Текст книги "Михаил Ходорковский. Поединок с Кремлем"

Г. Ч. В декабре 2004 г. вы писали: «И я уже осознал, что собственность, а особенно крупная собственность, сама по себе отнюдь не делает человека свободным. Будучи совладельцем ЮКОСа, мне приходилось тратить огромные силы на защиту этой собственности. И приходилось ограничивать себя во всем, что могло бы этой собственности повредить. И вот я перешел в другое качество. Я становлюсь обычным человеком (с экономической точки зрения – представителем обеспеченной части среднего класса), для которого главное – не обладание, а бытие. Борьба не за имущество, а за самого себя, за право быть самим собой». Знаете, из ваших ответов у меня складывается ощущение, что, сидя в тюрьме, вы чувствуете себя гораздо свободней, чем «узники» Кремля и Белого дома, которые связаны по рукам и ногам, всего боятся, прячут от публики свои доходы. Вы уникальный человек: сначала больше всех заработали, потом больше всех потеряли и вроде бы об этом не жалеете. Это так?

М. Х. Я с детства хотел стать директором завода. Не космонавтом, не военным, а директором. И эта мечта прошла со мной всю школу, институт, с этой мечтой я вышел в «большой мир». Прошло совсем мало времени, и мечта реализовалась. Центр научно-технического творчества молодежи, банк, недолгая работа в правительстве, потом – приватизация. Приватизация для меня означала не деньги, а возможность исполнить мечту. Детскую мечту. «Ависма», «Апатит» и вот – ЮКОС. Гигантское предприятие, к встрече с которым я готовился всю предыдущую жизнь. Оно потребовало всего моего образования, всего накопленного опыта. Работал запоем, по 14 часов, не вылезал из командировок, объезжал трудовые коллективы на гигантской территории в сотни тысяч квадратных километров.

Деньги… что такое деньги? Когда я работал в банке в 1993 г., у меня их было больше, чем в 1999 г. в ЮКОСе, и уж гораздо больше, чем мне было нужно для личных потребностей. Вы не представляете, какой это восторг, когда проекты с бумаги переходят в металл, в тысячи целеустремленно движущихся машин, в гигантские сооружения, в ожившую мечту…

А потом приходит усталость, и ты осознаешь весь груз обрушившейся на тебя ответственности – за чьи-то надежды, за сотни тысяч судеб, за неизбежные несчастья, которые не смог предотвратить. И здесь понимаешь: это уже не ты воплощаешь свою мечту в жизнь, а ожившая мечта хватает твою судьбу в свои руки. Ты говоришь то, что должен, твое время распланировано на месяцы и годы, ты общаешься с теми, кто нужен «воплощенной мечте». Ты ее раб. Оглядываешься вокруг и видишь: мечта сама по себе, а жизнь идет параллельно, и то, что тебе казалось важным, не просто неважно, но и мешает чему-то гораздо более важному, что ты мог бы, да что там мог бы – должен был сделать!

Первый раз меня «тряхнуло» после дефолта, когда я понял: строю на песке. Главное – не железо, а люди, причем не наш, пусть многотысячный, коллектив, а вся страна. Но тогда особенно задумываться было некогда, нужно было спасать ситуацию, бороться за выживание компании. Знаете, очень помогли люди, коллеги. Вы можете себе представить: курс упал, рубль обесценился, но и со сбытом проблема – новые цены на бензин, никто еще не платит. Что делать? Я выступаю перед представителями трудовых коллективов (несколько сот человек) и прошу проголосовать за сокращение зарплаты. И люди голосуют, едут по своим коллективам убеждать, что это правильно. Я еду тоже – на «вахты», туда, где должно было быть всего сложнее. А рабочие соглашаются. Понимают! Может, это стало той каплей, которая помогла компании выжить. А потом, в 2000 г., когда все стало хорошо, неуютные мысли опять вернулись. Так началась «Открытая Россия» – организация, созданная для того, чтобы помогать тем, кто нуждается в помощи.

В 2002 г. я объявил на совете директоров, что до 2008 г. уйду из компании. Раньше – трудно, но дольше этого срока я не останусь рабом воплощенной мною мечты. Деньги, положение – все это важно, когда то, что ты делаешь, не расходится с твоим внутренним пониманием правильности. Когда же расходится – возникает ощущение несвободы. Но вырваться на свободу мешает сила привычки. Так и становишься рабом вещей, системы, положения, собственности. Убежден: единственно правильный поступок – бросить все это и идти дальше. Мы с женой, когда ощущали, что «тонем в вещах», просто брали самое необходимое и переезжали. У нас не было своей квартиры, постоянного дома, но мы были счастливы своей независимостью. И, надеюсь, детей удалось воспитать так же. Я верю: самое важное и нужное человек несет в своей душе. Пять лет тюрьмы – тоже постоянные переезды, многочисленные ограничения. С собой мало что потащишь. Жалко бросать накопленные книги, терять записи. Но они со мной, в голове. Остальное – ерунда. В этом смысле тюрьма делает человека свободным.

Г. Ч. Теперь хочу коснуться другого вашего высказывания, которое вызвало много вопросов. «Теперь только Вера», – написали Вы, высказываясь на тему морали и справедливости. «Проблема сегодняшней российской либеральной общественности в том, что главный аргумент за либеральные ценности лежит в плоскости Веры: «человек рожден со стремлением к свободе и счастью», а русские либералы – неверующие по историческим причинам, не воспринимают аргумент Веры всерьез». Что вы имели в виду? Это слишком существенное заявление, чтобы оставаться недостаточно внятным.

М. Х. Почему демократия лучше диктатуры? Почему свобода лучше несвободы? Почему плохо врать и совершать подлости? Почему надо любить ближнего? Почему надо защищать Родину, спасать другого человека, жертвуя своей жизнью? Ведь «потом» ничего не будет! А может, будет? Что такое мораль? Откуда она взялась? В ней нет логики. Логику можно придумать и под такую мораль, и под сякую. Подлецы часто успешнее приличных людей, но вот счастливее ли? Если бы были счастливее, то мы жили бы среди сплошных подлецов. В мире торжествовали бы сила и подлость. А ведь это совсем не так. Сила проигрывает мужеству, подлость – честности, ненависть – любви. Не сразу, но всегда, в конце концов. И мир становится лучше. Почему? Нам, нашей цивилизации, 2 тысячи лет, человечеству – миллионы. Мы такие, какие мы есть. Общество, которое будет ближе к тому, что человек есть на самом деле, будет счастливее и успешнее. Наука постепенно открывает человека, но познаваем ли человек, или он, как мир, бесконечен? Не знаю. Знаю, что пока мы – тайна для логики и науки. Но в конце учебника есть ответ. Откуда? Не знаю. Опыт показывает – ответ верный. Я верю – человек внутренне стремится к свободе, к любви, к правде, и только на этом пути он может быть счастлив. Где доказательства? Их у меня нет. То есть я могу порассуждать, но это будет демагогией. Есть сто «за» и сто «против».

Так каким будет человек, освобожденный от внешнего давления? Алчным зверем или венцом творения? Если зверем, то надо строить клетки-государства, чтобы помешать людям уничтожить самих себя. Если венцом творения, тогда ничто созданное человеком (государство, корпорация, общество) не сможет быть выше созданного Богом человека. Я верю в человека. Это и есть Вера с большой буквы. Простите за определенную несвязность мыслей. Тема такая, что решил просто изложить свои эмоции.

Г. Ч. Вера с большой буквы? А еще Вы писали в одной из статей: «Благодарен Богу, что, в отличие от моих гонителей, я понял, что зарабатывание больших денег – далеко не единственный (и, возможно, далеко не главный) смысл трудов человеческих». Означает ли это, что в тюрьме вы обратились к религии?

М. Х. Я, в общем, и до тюрьмы был не совсем атеистом. Бог, фатум, судьба, предназначение – мы почти все верим во что-то, что выше нас. Да и странно было бы не верить, живя в огромном, непознанном мире, сами себя толком не зная, считать, что все вокруг – продукт случайного стечения обстоятельств. Можно верить, что Бога нет, можно верить, что он есть. Вера доказательств не требует, как известно. Но если Бога нет, а вся наша жизнь – это секунда на пути из праха в прах, то зачем все? Зачем наши мечты, стремления, страдания? Зачем знать? Зачем любить? Зачем жить, в конце концов? Я не могу поверить, что все просто так. Не могу и не хочу. Мне небезразлично, что будет после меня, потому что я тоже буду. Потому что кто-то был до меня и будет после. И это не бессмысленно. Это не просто так. Мы живем не для того, чтобы только загрязнять воду и воздух. Мы все существуем для чего-то большего. Для чего – не знаю и никогда не узнаю. Каждый из нас в отдельности – для счастья. А все вместе? Я верю, что есть Великая Цель у человечества, которую мне не дано постичь. Люди назвали эту цель Богом. Когда мы ей служим – мы счастливы, когда уходим в сторону – нас встречает Пустота. Пустота, которую не может заполнить ничто материальное. Она делает жизнь пустой, а смерть страшной.

Г. Ч. Находясь в заключении, вы опубликовали несколько статей, некоторые из которых вызвали род переполоха среди людей, считавших вас своим единомышленником. Прежде чем перейти к этой теме, хочу спросить вот о чем. Вы уже объяснили, почему так редко даете интервью. А статьи – это другое? Они пишутся из-за отсутствия собеседника или же монологический режим общения Вам все же ближе диалогического?

М. Х. Знаете, я никогда не увлекался писательством. Читать любил, но писать… За меня сочинения-то в школе чаще любимые девочки изготавливали. Разговаривать с людьми, выступать – да, это была часть моей обычной работы руководителя крупной организации. Общение с прессой, выступления перед трудовыми коллективами, перед инвесторами. Их за год не десятки – сотни. Когда стал заниматься общественной деятельностью – еще добавилось. Надо сказать, что перед любой аудиторией я всегда чувствовал себя абсолютно комфортно. Вру – митинги никогда не любил. Я должен видеть глаза в последнем ряду – иначе теряю контакт с аудиторией. И вот тюрьма, общение с сокамерниками и адвокатами. Никаких проблем, но их интересуют только очень специфические вопросы, которые лично меня волнуют мало, как это ни смешно. С этими людьми я вынужден говорить не о том, что интересно мне, а о том, что нужно им. В случае адвокатов – пускай, нужно мне, но с узкоюридической точки зрения. Вот поэтому я начал писать. Постепенно научился выражать свои мысли на бумаге. Это хуже, чем выступать вживую перед аудиторией. Но лучше, чем ничего. Когда я начинаю писать, то не знаю, что получится – текст идет сам собой. Не имея собеседника, я разговариваю с собой, спорю с собой, поясняю себе. Такая «творческая шизофрения»…

Часть 2
ТЮРЕМНЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ МИХАИЛА ХОДОРКОВСКОГО

Собственность и свобода

Тирания собственности

…Я – вослед многим и многим узникам, известным и безвестным, – должен сказать спасибо тюрьме. Она подарила мне месяцы напряженного созерцания, время для переосмысления многих сторон жизни.

И я уже осознал, что собственность, а особенно крупная собственность, сама по себе отнюдь не делает человека свободным. Будучи совладельцем ЮКОСа, мне приходилось тратить огромные силы на защиту этой собственности. И приходилось ограничивать себя во всем, что могло бы этой собственности повредить.

Я многое запрещал себе говорить, потому что открытый текст мог нанести ущерб именно этой собственности. Приходилось на многое закрывать глаза, со многим мириться – ради собственности, ее сохранения и приумножения. Не только я управлял собственностью – она управляла мною.

Поэтому мне хотелось бы особенно предупредить сегодняшнюю молодежь, которая вскоре войдет во власть: не завидуйте крупным собственникам.

Не думайте, что их жизнь легка и удобна. Собственность открывает новые возможности, но она же ведет к закрепощению творческих сил человека, размыванию его личности как таковой. В этом проявляется жестокая тирания – тирания собственности.

И вот я перешел в другое качество. Я становлюсь обычным человеком (с экономической точки зрения – представителем обеспеченной части среднего класса), для которого главное – не обладание, а бытие. Борьба не за имущество, а за самого себя, за право быть самим собой.

В такой борьбе не имеют значения места в рейтингах, бюрократические связи и рекламные побрякушки. Только ты сам, твои чувства, идеи, способности, воля, разум, вера.

Это и означает, наверное, единственно возможный и правильный выбор – выбор свободы.

Неуправляемая демократия

Происходящее с ЮКОСом имеет непосредственное отношение к власти. Что будет с властью после дела ЮКОСа – важнейший вопрос.

Давно сказано: каждый народ имеет ту власть, которую заслуживает. Добавлю: любая власть есть отражение концентрированных представлений народа о природе власти. Потому можно утверждать, что и в Британии, и в Саудовской Аравии, и в Зимбабве власть принадлежит народу. А традиция восприятия власти – основа основ стабильности государства. Поэтому говорить о «демократизации» некоторых арабских монархий по западной модели также абсурдно, как и о восстановлении абсолютной монархии средневекового толка, например, в современной Дании.

Российская политическая традиция в этом смысле синтетическая. Россия всегда находилась (и находится сейчас) на границе цивилизаций, но по преимуществу она страна европейская. И потому европейские политические институты, подразумевающие разделение властей, для нашей страны абсолютно органичны.

Другое дело, что нельзя игнорировать и оборотную сторону медали. Российский народ привык относиться к государству как к высшей силе, которая дает надежду и веру. Эту силу нельзя взять на работу – для начала к ней надо перестать относиться как к высшей силе. А как учит нас российская история, утрата особого, сверхрационального уважения к государству неизбежно и неизменно приводит нашу страну к хаосу, бунту, революции.

При этом не нужно смешивать понятия «власть» и «управление». Функцию управления выполняет чиновник – и он-то никакая не священная корова. Бюрократ – простой смертный, который призван брать на себя ответственность за все проблемы и проколы.

Разгром ЮКОСа показывает, что спущенные с цепи бюрократы руководствуются отнюдь не интересами государства как такового, вечного и уже потому могущественного. Они просто знают, что государственная машина существует для обслуживания их собственных интересов, а все ее остальные функции временно (или навсегда) упразднены за ненадобностью. У них нет ни малейшего уважения к государству, которое рассматривается ими только как механизм достижения своих личных целей.

Потому и дело ЮКОСа – это никакой не конфликт государства с бизнесом, а политически и коммерчески мотивированное нападение одного бизнеса (представителями которого выступают чиновники) на другой. Государство же здесь – заложник интересов конкретных физических лиц, пусть и наделенных полномочиями государственных служащих.

Действуя по той же логике, бюрократия сегодня решила полностью уничтожить разделение властей.

Принятая на вооружение модель предполагает, что каждый политик должен теперь быть приравнен к чиновнику. А само содержание политики – к карьере в тесных рамках бюрократической корпорации.

Для чего это делается? Чтобы мобилизовать нацию и привести ее к новым историческим свершениям?! Ни один околокремлевский человек, верящий в то, что он говорит, не согласится с такой целью. В частной, никем не прослушиваемой беседе он скажет обратное: если разделение властей ликвидируется, то бюрократам будет легче собирать со страны деньги и делить их на основе собственных представлений, не оглядываясь на нужды и интересы людей. Вот, собственно, и все.

Другой вопрос: будет ли создаваемая система эффективно работать, приведет ли она собственных архитекторов к вожделенной цели? Нет, не приведет.

Страна в результате мероприятий по «повышению управляемости» может стать полностью неуправляемой.

Почему? Потому что существуют вековые законы организации сложных систем, а также устоявшиеся в истории правила власти.

Власть всегда подразумевает взаимную мотивацию управляющих и управляемых. Мотивация может быть разной – от строительства коммунизма до всеобщего банального обогащения. Но она, эта мотивация, должна присутствовать и реально быть единой для всех.

Тусклые, бессодержательные чиновники, действующие по принципу «мне, мне и еще раз мне», такой мотивации не предлагают. И вообще не понимают, зачем она нужна. Именно поэтому они последовательно уничтожают все механизмы, которые могли позволить россиянину проявить себя: выборы всех уровней, рыночную конкуренцию, свободу публичного высказывания и т. д.

Но ни один настоящий патриот не отдаст свою жизнь за горстку чиновников, интересующихся только своими доходами. Ни один настоящий поэт не сложит в их честь гимн. Ни один ученый не будет стремиться к большим открытиям в среде, где на его гений всем наплевать.

Очень скоро единственным контрагентом этой всепожирающей бюрократии станет свирепая бесформенная толпа. Которая выйдет на улицу и скажет: «Обещали хлеба и зрелищ? Так где они?!» И иронично помахать перед носом этой толпы пачкой использованной административной бумаги не получится.

Тогда случится неуправляемая демократия с ее неисчислимыми бедами и страданиями. Вот чего действительно нужно опасаться.

Что будет?

Мне, конечно, хочется участвовать в том, чтобы наша страна была процветающей и свободной. Но я готов потерпеть – если власть решит оставить меня в тюрьме…

Жадных людей, которые так грубо и бессмысленно повели себя по отношению к десяткам тысяч акционеров ЮКОСа, мне, простому постсоветскому заключенному, даже жаль. Им предстоят долгие годы страха и перед новыми поколениями желающих «отнять и поделить», и перед настоящим, а не «басманным» правосудием. Ведь только некоторые очень наивные зрители центральных каналов продолжают думать, что цель происходящего – интересы всего народа.

Но еще больше мне жалко тех людей во власти, которые искренне верят, что сейчас делают доброе дело для страны, для людей. Благими намерениями выстлана дорога в ад. Историческая логика показывает: дальше на этом пути им предстоит убедиться, что репрессивные методы в политике, передел собственности силовыми методами в групповых интересах и задача построения современной экономики несовместимы. Да и ограничить эту машину только Ходорковским, ЮКОСом или олигархами не удастся, ее жертвами будут многие, включая самих сегодняшних архитекторов и строителей.

Моим гонителям известно, что в уголовном деле нет ни одного доказательства моей виновности, но это непринципиально, предъявят новые обвинения – например, в поджоге Манежа или в экономической контрреволюции. Мне передали одно важное соображение: они хотят засадить меня поглубже, лет на пять или больше, потому что боятся, что я буду им мстить.

Эти простодушные люди пытаются судить обо всех по себе. Успокойтесь: графом Монте-Кристо (впрочем, как и управдомом) я становиться не собираюсь. Дышать весенним воздухом, играть с детьми, которые будут учиться в обычной московской школе, читать умные книги – все это куда важнее, правильнее и приятнее, чем делить собственность и сводить счеты с собственным прошлым.

Благодарен Богу, что в отличие от моих гонителей я понял, что зарабатывание больших денег – далеко не единственный (и, возможно, далеко не главный) смысл трудов человеческих. Для меня период больших денег остается в прошлом. И теперь, избавившись от бремени прошлого, я намерен работать во благо тех поколений, которым совсем скоро достанется наша страна. Поколений, с которыми придут новые ценности и новые надежды.

Кризис либерализма в России

Российский либерализм переживает кризис – на сегодняшний день в этом практически нет сомнений.

Если бы год назад мне сказали, что СПС и «Яблоко» не преодолеют 5 %-ный барьер на думских выборах, я серьезно усомнился бы в аналитических и прогностических способностях говорившего. Сегодня крах СПС и «Яблока» – реальность.

На выборах президента либералов официально представляли два кандидата. Первый – бывший коммуноаграрий Иван Рыбкин – преподнес нам вместо внятной политической кампании дешевый фарс, коего постыдился бы и представитель ЛДПР, специалист по личной безопасности Жириновского Олег Малышкин. Второй кандидат – Ирина Хакамада – как могла, дистанцировалась от собственного либерального прошлого, критиковала Бориса Ельцина и упирала на социально ориентированное государство. А потом без тени смущения (и, возможно, не без оснований) назвала 3,84 % голосов избирателей своим большим успехом.

Политики и эксперты, которые прошлым летом, вскоре после ареста моего друга и партнера Платона Лебедева, вещали об угрозе авторитаризма, о попрании закона и гражданских свобод, сегодня уже соревнуются в умении говорить медово-сахарные комплименты кремлевским чиновникам. От либерально-бунтарского налета не осталось и следа. Конечно, есть исключения, но они лишь подтверждают правило.

Фактически сегодня мы ясно видим капитуляцию либералов. И эта капитуляция, конечно же, не только вина либералов, но и их беда. Их страх перед тысячелетним прошлым, сдобренный укоренившейся в 90-е гг. могучей привычкой к бытовому комфорту. Закрепленная на генетическом уровне сервильность. Готовность забыть про Конституцию ради очередной порции севрюжины с хреном. Таким был русский либерал, таким он и остался.

«Свобода слова», «свобода мысли», «свобода совести» стремительно превращаются в словосочетания-паразиты. Не только народ, но и большинство тех, кого принято считать элитой, устало отмахиваются от них: дескать, все ясно, очередной конфликт олигархов с президентом, чума на оба ваши дома, где превратили в мясо для червей нас так здорово…

Что происходит после декабрьского фиаско с Союзом правых сил и «Яблоком», никому, по сути, не известно, да и, в сущности, не интересно. «Комитет-2008», решивший сыграть роль совести русского либерализма, сам с готовностью расписывается в собственном бессилии и говорит, почти извиняясь: да уж, мало нас, да и делаем мы все не вовремя, так что рассчитывать не на что, но все же… Идея партии «Свободная Россия», которую вроде как задумала создать Хакамада из мелких осколков «Яблока» и СПС, не вызвала в обществе никакого существенного интереса – разве что ажиотаж нескольких десятков профессиональных «партстроителей», почувствовавших запах очередной легкой наживы.

Тем временем на российской политической почве обильно произрастают носители нового дискурса, идеологии так называемой «партии национального реванша» (ПНР). Собственно, ПНР – это и безликая брезентовая «Единая Россия», и лоснящаяся от собственного превосходства над неудачливыми конкурентами «Родина», и ЛДПР, лидер которой в очередной раз подтвердил свою исключительную политическую живучесть. Все эти люди – реже искренне, чаще фальшиво и по заказу, но от того не менее убедительно – говорят о крахе либеральных идей, о том, что нашей стране, России, свобода просто не нужна. Свобода, по их версии, – пятое колесо в телеге национального развития. А кто говорит о свободе, тот л ибо олигарх, либо сволочь (что, в целом, почти одно и то же). На таком фоне либералом № 1 представляется уже президент Владимир Путин – ведь сточки зрения провозглашаемой идеологии он куда лучше Рогозина и Жириновского. И хочется задуматься: да, Путин, наверное, не либерал и не демократ, но все же он либеральнее и демократичнее 70 % населения нашей страны. И не кто иной, как Путин, вобрав всю антилиберальную энергию большинства, обуздал наших национальных бесов и не дал Жириновскому – Рогозину (вернее, даже скорее не им, так как они на самом деле являются просто талантливыми политическими игроками, а скорее многочисленным сторонникам их публичных высказываний) захватить государственную власть в России. Чубайс и Явлинский же сопротивляться «национальному реваншу» были по определению не способны – они могли бы только ожидать, пока апологеты ценностей типа «Россия для русских» не выкинули бы их из страны (как уже, увы, бывало в нашей истории).

Да, все так. И тем не менее либерализм в России не может умереть. Потому что жажда свободы останется одним из самых главных инстинктов человека – хоть русского, хоть китайского, хоть лапландского. Да, это сладкое слово «свобода» многозначно. Но дух, который в нем присутствует, неистребим, неискореним. Дух титана Прометея, подарившего огонь людям. Дух Иисуса Христа, говорившего, как право имеющий, а не как книжники и фарисеи.

Так что причина кризиса русского либерализма – не в идеалах свободы, пусть и понимаемых каждым по-своему. Дело, как говаривал последний премьер-министр СССР Валентин Павлов, не в системе, а в людях. Те, кому судьбой и историей было доверено стать хранителями либеральных ценностей в нашей стране, со своей задачей не справились. Ныне мы должны признать это со всей откровенностью. Потому что время лукавства прошло – и из каземата СИЗО № 4, где я сейчас нахожусь, это видно, быть может, чуть лучше, чем из других, более комфортабельных помещений.

СПС и «Яблоко» проиграли выборы вовсе не потому, что их дискриминировал Кремль. А лишь потому, что администрация президента – впервые – им не помогала, а поставила в один ряд с другими оппозиционными силами.

Да и Ирина Хакамада получила свои выдающиеся 3,84 % не вопреки административной властной машине, которая ее просто не заметила, а во многом благодаря тому, что Кремль был истово заинтересован в явке избирателей.

Крупный бизнес (в просторечии «олигархи», термин сомнительный, о чем я скажу позднее) ушел с арены вовсе не из-за внезапного расцвета коррупции в России, а только в силу того, что стандартные лоббистские механизмы перестали работать. Так как были рассчитаны на слабого президента и прежнюю кремлевскую администрацию. Вот и все.

Социально активные люди либеральных взглядов – к коим я отношу и себя, грешного, – отвечали за то, чтобы Россия не свернула с пути свободы. И, перефразируя знаменитые слова Сталина, сказанные в конце июня 1941 г., мы свое дело прос… ли. Теперь нам придется проанализировать наши трагические ошибки и признать вину. Моральную и историческую. И только так найти выход из положения.

Над пропастью во лжи

Русский либерализм потерпел поражение потому, что пытался игнорировать, во-первых, некоторые важные национально-исторические особенности развития России, во-вторых, жизненно важные интересы подавляющего большинства российского народа. И смертельно боялся говорить правду.

Я не хочу сказать, что Чубайс, Гайдар и их единомышленники ставили перед собой цель обмануть Россию. Многие из либералов первого ельцинского призыва были людьми, искренне убежденными в исторической правоте либерализма, в необходимости «либеральной революции» в усталой стране, практически не знавшей прелестей свободы. Но к этой самой революции либералы, внезапно получившие власть, подошли излишне поверхностно, если не сказать легкомысленно. Они думали об условиях жизни и труда для 10 % россиян, готовых к решительным жизненным переменам в условиях отказа от государственного патернализма. А забыли – про 90 %. Трагические же провалы своей политики прикрывали чаще всего обманом.

Они обманули 90 % народа, щедро пообещав, что за ваучер можно будет купить две «Волги». Да, предприимчивый финансовый игрок, имеющий доступ к закрытой информации и не лишенный способности эту информацию анализировать, мог сделать из приватизационного чека и 10 «Волг». Но обещали-то всем.

Они закрывали глаза на российскую социальную реальность, когда широким мазком проводили приватизацию, игнорируя ее негативные социальные последствия, жеманно называя ее безболезненной, честной и справедливой. Что ныне думает народ о той, «большой» приватизации, известно.

Они не заставили себя задуматься о катастрофических последствиях обесценения вкладов в Сбербанке. А ведь тогда было очень просто решить проблему вкладов – через государственные облигации, источником погашения которых мог бы стать налог на прирост капитала (или, например, пакеты акций лучших предприятий страны, переданных в частную собственность). Но властным либералам жаль было драгоценного времени, лень шевелить мозговыми извилинами.

Никто в 90-е гг. так и не занялся реформами образования, здравоохранения, жилищно-коммунальной сферы. Адресной поддержкой малоимущих и неимущих. Вопросами, от решения которых зависело и зависит огромное большинство наших сограждан.

Социальная стабильность, социальный мир, каковые только и могут быть основой всякой долгосрочной реформации, затрагивающей основы основ национального бытия, были российскими либералами проигнорированы. Они отделили себя от народа пропастью. Пропастью, в которую информационно-бюрократическим насосом закачали розовые либеральные представления о действительности и манипулятивные технологии. Кстати, именно в 90-е гг. возникло представление о всесилии неких политтехнологов – людей, которые якобы способны восполнять отсутствие реальной политики в тех или иных областях хитроумными виртуальными продуктами одноразового использования.

Уже избирательная страда 1995–1996 гг. показала, что российский народ отверг либеральных правителей. Мне ли, одному из крупных спонсоров президентской кампании 1996 г., не помнить, какие поистине чудовищные усилия потребовались, чтобы заставить российский народ «выбрать сердцем»?!

А о чем думали либеральные топ-менеджеры страны, когда говорили, что дефолту 1998 г. нет альтернативы?! Альтернатива была – девальвация рубля. Причем в феврале и даже июне 1998 г. можно было обойтись девальвацией с 5 руб. до 10–12 руб. за доллар. Я и многие мои коллеги выступали именно за такой вариант предотвращения нависавшего финансового кризиса. Но мы, располагая в то время серьезными рычагами влияния, не отстояли свою точку зрения и потому должны разделить моральную ответственность за дефолт с тогдашней властью, безответственной и некомпетентной.

Либеральные лидеры называли себя смертниками и жертвами, свои правительства – «кабинетами камикадзе». Поначалу, видимо, так оно и было. Но к середине 90-х они слишком сильно обросли «мерседесами», дачами, виллами, ночными клубами, золотыми кредитными картами. Стоическому бойцу либерализма, готовому ради торжества идеи погибнуть, пришла на смену расслабленная богема, даже не пытавшаяся скрывать безразличия к российскому народу, безгласному «населению». Этот богемный образ, приправленный демонстративным цинизмом, премного способствовал дискредитации либерализма в России.

Либералы говорили неправду, что народу в России становится жить все лучше и лучше, так как сами не знали и не понимали – и, замечу, часто не хотели понимать, – как на самом деле живет большинство людей. Зато теперь приходится – надеюсь, со стыдом за себя, любимых, – выслушивать и узнавать это.