Текст книги "Души людские"

– Не нукай, не запрягла, – перебивая, сказал Васька и хмуро взглянул на старуху. – Ты кто такая, чтобы указывать, а? Пришла в гости, вот и сиди, а не нравится – вали отсюда! Ишь, привыкли, как к себе домой приходят. Кто звал тебя? Шагай… Шагай отсюда!

Повышая голос, Васька махнул рукой, показывая на дверь.

Алешка заерзал на диване. Поднялся. Сделал несколько неуклюжих шагов и встал, загораживая старуху и исподлобья, искоса взглянул на брата.

– Васька, не ругайся в доме, – нервно передернув плечами, сказал он. – Баба Липа – это мамкина подруга…

Васька достал сигареты. Закурил. И поморщился, когда дым попал в глаза. Замотал головой и чертыхнулся, а потом намахнулся на брата.

– Как врежу, ни одна реанимация не примет, – стал повышать голос Васька. – Мне плевать – подруга или нет. Матери не стало, значит, нечего к нам приходить, – и ткнул пальцем в старуху. – Сама на ладан дышит. Ей давно пора быть на кладбище, а она до сих пор воздух портит. Тоже мне, подружка нашлась…

Он приоткрыл балкон, не выходя, плюнул с него, следом вылетел окурок и Васька охнул, схватившись за голову.

– Ой-ёй, – вздохнула баба Липа, покачивая головой, махнула рукой и пошла к выходу. – Два родных брата, а небо и земля. Ну, да Бог тебе судья, Васька!

– Иди-иди, – отмахнулся Васька. – Тоже мне, судья нашлась. Иди, и без тебя голова раскалывается.

И опять схватился за голову.

Баба Липа поднялась и, продолжая осуждающе покачивать головой, вышла, осторожно притворив дверь.

Васька долго ходил по квартире, ругая брата, бабку и всех соседей. Всех обвинял, и ни одного плохого слова в свой адрес. Видать, считал себя правым…

Алешка молчал. Сидел на диване и молчал. Искоса поглядывал на брата. Отводил взгляд, если тот смотрел на него и словно меньше росточком становился, если брат подходил и начинал махать кулачищами, того и гляди заденет. Наконец-то, дождавшись, когда успокоился старший брат, Алешка поднялся, вытащил из шкафа чистое полотенце и положил на стол.

– Василек, – так, словно в детстве, Алешка назвал брата. – Бери полотенце и иди в ванную. Искупайся с дороги. А потом покушаем. Я суп приготовил, пока ты спал. Тебя жду, чтобы вместе покушать. Суп вкусный получился!

И Алешка причмокнул.

Васька, нахмурившись, исподлобья взглянул на него. Постоял, раздумывая, видать, решал, что делать, потом молчком взял полотенце, новое мыло в упаковке и скрылся в ванной комнате. Он долго плескался, о чем-то ворчал, иногда матерился – громко и всяко, а потом неожиданно замурлыкал под нос. Видать, настроение появилось. Побрился. Вышел, вытирая вспотевшее лицо. Подтянул трико, подошел к занавешенному зеркалу, откинул тряпку и долго смотрелся в него, поигрывая мышцами – любовался собой. Пригладил волосы и направился на кухню.

– Ну, корми, крючок, – сказал он и с грохотом придвинул табуретку к столу. – Чем угощать-то собираешься, а? Красную икру подашь или свиные отбивные?

И засмеялся, довольный.

Скособочившись, Алешка покосился на него, но ничего не сказал. Нарезал черствый хлеб, поставил перед братом щербатую тарелку с супом, где плавали разваренные рожки, виднелась картошка, кругляши моркови да изредка мелькал поджаренный лук. Отдельно в тарелочке поставил нарезанный огурец, а рядом на стол положил несколько зубчиков чеснока.

– Кушай, Васька, – сказал он, немного налил для себя и тоже присел с краю стола. – Сварил, пока ты спал. Вкусный.

– Уже заметил, какой вкусный, – буркнул Васька. – Прямо, как в ресторане!

Брезгливо поморщившись, Васька помешал в тарелке, поднял ложку, в которой одиноко лежал маленький кусочек мяса. Опять зачерпнул, посмотрел на разваренные рожки. Потом отодвинул тарелку, взял кусочек огурца и захрустел.

– Н-да, негусто, – буркнул он и принялся отщипывать маленькие кусочки хлеба. – С такого супа морда шире не станет – это точно, но и подохнуть не получится. Вот поэтому ты такой дохлый, а может у тебя всё в горб уходит? Глянь, он не по дням, а по часам растет.

Он ткнул пальцем в большой горб, который, как казалось, стал еще больше за время его отсутствия, хохотнул, зацепил кусочек огурца и снова захрустел.

– Последние деньги на похороны ушли, – покосившись, сказал Алешка. – Даже занимать пришлось. Ладно, соседи помогали, а то бы совсем было худо. Поэтому в холодильнике пусто. Ничего, проживем! Вот ты вернулся домой, теперь всё наладится.

– А с чего ты взял, что я останусь? – удивленно покосившись, сказал Васька и, попробовав суп, брезгливо почмокал, пробуя на вкус. – В этой дыре жить, в этом свинарнике, откуда сбежал? Я вернусь, но к себе, – и принялся хвастаться. – У меня большая квартира, новенькая машина, теплый кирпичный гараж. У меня есть всё, что душе угодно, а баб, вообще – от Парижа до Алтая мне готова дать любая. Все бабы мои будут, если захочу. И каждая из них хочет выйти за меня замуж. У меня столько было, что тебе не снилось. Понял? А у тебя есть баба, крючок?

Васька привычно обозвал братишку и хохотнул, заметив, как он смутился

– Нравится одна, – запнувшись, сказал Алешка, не поднимая головы, и принялся хлебать суп. – Хорошая девушка…

Брат закатился. Тыча пальцем в Алешку, он смеялся, махая рукой, мол, мели Емеля, твоя неделя. Потом вытер слезы, взял сигарету и закурил за столом, стряхивая пепел на блюдечко.

– Посмотри на себя, крючок, – он пренебрежительно отмахнулся. – Ты же горбатый! Башкой подумай, ведь ни одна нормальная баба не согласится с тобой жить. А как же ты будешь с ней того… – он покрутил в воздухе рукой, как бы намекая, потом схватил огурец, принялся жевать и пробубнил. – Хотя… Может, и она такая же, как и ты – крючкообразная?

И захохотал, хлопая ладонями по столу, того и гляди тарелка свалится.

Алешка нахмурился. Обидно стало, что брат обзывает и унижает его. Обидно было, но Алешка промолчал. Пусть болтает, лишь бы не ругался и не размахивал кулачищами.

– Почему – такая? – продолжая хмуриться, искоса взглянул Алешка. – Она хорошая. Добрая. И нормальная…

– Дуры нормальными не бывают, – небрежно отмахнулся Васька и усмехнулся. – Скажешь – хорошая! Только настоящая дура может жить с таким калекой, как ты, потому что нормальная девка рядом с тобой не сядет. Ты погляди в зеркало, на кого похож. Если мне понравится девка, она станет моей – это точно. А тебе нравится – это еще не значит, что она будет твоей. Она никогда не станет твоей, потому что ты… – он грязно ругнулся. – Понял, крючок?

Васька разговаривал грубо. Для него брат давно уже стал чужим. С самого детства, можно сказать. А потом, когда уехал, вообще отвык за долгие годы. Абсолютно отвык! Это не брат, а чужой человек. Он покосился на Алешку. Для него друзья были куда ближе, чем мать и брат. Уехал из дома пацаном. Сразу после школы сбежал, а сейчас уже взрослый мужик. Получается, что большую часть своей жизни он прожил один, без семьи. Даже вспоминая школу, когда учился, Васька почему-то стеснялся своей матери, не говоря уж о брате – инвалиде. Мать, сколько он помнил о ней, всегда была тихая, забитая жизнью. Ни с кем не спорила, не ругалась. Все помыкали ей. Не успеет прийти с работы, а уже торопится на другую. Всегда в старенькой одежде, неприглядная, маленькая, щупленькая. Пройдет мимо, и не заметишь, не обратишь внимания. Серая мышь, как говорят. Васька не любил, когда она приходила в школу. Робко постучится в дверь. И стоит, опустит глаза и молча слушает, как учительница жалуется на него. А домой вернется, не ругается, лишь взглянет с укоризной, покачает седой головой и всё. И братишка, Алешка, в нее пошел. Взглянуть лишний раз боится, не то, что слово сказать, а тем более поругаться. А он… Ему почему-то стыдно было, что у него такая семья. И друзей не приводил в дом. Стеснялся, что живут небогато, что у них всего лишь маленький телевизор и проигрыватель с кучей старых пластинок – это осталось от отца, который сбежал от них, когда они в садик ходили. А на все вопросы об отце, Васька отвечал, будто он был подводником и погиб при исполнении боевого секретного задания. Даже картинку из какого-то журнала вырезал и всем показывал. И сам поверил в то, что придумал. Верил и всем хвастался, пока кто-то не притащил в школу старый журнал, а там была такая же картинка подводника. Весь класс… Нет, вся школа смеялась над ним, над его враньем. Он злился. Дрался. Иногда плакал, забившись под лестницу или забравшись на чердак. Мать вызывали в школу. Она долго слушала, а Васька стоял рядышком и смотрел на нее. Учительница жаловалась, что он обманывает, с ребятами дерется, уроки прогуливает и про отца носом ткнула, а мать ничего не сказала, даже не заступилась за него. И после этого Васька стал тихо ненавидеть свою семью, стыдиться мать и бить брата. Старался избегать с ними куда-нибудь ходить, где-то бывать. Ему лучше было с друзьями. С ними весело. А дома – тоска зеленая. И поэтому Васька стал после школы уходить к друзьям, а возвращался затемно. Иногда приходил с запашком. Мать покачает головой, сядет и тихонечко начинает плакать, а он только сильнее злился, глядя на ее слезы. И в итоге, кое-как дотянув до выпуска, он утащил деньги у матери, и с другом уехали из дома. Он решил стать богатым. Таким, чтобы все завидовали, таким, чтобы все боялись его, таким… Васька вздохнул. Да, он добился. Правда, чтобы добиться, опять пришлось обманывать. Всем говорил, будто остался без родителей, а часть документов украли. До сих пор не мог понять, почему поверили ему, почему стали помогать. Сначала выучился на курсах, а потом его определили на работу, хотя, как он видел, многие уезжали ни с чем. А ему нашлась работа. Потом квартиру дали. А когда почуял, что на ноги встал крепко, вот тогда-то и показал себя во всей красе, показал свой характер. Ну, а мамка с братом… Они остались там, где-то далеко, где-то в прошлом, о котором он старался не вспоминать. Да, приезжал домой. Показал матери и брату, с какой легкостью расстается с деньгами, разбрасывая направо и налево, но матери ни копейки не давал. Он приехал в гости и его должны, нет, обязаны кормить, поить и выполнять все его прихоти. Да и бывая, он большей частью проводил время с друзьями в ресторанах и кафе, а потом с девками пропадали, но возвращаясь домой, не чувствовал вины перед матерью и братом, а словно так и должно быть. Бывало так, что на обратную дорогу мать давала деньги, а он брал и спокойно уезжал, чтобы там, где живет, похвастаться перед друзьями, как здорово он гулял, что даже денег на билет не осталось. Мать долго терпела, а потом попыталась образумить его, но Васька психанул, что сует нос в его жизнь. И, разругавшись с ней, он сказал, что больше домой не вернется. И ушел, хлопнув дверью. А мать и брат… А зачем о них думать? Это лишняя головная боль. Чем больше он зарабатывал, тем меньше ему хотелось общаться с семьей. И Васька перестал с ними общаться. Отделывался редкими письмами, открытками, а потом вообще замолчал, но переводы, какие присылала мать, он получал. Значит, они живут хорошо, если присылают…

– Васька, почему говоришь, что девчонка, которая мне нравится – дура? – донесся голос, и Васька помотал башкой, с недоумением посмотрев на братишку. – Аленка хорошая. Сам убедишься, когда с ней пообщаешься. Она такая, такая…

Алешка не смог объяснить, какая Аленка, лишь рукой махнул и опять взгляд в пол, и замолчал.

– Какая Аленка? – поморщившись, раздраженно сказал Васька. – Да мне наплевать на нее. Дура, она и в Африке – дура. Тоже мне, выискался женишок – калека. Ишь ты, размечтался! Скажи еще, что жениться собираешься…

Отмахнулся и закурил, стряхивая пепел куда ни попади.

– Я бы женился, если бы она согласилась, – так, едва слышно сказал Алешка. – Она, как свет в окошке. Так мамка говорила…

Прижавшись к стене, Алешка искоса посмотрел на брата. Он привык, что некоторые люди глядят на него с презрением, когда он шел по улице, другие с жалостью, оборачивались вслед, а были, что просто не замечали, мимо пробегая, а может специально делали вид, что его не замечают – он не знал. А вот Аленка – она другая. Не такая, как все. Сначала она приходила к матери, делала уколы, бегала в магазины или в аптеки. А его всегда называла «женихом». Потом стала просто так приходить. Забежит после работы. Матери поможет. Мимоходом Алешку потреплет за вихры, прижмет к себе и «женихом» назовет и скажет, что нужно подстричь. На следующий день прибежит, принесет машинку, пострижет, поможет голову помыть и все так просто, так легко, словно всю жизнь знали друг друга. А потом Алешка стал ее ждать. Каждый день ждал, что сейчас постучит в дверь, откроет и в квартире светлее станет от её улыбки. И всегда ждал, когда «женихом» назовет, а он – «невестой». Вроде в шутку говорили, а всё равно на душе становилось тепло, и сердце колотилось – быстро, с перебоями. Непривычно было признаться самому себе, но Аленка нравилась. Сильно нравилась! Привязался к ней, а вот, что полюбил – он старался избегать этого, не хотелось признаваться даже самому себе, но… Страшился, потому что таких, как он, любить нельзя. Их презирают в худшем случае, и жалеют – это в лучшем случае и не более того. Любить такого – это как в мультике «Аленький цветочек». Правда, в мультике чудовище становится красавцем, а его, целуй – не целуй, он был и останется калекой и никем более. Алешка всё знал и понимал, а сердцу-то не прикажешь. И поэтому было тяжело, что Аленка рядышком с ним, а он… А он молчал, но всегда ждал, когда придет Аленка и тогда начинал перекладывать книжки на столе, что-нибудь переспрашивать, запинаться, если его спрашивали и невольно краснел, Аленка замечала это и смеялась, называя «женихом», и ерошила и без того разлохмаченные волосы. И мать заметила. Обрадовалась. А потом, почти перед смертью, мать тихонечко сказала Аленке, чтобы она не бросала его. Аленка смутилась. Плечиками пожала и сказала, что Алешка хороший, но сейчас еще рано на такие темы разговаривать. И заторопилась домой, а на следующий день опять появилась, и словно никакого разговора не было, пробегала мимо Алешки, называя «женихом», трепала за вихры и посмеивалась. А Алешка втайне мечтал, что врачи придумают что-нибудь и он вылечится, станет нормальным, как все люди и тогда… И тогда перед глазами проплывали картины одна лучше другой, где они вместе с Аленкой идут по улице, а люди смотрят на них и улыбаются. А они идут, взявшись за руки, и никого вокруг не замечают, только они вдвоем, глаза в глаза, а впереди у них долгая и красивая жизнь, где они будут вместе. Вместе и на всю жизнь, чтобы никогда не расставаться. И так было всегда, когда приходила Аленка…

– Не говори так, Васька, – покачиваясь, сказал Алешка. – Не говори, если не знаешь человека…

– Ты еще станешь меня учить, – опять взъерепенился Васька, резко отодвигая тарелку. – Даже пожрать не можешь приготовить. Фу, помои! – и поморщился.

– Алешка, что за шум, а драки нет? На весь подъезд раскричались, – хлопнула дверь, и в прихожей раздался голос, послышались быстрые шаги, и на кухни появилась невысокая стройная девушка, одетая в простенькое платье, с волосами до плеч, которые были собраны в пучок, в ушах мелькнули капельки – сережки да на шее виднелась тоненькая цепочка. Она остановилась в дверях и пристально взглянула на Ваську. – Как я поняла – это Василий, твой старший брат? – она кивнула и едва заметно улыбнулась. – С приездом, Василек! А я – Алена. Надеюсь, Алеша обо мне рассказал. Он такой молчун! Слово из него не вытянешь. Как дела, жених? – и провела ладошкой по его волосам, приглаживая. – Алешка, пора тебя подстригать. Вроде недавно стригла, а ты опять оброс. Ладно, машинку принесу и подравняю. А что столько грязной посуды накопилось? Ну ладно, я вымою.

Аленка принялась расспрашивать Алешку и его брата, как провели день, а заодно сразу взялась за мытье грязной посуды, продолжая посматривать на них.

Вздернув брови, Васька с удивлением, даже с недоумением посмотрел на нее: красивая, стройная, хоть и наряд простоватый, но улыбка, а глаза… они словно отдельно были, и смеются, когда смотрит, и темнеют, если хмурится, и чертенята мелькают, и еще что-то такое было, чего не мог себе объяснить. Они притягивали – это он почувствовал. И такого с ним никогда не было. Васька затряс башкой, взглянул на Аленку и снова замотал и, услышав звонкий мелкий смешок, неожиданно смутился и опустил голову, чего не ожидал от себя. Ну, никак не ожидал!

– Это… Тьфу ты, аж слова растерял, когда на тебя взглянул, – он чертыхнулся, а потом заулыбался, посверкивая золотым зубом. – Откуда взялась такая красивая? Аж сердце ёкнуло, когда взглянул на тебя. Послушай, Аленка, может, вечерком прогуляемся?

Васька сказал развязно, чтобы немного в себя прийти от удивления. Потянувшись, ухватился за тонкое запястье.

Аленка нахмурилась. Отдернув руку, она шагнула в сторону, прислонилась к стене, а потом погрозила пальцем.

– Я не девка с улицы, чтобы со мной разговаривать так, – сказала она. – Сначала научись говорить, а потом будешь приглашать. У меня подруги есть, чтобы гулять, а нужно будет и «жених» появится.

– Хочешь сказать, что он появится? – ухмыльнулся Васька, ткнув пальцем. – Скажи, что может дать тебе этот жених – инвалид? Ничего, кроме головной боли! А я могу дать, потому что у меня настоящая жизнь, не чета этой. А хочешь, всё сделаю для тебя? Как сыр в масле будешь кататься. А с ним, с этим женишком…

Васька снова ткнул в брата и пренебрежительно отмахнулся.

– Как сыр в масле… – взглянув на него, сказала Аленка. – Алешка может дать больше, чем ты думаешь. У него широкая душа…

– Да ну, широкая… – Васька снова отмахнулся. – У него душа, а у меня всё остальное. Это у меня есть всё, что твоей душе угодно, – продолжая усмехаться, сказал он. – А чего нет, достану или куплю. А одними словами и обещаниями сыт не будешь.

И Васька кивнул на брата, который сидел, не поднимая головы, и не вмешивался в разговор.

– Это ты сидишь и обещаешь, – звонко засмеялась Аленка. – Правильно говорят, что язык без костей. Вот и мелешь, что ни попади – куплю, достану… К примеру, если человеку не дано любить – это он не достанет и не купит, потому что это должно быть в душе, в его сердце, а не деньгами мерить, как ты делаешь, – и дотронулась до Алешкиного плеча. – Жених, чем будешь кормить свою невесту? Ух, проголодалась! Весь день на ногах. Умоталась! Даже пообедать не успела. Думала, к вам прибегу, что-нибудь придумаем.

– Я суп приготовил, – искоса взглянул Алешка. – Сейчас налью.

И хотел подняться, но Аленка придержала его.

– Сиди-сиди, женишок, – сказала Аленка и взяла тарелку. – Сама налью. Алешка, нужны деньги. Сорок дней на этой неделе. Продукты нужно купить. Я бы сбегала на рынок и по магазинам, всё бы закупила, чтобы тебе не мучиться.

– Деньги в серванте лежат, – Алешка кивнул головой. – Забери. А я с баб Липой поговорю, чтобы помогла с сороковинами. Может, еще кто-нибудь из соседей поможет. Справимся. Вот и Василек приехал. Мамка рада будет, что её не забываем.

Аленка присела рядом и, понемногу откусывая черствый хлеб, принялась быстро кушать, нахваливая Алешку за вкусный суп. Потом поднялась, плеснула чай в стакан, неторопливо выпила и, взглянув на них, принялась подгонять.

– Так, братцы-кролики, живенько поднялись и марш с кухни! – скомандовала она, уперев кулачки в бока. – Не путайтесь под ногами! Уйдите, я порядок наведу на кухне. Идите в зал, посидите на диване, поговорите по душам, вы же братья…

Алешка поднялся и направился в зал.

– О чем говорить? – ткнув пальцем в спину братишки, пренебрежительно сказал Васька. – Он двух слов связать не может. С ним хорошо молчать. Он ни слова не скажет, и я молчу. О, какая у нас познавательная беседа получается! – Васька расхохотался. – Вот с тобой поболтать – это другое дело. И поговорил бы, и… – он заулыбался, посверкивая золотым зубом. – А с ним… У него столько ума нет, чтобы разговаривать. Поэтому и молчит, как рыба об лед…

– Молчание – это золото, а вот болтун, как ты, находка для шпиона, – не удержавшись, сказала Аленка и захлопнула дверь перед старшим братом. – Не уважаю трепачей.

– Знаешь, Аленка, на это золото, что молчанием зовется, хлеба не купишь, – ехидно протянул Васька и скорчил рожу. – А я хоть болтун, как говоришь, но хлеб с маслом и сыром всегда имею, да еще икорка водится. А ты еще жизни не видела, а говоришь про неуважение. Фу-ты, ну-ты, как заговорила! Вообще, не нужно меня учить. Говоришь, что устала, тогда иди домой и отдыхай, а мы уж сами тут разберемся. Понятно?

Он приподнялся, и ткнул в сторону двери.

– Ты приехал скандалить, или брата навестить? – дверь приоткрылась, выглянула Аленка и, дунув, откинула волосы, нависшие над глазами. – Алешка соскучился. Всегда про тебя вспоминал и рассказывал, а ты…

– А тебе-то, какое дело? – недовольно буркнул Васька, достал сигареты и закурил, стряхивая пепел на книжку, которая лежала на подлокотнике кресла. – Ты в наши дела не влезай. Я с крючком сам разберусь.

Всяко обзывая брата, Васька злился. Сильно разозлился! Не привык, чтобы ему выговаривали в глаза, не любил, чтобы с ним спорили. Сюда приехал и не ожидал, что у брата – этого молчаливого калеки прорежется голос, когда появилась эта девка. Тоже мне, нашелся защитничек! Васька нахмурился. Хотя, если посмотреть, неплохая подруга. Есть в ней что-то притягивающее. Взглянет, аж мурашки по коже пробегали. Вроде ругается, а в то же время, почему-то хотелось её обнять. Сильно обнять и не отпускать! Чертыхнувшись, Васька взглянул на брата и пожал плечами. Ннвалид, да еще такой тюфяк, что поискать нужно, а туда же, мечтает про Аленку. Наверное, думает, что зацепил девку, если женихом называет. Единственное, чем может взять – это жалостью, а Аленка, если она дура, может попасть на крючок этому крючку, как называл Алешку, а потом будет всю жизнь мучиться. Продолжая курить, Васька думал, поглядывая на братишку, потом на закрытую дверь кухни, где занималась уборкой Аленка, думал и размышлял, что будет, если он уведет девку. Неделя есть в запасе. Достаточно, чтобы уговорить. Не таких обламывал, а эта, хоть и языкастая, но простушка, если присмотреться. И одевается так себе. Много денег не заработаешь, ухаживая за больными. А все бабы, как он знал по своему опыту, падкие на яркие побрякушки и ласку. Он снова посмотрел на Аленку, представляя её в будущем. И вдруг мысль мелькнула – шальная и неожиданная, а может взять и жениться на ней? И сам оторопел от этой мысли. А почему бы не жениться? Девка-то хорошая – это сразу было видно, тем более не избалованная. С такой заживешь, как у Христа за пазухой. И она будет ценить, и радоваться каждой мелочи. А, правда, что будет, если…

– Н-да, что-то я засиделся в четырех стенах, – потянувшись, задумчиво сказал Васька, заметив, что Аленка вышла из кухни и присела на стул, исподтишка взглянув на него. – Может, куда-нибудь сходить, а? Слышь, крючок, в кафе пойдешь?

Он знал, что младший брат откажется.

– Нет, не хочу, – прижимаясь к спинке дивана, покосился Алешка. – Что там делать? Покушать? Аленка приготовит вкуснее. Иди, если хочешь, а я дома останусь.

– Одному скучно в кафе, – поморщившись, сказал Васька. – Ни поговорить, ни посмеяться, а тем более что сидеть одному – это тоска зеленая, – сказал и неожиданно повернулся. – Слушай, Аленка, может, вдвоем сходим?

И сверкнув золотым зубом, подмигнул Аленке.

– Сходить можно, – качнув головой, сказала Аленка и, не удержавшись, съехидничала. – Правда, скучно будет с тобой. И разрешение у жениха нужно спросить. Да, Алешка?

И она засмеялась.

– Ох, языкастая! Со мной не заскучаешь. Я умею всё и даже больше того, – он сделал паузу и подмигнул. – У любого жениха отобью. Ну, сама убедишься, если согласишься, а не захочешь, все равно уболтаю. Не успеешь глазом моргнуть, как свадьбу сыграем, – хохотнул Васька и повернулся к брату. – Слышь, крючок, я думаю, ты не будешь против, если мы с Аленкой посидим в кафе или в ресторан заглянем?

Пожав плечами, Алешка искоса посмотрел на Аленку и вопросительно вздернул брови.

– А что у меня спрашиваешь? – он кивнул на Аленку. – С ней разговаривай. Я не муж, чтобы запрещать. Как скажет, так и будет…

И снова пожал плечами.

– Ишь, про свадьбу заговорил! Мне нужен муж, а не болтун. Муж, за которым, как за каменной стеной, как говорится, а не пустозвон, – неожиданно сказала, потом задержала взгляд на Василии, словно хотела что-то спросить, но не решилась, а виновато посмотрела на Алешку. – Алешка, не обижайся. Может, правда, сходить в кафе? Что-то я вымоталась. Забыла, когда отдыхала.

Сказала и тяжело вздохнула.

– Ну что, идем, – сразу заторопился Васька. – Посидим, музычку послушаем. С Алешкой ничего не случится. Пусть твой женишок дома сидит. Ему не привыкать, – и повернулся к брату. – Слышь, крючок, когда вернусь – не знаю…

Сказал и хохотнул, а потом поднялся и стал теребить Аленку, чтобы поторопилась.

Они ушли.

Алешка остался один.

Он походил по квартире. Подошел к сумке и пакетам, с которыми приехал брат, но не стал заглядывать. Оставил всё, как лежало. Его вещи, пусть сам разбирает. Подошел к окну. Постоял, посматривая на соседний двор, где играли ребятишки. Несколько машин стояло во дворе. Со стороны донесся крик. Это на футбольном поле. Наверное, ребята играют. За стеной снова зашумел сосед. Опять начнет буянить. Алешка вздохнул, взял книжку и устроился на диване. Он читал, но больше думал. О чем? Да обо всем. Прошлое вспоминал, о матери думал, Аленка перед глазами вставала, и ухмылку старшего брата видел – злую и ехидную и пытался заглянуть в будущее, а будет ли оно – это будущее, Алешка не знал…

Васька вернулся на следующий день.

– Слышь, крючок, а всё же уломал Аленку! Знаешь, мы решили пожениться, – сказал он, едва перешагнув порог. – Вот сорок дней пройдут, а там подадим заявление. Не думал, что в наше время такие девки остались.

– Не успели познакомиться, и уже собираешься жениться? – Алешка пожал плечами. – Неделю поживешь, а потом бросишь, как всех своих девок? Разве можно жениться и жить без любви?

– О, гляньте на него, он любовь захотел! – не удержался, съязвил старший брат. – А может у нас самая настоящая любовь с первого взгляда?

– И Аленка согласилась? – недоверчиво сказал Алешка. – Она же такая… Такая, аж дух захватывает!

– Согласилась, – хохотнул Васька. – Ночь долга. Уломал Аленку. Не будет же она до старости в девках ходить. Сам подумай, крючок, к примеру, что будет, если бы она за тебя вышла? Ничего хорошего, потому что у вас нет будущего. А я дам всё, что душе угодно. Вот и поразмысли на досуге, а нужна ли она – эта любовь, если нечего дать? Одной любовью сыт не будешь. Ай, что с тобой говорить! Начитался своих книжек, а под носом ничего не видишь. И вообще, не лезь, куда тебя не просят, а то по шее получишь.

И Васька намахнулся, потом чертыхнулся и направился на балкон, доставая сигареты.

Алешка промолчал, лишь еще сильнее сгорбился на диване, уткнувшись в книгу.

Вечером пришла Аленка. Подошла к Алешке, о чем-то спросила, он промолчал. Постояв возле него, Аленка хотела погладить по голове, как раньше бывало, подняла руку, но почему-то не решилась, лишь легонько, едва дотрагиваясь, провела по плечу и тихонечко отошла.

На сорок дней пришли соседи. Посидели за столом, добрым словом мать вспоминали, Алешку жалели, исподтишка поглядывали на Ваську и перешептывались. Ближе к вечеру, все разошлись, соседки убрались в квартире, помыли посуду и тоже ушли.

Следом за ними Васька стал поторапливать Аленку. Она несколько раз оглянулась на Алешку, который сидел на диване с книгой, а потом нерешительно подошла.

– Пойми, Алешка, мне нужно жизнь устраивать, – сказала Аленка.

– Да, понимаю, – не поднимая головы, сказал Алешка.

– Пойми, мы же с тобой шутили, называя друг друга женихом и невестой… – она не смогла продолжить и замолчала.

– Я всё понимаю… – сказал Алешка. – Да, конечно, шутили, потому что с такими не живут.

–Ну зачем так… – она вздрогнула. – Ты же молодой. Встретишь еще…

– А зачем? – он за долгое время впервые поднял голову, взглянул на нее, а в глазах боль.

Сказал, потом опустил голову и замолчал.

Аленка стояла рядом и не знала, что делать. Снова протянула руку, чтобы погладить его по голове, как прежде и не смогла. Опустилась рука, плетью повисла. Аленка медленно отошла, стараясь не шуметь, засобиралась и вышла, тихонечко притворив дверь. Васька подошел. Хотел было что-то сказать, но махнул рукой и заторопился вслед за Аленкой.

Алешка остался один. Привычно взяв книгу, он устроился на диване и принялся читать. Медленно читал. Больше думал. Отложит книгу и смотрит в окно или еще куда-нибудь, а сам о чем-то думает. То нахмурится, то улыбнется и тут же снова хмурная насупинка пробежала по высокому лбу. Потом поднялся. Долго стоял возле иконы, словно о чем-то говорил, а может, просил. Подошел к фотографии матери, которая стояла в рамке на столе. И опять начался разговор. И опять улыбнется, нахмурится и снова улыбка мелькнула. Посмотрит на часы, о чем-то задумается и шепчет. И так почти до утра…

Ближе к обеду вернулись Васька с Аленкой. Постучали. Громко, требовательно, как любил Васька колотить в дверь. Но стояла тишина. Васька долго копался в карманах, разыскивая ключ. Открыл дверь. Они зашли в квартиру. Прислушались. На кухне бормотало радио, но в квартире стояла тишина.

– Эй, крючок, отзовись! – привычно крикнул Васька. – Слышь, что хочу сказать…

Прислушался и пожал плечами, не понимая, куда делся Алешка. Он же оставался дома и вроде никуда не собирался выходить. Вообще, он старался дома сидеть, чем на улице бывать. А тут стоит тишина, которая удивляла Ваську и почему-то настораживала. Как-то непривычно было… Васька прошел в зал, заглянул в другую комнату, но брата не было. Пожимая плечами, повернулся и увидел, что Аленка стояла возле стола и держала в руках пустую рамку, где раньше была фотография матери. Ни письма, ни записки – ничего.

Младший брат пропал.

Алешку искали. Долго. Но бесполезно. С той поры его никто не видел. Но каждый год на могиле матери, где стояли красивый памятник и ограда, стали появляться живые цветы. Кто приходил и положил – этого никто не знает. Может, какая-нибудь старушка присела на лавку отдохнуть и оставила простенькие цветы, может просто прохожий, который мимо проходил и положил небольшой букетик, а может и…

Говоруха

Десятки или сотни, а может тысячи лет в дали дальние торопится речка Говоруха. Словно по крутой лестнице стекает. Полотно – перекаты, полотно – ступени, и снова ровное полотно, потом опять зашумела на перекатах, а тут попала в тесные берега и взревела, заторопилась, стараясь вырваться из каменного плена. Вырвалась и постепенно успокаивается, чтобы потом опять взбунтоваться. Характер своенравный у реки. Пройдут дожди в верховьях – она вздувается, вскипает, а вырвется на равнину, успокаивается и несёт воды в дали неизвестные. Серьёзная речка, кто с ней незнаком. Но для Семёныча она говорливая, своя. И будет речка бормотать и нашёптывать, пока он ловит пескаришек да плотвичек. А бывает, путники с ночевьём останавливаются, тогда всю ночь речка шепчет и убаюкивает всех, кто оказался на берегу.