Текст книги "Позывной «Пантера»"

Москва,

21 июня, пятница

Сергей Марковцев сидел напротив чернявого мужичка роста и телосложения американского комика Денни Де Вито и по его просьбе смотрел чуть выше объектива доисторической фотокамеры, – ее каркас состоял из деревянных скрипучих стоек, оканчивающихся в самом низу подобием четырехколесного самоката, – «не напрягался, «фиксировал» выразительность в глазах».

Фотографу легко сказать: мол, зафиксируй выразительность, не напрягаясь.

Наконец коротышка, своими большими печальными глазами походивший на пони, сделал снимок, убрав отточенным движением крышку с объектива и тут же водружая ее на место. Потом откатил камеру и повторил процедуру, делая снимок меньших размеров. Указав на стул в зале салона, попросил подождать с полчаса.

Ровно через сорок минут фотограф пригласил Марка в святая святых фотолаборатории, где, не выключая красного света лабораторного фонаря, вручил ему новенький паспорт гражданина России, водительское удостоверение международного класса и пухлый почтовый конверт. Протягивая клиенту документы, коротышка посылал привет от спецотдела ГРУ, занимающегося изготовлением поддельных удостоверений личности; вручая конверт с деньгами, передавал поклон от административного управления, отвечающего за «обеспечение действий ГРУ иностранной валютой».

Откинув плотную черную штору, низкорослый специалист сухо улыбнулся Марку:

– Всего хорошего.

И жестом пригласил следующего клиента, отважившегося на портретный снимок.

Сергей вышел на улицу, не сомневаясь: если перевернуть все ателье, не найдешь ничего, что указывало бы на нелегальную деятельность его хозяина. Разве что маленькую упряжь, улыбнулся Марк, представив мужичка, запряженного в фотокамеру, которая в воображении легко трансформировалась в маленькую повозку. Всплыли слова из песни:

Мы по всей земле кочуем, на погоду не глядим.

Где угодно заночуем, что угодно поедим.

Театральные подмостки – для таких, как мы, бродяг.

Свежеструганые доски, занавески на гвоздях.

«Зря я про свежеструганые доски-то вспомнил, – оборвал себя Марк. – И гвозди. Как бы не накаркать».

Он открыл паспорт: Алешин Сергей Васильевич. Фамилия как у главного героя из кинофильма «Два билета на дневной сеанс». Пойдет. Двинуть бы, как в начале фильма, какому-нибудь урке, чтобы он попал под грузовик, познакомиться с девушкой... На авиабилете, вложенном в середину паспорта, он прочел время вылета: 15.45. Через час ему нужно быть в Шереметьеве. Все точно рассчитано, не дают ни минуты свободного времени. «Ни сумы на дорогу, ни двух одежд, ни обуви, ни посоха».

Он был один, но чувствовал повсюду невидимую армию агентов военной разведки. И только в Дагестане поблизости не будет никого. Почти никого. Задача, поставленная Управлением оперативной разведки, маскировалась за причинами смерти начальника разведки Каспийской флотилии Михаила Бондарева, по легенде – друга Марковцева, и была сформулирована коротко: выяснение обстоятельств смерти Бондарева и мотивов, которые, не исключено, соприкасались с прямыми обязанностями каперанга и несли важную государственную тайну.

Отчасти, полагал Марковцев, ЧП с Бондаревым ложилось на ГРУ, ослабленное потерей вертикальных внутренних связей. Он, работая в этой системе, не понаслышке знал, что разведуправления штабов округов и армий стали брать на себя несравненно больше независимости, чем могли выдержать на своих плечах. Словом, взяли на вооружение клич, обращенный к кому угодно, только не к подразделениям разведки, не терпящей суверенитета: «Берите столько свободы, сколько сможете».

И если каперанг Бондарев был грешен в этом вопросе, не исключено, что поплатился именно за самостоятельность: вовремя не доложил, решая довести какое-то дело до конца силами сотрудников своего подразделения, либо действовал самостоятельно.

Бесполезно гадать, все ответы лежали на берегу Каспийского моря, куда направлялся в данную минуту агент ГРУ Сергей Марковцев.

Его два дня инструктировали по разным вопросам, особенно тщательно была затронута тема международных религиозно-экстремистских организаций, которые в качестве плацдарма для утверждения и распространения своего политического и духовного влияния на Северном Кавказе выбрали Дагестан.

Рассматривая горную республику как основное оружие осуществления планов исламизации всего Северокавказского региона, в Дагестан потянулись всевозможные международные исламские центры, культурно-просветительские и прочие организации. На Кавказе, как на базаре, бойко функционируют с десяток подобных организаций, финансирующих так называемые «гуманитарные проекты». Они поддерживают сепаратистские движения в Дагестане, Чечне, Ингушетии, межнациональную и межрелигиозную борьбу в России. А такие организации, как «Международная исламская организация спасения» («МИОС») и «Аль-Хайрия», «Катар» и «Икраа», ориентированы на Саудовскую Аравию.

Марковцеву следовало обратить особое внимание на благотворительное общество «Икраа» и лично ее руководителя Джавгара Аль-Шахри, уроженца египетского города Махалла, выпускника медицинского факультета университета «Аль-Азхар». Контрразведка подозревала его в принадлежности к кадровым сотрудникам национальной спецслужбы Саудовской Аравии, действующей под «крышей» «МИОС». Тем не менее в тактике действий Джавгара контрразведчики не обнаружили признаки, свойственные членам такой террористической организации, как «Братья-мусульмане».

– Дело в том, – Мещеряков вводил Марка в курс дел, – что Бондарев обратил внимание руководства на сношение Джавгара Аль-Шахри с бывшим офицером из Управления космической разведкой (УКР[7]7
  Чаще Управление космической разведкой ГРУ называют либо Космическим разведывательным управлением (КРУ), либо Центром космической разведки (ЦКР).


[Закрыть]) ГРУ Георгием Хилькевичем...

Егор Гайдар, будучи и.о. премьер-министра России, совместно с министром обороны Павлом Грачевым в 1992 году разрешил Главному разведывательному управлению продавать слайды, сделанные с фильмов, отснятых советскими спутниками-шпионами. Качество высокое, цена на зарубежных рынках достигала 2 тысяч долларов за слайд.

– Джавгар действительно покупал слайды у Хилькевича? – спросил Сергей.

– Да, мы провели тщательную проверку обоих. Джавгар, занимаясь коммерческой деятельностью, покупал у Хилькевича слайды, сделанные со спутника, для частного картографического общества ИЧП «Меркатор-Плюс», и снимки эти представляли ценность лишь для гражданской картографии.

Короче, понял Марк, слайды не содержали в себе ничего, что могло бы нанести урон обороноспособности и экономике Российской Федерации. Деятельность Джавгара можно было отнести к коммерческому шпионажу. К тому же, кроме картографических организаций, существуют земельные фонды, сельскохозяйственные институты и прочие организации, работающие на благо Родины и остро нуждающиеся в таких снимках.

Однако еще раз проверить деятельность Джавгара на этом поле не мешало, и это стало для Марка одной из легенд его появления на берегах Каспия.

Другое прикрытие, о котором в свое время не спешил рассказать полковник Мещеряков, – личные счеты. Следователь ОВД Южного Рашидов кому угодно сможет подтвердить, что Марк был в Дагестане летом прошлого года. И добавить, что единственный напарник Марка на тот момент – бывший командир группы морских диверсантов, также находившийся в приятельских отношениях с капитаном первого ранга Бондаревым. И все это играло на руку агенту ГРУ, хотя было довольно рискованно.

* * *

Марковцев поймал такси и доехал на нем до аэропорта. Работник пограничной службы внимательно вгляделся в его лицо, затем перевел взгляд на фотографию в паспорте. Несколько секунд, за которые наметанный взгляд пограничника сличал фото с оригиналом, и Сергей получил документ обратно. Иначе и быть не должно, подумал он, сбрасывая внутреннее напряжение и представляя ручной багаж на досмотр. Пройдя металлодетектор, забрал сумку и подошел к широкому окну, выходящему на летное поле. Рядом встала женщина лет тридцати, и Сергей, легко завязывая знакомства, повел с ней непринужденный разговор.

Дагестан, пос. Южный,

22 июня, суббота

Первая мысль, мелькнувшая в сознании Усмана Рашидова при виде давнего знакомого, была почти комичной: «Вот оно, хроническое несчастье». Совершенно обескураженный, следователь местного ОВД шел за своим поздним гостем. Непроизвольно жестикулируя, он бормотал что-то нечленораздельное, словно производил осмотр места происшествия. Хотя в некоторых случаях осмотр производится лишь по факту возбужденного уголовного дела, Рашидов по этому поводу не беспокоился: вот впереди него шагает настоящий возбудитель уголовных дел. Одет этот «гигантский вирус» с иголочки – в темно-серые модные брюки, стильную клетчатую рубашку с короткими рукавами и навыпуск, в руках дорожная сумка баксов за двести, туфли тоже потянут на двести.

– Не хотел тебя беспокоить днем, – обернулся Марковцев, взойдя на крыльцо приземистого, с покатой крышей дома, и снял очки с темными стеклами. – Все-таки ты работаешь, человек занятой.

– Ну да, – согласился Усман, чересчур резко открывая летнюю дверь, обтянутую сеткой от комаров, – ты решил лишить меня покоя вечером. На ночь, кагытся, – прогнусавил он любимое «как говорится». И добавил: – Ты где остановился?

– Вчера переночевал в махачкалинском клоповнике. А неделю назад шиковал в своем роскошном доме на Эгейском море, – со вздохом вспомнил Марковцев свою сгоревшую мечту. – Денег у меня хватает, на твоего земляка Шамиля я отработал честно. Хотя он не успел рассчитаться со мной полностью.

«Где он сегодня решил остановиться, спрашивать бесполезно», – догадался Рашидов.

А Марк буквально огорошил его:

– Иисус сказал: «Если войдете в дом, оставайтесь в нем, доколе не выйдете с того места. И если кто не примет вас...»

– Ну? – похолодел хозяин, ожидая страшного для себя продолжения, словно гость зачитывал ему приговор.

– Дальше, Усман, тебе знать не положено. Где твоя половина? – спросил Сергей, останавливаясь в длинном и узком коридоре частного дома.

– К соседке пошла, – простодушно ответил Усман.

– Я про мужскую половину спрашиваю.

Рашидов долго соображал и даже в какой-то момент надумал обидеться. Наконец смекнул, что гость говорит о мужской половине дома. Но ответил неосторожно:

– Проходи на кухню.

Марковцев рассмеялся в нос, похлопывая дагестанца по плечу.

– Вижу, ты так обрадовался, что даже потерял голову. Но ты прав, – чуть нараспев произнес Сергей, – поговорим на кухне. Вчера я распробовал местный коньяк и прихватил с собой пару бутылочек «Кизилюрта». Пил? – поинтересовался он.

– Пил. Кажется.

Гость прошел в конец длинного коридора, заставленного ящиками. На стенах висели тазы, какое-то тряпье, там же нашел себе место велосипед, крепившийся на крючьях. На полках, заваленных всевозможным барахлом – чайниками, кастрюлями, казанами и прочей домашней утварью, – места не было даже ржавому гвоздю. У Марка сложилось впечатление, что он попал в дом армянина-старьевщика.

Летом прошлого года он не заходил в дом следователя ОВД, разговор проходил в уютной беседке, увитой виноградом. Но и во дворе чувствовалась прижимистая рука хозяина. Он тащил все, что попадало ему в руки. Вдоль забора высились кучи битого кирпича, местами обгоревшего, взятого с каких-то руин, штабеля шифера и досок, ряды бочек. Что творится в сараях, можно догадаться и не заглядывая в них.

– Усман, я объявление в газету давал: «Избавлю от жадности. Дорого». Не читал?

– Нет. – Сам того не подозревая, Усман уже проходил в деле, которое неожиданно свалилось на Марковцева, как агент Марка под оперативным псевдонимом «Помощник».

Первый тост за хозяина дома – это правило. «Помощник» молчаливо наклонил голову и опрокинул в рот рюмку действительно отличного дагестанского коньяка.

– Что привело тебя в наши края, Синдбад? – с интонациями беззубого аксакала пошутил чуть захмелевший следователь. – Ищешь приключений?

– Дела государевы, – ответил Сергей. – Слышал что-нибудь о смерти капитана Бондарева?

– Слышал, конечно, – ответил Рашидов. Смерть начальника разведки флотилии всколыхнула все побережье дагестанского Каспия и ослабевшей волной прокатилась по горной части республики.

Каперанг носил русскую фамилию, однако в ней звучал и местный колорит. Бондарь – уважаемая на Каспийском побережье профессия, канувшая, правда, в Лету. Даже в Южном есть Бондарная улица, в Баку – Бондарный переулок. Жизнь в этом краю, где идет промысел рыбы, сбор урожая винограда, немыслима без бочек. А нефть?

– Почему ты заинтересовался этим делом, Сережа? – Хозяин называл гостя не то что ласково, а намеревался по простоте кавказской и как бы дружественным расположением против всей логики выгнать его вон поскорее.

– Усман, с тобой я могу говорить честно, – начал отрабатывать легенду гость. – Если бы не обстоятельства, я бы проходил службу в экипаже. Неважно, здесь, на Каспии, или на Балтике. С Бондаревым меня связывают двадцать лет дружбы. Спроси, откуда я приехал?

Рашидов не стал спрашивать, он слушал гостя, который, по его словам, бросил богатый дом в Греции и, подвергаясь немалым опасностям, пробрался-таки через десяток границ. И все для того, чтобы испортить более или менее спокойную жизнь дагестанца. Иначе Рашидов думать не мог. Дружеские подвижки – тем более русские – ему были неведомы. В свои тридцать пять он хотел жить той жизнью, к которой привык и не хотел отвыкать.

Бывают, конечно, исключения. Вот в прошлом году Сергей со своим другом разбавили местное бытие.

И чего греха таить, ожил тогда следователь Рашидов, взял в руки «калашников»; рискуя сделать жену вдовой, а детей сиротами, палил налево и направо по чеченским бандитам.

«Неужели снова?!» Теперь от тех мыслей остался, как и полагается, лишь пороховой газ. И мог выйти наружу в любую минуту, оставив душу дагестанца полупустой.

А ведь он часто вспоминал Марка. Наверное, потому, что никогда не надеялся увидеть его вновь.

Он заплатит?

– Сколько? – И мгновенно поправился. – Да не в деньгах дело, Сережа! Откровенность за откровенность. Откуда мне знать, может, Бондарев сунул нос не в свое дело, и его убрали. А могилу забросали такими версиями, которые выгодны кому-то. И никаким ломом их не выковырить. Я, кагытся, следователь, и сам себе не принадлежу. Прикажут мне или надавят, я все сделаю. Потому что не хочу однажды выскочить в одних трусах из горящего дома, ну? А тебе я чем могу помочь? Ну, съезжу я в Каспийск, поговорю с кем надо, а наутро мой дом спалят.

Усман повертел на столе пустую рюмку, бросил на гостя взгляд исподлобья. Положил ногу на ногу, поправил носок и зачем-то понюхал пальцы.

– С кем надо я сам поговорю. Ты скажи, к кому обратиться, – настаивал Сергей.

– От моего имени, да?

– Усман, не нагружай себя. Назови мне имя человека, с которым можно говорить откровенно – вот как с тобой. Все равно откуда он – из прокуратуры или милиции.

– Пойми одну вещь, – продолжал сопротивление Рашидов. – Следствие ведет сводная опергруппа из прокуратуры и ФСБ. Убит начальник разведки флотилии – да там контрразведка все почистила, ни одной сраной бумажки не оставила. Если и нашли что-то, местным силовикам не скажут. В Москве концы этого дела надо искать, а не здесь. Тебе не Усман Магомедович Рашидов нужен, а, кагытся, Иван Петрович Сидоров.

Допив вторую бутылку коньяка и проявив свой мужской характер – послав свою бабу-дагестанку на женскую половину, – Рашидов заплетающимся языком разоткровенничался:

– В Каспии найдешь человека по имени... Тьфу! – выругался он, пьяно мотая головой. – Имя из головы вылетело. Короче, найдешь следователя по особо важным делам городской прокуратуры Каримова. А, вспомнил, зовут его Исламом. Он ведет это дело. Прихвати с собой ящик вот этого прекрасного шнапса.

– Сколько?!

– Ящик. Двадцать бутылок, понял? На меньшее не рассчитывай, иначе Ислам даже не икнет на твое приветствие. Выпьете по пол-ящика, может, он и покажет тебе материалы дела. Он мастер пить – имей это в виду. Один раз так ухрюкался, что ему под утро вода в горло не пошла. Думал, пересохло совсем в глотке. Оказалось, – «Помощник» оглушительно икнул, – пробку на бутылке забыл открутить. Ну ладно, пойду я прилягу, устал с дороги.

– Вот это торкнуло тебя! – посмеялся над захмелевшим хозяином Марк. – Это я с дороги устал.

Глава 3
Тайнопись

23 июня, воскресенье

Марковцев не без основания полагал: ЧП с Бондаревым ложилось и на ГРУ, «ослабленного потерей вертикальных внутренних связей». Даже мертвого каперанга не захотят послать на три заглавные буквы, а лишь метра на два в глубину, ведь расхлебывать его инициативу придется другим. И никто не захочет искать что-то там благое в инициаторских начинаниях моряка со стажем.

Читая дело, возбужденное по факту убийства каперанга Бондарева, «мужика своего в своих же краях», и поглядывая, как старший следователь городской прокуратуры Ислам Каримов прихлебывает из бокала коньяк и действительно не хмелеет, будто сосет материнское молоко, Марк качал головой и не находил в деле ничего для себя полезного. Даже фотографии мертвого Бондарева не произвели на него никакого впечатления. Ну, сидит он, распухший, кормит мух широко открытым ртом...

Наконец, когда последняя страница огромного «двухтомника» захлопнулась, Ислам Каримов, ровесник Усмана Рашидова, удовлетворенно кивнул лысой головой, годившейся для игры в боулинг, и рыгнул на гостя дорогим угощением:

– Сходи к Лейле Исламовой.

– У меня денег не хватит покупать дорогое пойло еще раз, – недружелюбно отрезал Марковцев.

– Да нет, ты сходи, ну? – Каспийский «важняк» с кавказской прямотой смотрел на московского гостя.

– Она твоя родная сестра? – не хотел успокаиваться Марковцев, уже с неприязнью глядя на Ислама, наливающего коньяк в бокал.

– Она эксперт-криминалист, – пояснил Ислам, – снимки делала с места происшествия, может, что заприметила. У нас люди не без глаз, поговаривают, любовниками они были с каперангом.

Ну хоть одно нормальное слово вылетело из этой коньячной бочки.

– Сомневаюсь, что они у вас не без глаз. Давай адрес подруги.

– Да тут она, – Ислам мотнул головой, – за углом живет.

– И все? Живет прямо за углом? Спально-мешочный район?

– Третий дом от прокуратуры, – уточнил следователь. – Спросишь Лейлу, тебе ее всякий покажет.

– «Всякий...» Нормально. Большое адресное бюро. – Марковцев уже не упорствовал, а злился на себя, на задание, которое ему всучили от имени родной организации. – Неудобно без подарка. – Не обращая внимания на щербатую улыбку «важняка», Сергей запустил руку в картонную коробку и вытащил бутылку купленного им же коньяка.

* * *

Направляясь по очередному адресу, Марковцев прокручивал в голове бесценную во всех смыслах информацию, которой напичкал его полковник 5-го управления ГРУ Мещеряков. Возможно, Джавгар Аль-Шахри вычислил в своих рядах человека, который работал на военную разведку и передал Бондареву секретные материалы. Джавгар убивает Бондарева. По каким-то причинам он уверен, что каперанг не передал данные начальству. Наверное, готовое к отправке донесение находилось либо дома у начальника разведки, либо в штабе, в его личном кабинете.

Марку не зря посоветовали обратить внимание на Джавгара Аль-Шахри и его деятельность в Дагестане. Еще и потому, что, по словам Мещерякова, «...сопоставили убийство каперанга и смерть одного из приближенных Джавгара Аль-Шахри». Это нить, за которую можно было уцепиться. Поскольку приближенный по имени Магомедали Алиев последнее время, буквально до последних минут своей жизни работал на военную разведку и готовил материал на какую-то акцию Аль-Шахри, но до конца не мог понять смысл активизации египтянина. Что-то готовилось (удивительно, что от ценного агента поступала такая бестолковая информация), возможно – теракт. Уроженец Египта за последний месяц дважды выезжал в Иран. К нему приезжали люди, которых агент Алиев не знал и не сумел выяснить их личности.

Вообще Марк считал, что расколоть этого долбаного Джавгара Аль-Шахри проще простого – вломиться к нему в дом, сунуть ему в обе ноздри по крупнокалиберному стволу и заставить говорить «ничего, кроме правды». А перед этим расстрелять всю его охрану.

Марковцев, брезгливо нажимая на засаленную кнопку звонка Лейлы Исмаиловой, возненавидел и имя Джавгар, и Разведывательное управление Главного штаба ВМФ РФ в целом[8]8
  До 1919 года – Морской агентурный (2-й, морской разведывательный) отдел Регистрационного управления Полевого штаба РВСР; начальник штаба РВСР – штабс-капитан Аралов Семен Иванович, сын купца и член партии большевиков, с которого и начинается отсчет начальников военной разведки.


[Закрыть].

Дверь открыла симпатичная женщина лет тридцати в неизменной косынке, завязанной, как и у многих восточных женщин, на затылке. Глаза темные, с притаившимся в них испугом. Марк научился распознавать, когда человек, у которого есть что скрывать, пугается просто вида незнакомца, а когда его страх просто невозможно унять. Исмаилова стояла в дверях, не выдерживая его взгляда, комкала в перепачканных мукой руках полотенце и не знала, приглашать ли его войти. И вообще, как тогда, в паузах оперативной съемки, не знала, что делать.

– Лейла? – Произнося это имя впервые в жизни, Сергей почувствовал себя беззубым. Лейла... Не имя, а какое-то название, оно переваливалось через губу и стекало по подбородку, казалось безвольным, легкомысленным, как припев в глупой песне: ла-ла-ла. Наверное, его легко произносить с полным манной каши ртом.

Первое впечатление об этой женщине оказалось смазанным и расплывчатым. Но то было рождено настроением, которое Марк буквально почерпнул в кабинете «коньячной бочки».

– Да, – с небольшой задержкой ответила хозяйка.

– Здравствуйте. Меня зовут Сергеем, – представился гость, невольно акцентировав жесткие буквы приветствия и своего имени. – Я пришел к вам по поводу фотографий, которые вы делали в квартире капитана первого ранга Бондарева. – Сергей продолжал «бомбардировать» хозяйку словами с буквой «р». – Кстати, что за красивая музыка играет у вас в квартире? Не пригласите послушать?

– Песня называется...

Женщина часто включала эту песню, играла у себя на нервах, поскольку она напоминала о том роковом вечере, когда Лейла обнаружила своего любовника мертвым; страстные ночи с Бондаревым почти стерлись из памяти, на переднем плане труп, мертвое, еще теплое тело. Теплое – не горячее и не холодное, вот в чем весь ужас. Ей все время казалось, что в то время Михаил балансировал на пороге жизни и смерти, будто ждал, что его тело согреют, а душу, несшуюся по коридору к пресловутому свету, вернут обратно. А она с ледяным профессионализмом озаряла его холодными вспышками фотоаппарата, гнала его по волнам мертвой реки все дальше и дальше. Мгновенно превратилась из нежного и покорного существа в суровое и грубое создание, будто вылезшее, как из преисподней, из органов правопорядка.

С одной стороны, плохо, что память сработала так однобоко, а с другой...

Пока она не разобралась в этом вопросе, полагаясь на природу. А та с завидным постоянством звучала в ушах ритмичной музыкой, кружила в восточном танце у ног покойника. Хранящего какую-то тайну.

– Песня называется «Лейла».

– Написана в честь вас, Лейла Исмаиловна?

– Нет... – Она опустила свои красивые, выразительные глаза и снова посмотрела на гостя. – Действительно хотите послушать?

– Да, сделайте погромче, – Сергей демонстративно потоптался на месте и ритмично подвигал плечами.

Справляясь с волнением, она слабо улыбнулась.

– Извините, я одна. Дочь сейчас на улице.

– Она такая громадная, да? Похожа на капитана первого ранга Михаила Бондарева. Играет в вышибалы с подругами. Чуть не сбила меня.

– Зачем вы так?

– Давайте попроще: такие, как вы, нравятся таким, как я.

– Ну что ж, проходите... Можете не разуваться. Чаю?

Марк отказался, разглядывая простенькую прихожую, скромно меблированный зал, крохотную кухню.

– Я принес с собой коньяк, будете?

– Я не пью с незнакомыми людьми.

– Меня зовут Сергеем, забыли?

– Помню. Кстати, у вас есть удостоверение личности?

– Есть, только в нем вы ничего интересного не прочтете, лишь мою фамилию да пятизначный номер воинской части. Мой иммунитет, так сказать, от уголовного преследования.

Хозяйка жестом усадила странного гостя за стол, на котором стояла чашка с мясным фаршем и деревянный поддон с тестом. Чуть поколебавшись, предложила гостю беляши.

– Кто вы? – спросила она.

– Друг вашего друга, – ответил Сергей и откусил от сочного беляша. – Ищу его недругов, которые сделали ему прокол в области сердца. Профессиональный удар, правда? Кровоизлияние происходит внутрь организма, когда предмет вроде шила сразу вынимают из раны. Жаль, поблизости не было никого, кто мог бы воткнуть в живот капитану еще и дренажную трубку. Вы делали снимки с места преступления?

Растерянность женщины сменилась неподдельным страхом, который легко читался в ее темных глазах. И она, на что-то решившись, вдруг сказала:

– Это вы забрали со стола тот листок бумаги?

– Намекаете на мои хватательные рефлексы? – Сергей в это время потянулся за очередным беляшом.

– Прекратите!.. Я больше не в силах бояться, я отдам вам эти фотографии. Только оставьте меня в покое. У меня дочь, – тихо закончила она, прижимая руки к груди.

– Я помню, она играет сейчас в вышибалы и явно лидирует.

– Не надо, прошу вас, просто дайте мне слово. Я вижу, у вас лицо честного человека. – Она была уверена, что ее гость взял со стола ту наверняка важную улику, но в то же время не могла поверить, что именно он убил Михаила. Сергей, глаза которого она наделила (наверное, все же от испуга) добротой, искренностью, капелькой иронии и значительной долей усталости, не способен на убийство, и она, конечно же, ошибалась. Она видела то, на что хотела надеяться: что ее оставят в покое, не тронут дочь.

– Обещаю, – ответил Сергей, легко распознав мысли хозяйки, но не догадываясь о подоплеке ее податливости. – Просто потому, что у меня такая же вышибала. В магазине работает. – Марковцев улыбнулся, вспомнив дочь, и вытер руки предложенной салфеткой. – Вкусные беляши. А теперь поговорим откровенно. Почему и кого вы боитесь?

– Кто вы? – повторилась Лейла.

– Коллега Бондарева. В конечном счете он работал на ГРУ.

Хозяйка вернулась на кухню с почтовым конвертом и положила его перед гостем. Когда Сергей раскрыл конверт, глаза его полезли на лоб, короткие волосы встали ежиком, усы распушились, как беличий хвост, а на ум пришло единственное, наверное, но отдающее сумасшествием объяснение: посвежел. Труп каперанга Бондарева буквально посвежел. Сколько времени прошло с тех пор, как Сергей Марковцев взирал на до безобразия распухший труп капитана первого ранга, запечатленный на фото и хранившийся в уголовном деле? И на тебе.

Марк не нашел ничего лучшего, как, непроизвольно заикаясь, прокомментировать в вопросительном тоне:

– Лейла, где вы х-хранили фотографии? В х-холодильнике, что ли?

Исмаилова пропустила замечание гостя и указала на край снимка:

– Видите, здесь листок бумаги? А на официальных фото, пришитых к делу, его нет.

– А можно все по порядку?

Пока набравшаяся смелости женщина рассказывала, держа руки на коленях, Сергей со всех сторон рассматривал фотографию. Сейчас его интересовал не «посвежевший» труп каперанга, а листок бумаги, который пропал до возбуждения уголовного дела по факту убийства моряка. Как бы то ни было, листочек этот имел очень важную роль. Убийцы – если рассчитывать на мощную комплекцию разведчика, то их было как минимум двое – забыли, а может, не успели взять со стола то, что либо принадлежало им, либо капитану. Улику или еще более важную вещь? А что есть важнее улики? Есть, и Сергей Марковцев, окончивший курсы разведчиков, знал цену и тому, и другому.

И к еще одному выводу он пришел. Убийцы либо ждали неожиданную гостью, чтобы забрать улику, которая наверняка указывала на них как на убийц, либо пришли, не зная, что любовница Бондарева побывала там после них.

Хотя нет, немного не стыкуется. Если улика указывает на них как на убийц, они бы убрали Исмаилову там же, в квартире покойного капитана.

Тогда что там лежит на краю стола, изображенного на снимке?

– Лейла, вы сможете увеличить снимок или часть стола на нем?

– Смогу, конечно.

– Нам нужно ехать для этого в городскую лабораторию?

– Никуда ехать не надо, я все сделаю дома. Только вам придется подождать, пока я приготовлю реактивы, я всегда пользуюсь проявителями собственного изготовления. А старые, после проявки, обычно выливаю.

– Ничего не бойтесь, в обиду я вас не дам, – напутствовал ее Сергей.

Женщина с сомнением посмотрела на долговязую фигуру гостя, который измотал себя ежедневными тренировками в Центре спецопераций ГРУ и весил раза в два меньше ее прежнего любовника.

Через полчаса в ванной комнате, приспособленной под временную фотолабораторию, Сергей смотрел на снимок фрагмента стола, на котором довольно явственно просматривался листок бумаги, только четыре символа на нем были видны не так четко.

– Подождите хотя бы минутку, пусть закрепится, – посоветовала хозяйка, так и оставшаяся в кухонном фартуке. Поглядывая на нее в красном лабораторном свете, Марковцев пришел к выводу, что женщина похожа на индианку: идеальной формы нос, брови, не знавшие пинцета, изящная линия подбородка, плавно переходящая в безукоризненную линию длинной шеи. Она перехватила его взгляд и в смущении отвернулась.

Исмаилова промыла снимок в проточной воде и еще раз остановила гостя, прокатав валиком полученный снимок на электроглянцевателе.

– Теперь готово.

Теперь готово, но все так же непонятно. На фото получились изображения, похожие на ритуальные знаки индейцев. Кроме четко проступающих цифр. Возле каждого символа пара чисел через дефис – 1-4.

– Придется отретушировать снимок.

– А вы сможете?

Теперь Лейла вела себя с гостем как с хорошо знакомым. Даже чуть кокетливо выкатила свои карие бездонные глаза.

– Смогу ли я? Только придется либо сделать новый снимок, либо размочить старый и снять с него глянец.

– Давайте. А я выпью немного, если вы не против. А еще я не против, если мы перейдем на «ты».

Ее густые ресницы мягко опустились в знак согласия.

Еще ничего не произошло, но инстинкт подсказывал Марку, что вскоре должно произойти нечто из ряда вон выходящее. Он думал о том, что не зря именно ему дали это задание, что он в общем-то без затей вышел на эксперта-криминалиста, легко расположил ее к себе, без труда заставил разговориться, дать показания. Он свято верил в то, что бабочка, взмахнувшая крылышками в Китае, вызывает ураган на Багамах; то, что происходит сегодня, это следствие того, что происходило вчера; что успехи и неудачи – это следствие достоинств и недостатков. И вот скоро должно что-то произойти – об этом говорило сердце Сергея, его участившийся пульс. Скоро ряд совпадений закончится и выстроится в четкий ряд закономерностей.

Он залпом выпил полстакана коньяка и не почувствовал его вкус, как не ощущал его Ислам Каримов, однажды чуть не подохший от жажды, забыв открутить с пластиковой бутылки крышку и думая, что горло его склеилось.