Текст книги "Пишущая машинка. Рассказы"

Шнобелевская премия

Всех лауреатов перед награждением приглашали для короткого интервью. В небольшом кабинете два мягких дивана, стол и, как правило, двое. Но этот раз был особенный. На одном из диванчиков, попивая газировку, находился журналист газеты «Шалости науки» Федора Короткого, в этой газете часто ещё печатали картинки обнаженных нейронных сетей. На втором – известный ученый Иван Петрович Воскресенский, в молодости прославившийся изобретением двигателя, работающего на коровьих газах. В темном углу кабинета был ещё и третий, или правильней сказать было третье, именно «Оно»: двухметровое, бесформенное и являлось результатом последних исследований Воскресенского. Но об этом лучше узнать из текста, приведённого ниже. Далее для упрощения:

ФК: Федор Короткий

ИВ: Иван Воскресенский

О.: Оно

ФК: Иван Петрович, рад наконец-то познакомится лично. И сразу вопрос непосредственно по самой номинации на премии: какой научно-исследовательский путь вы прошли, чтобы оказаться здесь?

ИВ: Путь был тернистый, полон взлетов и падений. Я получил четыре научные степени: по исследованию тонких носовых тел; по физиологии бегемотов, коров и людей; по регенерации коленочных тканей после падения с велосипеда; и, наконец, по жировым отложениям женщин-продавщиц после сорока лет. Все эти научные изыскания позволили мне совершить принципиально новый рывок в моей деятельности.

ФК: А как отнеслись к этому прорыву Ваши коллеги из научного мира?

ИВ: Понимаете, научный мир – это мир жесткой конкуренции. Мои, не побоюсь этого слова, завистники, постоянно оказывали давление. Мешали получать гранты на исследования, писали разгромные статьи, клеветали на каждом углу. Один раз даже подбросили мне дохлую кошку в постель. Кстати, эта кошка в последствии тоже оказалась участником моего эксперимента.

О: Мяяяяяяяяя…

ФК: Это существо… которое вы привели сегодня, распознает слова? Реагирует на слово «кошка»?

ИВ: Отчасти. Окончательные итоги моей работы ещё проявят себя, мы только на полпути. Но предварительные результаты показывают, что субъект моих изысканий имеет ряд потребностей, различает несколько понятий. В том числе и понятие «кошка», хотя на прошедших тестах это было не определено. И даже сегодня «Оно» продолжает меня удивлять.

О: Мяяяяяяяя…

ФК: Раз мы уже так близко подошли к теме номинации на премию, расскажите подробней о том, какой же практический вопрос вы разрешили?

ИВ: Ещё будучи молодым ученым, я со своими коллегами ходил на рыбалку. И в один из таких дней мы поймали леща. Примерно на три пятьсот. Лещ лежал на берегу, бился всем телом и потом затих. И мы то ли в шутку, то ли по причине высокого градуса медицинского спирта, решили реанимировать леща. Дыхание рот в рот не помогло, прямой массаж сердца тоже, мы даже протянули аккумуляторные клеммы от Жигулей, однако только поджарили его. И тут у меня появилась идея: а что, если добавить в леща живые органы от других лещей? Будет ли он жить, будет ли он тем же лещом или уже совершенно другим? Что если заменить абсолютно все органы кроме мозга и пропустить мощный электрический импульс для реанимации?

ФК: Так вы и получили первые средства для исследований?

ИВ: Совершенно верно. Я подал заявку в министерство наук России, приложил свои черновые записи и фотографии леща. И был услышан! После года исследования промысловых рыб, мы добились многого, в основном ухи, но были уже и полностью реанимированные рыбы, продолжавшие свою жизнь после фактической смерти.

О: Мяяяяяяяяя…

ФК: То есть Вы хотите сказать, что победили смерть?

ИВ: Над полной победой рано говорить, но вы посмотрите, «Оно» является настоящим фактом огромного успеха в проблематике окончания жизни. После лещей были птицы, в основном курицы. Потом коровы. И наконец, мы получили одобрение «собрать» человека. Я не зря сегодня получаю премию, Шнобель гордился бы мной. Гениальный конечно был человек.

ФК: А нет ли опасности в ваших разработках? Ведь игры в Бога – это уже новый уровень физиологии самого понятия «бессмертие».

ИВ: Наши ожившие существа немного склонны к агрессии. Например, «Оно» иногда может напасть, оторвать руку или голову. Но это исключительно от низкого уровня обучения. Мы продолжаем работать и в будущем сможем это преодолеть. Я уверен.

О: Мяяяяяяясоооооооо… Мяяяясооооооооо! Еда, еда, еда…

На этом интервью пришлось ненадолго прервать, так как потребовалась помощь охраны для того, чтобы оттащить «Оно» от разорванного плеча Федора Короткого. В противном случае Федор стал бы немного короче не только по своей фамилии. А в этот вечер Иван Воскресенский получил заслуженную премию, улыбался и был искренне счастлив награде. Главное идти в правильном направлении и получать поддержку от государства, будь то изучение плотности молока касаток, влияния длины пальцев мужчин на репродуктивные свойства организма или нано-зарплат бюджетников на радостный блеск в глазах.

«Ведь там, где прежде были границы науки, там её центр».

Читательский билет

Как только стемнело, а на пороге уже Он. Стоит. Прямо на пороге. Дверь уже открыта, и он на пороге. А дверь я запирал.

Так вот.

Он на пороге с открытой книгой в руках. Читает вслух.

Тень такая длинная, до стула дотягивается. Я специально его напротив двери поставил, ждал.

Шляпа дурацкая у него сегодня, соломенная. Просвечивает, а лица не видно.

Вечно приходят и бубнят на пороге. Стоят с книжками. И этот еще…

Не хочу его слушать. Сегодня опять классика, Чехов или ещё дичь какая-то.

Стоит, бубнит. Он.

Я в таких случаях поступаю просто – чай допиваю, конфетку съедаю, а потом подхожу к таким, как Он, и кричу: «Изыди! Изыди!»

Если не помогает, то добавляю:

– Завтра же сдам все книги обратно!

И важно ухожу.

А эти тогда и исчезают. Читающие.

А если не сдаю книги, то опять приходят. С каждымразом чуть-чуть дальше за порог заступают. И вроде, как и страшно, но, бывает, так одиноко становится дома.

А так не скучно даже. Как стемнеет, так на порогестоит кто-нибудь. Бурчит, читает вслух, требует обратно слово своё печатное. Ивеселее как-то чай допивать с конфеткой.

Вот всё думаю – не буду ничего сдавать, может, комне рано или поздно зайдет. Посидим, настойку мамину достану.

И холод, что от читающих идёт, развеется под настойку-то мамину.

Как-нибудь попробую. Даже если страшно, нужно пробовать.

Утонченные тонкости

Тонкие длинные пальцы водили то взад, то вперед.

Струны на арфе двигались незаметно, изящно.

В один миг волшебство закончилось, музыка затихла. Исполнитель поклонился и исчез за кулисами.

В зал тут же пошли разговоры:

– Рынки-рынки, акции-акции, бла-бла-бла, бла-бла акции, бла-бла рынки-рынки.

На сцену вынесли стол и стул, затем вышел человек во фраке с большим ножом и сел за стол.

Зрители притихли.

Артист закатил рукав и медленно, грациозно, будто играя на скрипке, начал отрезать ножом себе руку. Капли крови сплетались в узоры невероятной красоты. Белоснежный фрак артиста превратился в полотно Джексона Поллока.

Волшебство закончилось вместе с отрезанной рукой. Артист неуверенно поклонился и, пошатываясь, исчез за кулисами.

Тишина в зале замерла на несколько секунд, а затем:

– Рынки-рынки, акции-акции, бла-бла-бла, бла-блаакции, бла-бларынки-рынки.

А на сцену уже готовился выйти очередной артист, способный съесть тридцать живых мышей, не поморщившись.

Пончик

– Ты мой пооооончик! Сладкий поооончик.

– Ой-ой-ой, перестаньте, Владимир Георгиевич…

– Пышный, сочный! Пооооончик, поооо…

– Хо-хо-хо-хо, Владимир Георгиевич, вы меня смущаете!

– Так бы и откусил кусооооочек! Вот здесь! аааам, ааам…

– Хо-хо-хо-хо, Владимир Георгиевич, мне щекотно, и немного больно… а-а-а…

– Ты мой сладкий пончик, кусь, кусь ещё.

– Перестаньте, нас услышат…

– Никто нас не услышит, все на даче. Рррррр…

– Владимир Георгиевич, вы прямо африканский леффф, но право прекратите кусаться, вы уже мне плечо съели и часть бока…

– А вот и не перестану… это страсть! А я страсть, как люблю пончики и Вас. И Вас, мой пооончик. Тебя, мой поооончик… кусь…

– Хо-хо-хо-хо, Владимир Георгиевич, от меня уже ничего не осталось. Чуть головы и шеи…

– Ничего, ничего. Я так завелся, мой сладкий пооончик. Кусь, кусь. Это чудо! Это любовь! Это жар внутри меня…

– Апрлорлр длпдлватжв… (невнятно)

– Я не понимаю тебя, мой сладкий пооончик, повтори…

– Арлолддо ыьбвлдь… (невнятно и замолкает)

– Мой сладкий пооончик, куда ты делась? Где ты? Неужели мир так жесток? Терять такое чудо, когда его только получил. Моё сердце разбито без моегопооончика… (плачет). Придется опять давиться пресными булками изстоловой, ненавижу их…

(занавес опускается, долго слышны рыдание и всхлипы. Зрители в зале недоумевают, то ли мораль в том, что настоящая любовь / страсть могут быть настолько губительными. То ли в том, что обжорство – это грех. Или в чём-то третьем, четвертом или пятом. Актрису, кстати, больше никто не видел)

Конец!

Почерк

Из под моего пера не выходило ничего путного уже лет десять.

Ещё бы, если я пишу «из под моего пера» это уже о многом говорит. Пера… бляха офицерская. Тогда, в 1986 году по мне не только сыкухи сохли, но и женщины постарше. Я сам красавчик, метр девяносто, подкаченный, черноволосый, с лицом греческого бога выточенного из камня. Один раз такую фифу цепанул, вся в золоте, шелках, возраст за сорок, но прям вся в соку. Эх. А какие только рестораны я не просиживал своей талантливой задницей. Тогда помню мою книжонку «Растлевающий» на каждому углу можно было купить и до смешного доходило, на каком-то провинциальном вокзале в туалете нашел половину моей рукописи ещё неиспользованной. Горд был ужасно. А чего? Если народ уже через все отверстия впитывает мысли мои, вот оно признание. Потом была «Воющая в темноте», подождите, или «Поющая в темноте», что-то такое, по ней даже сериал сняли, на секундочку, шесть сезонов! После неё я в турне рванул по городам, автографы, книги, гостиницы, фанаты. Я так часто расписывался на своих книгах, что к концу поездки у меня руку свело. Перетрудил сустав. А друзей сколько было… иногда не запоминал имена, но дружил со всеми регулярно, пьянствовал, кутил на полную катушку. Жизнь текла бурной рекой…

Утром проснулся после очередной попойки, ничего не помню руки в крови, рубашка в крови. В квартире очередного друга. Испугался до чертиков. В соседней комнате возле окна тело, рядом нож. А на диване мой товарищ спит. Олег что ли. Тоже весь в крови. Растолкал его кое-как, спрашиваю: «это ты убил?» Он – «конечно, я. Этот козел меня жидом обзывал весь вечер». Я в ванну, отмылся, рубашку выбросил и валить оттуда. Олега посадили, благо не стал про меня рассказывать, книжки любил мои очень. А я после этого завязал с гулянками и гастролями. Я тоже обзываться умею и не ровен час так на полу оказаться, шторкой прикрытым.