Текст книги "Странник, пришедший издалека"

Глава 4
СТРАННИК

Джамалю Саакадзе, торговому князю и финансисту, обитавшему на планете Земля, стукнуло сорок пять; Каа Ри Варрат, телгский Наблюдатель, исполнявший Миссию Защиты, был примерно вшестеро старше. Точный подсчет соотношения возрастов оказался бы весьма затруднительным, ибо жизнь Ри Варрата протекала не только на Телге и Земле, но и в других мирах, с их собственной системой темпоральных отсчетов, разной в различных частях Мироздания. К тому же следовало учесть, что в определенные моменты Ри Варрат как бы не существовал – и в то же время существовал, но длил свое физическое бытие в форме пучка высокоэнергетических квантов или неторопливо прорастающего зародыша, своеобразной зиготы, зревшей в течение долгих лет.

Впрочем, сам звездный странник никогда не занимался подобными подсчетами, сознавая их бессмысленность и бесполезность. В каждом из принимаемых им обличий он оставался самим собой, личностью цельной и монолитной, сохраняющей весь объем памяти, всю информацию, накопленную за время жизни. Вернее, жизней, ибо у Ри Варрата их насчитывалось четыре.

Это обстоятельство, весьма необычное даже для Телга, мира высокоразвитого во всех отношениях, было связано с его Миссией и тем способом, коим она осуществлялась – разумеется, в технологическом, а не функциональном плане. Как все прочие Наблюдатели, он искал Защиту; значит, ему приходилось посещать отдаленные области Вселенной – настолько далекие, что путешествие в реальном обличье и в звездном корабле оказалось бы слишком долгим. Хотя телгские космические аппараты достигли совершенства, они не могли остановить время; время всегда работало против странников и всегда побеждало, ибо срок их жизни был конечен, а значит, несоизмерим с гигантскими расстояниями, которые требовалось преодолеть.

Разумеется, существовали обходные пути. Мир – если понимать под этим словом все многообразие реального бытия – пульсировал между двумя крайними состояниями, двумя условными Вселенными, одна из которых расширялась, прогрессировала и расцветала, тогда как другая сжималась, двигаясь к неизбежной смерти, к гравитационному коллапсу и последующему Великому Взрыву. Взрыв означал возрож– дение и начало нового цикла; расширявшаяся прежде Вселенная переходила в стадию сжатия, а ее антипод, превратившийся в космическое яйцо, исторгал чудовищные раскаленные массы, из которых со временем формировались метагалактики, галактики, звезды и все остальное, вплоть до самых ничтожных и неисчислимых частиц, крохотных кирпичиков Мироздания. Колебания эти были вечными, с настолько длительным периодом, что разум не мог осмыслить такой гигантский временной интервал; сравнительно с неспешным полетом вселенского маятника любая цивилизация выглядела искрой, вспыхнувшей на миг в беспросветной ночи. Однако самим носителям разума их искра мнилась огромным и жарким костром, пылавшим в течение миллионолетий. Эта иллюзия была вполне понятной; так и только так разумная жизнь могла объяснить и оправдать свое собственное существование.

Две Вселенных, два пространственно-временных континуума, разделялись некой переходной областью, где не существовало ни времени, ни пространства, ни света, ни тепла, ни звезд, ни атомов, ни разреженной плазмы. Так, во всяком случае, гласили формулы – непогрешимые уравнения, отражавшие ход вселенских часов. Теоретически через эту зону темпорального вакуума можно было дотянуться к любой из мириад звезд и планет, перенестись в мгновение ока в любой мир, преодолеть невероятные расстояния со скоростью мысли – которая, как принято считать, не знает преград. На практике же преград хватало; и, вероятно, лишь Древним Расам да Бесформенным, чей разум был более гибок и универсален, удавалось их обходить.

Но телгани, обитатели системы Телгатаима, еще не раскрыли всех секретов Мироздания – так же, как те многочисленные культуры, гедонистические, экспансионистские либо страдающие агорафобией, с которыми Телг поддерживал связи на протяжении тысячелетий. Ни одна из этих высокоразвитых циви– лизаций еще не имела средств, способных перенести путника сквозь серую безвременную мглу; а значит, все они вместе и каждая по отдельности оставались пленниками времени и пространства.

Однако выход существовал. Живое существо можно было обратить в нечто почти нематериальное, в пучок электромагнитных квантов и отправить в таком виде в далекое странствие – в очень далекое, к самым дальним звездам, на край Галактики. Разумеется, кодированный сигнал нес информацию о разуме, но не о телесном облике путника – в чем, собственно говоря, необходимости не имелось. Облик как таковой исчезал, необратимо распадался в момент сканирования; телесное оставалось прикованным к земле, и лишь чувства, память и душа могли воспарить к звездам на невесомом световом луче.

Гибель, за ней – возрождение… Но не сразу, не мгновенно; сперва – сон в материнской утробе, случайном вместилище павшей с неба искры; затем, в урочный час – рождение в новом мире, в новом и соответствующем природным условиям обличье. И снова сон; долгая дремота в теле и разуме юного существа, избранника, еще не ведавшего ни удивительной своей судьбы, ни целей, ни грядущих задач. Наконец память о прошлом пробуждалась, как раскрывающийся весной бутон; медленно и постепенно избранник осознавал свое истинное «я», обретая целостность плоти и души, затем жил, рос, мужал, выпол– нял предназначенное и уходил – тоже в урочный час, который в любом из миров назывался одинаково: смертью. Лишь испустив последний вздох, он мог расстаться с миром, на время приютившим его; расстаться, чтобы вновь продолжить свой путь, свой поиск, свой полет в обличье бестелесного призрака, сотканного из световых лучей.

Джамаль – или Ри Варрат – совершал такое превращение трижды и собирался, изведав все наслаждения и соблазны Земли, в должный час отправиться в новое странствие. Собирался десять лет назад, и пять, и год… Земля была прекрасным и варварским миром, однако вряд ли на ней, третьей из посещенных им планет, он мог завершить свой поиск.

Но в последние месяцы все переменилось.

* * *

Пряча улыбку, звездный странник наблюдал за Скифом. Его соратник и компаньон занимался ревизией имущества: расстелив на траве мешок, аккуратно выкладывал на плотную брезентовую ткань нож, компас, зажигалку, консервы, моток веревки, леску и рыболовные крючки, коробку с батареями, лазер, флягу. Лазер он протер платком и подержал в руках, рассматривая тупорылый ствол с угрожающе поблескивающим кристаллом излучателя и вороненую ребристую рукоять. Потом взгляд Скифа переместился на лежавшие рядом катану и длинный тяжелый меч с украшенным мелкими кроваво-красными гранатами эфесом. Он словно бы взвешивал достоинства того и другого оружия, и выглядело это забавным. Без сомнения, холодная красота стали чаровала Скифа, но лучемет был гораздо надежнее; сердце его тянулось к клинку, разум же напоминал о сокрушительном могуществе энергетического луча.

Взирая на все эти орудия убийства, думая об их жутковатом предназначении и посматривая на собственный меч, Джамаль – или Ри Варрат, Наблюдатель высокоразвитой телгской цивилизации – муками совести отнюдь не терзался. Конечно, возникающие на Телге разногласия давно уже не разрешались с помощью таких примитивных средств, но Наблюдатели и их Миссия были особым случаем, исключением из правил. Наблюдателям случалось попадать в миры дикие и негостеприимные, где без оружия и дня не проживешь; ну а взявшийся за меч или пистолет рано или поздно убивает. Убивает, чтобы сохранить свою жизнь; убивает, чтоб защитить друга; убивает сильного и жестокого, чтобы спасти беззащитного и слабого… А потому ни оружие, ни убийство не пугали Ри Варрата, Наблюдателя и разведчика; они являлись как бы неприятным, но необходимым приложением к его Миссии. Однако профессионалом или тем более экспертом в подобных делах он не был и древних боевых искусств, почти забытых на Телге, не изучал. Да и зачем? Все эти смертоносные приемы были рассчитаны на прямоходящих гуманоидов, с головой, руками и ногами; но очередная трансформация могла превратить руки странника в ласты или щупальца, а ноги – в рыбий хвост или большую плоскую вакуумную присоску.

Джамаль снова усмехнулся, припоминая, в каких обличьях довелось ему пребывать во время двух своих первых экспедиций. По сравнению с теми мирами Земля, так похожая на Телг, казалась раем – уже хотя бы потому, что руки странника были руками, ноги – ногами, и все остальные части тела тоже находились при нем. Целых тридцать лет он не переставал удивляться сходству Телга и Земли, подобию землян и телгани, извлекая из этого факта не только моральное удовлетворение, но и определенный выигрыш. На Земле – так же, как на Телге – можно было наслаждаться жизнью, тогда как в иных местах даже самые приятные ее моменты становились удовольствием весьма сомнительным, напоминавшим метание икры.

Скиф закончил осмотр и принялся складывать имущество в мешок. Джамаль подмигнул ему.

– Ну, дорогой, в прибылях мы или в убытках?

– В прибылях, – ответил компаньон, приглаживая светлые волосы. – Самая главная потеря у нас – пижама. Но все прочее на месте – плюс лошади, оружие да твои обновки. Конечно, кожаные штаны с шелковыми не сравнить, но в седле они удобней. Хоть мозоли на заднице не натрешь.

– Далась тебе моя пижама!.. В чем был, в том и приехал. Зато сейчас… – Джамаль вытянул длинные ноги, хлопнул по голенищам добротных сапог, одернул безрукавку из оленьей шкуры. Его сапоги и штаны еще недавно принадлежали покойному Когтю, куртка – Ходде-Коршуну, а пояс с мечом – какому-то бандиту из шайки Тха, пребывавшему сейчас на спине Одноглазого Шаммаха. Скиф, облаченный в пятнистый комбинезон десантника, поглядывал на компаньона с улыбкой.

– Сущий шинкас! Тамма тебя не признает.

– Признает! И в одежде признает, и без нее. – Подумав о златовласой Тамме из Башни Стерегущих Рубежи, Джамаль мечтательно возвел глаза вверх. Эта девушка так напоминала одну юную телгани… Но лучше не думать о ней; это было давно, так безумно давно! В иной жизни, на другом краю Вселенной…

Скиф упаковал рюкзак, поднялся на ноги, стянул талию широким поясом с мечами, сунул лучемет в кобуру и пронзительно свистнул, подзывая Сайри. Юный синдорец поил лошадей в крохотном озерце у подножия ближнего холма. Место это было тем самым, где путников несколько дней назад захватили шинкасы; на западе простиралась покрытая короткой изумрудной травой холмистая равнина, на востоке желтели заросли амм-хамматского бамбука, шуршавшего под теплым ветром. Чтобы добраться сюда, трем бывшим невольникам понадобилась всего пара конных переходов и одна ночевка. Скиф, памятуя о своем задании, непременно желал вернуть брошенное шинкасами добро, в первую очередь – лазер с запасными батареями, и Джамаль в том ему не препятствовал. Теперь, когда он очутился в Амм Хаммате, миновав Землю, будто транзитную станцию пересадки, время не имело большого значения, он взял след и мог идти по нему месяцы или годы – столько, сколько понадобится.

Сайри подогнал лошадей – трех верховых и трех сменных. Прочий табун они бросили у каменной гряды, на месте позавчерашнего побоища; расседлали скакунов и пустили их в степь. Своих погибших соплеменников Сайри сжег на костре, бормоча молитвы Великим Безмолвным, Небесному Вихрю и прочим местным божествам; поминая пирга, Владыку Ярости, он то и дело оглядывался на Скифа и творил куум, священный знак – тянул к нему руку с тремя растопыренными пальцами. Глаза его горели благоговением и опасливым восторгом.

Трупы шинкасов, валявшиеся у костра, были оставлены на поживу огромным полосатым гиенам, пронырливым хиссапам и голошеим крючконосым стервятникам, напоминавшим земных кондоров. Но Тха, предводителя банды, ожидала иная участь, более страшная, чем смерть в битве или в пасти хищника. Скиф, прикрывая рот клочком Джамалевой пижамы и обвязавшись веревкой, оттащил его к плоским металлическим плитам, сверкавшим метрах в пятидесяти от лесной опушки. Джамаль, тоже с тряпицей наготове, страховал; они не знали, сколь быстро подействует запах, и не хотели рисковать. Но оказалось, что у камней можно продержаться минут семь или восемь – ровно столько, сколько требуется, чтобы прикрутить пленника к массивным кольцам в углах жертвенного алтаря.

Там Гиена и остался – охрипший от воплей, дрожащий, с искаженным от ужаса лицом. Крики его раздавались примерно полчаса, затем стали затихать, сменившись невнятным бормотанием; наконец все смолкло – лишь древесные кроны шелестели на ветру да потрескивал, стреляя искрами, погребальный костер. Скиф сплюнул, пожелал Тха самых дурных снов и велел седлать коней.

Теперь, поглядывая на компаньона, деловито вьючившего лошадь, Джамаль размышлял о противоречивости его нрава, временами восторженно-романтического, временами упрямого и жесткого, если не сказать жестокого. Последнее, несомненно, являлось армейским отпечатком, клеймом насилия, что в том или ином виде нес каждый из землян – ибо хоть мир их был щедрым и прекрасным, сами они, по телгским понятиям, находились где-то посередине между варварством и первыми проблесками истинной культуры. Все они были эгоистичны, упрямы, не склонны к разумному сотрудничеству; все они больше полагались на силу, на мощь оружия, на магию приказа начальника или вождя, чем на собственный здравый смысл. Это преклонение перед силой делало их опасными и непредсказуемыми, но в то же время странным образом объединяло – не на основе взаимоуважения и взаимопонимания, но подобно тому, как чувство стаи объединяет волков. И, с недоверчивостью пуганых волков, они предпочитали загрызть любого, чей запах и вид внушали им хоть малейшие подозрения.

«Неприятное, но полезное качество, – думал Ри Варрат, звездный странник, – полезное в данном конкретном случае. Быть может, Бесформенные наконец-то столкнулись с расой, которая зальется кровью, но даст им отпор – такой, что ужаснул бы цивилизованных телгани…» Ри Варрат не отвергал вероятности подобного исхода; хоть новая его родина была миром варваров, но варваров изобретательных и весьма талантливых. Среди них встречались уникальные личности – например, те мудрецы, что додумались создать Систему, или несгибаемые типы вроде Сарагосы; наконец, такие искусники, как Доктор. На Телге – увы! – не имелось ничего подобного. Не потому ли, что Телг был слишком цивилизован и предпочитал наблюдать, а не действовать, защищаться, а не нападать?

– Ну, ты готов?

Ри Варрат очнулся, услышав голос компаньона. Собственно, уже не Ри Варрат, звездный странник, а человек, откликавшийся на имя Джамаль.

Он поднял меч в тяжелых ножнах, опоясался, застегнул кованную из бронзы пряжку и вскочил в седло. Вороной жеребец, наследие Клыка, свирепый, как бывший его хозяин, протяжно заржал, потянулся, оскалив зубы, к крупу Скифова Талега с явным намерением куснуть. Джамаль огрел его плетью, всадил пятки под ребра. Сайри, которому достался конь Гиены, натянул ремень – к нему были привязаны уздечки трех заводных лошадей, навьюченных припасами. Маленький отряд тронулся в путь.

Минут десять они в молчании ехали вдоль зарослей, бесконечно тянувшихся с севера на юг, вспугивая робких длинноухих кафалов и маленьких антилоп с саблевидными рожками и длинными задними ногами. Кафалы исчезали в норах, а антилопы, называемые хиршами, бросались врассыпную, высоко подпрыгивая, словно стайка странных рогатых кенгуру.

Скиф покрутил головой, взглянул, прищурившись, на солнце и произнес:

– До заката еще часа три. То ли мы объедем этот поганый бамбук, то ли нет…

Беспокоится парень, промелькнуло в голове у Джамаля. С чего бы? Вроде и лазер при нем, и меч, и лук со стрелами… Но тут он вспомнил, как их накрыли сетью и повязали шесть дней назад, и тоже принялся тревожно оглядываться. Однако степь, если не считать мелких и безобидных тварей, была пустынной.

– Не хочется мне больше ночевать у высокой травы, – буркнул Скиф. – Выберем место на холме, с холма далеко видно… Разложим костер за камнями, поспим в покое и тишине, а Сайри посторожит. Верно, парень?

– Как скажешь, господин, – Сайри покорно склонил черноволосую голову.

– Только холмик надо нам подыскать по ту сторону зарослей, на юго-востоке, – продолжал размышлять Скиф. – Такое бы место найти, чтоб никто нежданным-негаданным не подобрался… Что скажешь, компаньон?

– Хочешь пересечь засветло высокую траву? – Джамаль кивнул в сторону зарослей.

– Не помешало бы. Но кто знает, успеем ли? Вроде бы помню, что бамбук здесь растет полосой, длинной, но узкой… – Он пожал плечами и добавил: – В тот раз, когда нас вела Сийя, я как-то не глядел по сторонам.

«На траву не глядел, это точно, – подумал Джамаль. – Тогда ты, дорогой, глаз с девушки не спускал да таял от восторга, как масло на сковороде…» Усмехнувшись, он пощипал отрастающую бородку и повернулся к Сайри.

– Скажи-ка, генацвале, эта желтая травка далеко ль тянется? Сможем до заката выехать на другую сторону?

– То ведают одни Безмолвные, друг господина, – юный синдорец сокрушенно развел руками. – А я здесь словно кафал в ловчей сети – все кругом вижу, а как выбраться, не знаю. Мои родные места далеко, там, – он махнул на восток. – Много дней надо идти…

– Сколько? – быстро спросил Скиф.

Сайри призадумался, что-то пересчитывая на пальцах – то ли дни, то ли ночевки, то ли удары плетью, полученные за время долгого пути. Наконец он нерешительно произнес:

– Два десятка дней и еще семь, Владыка Ярости… или восемь… или девять… Прости, господин мой, но когда нас гнали к Проклятому Берегу, нам не хотелось считать ни восходов, ни закатов.

Скиф хмыкнул.

– Выходит, не такая уж широкая эта степь… Тысячу километров, не больше… А что за ней? Там? – подражая Сайри, он махнул плетью в сторону востока.

– Там большая река, господин, а за ней леса. Синдорские леса, а за ними – снова степь, что тянется до самого края мира…

– Ладно, об этом мы еще потолкуем. – Скиф опять уставился на заросли гибкого бамбука, потом перевел взгляд на Джамаля. – Ну, что скажешь, компаньон? Рискнем?

«Молодой, нетерпеливый, – подумал звездный странник, – спешит к своей девушке…» Вслух же он ничего не сказал, лишь дернул за уздечку вороного, направляя в высокую траву.

Прошло несколько минут, и мир вокруг сделался желтым. Желтели высокие стебли, скрывавшие всадников с головой; желтели узкие длинные листья, похожие на осоку; желтели качавшиеся вверху метелочки; под копытами скакунов шуршала опавшая бурая листва, копившаяся тут столетиями. Вороной жеребец Джамаля раздвигал грудью гибкие коленчатые плети, принюхивался, фыркал, настороженно прядал ушами. Должно быть, в этих зарослях, будто самой природой предназначенных для засад и внезапных нападений, могли скрываться всякие хищные твари или ядовитые гады вроде змей, тарантулов или скорпионов. Люди, однако, были страшнее всех, и Джамаль испытал облегчение, заметив, как спутник его вытащил лучемет и отщелкнул предохранитель.

Они не разговаривали, следуя друг за другом в полнейшем молчании, прислушиваясь к шелесту травы и мелодичному посвисту ветра, игравшего желтыми метелочками. Теперь Джамаль видел, что растения походили на земной бамбук лишь с первого взгляда; несмотря на трехметровую вышину, они были гибкими и тонкими, с палец у основания стволов, с едва заметными коленчатыми перетяжками, которых насчитывалось всего четыре-пять. Все-таки это была трава, а не бамбук – гигантская желтая трава, возросшая на плодородной степной почве, под жарким амм-хамматским солнцем. Казалось, сейчас над ней закружатся огромные бабочки, закачаются на стеблях кузнечики размером с ладонь или выскочит, разбросав прелую листву, какой-нибудь жук в хитиновом панцире, с остроконечными челюстями.

Но все было тихо. Кони, осторожно ступая, продвигались вперед, солнце, палившее в затылок, опускалось все ниже, бирюзовые небеса Амм Хаммата тускнели, над травами повеяло вечерней прохладой. Однако день еще не угас, когда путники, преодолев широкую желтую реку в зеленом степном океане, выехали на простор. Заросли остались позади; перед ними вновь раскинулась холмистая равнина, простиравшаяся на три стороны света. На юге привычным нагромождением разрушенных башен и недостроенных замков розовели горы; к северу и востоку степь тянулась до самого горизонта, над которым слабыми огоньками уже мерцали первые звезды.

Скиф глубоко вздохнул и спрятал бластер в наплечную кобуру.

– Успели! Ну, теперь – вперед!

Кони пустились в галоп. Эти степные жеребцы, высокие, длинноногие, с мощной грудью и широким крупом, явно были той же самой породы, что и лошади амазонок. Еще во время первого странствия Джамаль заметил, что они чуть-чуть отличались от земных скакунов – гривы и хвосты были пышнее, шеи – длиннее, что придавало лошадям особое изящество, бабки – тоньше; копыта пересекал неглубокий желобок, как бы деливший их напополам. Имелись различия и в посадке головы, более длинной, с вытянутыми челюстями; зубов, плоских и широких, вроде бы насчитывалось меньше, чем у земных лошадей.

Но все-таки это были кони, настоящие кони – такие, что еще водились на Земле и давно исчезли на Телге. Коней Джамаль любил – еще с детства, когда подростку Джами и в голову не приходило, что сделается он в урочный час Ри Варратом, звездным странником. Кони были одним из приятных сюрпризов, изысканным наслаждением, которое приготовила ему Земля; он ценил их не меньше, чем красивых девушек, хорошую пищу, вино и другие маленькие радости, коих был лишен в прежних своих ипостасях. К счастью, Амм Хаммат во всех этих отношениях почти не отличался от Земли – что, впрочем, звездного странника не удивляло. Именно такой мир, с необозримой степью, городом с высокими башнями и женщинами-чародейками, не знающими сна, снова и снова заказывал он Доктору. И ошибался – например, как в тот раз, когда попал в Шшан, на планету крылатых гипнофедингов. Там тоже были степи и многобашенные города, но их обитатели ничуть не походили на людей.

– Гляди, вот подходящее место! – плеть Скифа со свистом разрезала воздух. Он показывал на довольно высокий курган, увенчанный на вершине камнями – точь-в-точь такой, как тот, где их разыскали прошлый раз Белые Родичи. У подножия холма журчал ручей и росли деревья, но не прибрежные разлапистые кедры, а белоствольные великаны с резными листьями, походившие одновременно и на березы, и на клены, и на тополя. Рядом с рощицей маячили силуэты хошавов; грациозно вздымая головы, они ощипывали листву с нижних ветвей и временами оглашали степь странным отрывистым криком – козлиным блеяньем, усиленным раз в пять.

– Заночуем там! – сказал Скиф, и Джамаль с Сайри согласно кивнули. Лошади, почуяв воду, припустили быстрей, но вдруг их мерная иноходь сделалась как бы неуверенной; раздувая ноздри, они зафыркали, захрапели, замотали головами. Десяток хошавов, что паслись на опушке, тоже насторожились. Внезапно крупный самец испустил резкий стонущий звук, и животные, высоко вскидывая крупы, помчались от холма прямо на всадников. Среди деревьев мелькнули серо-полосатые спины, раздался протяжный вой, и кони остановились, прядая ушами.

– Тха! – выкрикнул Сайри, срывая с плеча лук. – Целая стая! Стреляй, господин! И ты, друг господина, тоже стреляй! Пусть стрелы ваши станут зубами пирга! О, Вихрь Небесный, спаси нас! Эти твари умны и коварны! Погонятся за хошавами, потом увидят, что нас мало, и нападут!

– Свято место пусто не бывает, – пробормотал Скиф, поглядывая на облюбованный им курганчик. – Ладно, сейчас разберемся! – Вытянув лучемет из кобуры, он прикрикнул на синдорца: – Не вопи, парень! И оставь лук в покое! Тебе приходилось из него стрелять?

Сайри смущенно потупился.

– Нет, господин… Мои родичи – не охотники, крестьяне… Но я хотел бы научиться!

– В городе на скале найдется девушка, которая тебя научит, – сказал Джамаль. – Всему научит, дорогой… Так что вернешься ты к своей невесте вполне образованным.

Юный синдорец вспыхнул, потом глаза его изумленно расширились. Вцепившись в гриву своего жеребца, он как зачарованный следил за Паир-Са, господином, Владыкой Ярости: тот намотал уздечку на кулак, повернулся в седле, вытянул руку… Над травой сверкнула молния – одна, вторая, третья… Они прошивали воздух словно огненные стрелы, и каждая находила цель – широкий череп полосатого тха, грудь, горло, позвоночник. Степь огласилась испуганным воем уцелевших, но хищники, пораженные огнем, не выли, не хрипели и не катались по земле в предсмертных муках: молнии били наверняка, и смерть задетых ими тварей была мгновенной.

– Все! Враг бежал, высотка за нами! – Скиф усмехнулся и сунул лазер в кобуру.

Подъехав к Сайри, застывшему будто каменное изваяние, Джамаль хлопнул его по спине.

– Очнись, дорогой! Видишь, хошавы целы, и мы тоже. Чего беспокоиться?

Сайри вздрогнул и соскользнул с коня; пальцы его сложились трезубцем. Сотворив священный знак, он принялся кланяться Скифу, а отбив с десяток поклонов, рухнул на колени и забормотал:

– О господин огненных молний! О ты, Владыка Ярости, повелитель воинов, пришедший с багровой Миа! Сдержи гнев свой, не жги палящим огнем своего слугу! Я буду повиноваться тебе, как бессловесный сену – клянусь в том Великими Безмолвными, твоими братьями, и Небесным Вихрем, породившим вас! Я буду чистить твоего коня, носить за тобой меч, подавать чашу с вином… а когда ты вернешься на Миа, в свой дворец за железными стенами, я буду приносить тебе жертвы, угодные твоей душе – кровь белых жеребцов, шкуры тха и головы шинкасов…

Джамаль, пряча улыбку, прикрыл ладонью рот. Со слов покойного Китоки он ознакомился с местным пантеоном, где Небесному Вихрю отводилась роль Бога-отца, создавшего или доставившего в Амм Хаммат сонм иных божеств, надзиравших за порядком в мире и за людьми. Главенствовали среди них Безмолвные, но Паир-Са, Владыке Ярости, почитаемому в образе гигантского белого пирга, тоже отводилось достойное место – он являлся покровителем воинов, господином битв, люто враждовавшим с Шаммахом и Хадаром, шинкасскими демонами. Скиф, по мнению звездного странника, пожалуй, мог бы претендовать на роль бога войны: он играючи разделался с Когтем, прикончил в ночной схватке чуть ли не десяток степняков, а предводителя их бросил ару-интанам – так, как швыряют обглоданную кость стае шелудивых псов. А теперь, как выяснилось, он повелевает молниями! Вполне достаточно, чтобы признать его богом!

Но компаньон Ри Варрата, судя по всему, не желал становиться Паир-Са; даже обещанная кровь белых жеребцов и головы шинкасов его не соблазнили. Склонившись к Сайри, он вытянул длинную руку, ухватил синдорца за плечо и рывком поднял на ноги.

– Слушай, парень, ты ведь хотел стать воином? Не сену, не слугой, а воином? – Сайри молча кивнул. – Ну так запомни: воин сам носит свой меч и сам чистит своего коня. И никому не кланяется! Понял, нет?

Джамаль улыбнулся, разобрав знакомые интонации Сарагосы. Но Сайри было не до смеха: сам грозный бог войны, стиснув железными пальцами плечо, учил его уму-разуму. Не поднимая глаз, синдорец прошептал:

– Ты – Паир-Са, владыка… тебе покорны огненные стрелы… Большая честь носить за тобой меч…

– Я не Паир-Са, – Скиф встряхнул юношу. – Запомни мои слова, парень: я – человек, пришедший из-за моря, из далеких земель, что лежат западней Джарайма… Слышал о Джарайме? – Сайри молча кивнул; глаза его сделались совсем круглыми. – Так вот, Джараймом земля не кончается; есть и другие страны, откуда пришли мы с родичем… с князем Джаммалой, запомнил? Приплыли на таргаде, с джараймскими купцами. Таргад – это корабль, с веслами и парусом, большое судно, что разбилось в бурю у Проклятого Берега… Так мы сюда и попали, я и Джаммала. Так ты и скажешь в городе на скале, если там будут тебя расспрашивать.

Сайри быстро закивал, а Джамаль с одобрением хлопнул себя по колену. Разумно, весьма разумно! Коли судьба свела их с этим синдорцем, так пусть будет в курсе их истории – про князя из дальних земель и его племянника, выброшенных бурей на амм-хамматские берега. Вполне правдоподобная легенда, но – увы! – не без изъяна: им предстояло объяснить свое внезапное исчезновение в ночь трех лун, по дороге в город. Но на сей случай у князя Джаммалы, сына Гер'гия, были уже заготовлены разнообразные и хитроумные байки; на худой конец, он рассчитывал прибегнуть к мысленному внушению.

– Я все понял, господин, – сказал Сайри. – Ты и твой родич, благородный Джаммала, приплыли из-за моря, а не спустились с багровой Миа. И ты желаешь считаться человеком… Да будет так, сын Небесного Вихря! Правда, я не слышал, чтоб люди – даже из заморских земель! – сражались молниями. Такое под силу лишь богам!

– А вот про молнии тебе лучше помолчать, – строго произнес Скиф. – Видишь ли, души болтунов высасывают ару-интаны, а парень, который держит рот на замке, будет цел и невредим. Возможно, удостоится награды. – Он со значением приподнял бровь.

– Награды? Я буду молчать, господин, и мне не нужна награда. Разве что ты позволишь носить за тобой меч и подавать чашу с вином…

– Может, сговоримся на чаше? Подашь, когда будет вино… и повод, чтобы выпить.

Потрепав юношу по плечу, Скиф выпрямился, присвистнул и погнал жеребца на холм.

* * *

Но после ужина, когда в высоком темном небе медленно закружилась звездная карусель, он взялся за Сайри по-настоящему.

«Я на очереди», – думал Ри Варрат, слушая, как Скиф дотошно выспрашивает синдорца о Петляющей реке, о землях, что лежат на севере, юге и востоке, о шинкасах и амазонках из Города Двадцати Башен, о Проклятом Береге, ару-интанах и местных божествах, защищающих людей от злобных демонов.

Он слушал и размышлял над уже поведанным компаньону и над тем, что еще предстояло рассказать – рассказать столь ясно и убедительно, чтобы тот не заподозрил измены, не принял правду за ложь, не почуял намека на предательство или недоговоренность. Эти варвары-земляне были так подозрительны! Впрочем, напомнил себе Ри Варрат, он и сам теперь землянин и подвержен всем земным грехам и недостаткам. Вот и сейчас – зачем подозревать Скифа в недоверии? В том, что компаньон его не поймет или попытается неверно истолковать сказанное? В конце концов, они были союзниками… Даже не просто союзниками – друзьями! Боевыми соратниками, агентами Системы!

«Вернусь, – с озорством подумал он, – заставлю Нилыча принять в штат, инструктором. Или пойду к Доктору, в помощники…»

Но мысль сия принадлежала уже не Ри Варрату, звездному страннику, а Джамалю. Джамаль, землянин, сидел сейчас у костра, под высоким и темным ночным небом Амм Хаммата, прислушиваясь к торопливому говорку Сайри.