеялась Джуно. – Мы и так нарушили все условия.

– Почему же это не сработало? – Алекс откинулся на спинку дивана. Его волосы, до недавнего времени падавшие на плечи, теперь были коротко острижены и уже не казались выгоревшими на солнце. Отверстие в мочке правого уха, где прежде красовалась золотая серьга, давно заросло.

– Наверное, мы слишком неординарны для банального счастливого конца. – Лидия вздохнула.

– А вот мне хотелось бы счастливого конца, – призналась Джуно и, помолчав, добавила:

– Интересно, в какой момент я утратила контроль над своей жизнью.

– Пожалуй, в тот, когда решила подать заявление в Йельский университет. – Лидия улыбнулась.

– Нет, – возразил Алекс, – это произошло в ту ночь, когда нас троих связала любовь.

В комнате воцарилась тишина. Все они погрузились в свои мысли. Прошло пятнадцать лет, но у них так ничего и не решилось. Значит, что-то должно случиться и расставить все по своим местам.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЙЕЛЬСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ
1969 – 1971 годы

…Йельский университет объявляет, что в 1969 г, нарушит двухсотшестидесятивосьмилетнюю традицию, в соответствии с которой в его стенах обучались лишь лица мужского пола. Отныне университет откроет двери и для девушек.

Следующей осенью университет планирует принять 240 девушек на 1265 юношей… и в порядке перевода на старшие курсы – примерно 250 девушек на 3000 студентов, Из статьи Джонатана Лира «Как Йельский университет отбирает первые кандидатуры для совместного обучения».

«Нью-Йорк таймс», 13 апреля 1969 года.

Глава 1

Председателю приемной комиссии

Йельского университета

Сэр!

Я обучала Джуно Джонсон в течение последних четырех лет и считаю ее одной из самых способных учениц, которыми меня наградила судьба за двадцать лет преподавательской деятельности. Девушка свободно говорит по-испански, владеет французским, тонко чувствует английский язык. Она всесторонне развита, обладает недюжинными творческими способностями, спортивна и любознательна. Последние три года Джуно была школьным лидером и старостой класса. Как одноклассники, так и учителя считают ее умным, развитым, энергичным и целеустремленным человеком… способным многого добиться в жизни.

С уважением

Эстер Луджан,

средняя школа Санта-Фе,

Нью-Мексико

В первый момент Джуно охватило желание снова сесть в поезд. Еще в Нью-Йорке, делая пересадку на Центральном вокзале, она ощутила нервное возбуждение. Здесь, в Нью-Хейвене, оно стало невыносимым. На вокзале толпился народ с поклажей – в основном съезжающиеся студенты Йельского университета. В том году впервые за всю историю просвещения здесь появилось множество оживленно щебечущих девушек с чемоданами и рюкзаками. Джуно казалось, что все они знают друг друга – наверное, учились вместе в средних школах, а может, проводили летние каникулы в Мартас-Винъярде или Хемптоне. Воздух вибрировал от приветственных восклицаний и взрывов смеха.

Джуно Лайтфут Джонсон из Санта-Фе, ощущая легкое головокружение, взяла свой багаж у носильщика и расплатилась с ним. Она еще никогда не бывала восточнее Миссисипи и теперь, ошеломленная, растерялась, что случалось с ней крайне редко. Сначала Джуно не проявила интереса к Йельскому университету, однако мать убедила ее подать заявление. Пройдя собеседование с представителем университета в Альбукерке, Джуно ощутила любопытство. Этот лысеющий юрист с заразительным энтузиазмом рассказывал о Йельском университете, его высоком престиже и блестящих перспективах тех, кто получает там диплом. Он утверждал, что выпускники Йеля имеют особые преимущества, что нигде в мире не дают лучшего образования. По его словам, только в Йеле завязываются дружеские отношения на всю жизнь. Он считал Джуно очень удачливой, ибо перед ней открылась возможность поступить в Йель в первый год совместного обучения, и призывал девушку не упускать такой шанс.

Ожидая письменного уведомления из университета о приеме или отказе, Джуно к середине апреля 1969 года успела убедить себя, что Йель – единственное учебное заведение, где она желала бы провести последующие четыре года. Мысль о том, что ее могут не принять, приводила девушку в ужас, хотя она сознавала зыбкость своих надежд. Каждый день, возвращаясь из школы, Джуно подбегала к почтовому ящику и очень огорчалась, не найдя там письма. И вот наконец оно пришло. Узнав, что ей надлежит явиться в класс 73, Джуно возликовала.

Только значительно позднее она узнала, как ничтожны на самом деле были ее шансы: на 240 мест подали заявления 2850 человек!

– Эй! Хочешь поехать с нами в такси? У нас есть свободное место! – Невысокая девушка, с которой Джуно познакомилась в поезде, помахала ей рукой. Девушку звали Бу, и приехала она из Лейк-Фореста.

– С удовольствием. Спасибо. – Джуно отдала таксисту свои чемоданы и спортивную сумку, и он с трудом втиснул их в набитый вещами багажник. Стереопроигрыватель и две коробки с книгами и пластинками Джуно предусмотрительно отправила в Вандербилт-Холл.

Пока Бу и ее бывшая одноклассница оживленно обменивались впечатлениями о летних каникулах, Джуно смотрела в окно на аккуратные домики, ухоженные зеленые газоны и садики Новой Англии. Все здесь было совсем иным, чем в Санта-Фе: освещение, тени на обсаженных вязами улицах, даже воздух, влажный и душистый после утреннего ливня. Девушке, выросшей среди саманных построек землисто-серого цвета, сосен да зарослей «шамисо», казалось, будто она на другой планете. Что ж, придется привыкать не только к колледжу, но и к особенностям местного рельефа – ведь прежде Джуно жила на высоте семь тысяч футов над уровнем моря.

Такси свернуло на Чапел-стрит и остановилось перед входом в Вандербилт-Холл – общежитием для девушек-первокурсниц. Особняк в стиле викторианской готики, построенный в 1894 году нью-йоркским архитектором Чарльзом Хейтом, производил внушительное впечатление.

– О Господи! Вы только посмотрите, сколько здесь парней! – Бу торопливо убрала упавшие на лоб прямые волосы. – Да, нам предстоит нелегкий год. Я уже подсчитала: на каждую из нас приходится примерно по восемь парней.

Никто из юношей, толпившихся возле дверей, не предложил им свою помощь, но Джуно заметила, что они, внимательно осмотрев вновь прибывших, остановили взгляды на ней. Она знала, что привлекательна, но даже не подозревала, сколь ошеломляющее впечатление произвела на молодых людей. В отличие от первокурсниц, одетых как хиппи, Джуно предпочитала западный стиль (ковбойские сапожки, джинсы, серебряный ремень, украшенный бирюзой), но сочетала его с некоторой старомодностью (соломенная шляпка тридцатых годов и черный вельветовый жакет). Ростом (5 футов 10 дюймов)[1]1
  177, 8 см.


[Закрыть] Джуно превосходила мальчиков-одноклассников. Свои длинные темно-каштановые волосы она не стригла лет с семи. В ее жилах текла смешанная кровь: английская, индейская и немного испанской. Лишенная всякого тщеславия, Джуно никак не могла понять, почему окружающие считают ее красивой.

Не понимала она этого и сейчас, в свои восемнадцать лет.

Бу и ее подружка попрощались с Джуно, и она понесла свои чемоданы на второй этаж. Одна из соседок по комнате, Марджори Гинзберг из Бруклина, окинула ее оценивающим взглядом чуть косящих близоруких глаз и поздоровалась. Такого странного произношения, как у этой девушки, Джуно никогда еще не слышала. Устроившись, Марджори отправилась в библиотеку. Две другие соседки еще не приехали, поэтому Джуно выбрала себе кровать поудобнее. Посмотрев в окно на внутренний двор, девушка ощутила усталость: еще бы – ведь за два с половиной дня она проехала через всю страну!

Внезапно охваченная тоской по дому, Джуно подняла оконное стекло, впустила в комнату теплый свежий воздух и задумалась. Неужели, черт возьми, ей предстоит провести здесь целых четыре года?

– Привет! – вдруг услышала она. В дверях стояла миниатюрная стройная девушка с копной медно-рыжих волос и огромными серыми глазами. – Извините, нет ли у вас, случайно, курительной трубки для гашиша? – У вошедшей был акцент жительницы восточного побережья. Судя по манерам, она получила хорошее воспитание.

Джуно улыбнулась:

– Сейчас поищу. Я еще не распаковывала вещи.

– Что ж, если найдете, мы через две комнаты от вас, направо по коридору. – С этими словами девушка удалилась.

Откуда-то донеслись шум голосов и музыка. Джуно начала искать трубку, прощальный подарок одного из ее школьных друзей, которым она никогда не пользовалась, и, найдя, вышла в коридор.

Комната была переполнена: юноши и девушки сидели на кроватях и на полу. Обстановка была такой же, как у Джуно, только на стенах висели плакаты «Битлз» и группы «Джефферсон эрплейн». Почти на всех были кашемировые пуловеры и сорочки от «Брук Бразерз», но кое на ком джинсовые «варенки» и продукция фирмы «Левис».

– Привет, меня зовут Джуно Джонсон. – Девушка протянула трубку, которую сразу же выхватил у нее молодой человек аристократического вида с прямым носом и красноватым цветом лица.

– Вы появились весьма кстати! Меня зовут Рэндл. А это Лидия… Дарси… Дэвид… Уитни… О черт побери, это слишком долго! – Рэндл сунул кусок марокканского гашиша в трубку, зажег ее и сделал несколько коротких затяжек. Лидия – та, что заходила к Джуно, рассеянно улыбнулась ей, не прерывая беседы с одним из юношей.

Джуно опустилась на колени рядом с Рэндлом, сделала затяжку и отодвинулась в сторонку, наблюдая за окружающими.

– Мой отец учился в Сейбруке. На будущий год и я там буду. А ты, Джош?

Джош рассмеялся:

– Я здесь вообще случайно. Мой отец окончил Гарвард.

– Поближе к тому месту, где причалил «Мейфлауэр»[2]2
  Считается, что основатели Соединенных Штатов, исконные американцы, прибыли на борту судна «Мейфлауэр» в 1620 г.


[Закрыть], – съязвил Рэндл.

– Брось ты, – проговорила Дарси. – У каждого есть предки, прибывшие на «Мейфлауэре».

Джуно подумала, что, наверное, так оно и есть. Ведь все собравшиеся приехали с восточного побережья, окончили престижные школы и, судя по всему, сто лет знакомы друг с другом. У большинства отцы или родственники учились в Йельском университете. У нее не было ничего общего с ними.

– Странно видеть происшедшие здесь перемены, – заметил Рэндл. – Вот я, например, вместе с девочками ходил только в детский сад.

– А я никогда не училась в школе с мальчиками, – откликнулась Дарси.

– С мальчиками? А что скажешь насчет совместного обучения с экзотическими типами из гетто и муниципальных школ? Со всеми этими вундеркиндами? – лениво протянула Лидия. – Демократия в действии. «Дети Инки». – Она говорила о сотруднике Йельской администрации Р. Инсли Кларке по прозвищу Инки, ставшем инициатором нововведений по преодолению элитарности.

– Однако, дорогая, если бы не он, ты – существо женского пола – тоже сюда не попала бы, – заметил Рэндл. – Так что не умаляй его достоинств.

– Йельскому университету, по-моему, давно пора бы перебраться в двадцатый век, – вставила Джуно, сразу невзлюбившая Лидию. Не учись предки этой девицы в Йеле, кто принял бы ее сюда?

– Возможно. – Лидия пожала плечами. – Но я сноб.

И не желаю лицемерить и скрывать это.

– Странно, что ты вообще решилась приехать туда, где тебе придется общаться с отбросами общества. – Джуно поднялась. – Мне пора. Постараюсь за этот вечер придать моей комнате вид гетто.

Все рассмеялись, кроме Лидии. Затянувшись гашишем, она откинулась на подушки.

Вернувшись к себе, Джуно, кипя от ярости, разложила по местам распакованные вещи. Впервые в жизни девушка почувствовала себя изгоем. Ее обучение в Йельском университете будет частично оплачивать муниципалитет небольшого городка в юго-западном штате.

Конечно, она была одна из тех, кого высокомерная Лидия называла «детьми Инки» – подопытными кроликами в эксперименте, проводимом университетом. Джуно легла на кровать, испытывая горькую обиду и унижение.

Она больше не казалась себе одной из двухсот сорока.

Напротив, боялась, что теперь станет посмешищем.

Александр Сейдж откупорил бутылку «Шатонеф-дю-Пап» и, пока вино «дышало», поставил на стерео альбом Кросби, Стилса и Нэша.

– Пойдем, Алекс. Хоть на пять минут заглянем. Ведь это первая в Йеле смешанная вечеринка. Неужели тебе не любопытно взглянуть на суперженщин? – уговаривал приятеля Брюс Хопкинс, надевая кожаный пиджак.

Алекс покачал головой:

– И не зови. Я не стану связываться с девушками, если завтра утром мне придется вместе с ними сидеть на лекциях. Нет, по мне лучше экзотические незнакомки, с которыми встречаешься только во время уик-энда. Кому хочется приглашать на свидание однокурсницу из Йеля?

Ведь целоваться с ней – все равно что с собственной сестрой!

– А что ты имеешь против кровосмешения? – рассмеялся Брюс. – Ну ладно, до скорого.

Алекс налил себе вина, вставил чистый лист в портативную пишущую машинку, извлеченную из-под груды книг и писем. Сегодня вечером он никуда не собирался, потому что у него родилась идея новой пьесы и ему хотелось набросать ее план. Алекс никогда не испытывал недостатка в женщинах. Они находили его сами.

Когда зазвонил телефон, Алекс решил не отвечать, но после девятого звонка все-таки поднял трубку.

– Алекс, дорогой, как хорошо, что ты дома. Не думала, что застану тебя в субботний вечер. – Это звонила его мать, Кэсси Тревиллиан, живущая в Далласе. Джек Тревиллиан, известный консультант по финансовым вопросам, был ее третьим мужем. Если считать ее первый брак, расторгнутый через четыре месяца, то четвертым.

– Привет, мама, что случилось? Я тоже удивлен, что ты дома.

– Нет-нет, все в порядке. Джек уехал по делам, и я решила провести вечер конструктивно и привести в порядок свой письменный стол. К тому же поговорить с тобой. Разве Брюс не сказал тебе, что я звонила несколько раз на прошлой неделе?

– Нет, – солгал Алекс. – Он ужасно рассеянный.

– Я хотела узнать, дорогой, приедешь ли ты домой на следующий уик-энд? Мы не видели тебя целую вечность. Джек мог бы послать за тобой самолет. – Кэсси сделала паузу, и Алекс догадался, что она отхлебнула глоток шампанского. Ничего другого мать не пила и осушала не больше двух бокалов шампанского за вечер. – В субботу у нас намечается вечеринка. Из Франции приедет один из деловых партнеров Джека с супругой и дочерью, которая в январе поступает в Вассар.

– А, вот к чему ты клонишь! Хочешь, чтобы я развлекал эту девушку!

– Да, а что тут такого? Ей будет очень приятно поболтать со сверстником.

– Не спеши. Пока я ничего не обещал. Мне не удастся навестить вас, поскольку в следующий уик-энд из Смита приезжает Кэролайн.

– А ты не можешь изменить планы? – Алекс представил себе капризную гримаску матери и ее нахмуренные бровки под белокурой челкой. – Разве нельзя встретиться с Кэролайн в другое время? Мне казалось, что ты вообще с ней порвал.

– Не с ней, а с Анджелой.

– Ну пожалуйста, дорогой, сделай мне одолжение. Я очень по тебе скучаю.

Алекс вздохнул, зная, что возражать бесполезно. Кэсси будет просить, уговаривать, настаивать и звонить, пока не добьется своего.

– Подумаю и через несколько дней позвоню.

– Спасибо, дорогой. Я знала, что могу на тебя положиться. Однако прошу тебя: дай ответ к завтрашнему дню. Мне нужно ненадолго съездить в Палм-Бич, и до отъезда я должна все организовать. – Кэсси чмокнула губами и повесила трубку.

Алекс начал набирать номер Кэролайн, но вдруг задумался. Обычно он подчинялся заведенным матерью порядкам. Но с какой стати ему менять свои планы из-за ее капризов? Любя мать, Алекс осознавал, что она крайне эгоистична.