Текст книги "Босфор"

Михаил Мамаев
Босфор
(Love story на Босфоре)

Часть 1

Мои спутники зависли в рыбном ресторанчике, под навесом из сухих пальмовых листьев.

Ресторан примостился на сваях, впаянных в морское дно.

Берег брезжил вблизи.

Под ногами мурлыкало море.

И мы улыбались, прислушиваясь, как оно дышит во сне.

Поели копченой кефали с козьим сыром и щедрыми овощами. Вкусили заводного средиземноморского рислинга, сиюминутного, как близорукий олень на голодной тигриной тропе. Порадовались, что мы из плоти и крови, и мир вокруг не мираж!

Спутники мои – один отличный чел и его девчонка – любили друг друга. И, кажется, начинали догадываться об этом. Я же, волк-одиночка, заметил это с первого взгляда по множеству неуловимых признаков, известных всем, кто хоть раз испытал это обреченное чувство.

Поэтому и чапал теперь один.

Одному тоже бывает ничего. Если вокруг море и музыка. И люди проходят сквозь тебя, не пытаясь сломать и накарябать на память «Я ЗДЕСЬ БЫЛ…». И можешь вернуться в порт, перебраться на другой корабль и на утро уже не помнить, за чем и от чего бежишь.

На площади я остановился.

В центре мерцал фонтан.

Его стройные пестрые струи срывали с небес тусклые старые звезды и выстреливали выскочками, чистенькими и без числа.

Впрочем, не очень долговечными.

Еще более резвые звезды грозили вот-вот взлететь чтобы указывать кому-то дорогу.

Вокруг фонтана фланировали автомобили и ярко-зеленые автобусы, улыбавшиеся решетками радиаторов.

Несмотря на поздний час, пипл спешил и делал вид, что каждый, по меньшей мере, министр путей сообщения всех баров от порта до южной оконечности острова. Глядя на них, нетрудно было заключить, что развлечения – нечеловеческий труд, если оказываешься на острове развлечений.

Фасадом к морю стоял отель. Он не достал бы рукой до неба, даже если бы привстал на цыпочки. Но на фоне двухэтажных частных домов выглядел, как Гулливер вблизи лилипутов. Или груша в чаше с черешней.

На крыше гремела музыка, и парились пальмы.

Сколько раз в таких местах я танцевал вальс «Великих мореплавателей» с девушкой в розовом. На самом интересном почему-то всегда просыпался… Но оставалось радостное предчувствие, что когда-нибудь я еще туда вернусь…

Вперед, наверх!!!

– Эй, бармен, обслужи-ка Бармалея из Марбельи! Рюмку текилы, плиз!

Рядом уселась местная длинноногая стрекоза.

Вспомнил, что ощущение счастья приходит задним числом, заказал ей большую рюмку белого мартини с куском льда и оливкой на дне. И себе еще текилу.

Выпили.

Она спросила, откуда я. Ответил, как всегда солгав. С женщинами так надежней…

Текила живо полетела вниз, выжигая в кишках остатки грусти, наполняя сердце радостью и желанием быть смелым.

Смуглые стрекозиные колени вызывающе блестели из-под короткой юбки.

Подвижные загорелые пальцы с ярко-красным маникюром на безумных ногтях то и дело барабанили по рюмке и были похожи на орудие убийства любовью.

Через миг я знал о ней все, что нужно.

Зовут Диана.

Работает танцовщицей в ночном клубе.

Сегодня ночью у нее выходной…

В который раз мысленно крикнул: «Ура!!!»

Я молод и не беден! И не тоскую по каким-нибудь островам Папуа Новая Гвинея так же сильно, как иногда тоскую по Москве или Парижу… И вообще я не тоскую ни-ко-гда!!!

– Еще текилу, плиз, и мартини даме! Слушай, детка, я расскажу тебе такое, от чего волосы встанут дыбом!

– Встанут где?

– На бороде!

Она хохочет.

Мне люб ее глупый смех.

Пьем!

– Извини, я на минутку…

Стрекоза исчезает во мраке.

Какие вопросы? Любой каприз, детка!

Посмотрел по сторонам. Ни один стол не пустовал. Везде сидели свечи и горели люди. Или, наоборот. Какая разница, если ты сам свеча?!

Люди-свечи болтали, смеялись, танцевали, подходили к краю крыши, смотрели в море, обнимались или меланхолично курили.

Неожиданно почувствовал на себе неслучайный взгляд. Я умею это делать спиной, затылком, копчиком – чувствовать такие взгляды… Тут же трезвею и превращаюсь в пружину. Пару раз спасало…

Вокруг маячило много людей, но я мигом отыскал нужный стол, как будто его специально осветили, или на стене был прибит указатель. Стол стоял у самого края. Там сидели двое: незнакомец лет сорока пяти и девушка примерно моего возраста.

Узнал ее.

И сразу успокоился.

Только сердце слегка подпрыгнуло…

Они перекинулись несколькими фразами. Мужчина подошел.

– Добрый вечер, – сказал на ломанном русском и протянул руку. – Поль.

– Добрый вечер, – ответил я и тоже представился.

– Да-да, знаю, – лицо Поля расплылось в улыбке.

– Вы работаете на КГБ? Или на французскую разведку?

На всякий случай улыбнулся. Я всегда так делаю, когда не знаю, как у человека с юмором.

– И то, и другое, если под этими разведками подразумевать мою жену, – засмеялся Поль. – Она вас знает и приглашает присоединиться к нам. Ну, как?

– Пожалуй…

«Черт! Ну, и на хрена сдались все эти географические карты-фигарты, компасы-фигомпасы? – недоумевал я, продираясь сквозь столы, спотыкаясь о стулья, натыкаясь на людей и пальмы, и чувствуя, как текила пьяным шкипером разошлась в кишках… – Как же легко заблудиться…!»

– Ну, здравствуй, Наташа!

– Наталья, – иронично, поправил Поль.

– Привет, Никита, – ответила она, протягивая руку.

Взял ее пальцы и несколько мгновений держал, не выпуская. Не представлял, как разговаривать с ней, о чем. И спросил первое, что пришло в голову, что и так прекрасно знал.

– Сколько мы не виделись?

– Четыре года. Я так тебе рада… А ты не изменился…

– Да, четыре. Скажи, пожалуйста! И я рад… Ты тоже не изменилась… Как давно на острове? Планы?

– Мы с Полем в кругосветке! Здесь со вчерашнего вечера и до послезавтра. Дальше прямым ходом в Тель-Авив….

«Неужели это не сон? – подумал я. – Можно протянуть руку и коснуться ее руки!»

– Давайте выпьем, – предложил Поль. – За встречу! За то, что в мире много хороших людей и неожиданных встреч! Чем больше хороших людей, тем приятных встреч больше!

– За тебя, – сказал я, чокаясь с Наташей.

Вернулась Диана.

– Кругосветка – это так здорово, по-хорошему завидую! – затараторила она, словно превратилась в расторопного туроператора, или надеялась, что ей тоже купят билет. – Блеск! Мечта! Не просто отличный отдых, но и возможность познакомиться с такими прекрасными людьми!

Зазвучала медленная музыка.

– Не разучился вальсировать? – иронично спросила Наташа. – Пригласи меня…

Мы медленно закружились среди пар.

Странно, когда нечего сказать – болтаешь без умолку. А тут как будто воды в рот набрал. И она замерзла.

– Я замужем. Почти четыре года.

– Поздравляю.

– А ты женился?

– Нет.

– Почему?

– Не встретил никого лучше тебя.

Улыбнулся, чтобы она не поняла, шучу или говорю серьезно. И чтобы сам не понял.

– Ты его любишь? – спросил как можно проще.

– Люблю, – так же просто ответила Наташа.

– Хорошо. Без любви пусто.

– А у тебя есть…?

– Нет.

Было приятно держать Наташу.

Перед глазами проплывали стойка бара, освещенные свечами столы, море в темноте, танцующие фигуры, опять столы и стойка.

– Мне кажется, я сплю, Наташа. Это невероятно! На огромной планете пути двух песчинок снова пересеклись… Неужели это возможно?! Если только планета сама не превратилась в песчинку! У меня в глазу… Зачем судьбе понадобилось опять свести нас?

Музыка закончилась. Не заметил и продолжал танцевать, пока Наташа не вернула меня на землю.

Поль был пьян и весел. Он склонился к Диане и что-то напевал, хлопая ладонями по столу. Я прислушался. Поль пел Марсельезу. Это обрадовало. Люблю умеющих петь Марсельезу![1]1
  Революционный гимн, ныне государственный гимн Франции.


[Закрыть]

– Нам пора, – сказала Наташа.

– Дорогая, посидим! Не хочу в постель! – запротестовал Поль. – Сколько времени, Никита?

Я посмотрел на часы.

– Без четверти два…

Поль подмигнул, мол, сейчас все решим. И галантно пригласил Наташу танцевать. Но, вставая, опрокинул бутылку с вином.

Вино едва не испортило Наташино розовое платье от Ferre и теперь веселыми красными осьминогами украшало светлые брюки Поля от Славы Зайцева.[2]2
  Вячеслав Зайцев – культовый современный Кутюрье, некоронованный король российской моды.


[Закрыть]

«А что? В этом что-то есть… – подумал я. – Ему так даже лучше. По крайней мере, осьминоги списывают лет сто…» И, пожалуй, Слава со мной согласился бы. Егор[3]3
  Егор Зайцев – сын Вячеслава Зайцева, известный Кутюрье, прославившийся ярким, нестандартным подходом к созданию одежды.


[Закрыть] – точно! Но приговор Наташи был неумолим.

– Я помогу, – весело сказала Диана. – А ты, Никита, будь здесь. Мы уложим его и назад.

– Вряд ли я вернусь, – сказала Наташа.

– Почему? – удивилась Диана. – Вся ночь впереди. Неужели будешь торчать в номере? Уж поверь, с этим французиком сейчас каши не сваришь.

Эта девчонка начинала мне нравиться. Кем бы она не была.

– Мы вернемся, Никита! – задорно откликнулся Поль, обнимая девушек. – Вот только спустимся в номер и сменим парнишке штанишки!

Они ушли.

Официант убрал со стола, постелил свежую скатерть. Я заказал капучино, снял пиджак и ботинки, положил ноги на соседний стул и стал наслаждаться запахом кофе и далекими огнями в море.

Хорошо почувствовать себя, как дома! Я долго этому учился. Обычно что-то неизменно мешало превратить окружающие предметы в сообщников, в партнеров по игре, в собратьев по счастью и несчастью. Что же тогда говорить о людях? А ведь это так необходимо – создать вокруг доброе поле, магический круг уюта на тривиальном трофи «Роддом – Могила»! Особенно, если собственный дом следует за тобой лишь в облачке ветхих воспоминаний, безлико клубящихся над банданой…

К лохматому стволу пальмы в кадушке рядом со столом кто-то привязал алую ленту. Лента слегка шевелилась. Пальма напоминала длинношеего лоха с копной нечесаных зеленых волос и при галстуке.

– Не плохо выглядишь, старина! – сказал я, чтобы поддержать его. – По крайней мере, ты ни на кого не похож, а это встретишь не часто… Увы, люди этого не любят, так что будь готов к неприятностям. Но ты справишься, уж поверь… Будущие победы написаны у тебя во взгляде…

Лох-Пальмос не отвечал. Я заскучал, впал в меланхолию и предался воспоминаниям.

Вспомнил, как любил Наташу. И подумал:

«Люди не всегда расстаются из-за раскордаша в своих дурацких шестеренках. Бывает, они как будто Инь и Ян,[4]4
  Китайский символ гармоничного единства двух противоположностей, мужского и женского начала.


[Закрыть] нарисованные на розовой китайской вазе. Но вдруг одно неверное движение, один неловкий взмах беспощадного хлыста Судьбы! И сиамские[5]5
  Автор проводит аналогию с сиамскими близнецами (настоящие имена – Чанг-чун и Энг-ин), родились в Меклонге, Сиам (ныне – Таиланд), в мае 1811. Тела близнецов были соединены в области грудины короткой трубчатой хрящевой связкой. Когда один из них умер, другой умер через три часа…


[Закрыть] осколки уже разлетелись по медленной Лете.[6]6
  Лета – в античной мифологии река забвения, разделяющая миры живых и мертвых. «И память юного поэта поглотит медленная Лета» А.Пушкин, «Евгений Онегин»


[Закрыть]

Смирись.

Обратного пути нет.

В историю, Бармалей, в историю…».[7]7
  Перифраз финальной фразы пьесы Камю «Калигула»: «В историю, Калигула, в историю!»


[Закрыть]

1

Когда Наташа улетала в Стамбул, она не оставила у меня даже своей зубной щетки.

«Живу без прошлого, без будущего, без барометра и медицинской страховки, – подумал я. – Спасибо за спички в ночи, и что это еще не „Прощай, оружие!“…[8]8
  Имеется в виду одноименный роман Э.Хемингуэя. Грустная ирония здесь в том, что главному герою Хемингуэя куда тяжелее: он вдали от родины, только перенес тяжелое фронтовое ранение, и его любимая девушка умерла…


[Закрыть]

Сегодня Наташа в Стамбуле, завтра пригласят в Париж, через месяц на Марс…

А тут торгуешь просроченным сирийским соком. Ставишь баксы на собачьих боях в заброшенном песочном карьере вблизи Серебряного бора. Корешишься с опарышами, записавшимися в РУВД… Короче, барахтаешься в кусающемся хаосе, пахнущем яблоками и абрикосами! И все это под вой милицейских сирен…

Не известно, куда вынесет.

Каждый за себя…»

Прошло несколько месяцев.

Однажды, как гром среди ясного неба, а скорее, наоборот, как солнечный проблеск посреди необозримой грозы, – телефонный звонок.

– Приезжай, Никита! Соскучилась! Очень хочу видеть! Ты нужен мне!

И я полетел…

Наташа встречала в стамбульском международном аэропорту Ататюрк.

Схватил ее в охапку.

– Ну, здравствуй! Вот и я…

– Ты уже здесь?

Удивилась и даже как будто расстроилась. У меня так бывало, когда о чем-то долго мечтал, и это вдруг случалось.

– Да, здесь! А что?

– Я так ждала…

Наташа держала дешевую и совсем не сердитую квартиру на первом.

Балкон выходил в тихий двор. За деревьями в трех шагах парил минарет мечети. Пять раз на дню муэдзин[9]9
  В исламе служитель мечети, призывающий с минарета мусульман на молитву.


[Закрыть] задушевно призывал помолиться во имя Аллаха. Он был так близко, что мог бы заглянуть в окно проверить, как это делают, и, в случае необходимости, пригрозить пальцем… Если бы не был магнитофонной записью.

При моем появлении муэдзин не замедлил напомнить о себе. Молиться я, конечно, не стал. Но призыв понравился. Возможно, у меня роду кто-то когда-то и молился под этот крик. У Наташи вряд ли. Она бесстрастно заткнула уши.

Судя по размерам лежака, спальню, тестировали шведы! Не кровать, а шедевр!

Вентилятор в потолке над шедевром предполагал, что кто-то закатал здесь в бетон Карлсона.[10]10
  Карлсон – легендарный летающий человечек с пропеллером, герой романа шведской писательницы Астрид Линдгрен «Карлсон, который живет на крыше».


[Закрыть]

Эклектичный камин, нарисованный на стене в столовой, задавил вопросом: «При чем здесь папа Карло?»

Чтобы переключиться на что-то более светлое, отправился в магазин. Притащил ящик пива, десяток бутылок сухого – красного и белого, разумеется, – бутылку текилы и бутылку мартини.

– Так много? – удивилась Наташа.

– Люблю, когда бар забит. Это бодрит и вселяет веру в завтрашний день.

– Ты рассуждаешь, как герой Хемингуэя, – сказала Наташа и огорчилась. – Не надо, не старей раньше времени.

Пока Наташа готовила, листал журналы. С глянцевых страниц знойные красотки строили глазки, как газели, застигнутые за утренней зарядкой.

Наташа принесла поднос с вином и закуской. Маслины с красным перцем были разложены на блюдечке в виде улыбающейся счастливой рожицы.

– Это кто? – спросил я.

– Одна девочка. Ты с ней знаком. Видишь, как она рада тебе!

– С таким очаровательным личиком надо светиться в журналах, Наташа. А то снимают неизвестно кого…

– Это не просто.

– Что ж, дай Бог!

– Давай, за твой приезд! Теперь мы вместе, и у нас все будет хорошо.

– И еще за то, Наташа, что нам здесь не грозит опасность. И мы можем гулять по ночам…

Выпили.

Обнял Наташу.

Мы были вместе, у нас был дом и кое-какие деньги.

Мы смело смотрели в будущее, хотя там царила Неизвестность.

Она вела себя, как судья на финише.

Я видел, как Неизвестность ходит вдоль трибун, размахивая флажком, готовая в лучшем случае дать отмашку, что в гонке пройден очередной круг.

Неизвестность нельзя было ни обмануть, ни подкупить, ни задобрить. Но это было хорошо, как ни странно…

– Как ты жила без меня? – спросил я. – Подружилась с кем-нибудь?

– Конечно. У меня здесь много друзей.

– Хороших?

Хотелось как можно скорее войти в Наташину жизнь, перестать быть гостем.

– Хочешь, познакомлю тебя с друзьями?

Через пятнадцать минут катили на такси вниз от Улуса – улицы, на которой жили теперь, – к Босфору. Петляли среди вилл, обнесенных бетонным забором.

Это Ситези – так здесь называют поселки богачей.

– Когда-нибудь и мы будем жить так, – мечтательно сказала Наташа. – Если будем вкалывать.

– Давай за это выпьем. И за то, чтобы нам повезло.

У первого светящегося магазинчика притормозили. Подошел хозяин. Узнал, чего хотим, и через секунду вынес открытую бутылку сухого вина с двумя пластиковыми стаканами.

– Счастливого пути, – сказал он. – Заезжайте еще.

Водитель такси поехал медленнее. Видимо, чтобы нам легче пилось. А может, болел за обивку.

Вино было прохладное и слегка вязало.

В окно врывался густой стамбульский воздух, пахнувший солью и жареным арахисом…

Спустились в Артакей,[11]11
  Район в центре Стамбула на берегу Босфора.


[Закрыть] отпустили такси. Прошли по узкой древней улочке, мимо витрин с антиквариатом, к широкой площади у воды, где за столами под навесами сидели сотни людей.

Нас окликнули.

Это был манекенщик Юсуф, обезоруживающей резиновой улыбкой похожий на молодого Бельмондо.

С ним была Маруся, похожая на свое имя.

Маруся тоже работала манекенщицей. Она прожила в Турции два года и при каждом удобном случае поливала по-турецки.

Сели за свободный стол, заказали выпить.

– Как в Москве? – спросила Маруся, взъерошив короткие белокурые волосы.

Разговорились.

Юсуф ничего не понимал, но то и дело вставлял русские бранные словечки, которым научила его Маруся. Конечно, всегда не к месту. Это было похоже на попытку пьяного попугая выступить в Совете Безопасности ООН.

Прохожие здоровались, брали автограф. Юсуф был известен.

Подсел Ингин, тоже манекенщик. Кажется, он был еще популярнее. Девушки вставали в очередь, чтобы сесть на краешек его стула, обнять и сфотографироваться. Просто памятник Чехову в Гурзуфе!

– А не пойти ли нам на дискотеку, молодежь? – спросил Юсуф таким тоном, словно предложил на пару часов слетать на Марс, и его личная ракета ждала за ближайшей мечетью. – Это же в двух шагах…

Дискотека называлась Паша Бич, или попросту – Паша.

У стойки бара я заказал ребятам дринк. Маруся, Юсуф и Ингин взяли фруктовые коктейли, Наташа джин-тоник, а сам чистую русскую водку, чтобы взбодриться.

Ингин с коктейлем исчез в толпе.

Юсуф и Маруся танцевали, не выпуская из рук стаканы с соломинками. Они прикладывались к соломинкам, словно к чудесному переговорному устройству, придуманному для грома дискотечной «колотушки». Витринные фигуры Маруси и Юсуфа выделялись. На них было приятно смотреть.

Выпил еще водки.

Звезды хлынули вниз и сквозь меня!

Я стал большим-большим…

Казалось, стоит посильнее оттолкнуться, и полечу, черт знает куда. Но я не хотел улетать! Мне было хорошо здесь, на этой дискотеке, среди этих людей, в этом городе, на этой земле…

Мы с Наташей стали целоваться…

Когда посмотрел вокруг, то не увидел друзей. И вообще никого больше не видел, кроме Наташи, которая была теперь повсюду, куда бы ни бросил взгляд.

Взяли такси, назвали адрес и спустя одно мгновение уже входили через балкон в квартиру.

В темноте, спотыкались друг о друга и о какие-то безымянные предметы.

Смеясь, срывали одежду.

Падали на гостеприимную шведскую кровать.

Шептали глупости…

Горячий поток ночи бросал в слепые части пространства. Крутил, вертел, разрывал и снова соединял.

Мир вращался вокруг, как вентилятор в потолке нашей спальни…

Мы любили, как в первый раз, разглядывая сокровенные уголки наших невесомых тел губами, щеками, ресницами, дыханием…

Не прерывались даже, когда в половине пятого муэдзин возвестил о начале утренней молитвы.

Прошлое исчезло.

Остался гулкий и глубокий пульс нарождающегося дня, в котором не было еще ничего, что бы мы боялись потерять или разрушить.

Люди расстаются, чтобы встречаться набело. Расставаясь, они рискуют никогда больше не взглянуть друг другу в глаза. Но это все-таки лучше, чем всегда быть вместе по привычке.

2

Весь новый день провели дома. Валялись в постели, болтали о пустяках, занимались любовью, запивая вином и закусывая фруктами.

Это был удивительный день! Как будто кто-то сорвал с меня старую кожу, весившую тысячу тонн. Приходилось все время быть начеку и придерживаться за что-нибудь, чтобы не улететь в небо.

Не хотелось вспоминать, что осталось позади.

Не хотелось думать, что ожидает завтра.

Каждая минута вызывала веселое удивление. Как очередной старт космического корабля. Или воробей, запорхнувший в открытую форточку.

– Завтра поставим тебя на учет в агентстве, – сказала Наташа. – Ты привез фотографии?

3

Поднялись на третий этаж.

Вошли в залитую светом мансарду.

За огромным столом, заваленным фотографиями, сидел полнеющий коротышка лет тридцати пяти, одетый в модный светлый костюм.

Узкие прямоугольные очки в золоченой оправе уверенно держались на мясистом носу, придавая розовому лицу воинственность.

Лицо лоснилось.

«Вот они какие, акулы рынка человеческой красоты!» – подумал я, пожимая небрежно протянутую руку, и отметил, что ладонь мягкая и влажная, как у спящего мерзавца. Чтобы перебороть отвращение, тряс руку Дениза на вечность дольше, чем следовало.

– Что будете пить? – спросил Дениз, вернувшись к фотографиям.

– Воду с лимоном, если можно, – поспешила сказать Наташа, прежде чем я успел ответить.

Дениз по селектору сделал заказ.

Возникла пауза.

– Очень жарко! – сказала Наташа по-турецки.

– Да, – сказал Дениз.

– В такую жару хорошо на пляже, – заметил я и подумал, что даже не знаю, сколько у нас с Наташей осталось дней до месячных.

Наташа сурово посмотрела на меня. Договорились, что говорить будет она.

– Не могли бы вы встать? – попросил по-турецки Дениз, хотя, конечно, как большинство турков, прекрасно говорил по-английски. Наташа перевела. Я встал.

– Пройдитесь.

Подошел к столу.

– Как я понимаю, вы ищите работу, – равнодушно сказал он. – Вы когда-нибудь работали моделью?

– Нет.

– Он профессиональный актер, – сказала Наташа.

– Почему же он не работает по профессии у себя дома?

Наташа перевела.

– Хочу выучить турецкий, – сказал я, не дав Наташе ответить.

– Зачем?

– Чтобы понимать, что ты там сейчас бормочешь на своем курином языке[12]12
  Игра слов – английское слово turk означает не только турецкий язык, но и курицу-гриль.


[Закрыть]… – не глядя на Наташу, с улыбкой сказал я по-русски. И добавил по-английски:

– Думаю заняться здесь бизнесом…

– Но ведь можно нанять переводчика? – был вопрос уже по-английски. Теперь во взгляде Дениза читалось любопытство.

– Я не доверяю переводчикам… Я вообще мало кому доверяю…

Наташа поспешно протянула конверт с моими фото.

– Не плохо…, – пробормотал Дениз. – У вас здесь может быть работа. Если, конечно, вас правильно преподнести.

– Это как? – спросил я.

– Надо с вами поработать. Глаза, например. У вас везде грустный взгляд. И на фотографиях и сейчас. Глаза должны светиться радостью и беззаботностью. Никому не интересны ваши проблемы.

– Он отдохнет и повеселеет, – сказала Наташа и улыбнулась.

– Надеюсь, – наконец улыбнулся и Дениз, и вдруг ласково посмотрел на меня.

Мальчик принес напитки.

Я сделал несколько глотков.

Вода была холодная.

Кусочки лимонной мякоти приятно щекотали губы.

Дениз дал визитку, дописав от руки номер мобильного.

– Завтра поедем на кастинг, – сказал он. – Заеду в десять.

Сестра Дениза Шермин, совладелица агентства, протянула Наташе листок с адресом, где до пяти ее ждали на кастинге.

– Надо же, Дениз сам отвезет тебя! – сказала Наташа на улице. – А я думала, нас выгонят… Что бы это значило?

– Надеюсь, он не слишком запал, – пошутил я. – Не хочу разбить ему сердце…

4

Ровно в десять утра к подъезду бесшумно подкатил красный спортивный автомобиль. На заднем сиденье были два парня.

– Твои соперники, – шутливо сказал Дениз.

– Ничего, я привык…

Компания занималась производством и сбытом спорттоваров. Там готовили новый каталог. Менеджер записал размеры, дал померить пару костюмов и кроссовки. Потом долго совещался с Денизом по-турецки. Наш шеф что-то доказывал.

– Поздравляю, Никита! – сказал он, когда мы снова оказались в машине. – Ты утвержден. С первого раза получить работу – большая удача.

– Не думал, что это так просто.

– Это не просто, – возразил Дениз. – Мне пришлось тебя отстаивать.

Наташи дома не было.

Сварил кофе, устроился в кресле и, поставив дымящийся кофе на пол, принялся листать журналы.

Затарахтел телефон.

– Завтра у тебя работа, – сказала Шермин. – Дениз отвезет. Учти, он редко это делает – он не шофер.

В голосе Шермин я услышал усмешку.

– Постараюсь.

– Да, постарайся. В восемь он заедет.

Над кварталом разнесся крик с башни минарета. Половина пятого.

«К Босфору!» – решил я и вышел из дома.

Дорога серпантином спускалась вниз.

Изредка обгоняли автомобили…

Вдруг за спиной заскрипели тормоза.

За рулем синего спортивного Порша сидела девушка. Она улыбалась и активно приглашала сесть рядом.

Крыша родстера была убрана. На заднем сиденье с трудом уместилась огромная керамическая ваза.

Несколько мгновений медлил. Но улыбка незнакомки обезоруживала, а моя страсть к неожиданностям так сильна, что распахнул дверцу и сел.

Поехали.

– Живу тут не далеко, – сказала она. – Поможете с вазой?

– Конечно, – ответил я, словно только и делал всю жизнь, что помогал турчанкам отвозить домой гигантские амфоры.

На ней была розовая маечка и черные джинсы, украшенные стразами.

Длинные ноги.

Светлые волосы до плеч.

Тонкий запах хороших духов.

С губ не сходила улыбка…

Красавица!

Может, она из агентства Дениза?

– Я Ламья, – представилась она и снова улыбнулась.

– Никита.

«Как все-таки важно, когда человек умеет улыбаться, – подумал, глядя на нее. – Именно улыбаться, а не изображать на лице дурацкую гримаску, типа, он доволен…»

– Откуда ты? – спросила она.

– Русский.

Девушка удивилась.

– Ну и как?

– Что как?

– Как там живется?

– Не плохо… А почему спросила?

– Ну, там же стреляют, кажется?

– Бывает… Сейчас везде стреляют. Главное, чтобы в тебя не попали. Или хотя бы не в сердце…

– А здесь давно?

– Два дня.

Мы вкатили в Ситези, остановились у двухэтажной виллы.

Достал из машины амфору. Она была тяжелая. Сообща втащили в дом и поставили в углу на первом этаже.

– Надо бы обмыть покупку…, – предложила Ламья. – Не торопишься?

– Нет.

– Что будешь пить? – крикнула из кухни. – Возьми там в баре.

– Что тебе налить? – крикнул в ответ.

– Виски.

Ламья появилась с подносом. Бутерброды с сыром и вареной колбасой, нарезанный кружочками красный перец, фисташки, оливки…

– Что же себе не налил?

– Есть сухое вино?

– Это подойдет? – протянула бутылку.

Вино называлось «Якут» – рубин по-турецки.[13]13
  Название популярного в Турции местного красного сухого вина.


[Закрыть] В шутку поднес ее к глазам.

– Посмотрим… Так, жидкость прозрачна и жива, как первая мысль у младенца. В нее хочется окунуться с головой… Значит, вино хорошее!

– За неожиданное знакомство, – предложил я.

– За приятное неожиданное знакомство! Эй, так не пойдет – до дна… Надолго в Турцию?

– Не знаю… А чем занимаешься ты?

– Работаю в Гамбурге. Моделью. Приехала, на пару недель навестить родителей и друзей.

Ламья, закинула ногу на ногу. Она переоделась и была теперь в потертой джинсовой юбке, из-под которой торчали смуглые колени.

– Налей мне еще, Никита.

Я взял из бара бутылку. Справа над баром была фотография. Красавец лет двадцати, очень похожий на Ламью, только брюнет.

– Брат?

– Дай, пожалуйста, стакан.

Ламья взяла виски и сделала большой глоток. Включила магнитофон.

– Потанцуем?

Играла медленная музыка.

Ламья положила руки мне на плечи и осторожно прижалась. Почувствовал возбуждение. Чтобы скрыть, отстранился и шутливо погладил ее по голове.

Она перехватила мою ладонь и поднесла к щеке.

– Хочешь меня?

Глупо улыбнулся.

– Хочешь? – повторила Ламья. – Тебе понравится, я опытная любовница!

Я напряженно молчал. Проститутка? Вроде, не похожа…

– Это ни к чему никого не обяжет, – словно угадав мои мысли, сказала она. – Хочу тебя. Идем наверх…

Она потянула за руку. Я остановил.

– У меня здесь девушка. Я ее люблю…

– Понятно…, – в голосе Ламьи мелькнула досада. – Как хочешь… Ладно, забудь… Хотя не думаю, что это было бы изменой.

– Почему?

– Я не обычная женщина. Я… Я не всегда была женщиной.

– В смысле?

– Раньше была парнем, что непонятного? – она усмехнулась. – Так что я вроде, как друг…

Я смотрел на Ламью и старался вникнуть в суть ее слов. Да, есть люди, при помощи хирургической операции изменившие пол. Но неужели медицина способна сделать это так красиво и …правдоподобно?!

Чем пристальней и бесстыдней всматривался в Ламью, во все детали ее идеального тела, тем острее чувствовал растущее желание.

– Ламья, ты очень хорошая, но…

– Пойдем купаться, – перебила она.

Миновали несколько вилл и, раздевшись, бросились в бассейн. Он был большой и глубокий, отделанный голубой и синей плиткой. Вода казалась густой, как расплавленное стекло.

Мы ныряли, кувыркались и в шутку пытались топить друг друга.

– Познакомишь со своей девушкой? – спросила Ламья, когда вышли из воды и растянулись в шезлонгах.

– Хорошо. Фотография над баром… Ты?

– Да.

– Странное чувство…

– Говори, я не обижусь.

– Как будто этот парень и жив и мертв одновременно.

Ламья улыбнулась, словно услышала комплимент.

– Каждый человек балансирует на этой грани, – едва слышно сказала она. – Иногда он больше жив, чем мертв, иногда наоборот. Неужели ты этого не знал? Или ты думаешь, ты особенный?

– Я не особенный, но…

«В тебя, наверное, никогда не стреляли, – подумал я. – Человек либо жив, либо мертв. И это сразу видно. Даже если он еще дышит. А еще трудно выжить, когда остаешься без кожи. Но это уже любовь…»

Спорить не хотелось.

Она лежала рядом, закрыв глаза, подставив лицо солнцу. На закате стамбульское солнце жгло.

Продолжал мучиться вопросом, неужели это не розыгрыш? Неужели человека можно так перекроить? Чем больше думал об этом, тем сильнее запутывался…

– Мне пора, – наконец, сказал я.

– Я отвезу тебя.

– Не надо…

– Спорить бесполезно!

Мы выехали из Ситези.

Дорога теперь шла вверх.

Мощная машина легко брала подъем.

Я высунул руку ладонью вперед.

Тугой встречный воздух упрямо упирался.

Это было рукопожатие с ветром…

5

Утром Дениз отвез не фабрику.

Нас было трое моделей – Мурат, Ольга и я.

Работа проходила в фото-студии с круглыми окнами, замазанными черной краской.

Каждый импровизировал перед фотокамерой на спортивную тему и, когда получалось хорошо, был похож на чемпиона мира, застигнутого у зеркала с очередной медалью. Со стороны могло показаться, что мы кривляемся или кого-то дразним.

– Замри! – выкрикивал фотограф Хасан. Это означало, что найдена хорошая поза и остается, если требуется, поправить свет и сделать снимок.

Проводили перед камерой две-три минуты и переодевались в новый комплект.

Иногда Хасану что-то не нравилось. Тогда с одним снимком возились целую вечность.

Я учился, наблюдая, как работают Мурат и Ольга.

Время до обеда пролетело быстро.

Накрыли общий стол. На тарелках разложили копченое мясо, жареный картофель, салаты из свежих овощей и душистый белый хлеб. Принесли банки с «Колой». Хасан извлек из сумки бутылку виски и налил всем. Я не стал брать стакан. Ольге это не понравилось.

– Когда все пьют, нехорошо делать вид, что не пьющий, – шутливо сказала она.

– Если б это прозвучало по-английски, все равно понял бы, что ты из России, – заметил я. – Когда все пьют, нехорошо делать вид, что не пьешь. Когда идут, нехорошо делать вид, что не идешь. Когда все умерли, нехорошо делать вид, что ты еще жив… С меня хватит! Я больше не делаю вид, Оленька. Делаю, что хочу…

– Вот за это и выпьем! – Ольга всучила стакан. – Хорошо сказал! Давай за жизнь! Давай, давай… По чуть-чуть! Нельзя отказывать даме…

К вечеру приехал Дениз.

– Мы в ресторан, Никита! – сообщил он. – Приглашаю.

– Возьмем Ольгу и Мурата? – предложил я.

– Я тороплюсь, – сказал Мурат.

– А я с удовольствием, но не сегодня, – сказала Ольга.

За Ольгой заехал парень. Прощаясь, она незаметно сунула мне в руку клочок чистой салфетки. Там был ее стамбульский номер телефона.

6

В четверть девятого вечера было светло.

Сидели в ресторане на просторной набережной у Мраморного моря.

Маленькие рыбные ресторанчики тянулись на многие километры. Они выглядели незатейливо – кухня, белая пластиковая мебель под навесами от солнца и дождя, яркая неоновая вывеска над входом, видная с дороги.

Море дышало за гранитным парапетом.

Соль выступила на камнях.

Издали казалось, они подернуты изморозью.

На столе стояли открытая бутылка «Чанкаи»,[14]14
  Чанкая – название турецкого белого сухого вина.


[Закрыть] тарелки с разными морскими копченостями и хлеб.

– Я начал этот бизнес два года назад, – рассказывал Дениз. – До этого имел магазин и небольшую фабрику запчастей для легковушек. Продал, снял известный тебе особняк и стал заниматься моделями.

– Были связи? – спросил я, заглатывая жирное бронзовое тельце большой креветки, пропитанное соевым соусом. – За два года с нуля пробиться в тройку лучших модельных агентств Стамбула – фантастика!