Текст книги "Мелодия души"

Мэри БЭЛОУ
МЕЛОДИЯ ДУШИ

Пролог

1755 год

Уехать было трудно. Но и оставаться невозможно. Он уезжал потому, что был молод, полон энергии, не боялся риска и хотел самостоятельно строить жизнь. Приходилось оставлять знакомые места и близких людей. И хотя, будучи молодым, он был уверен, что рано или поздно снова увидит всех, но понимал также, что расстается с ними, возможно, на много лет.

Лорд Эшли Кендрик был младшим сыном герцога, а следовательно, ему нужно было выбирать для себя серьезное занятие. Ни армия, ни церковь – две области деятельности, приемлемые для младших сыновей, – его не привлекали.

Поэтому в свои двадцать три года он, отдав дань увлечениям юности, не нашел себе иного полезного дела, кроме как управлять поместьем Боуден-Эбби, принадлежащим его брату Люку, герцогу Харндону, чем и занимался последние несколько месяцев. Его всегда привлекала коммерция, но отец категорически запретил ему подобную деятельность, считая ее неподобающей для аристократа, пусть даже и младшего сына. Люк придерживался другого мнения.

Поэтому Эшли, с благословения брата, отправлялся теперь в Индию, чтобы занять пост в Ост-Индской компании <Крупная коммерческая компания, существовавшая с 1600 по 1858 г.>.

Ему не терпелось уехать. Наконец-то он станет хозяином своей жизни, будет делать то, что хочет, и сможет доказать самому себе, что способен стать творцом своей судьбы. Ему не терпелось начать новую жизнь. Оказаться в Индии и стать независимым от брата.

Труднее всего было прощаться. Он попрощался в день накануне отъезда, умоляя всех не провожать его утром, чтобы он мог покинуть Боуден-Эбби, словно, как обычно, уезжает по делам и скоро вернется. Он попрощался с Люком, с его женой Анной. И с Эмми...

Эмми он не сказал «до свидания». Просто отвел ее в сторонку и сообщил, что завтра уезжает. А потом положил руки ей на плечи, улыбнулся, велел быть хорошей девочкой и ушел, не дождавшись ответа.

Эмми, конечно, не смогла бы произнести в ответ ни слова, даже если бы хотела. Она была глухонемой. Она умела читать по губам, но свои мысли могла выразить только огромными серыми глазами да еще мимикой и жестами, которые он стал хорошо понимать за тот год, что она прожила в Боуден-Эбби, как и некоторые другие знаки, которые они придумали исключительно для общения друг с другом.

Она была сестрой Анны и приехала жить в Боуден вскоре после того, как Анна вышла замуж за Люка.

Эмми была еще ребенком. Несмотря на то что ей было пятнадцать лет, ее глухонемота и необузданное свободолюбие – она редко одевалась и вела себя как подобает высокородной юной леди – заставляли Эшли считать ее ребенком. Милым ребенком, которого он искренне любил и которому привык поверять свои невзгоды и мечты. Ребенком, который обожал его. Она стремилась каждую свободную минуту провести в его компании, заглядывала в окно комнаты, где он работал, «слушала» его своими чудесными выразительными глазами, ходила за ним по пятам по поместью. Она никогда не мешала. Его привязанность к ней не поддавалась словесному определению.

Он боялся смотреть в глаза Эмми в день накануне отъезда. У него не хватило смелости сказать «до свидания». На следующий день Эшли сожалел о своей трусости. Но он терпеть не мог прощания.

Он встал рано, чтобы в последний раз с любовью окинуть взглядом Боуден-Эбби, где с детства был его дом, хотя и не собственный. А он хотел создать свой дом, осуществить свои мечты.

Сейчас, когда он уезжал и не знал, увидит ли когда-нибудь Боуден снова, Эшли понимал, что горячо любит его. Он завернул за дом, наблюдая, как промокают от утренней росы сапоги, и чувствуя, как пронизывающий ветер рвет с него плащ и треуголку. Он не оглядывался на дом, пока не взошел на вершину небольшого холма, откуда открывался вид на аббатство, газоны и деревья парка, раскинувшегося за ним.

Дом. И Англия. Ему будет не хватать и того и другого.

Он спустился по западному склону холма и, пройдя сквозь заросли деревьев, вышел к водопаду, где плавное течение реки прерывалось резким понижением русла и вода перекатывалась через скалистый порог.

За последний год он часто приходил к водопаду в поисках уединения и покоя. В поисках цели жизни. Возможно, в попытке найти самого себя. Чуть больше года назад он еще жил в Лондоне. Но Люк, возвратившийся после долгого пребывания в Париже, спас его от долгов, извлек из омута разгула и дебоширства и приказал вернуться в Боуден, пока он не решит, как намерен жить дальше.

Эмми подолгу бывала у водопада вместе с ним. Однажды он сказал ей, что она очень хорошо умеет слушать. Это была правда, хотя она и не слышала ни слова. Она слушала глазами и успокаивала его улыбкой и прикосновением маленькой теплой руки.

Милая, милая Эмми. Ему будет не хватать ее, пожалуй, больше, чем кого-либо. При мысли о ней, его маленьком олененке, у него защемило сердце. Она была словно частицей дикой, нетронутой природы. Она редко носила кринолины под платьями и почти никогда не надевала наколку.

По правде говоря, она даже волосы не укладывала в прическу, и они – белокурые, волнистые – свободно ниспадали до талии. Если удавалось, она с удовольствием ходила босиком. Он не представлял себе, как сумел бы прожить этот год без Эмми, без ее сочувствия, без постоянной радостной готовности успокоить, когда ему было плохо, когда казалось, что Люк, любимый брат, презирает его и не хочет иметь с ним ничего общего. Он глубоко втянул воздух и медленно выдохнул его. Пора было возвращаться.

Пока подадут экипаж, он успеет позавтракать, а потом – в путь. Он зашагал к дому, надеясь, что домашние уважат его просьбу и не придут провожать. Ему хотелось сразу, словно по мановению волшебной палочки, оказаться на борту корабля, вдали от берегов Англии.

* * *

Эшли сказал ей вчера, что уезжает утром. Это не было неожиданностью. Последние несколько недель все его мысли были заняты назначением в Ост-Индскую компанию и отъездом в Индию. Из его глаз исчезли растерянность, шаг стал пружинистым, и Эмми поняла, что потеряла его. Она ему больше не нужна. Он по-прежнему разговаривал с ней, позволял ходить за ним по пятам и сидеть в его кабинете, когда работал. Он по-прежнему держал ее за руку, когда они гуляли, и называл ее своим маленьким олененком. Но он уезжал. Его ждала новая жизнь, о которой он мечтал, которая была ему нужна. Эмми была искренне рада за него. О да, она была рада.

Леди Эмили Марлоу сидела на подоконнике в своей комнате и смотрела в окно. Занималось серенькое утро. У нее болело сердце. Сердце, готовое разбиться.

Ей не хотелось видеть Эшли сегодня. Она не выдержит, если своими глазами увидит, как он уезжает.

Она смотрела в окно, чтобы успокоиться, но внезапно ее охватила паника. Неужели он уже уехал? Из окна не было видно ни подъездного пути, ни каретного сарая. Может, экипаж стоит еще у дверей? Может, в это мгновение он садится в экипаж, попрощавшись с Анной и Люком?..

Он, наверное, поискал ее взглядом и расстроился, увидев, что ее нет. А вдруг он подумает, что она не захотела прийти? Вполне возможно, что он уезжает навсегда. И она больше не увидит его. Никогда.

Она спрыгнула с подоконника, схватила первый попавшийся под руку плащ – красный – и, накинув его на плечи, бегом спустилась по лестнице. Только бы успеть.

Она чувствовала, что умрет, если опоздает.

В холле не было никого, кроме лакея. Двери были распахнуты настежь, а у дверей – сундуки и коробки. Экипажа снаружи не было.

Эмили вздохнула с облегчением: значит, она не опоздала. Должно быть, Эшли завтракает. Она сделала несколько шагов в сторону столовой, лакей бросился открывать перед ней дверь. Но она остановилась. Нет. Она не сможет встретиться с ним лицом к лицу. Она осрамится. Расплачется.

Расстроит его. И увидит жалость в глазах Люка и Анны.

Выбежав из дома, она быстро спустилась по ступеням на верхнюю террасу сада, миновала цветники и кинулась по пологому склону к каменному мосту через реку. Уже за мостом она остановилась, переводя дыхание, под деревьями, окаймлявшими дорогу в поместье.

Прислонившись спиной к стволу старого дуба, она замерла в ожидании. Она увидит, когда он будет проезжать мимо. И молча попрощается с ним. Но она поняла, что увидит не его, а только экипаж. И он ее не увидит. И не узнает, что она пришла попрощаться. Но это не имеет значения. Как бы он ни любил ее, она была для него кем-то вроде младшей сестры.

Она хорошо помнила первую встречу с ним в тот день, когда приехала в Боуден-Эбби, чтобы жить с Анной, и еще чувствовала себя чужой и растерянной.

Ей сразу же понравился Люк, хотя впоследствии она узнала, что другая ее сестра, Агнес, побаивается его безупречной элегантности и изысканных манер. Но с ней он был очень добр и разговаривал так, как будто она была полноценным человеком, который может слышать. Трудно поверить, но она действительно понимала большую часть того, что он ей говорил: разговаривая, он смотрел ей прямо в лицо и губы его двигались так, что произносимые слова были понятны. Многие люди, разговаривая с ней, забывали это делать. Но во время чая в малой гостиной ей снова стало не по себе, пока не появился Эшли. Он немного опоздал к чаю и потребовал, чтобы его с ней познакомили.

Потом он поклонился ей, улыбнулся и сказал:

– Клянусь, она будет настоящей красавицей. Ваш покорный слуга, мадам.

Она поняла каждое слово, Высокий, красивый, очаровательный Эшли. Он сел за стол и, подмигнув Эмили, стал разговаривать с ней. Он покорил ее сердце. С той минуты она полюбила его так, как не любила никого в жизни, даже Анну.

У Эшли было любящее сердце. Он любил Люка, хотя около года они почти не общались друг с другом, любил свою мать и сестру Дорис, которая жила в Лондоне, любил Анну и ее детей. Эмили он тоже любил. Но не сильнее, чем остальных. Она была Эмми, его маленьким олененком. Она была для него всего лишь ребенком. Он даже не подозревал, что она женщина. И месяца не пройдет, как он забудет ее.

Нет, она этому не верит. Эшли будет вспоминать о ней с любовью.., впрочем, как и об остальных членах семьи.

Она же сохранит его в сердце на всю жизнь. Он был для нее всем. Без Эшли жизнь станет другой. Бессмысленной. Она любила его нежно и преданно, не так, как любит пятнадцатилетняя девочка, но как любит женщина.

Возможно, даже сильнее, чем любят иные женщины.

До встречи с Эшли она жила в своем замкнутом мире. Это было не всегда просто. Случались и ми нуты отчаяния, и вспышки раздражения, когда она была моложе. Она не помнила звуки: полная глухота поразила ее после лихорадки, случившейся, когда ей не исполнилось и четырех лет. Иногда ей казалось, что слышатся какие-то намеки на звук. Но впечатление проходило так быстро, что она не успевала даже понять, было ли это на самом деле.

Эшли стал ее мечтой. Он наполнил ее дни смыслом, а ночи – приятными сновидениями. И теперь она растерялась, не зная, что у нее останется, после того как эту мечту отберут.

Эмили страшно замерзла, стоя на холодном ветру. Наконец она почувствовала вибрацию, вызванную приближающимся экипажем.

Сердце сжалось от горя. Он уезжает навсегда, а она увидит всего лишь экипаж Люка, увозящий Эшли в Лондон.

Но неожиданно экипаж замедлил ход и остановился.

Кто-то распахнул ближайшую к ней дверцу.

* * *

Отъехав от дома, Эшли ощутил смешанное чувство печали и облегчения. Он уже в пути. Скоро минует парк, проедет через деревню и оставит позади территорию Боудена. Он откинул голову на спинку сиденья и со вздохом облегчения закрыл глаза. Все оказалось проще, чем он ожидал.

Когда экипаж загрохотал, проезжая через мост, он снова открыл глаза, чтобы бросить последний взгляд на дом. Он увидел деревья, окаймлявшие дорогу, несколько оленей, мирно пощипывающих траву. И что-то красное, взметнувшееся на ветру. Он не сразу понял, что это такое. Но вдруг узнал плащ Эмми!

Не раздумывая, он резко постучал в переднюю стенку, приказывая кучеру остановиться. Не дожидаясь, когда экипаж остановится, он распахнул дверцу и выскочил на дорогу.

Нет, он не ошибся. Но только теперь, когда было уже поздно, он подумал, что было бы лучше не останавливаться. Значит, ему все-таки не удастся избежать мучительного расставания.

Эмили стояла, прижавшись спиной к стволу дерева. На ее лице, бледном как мел, жили одни глаза. Эшли медленно подошел к ней, остановился в нескольких дюймах. Он чувствовал себя виноватым. Ведь сам он отправлялся в неведомые края, чтобы начать новую жизнь взрослого человека. Впереди у него были весь мир, вся жизнь. А Эмми, которая в течение почти целого года была его верным другом, оставалась здесь.., в ожидании чего? Что сулит жизнь ребенку, который превратится в женщину, не всегда способную понимать других людей и общаться с ними?

– Маленький олененок, – тихо произнес он. Он сжал ее руки и вздрогнул. «Ты должно быть, замерзла», – сказал он ей жестами, которые оба понимали.

Она не ответила, не отрывая от него взгляда, и глаза ее наполнились слезами. Ах, Эмми...

Он наклонился вперед и прижал ее к стволу дерева. Господи, как было бы хорошо, если бы он не заметил ее развевающегося на ветру плаща! Что он мог сказать ей словами или жестами? Он понимал, что она безумно несчастна, и ее состояние омрачало чувство радостного возбуждения, которое испытывал он. Надо было как следует попрощаться с ней вчера, вместо того чтобы бодрым голосом советовать ей быть хорошей девочкой.

Он открыл глаза и увидел, что она по-прежнему смотрит на него. Ее лицо было всего в нескольких дюймах.

Слов не было. И не было жестов, кроме одного, который не был составной частью языка, изобретенного ими для общения друг с другом. Другого способа попрощаться не было.

Ее губы были холодными, мягкими и неподвижными.

Она совсем замерзла, дожидаясь экипажа. Он нежно прикоснулся к ней своими губами. Он согрел ее губы, и они ответили ему. Он вдруг в ужасе понял, что они обменялись поцелуем.

Они поцеловались не как брат и сестра, но как мужчина и женщина. Прижавшись к ней, он ощутил зарождающуюся мягкую женственность ее худенькой, еще детской фигурки. Его обдало жаром, он весь напрягся.

Он поднял голову, не понимая, что с ним происходит.

Ведь это Эмми. Ребенок, которого нужно утешить. Ему было необходимо как-то показать свою привязанность к ней, чтобы это поддержало ее, пока она не привыкнет к его отсутствию. Но ей едва ли было нужно... Он пригладил выбившуюся прядь ее волос и нежно взял в ладони ее лицо.

– Я вернусь, маленький олененок, – тихо, но отчетливо сказал он, как обычно разговаривал с ней, заметив, что слезы исчезли и, значит, она может читать по его губам. – Я вернусь и научу тебя читать и писать, а также научу более полному языку, которым ты сможешь пользоваться при общении не только со мной, но и с другими людьми. Когда-нибудь, Эмми. Но к тому времени ты найдешь новых друзей, которые будут любить тебя и научатся понимать твое молчание. Не расстраивайся слишком сильно из-за того, что я уезжаю. Я человек легкомысленный.

Ты встретишь других, более достойных твоей любви. – Он нежно улыбнулся ей.

Эмили смотрела на него, вкладывая в этот взгляд всю душу. Она подняла сжатую в кулак руку и приложила, к своему сердцу. «Я очень люблю тебя. Это серьезно. Ты у меня в сердце». Иногда, разговаривая с ней, он пользовался этим жестом, чтобы показать, что чувство переполняет его сердце. Она научилась этому жесту у него и добавила к более чем скромному лексикону, с помощью которого они общались. Ему казалось, что в тот момент жест этот вырвался непроизвольно.

– Да, – Сказал он. – Я знаю, Эмми. Я знаю. Я вернусь. Я тебя не забуду. Я унесу тебя здесь. – Он наконец отступил от нее на шаг и приложил руку к своему сердцу.

Потом он повернулся к экипажу и решительно захлопнул дверцу. Экипаж тронулся.

Эмми. Его дорогой маленький олененок. Милое дитя.

Он попытался убедить себя, что именно так к ней относился до самого конца. И что прижался к ней и поцеловал инстинктивно, пытаясь утешить. Как брат – сестру, как дядюшка – племянницу, как взрослый человек – ребенка. Но он вдруг понял, что поступил неразумно, избрав подобный способ утешения. Он позволил себя почувствовать тело и губы, которые скоро будут принадлежать женщине.

Как ни глупо, но он не хотел, чтобы Эмми становилась женщиной. Ему хотелось, чтобы она всегда оставалась тем раскованным и счастливым ребенком, который приносил мир в его душу, когда он находился в полном отчаянии.

Ему хотелось запомнить ее как ребенка.

Ему было стыдно, что сейчас он отреагировал на нее как мужчина. Он любил ее, но не так, как мужчина любит женщину. Таких чувств, как к ней, он никогда не испытывал ни к кому другому. Он запомнит ее стоящей на скале над водопадом, босой, в развевающейся на ветру юбке и с копной белокурых волос, свободно струящихся по спине.

Губы ее улыбаются, а прекрасные глаза говорят ему, что она нашла мир и гармонию в окружающем ее безмолвии.

Экипаж уже миновал деревню. Его будущее уже началось. Мысли его переключились на Индию и на новую жизнь. Какой она будет? Удастся ли ему добиться успеха?

Жажда приключений и ощущение свободы горячили молодую кровь.

* * *

Эмили еще долго стояла неподвижно, после того как перестала чувствовать вибрацию от удаляющегося экипажа. Глаза ее были закрыты. Потом, оттолкнувшись от дерева, она бросилась бежать, не разбирая дороги, через заросли деревьев, по мосту, снова сквозь заросли деревьев, все ускоряя и ускоряя бег, словно ее преследовали все силы ада.

Она остановилась только возле водопада, бросилась на выступающий из воды плоский камень и, зарывшись лицом в сложенные руки, плакала до тех пор, пока не осталось ни слез, ни сил.

С закрытыми глазами она видела, как он выходит из экипажа – высокий, стройный, красивый, с темными, как обычно, ненапудренными волосами, стянутыми на затылке черной шелковой лентой. Он выглядел очень элегантно, и его небрежные манеры выгодно отличались от парижского великолепия Люка.

Обессилев, Эмили лежала на холодном камне у водопада несколько часов, пока не почувствовала на плече чью-то руку. Она не увидела и не ощутила, как кто-то подошел к ней, но не удивилась Повернув голову, она обнаружила, что рядом сидит Люк. Она снова отвернулась, но он потрепал ее по плечу.

Ее жизнь лишилась смысла. Эшли уехал. Возможно, навсегда. И увез с собой ее сердце, ее жизнь.

Но ведь была Анна, ее старшая сестра, которая больше, чем кто-либо другой, была для нее матерью. И еще брат Виктор – граф Ройс, а также сестра Шарлотта, хотя оба жили далеко отсюда со своими семьями. Была сестра Агнес, леди Сиверидж, ближайшая к ней по возрасту, которая по возвращении из свадебного путешествия будет жить неподалеку отсюда, в Уичерли-Парке. И конечно, был Люк.

К Люку она была привязана всем сердцем, как к любому, кто любит Анну. К тому же он был братом Эшли. И это было для нее главным.

Ему удалось наконец поднять ее и посадить к себе на колени. Он стал укачивать ее, словно ребенка, а она прижалась к нему, пытаясь найти утешение. Ему тоже, должно быть, было нелегко видеть, как Эшли уезжает. Эшли иногда говорил, что Люк слишком хладнокровен и ему нет дела до брата, но это было не так. Люк не был ни холодным, ни бесчувственным.

Люк дал Эшли возможность найти цель в жизни. Это он помог ему получить назначение в Ост-Индскую компанию. Это он пригласил ее жить вместе с Анной, чтобы не заставлять жить с Виктором и его женой Констанс, которые хотя и любили ее, но чувствовали себя неловко из-за ее неспособности говорить.

Люк нашептывал ей утешительные слова, и тепло мало-помалу возвращалось в ее тело. Она чувствовала шепот по вибрации его груди. Она любила Люка, любила свою семью. Но жить дальше, наверное, будет очень трудно. Эшли нашел цель в жизни. А удастся ли ей найти цель своей жизни? И разве это будет иметь значение без Эшли?

Однако, возвращаясь из темных глубин отчаяния, она понимала, что жить как-то нужно и ей следует научиться жить без него. Потому что он не вернется. А если и вернется когда-нибудь в далеком будущем, то изменится. И она тоже изменится.

Она наверняка изменится. Превратится в женщину. И физически, и эмоционально она уже чувствовала начало этих изменений. Она не может получить Эшли. Он любит ее, но она никогда не была главным в его жизни Скоро она будет для него не более чем приятным воспоминанием. Это она знала. И не строила иллюзий на свой счет. Она повзрослеет без него, будет жить без него. И никто никогда не догадается, как много он для нее значит. Она будет жить так, словно сердце у нее не разбилось от любви к нему, будет любить его всегда. Но отныне она попытается жить полноценной жизнью, как жила год тому назад, пока не увидела Эшли и все, кроме него, потеряло значение. А жизнь ее была полноценной, несмотря на то что ей было иногда очень одиноко.