Текст книги "Амурский плацдарм Ерофея Хабарова"

Глава XXI. Гантимур

Огромный олень с раскидистыми рогами замер в центре лесной поляны, грациозно откинув назад красиво очерченную голову. Точёными ноздрями он втягивал воздух, вдруг почуяв неожиданную угрозу.

Однако дувший с его стороны ветер сыграл злую шутку с матёрым животным. Он слишком поздно уловил запах человека, натягивающего лук на опушке леса.

Стрела с костяным наконечником вошла оленю в левый бок, прямо под сердце. Перед тем, как испустить дух, мощный самец успел почувствовать лишь невыносимую боль, пронзившую всё его существо.

Его убийца спокойно вложил лук в горит и вынул кинжал из висевших на поясе деревянных ножен. Однако он не понадобился охотнику, поскольку к его приходу лесной исполин уже успел испустить дух.

– Отец, ты поразил оленя насмерть с одного выстрела! – восхищённо закричал молодой человек, только что вышедший из густой чащи. – Я боялся даже дышать, чтобы не спугнуть такого красавца!

– Алака, неужели ты сомневался во мне? – улыбнулся тот, присев на тушу убитого животного. – Я уже не молод, но моя рука ещё тверда, а взор по-прежнему зорок!

В этом скромно одетом человеке было сложно признать славного Гантимура, вождя одного из самых сильных и воинственных союзов даурских племён. Его имя по-монгольски означало «человек из стали», и это полностью соответствовало истине.

Алака, любимый сын даурского князя, старался во всём походить на своего знаменитого отца. Честный и смелый, он был достойным продолжателем семейных традиций.

– Никогда не забывай, кто мы есть! – часто говорил ему Гантимур. – Гордо неси славу повелителей «Железной империи» из рода Елюй! Когда-то твои предки правили частью огромной страны, которая ныне зовётся Поднебесной! Мы были соседями маньчжуров и состояли с ними в едином военном союзе!

Не забывали об этом и сами маньчжуры, захватившие ныне единоличную власть в тех благословенных краях. Гантимур был очень хорошо знаком с самим первым министром Сонготу, дядей правящего императора Канси.

Именно к нему Гантимур собирался отправиться за помощью. Наступили тяжёлые времена, и даурские племена нуждались в сильном покровителе.

– Нашу землю рвут на части два волка! – сказал однажды князь единственному сыну. – Один из них – «Белый царь» – с запада, а другой – китайский император – с востока!

– И что же нам делать? – спрашивал Алака, чувствуя тревогу в словах отца.

– Мы должны определиться, с кем заключить союз! По вере и традициям дауры ближе маньчжурам, но они пока не собираются протянуть нам руку помощи! Всё решит встреча с первым министром императора, на которую я возлагаю большие надежды!

В их края с каждым годом всё больше прибывало людей с запада с белым цветом кожи. Они называли себя русскими и были хитроумны, отважны и предприимчивы.

Некоторые даурские князья, не желавшие иметь с незваными гостями никаких дел, объявили их своими непримиримыми врагами. Много родичей по крови Гантимура погибли в ожесточённых войнах с пришельцами…

Мятежных вождей племён на словах поддерживали маньчжурские правители. Однако никакой реальной помощи они не предлагали, отделываясь пустыми обещаниями.

Мудрый князь занял очень осторожную и гибкую позицию, не вставая пока ни на одну сторону. Однако он прекрасно понимал, что подобное положение вещей не может существовать сколько-нибудь долго.

Потому Гантимур решил сделать последнюю попытку договориться о заключении реального военного союза с маньчжурами. Его согласился принять сам Сонготу, могущественный фаворит императора.

На встречу князь поехал тайно, в сопровождении своего сына Алаки и десятка преданных воинов. Пекин встретил небольшое посольство настороженно и недоверчиво. Необычно одетых всадников провожали недоумевающими взглядами случайно встреченные горожане, держась на почтительном расстоянии.

– Что это за странные дикари? – услышал Гантимур брошенную им вслед чью-то оскорбительную фразу. – Наверняка они лишь недавно выбрались из леса!

Алака в гневе стал вытягивать саблю из ножен, но отец успел остановить его.

– Нам не нужны неприятности! – сказал он, заставив сына вложить клинок обратно. – Не забывай о том, что мы – чужаки в этом столь далёком от нас мире!

Императорский дворец поразил Алака своей безудержной роскошью и великолепием. Открыв рот сразу же после входа, он уже не закрывал его до самой аудиенции в покоях Сонготу.

– Кто это с тобой? – спросил фаворит императора, указывая Гантимуру на его спутника. – Я хотел бы, чтобы мы беседовали наедине!

– Это мой сын и наследник! – просто сказал тот. – У меня от него нет никаких тайн! Алака должен знать всё, что знаю я!

Не желая спорить со своим именитым гостем, Сонготу жестом предложил обоим даурам присесть на ковёр перед резным столиком. По его хлопку две хорошенькие китаянки внесли всё необходимое для особого чаепития и замерли в углах комнаты.

– Они глухи и немы от рождения! – пояснил маньчжур, делая глоток ароматного напитка. – На всякий случай я приказал отрезать девчонкам языки, так что можете вообще не замечать их присутствия!

Поперхнувшись чаем после этих слов, Алака нечаянно пролил его на свой халат. Он был храбрым воином, но никогда не допускал бессмысленной жестокости. Тем более что обе девушки показались ему очень симпатичными.

– Я буду краток! – прервал Гантимур затянувшуюся паузу. – Русские давят на нас, и я хочу просить военной помощи у императора! Без его участия нам не отстоять свои земли!

После этих слов лицо Сонготу налилось кровью, а глаза как будто вылезли из орбит.

– О какой помощи ты просишь? – почти прокричал он, сжав кулаки. – Или ты ничего не знаешь о восстании трёх могущественных князей на юге империи? Или ты забыл, что вместе со своим народом являешься нашим данником?

Схватив с подноса фарфоровый чайник, первый министр сам налил в кружку успокаивающий его травяной сбор.

– А теперь слушай и запоминай решение императора! – сказал он, вернувшись в прежнее состояние. – По нашим сведениям, под твоими знамёнами выходят в бой пятьсот всадников! Так вот, император велит тебе немедленно начать войну с чужаками и драться, пока в живых останется хотя бы один даур! Скоро генерал Минъандали атакует Кумарский острог, и ты со своими людьми будешь сражаться под его началом!

Спокойно допив свой чай, как будто ничего не случилось, Гантимур приложил руку к сердцу.

– Спасибо за приём! – сказал он Сонготу, встав на ноги. – Я полагаю, что нам пора возвращаться домой!

– Может быть, ты хочешь ещё что-нибудь спросить? – вкрадчиво поинтересовался первый министр, не спуская глаз с лица гостя. – Или тебе не ясна воля Сына Неба?

Выдержав его взгляд, даурский князь остался непроницаем, как гранитная стена.

– Нет, мне всё ясно! – сказал он. – Передайте императору, что я с радостью выполню его волю!

Глава XXII. Кумарский острог

Встав рано утром, с первыми петухами, Онуфрий Степанов привычно облился на улице с головы до ног из стоявшего на земле ушата. Была уже поздняя осень, и вода в кадке покрылась тонкою коркою льда.

– Ты это, атаман, не дюже усердствуй! – покачал головой вышедший вслед за ним из сеней сотник Пётр Бекетов. – Чай не юнец уже, гляди, спину-то застудишь!

– Не застужу, не боись! – усмехнулся Степанов, докрасна растираясь куском чистого холста. – У нас так говорят: коли тело здорово, то и дух тоже!

Махнув рукой, Бекетов зачерпнул висевшим на гвоздике ковшом студёной водички и выпил несколько глотков. Голову ломило после вчерашнего чрезмерного употребления местного угощения – перебродившего кобыльего молока.

Они только недавно вернулись из похода на левый берег Амура, где наказали дючеров за разбой и смертоубийство русского посла Чечигина и пятерых казаков. Их направил в Китай тот самый дьяк Зиновьев, который поставил последнюю точку в «даурских исканиях» Хабарова.

– Поехал Тимофей Чечигин к богдойскому правителю по моему указу! – сообщил он Степанову перед самым отъездом из Москвы. – Проводниками ему были Айгу, жена князя Тоенчи, со своими братьями! Только вот пропал мой посол, и никаких весточек о себе не шлёт! Ты уж разузнай, что с ним стало, и мне доложи!

Недавно казачий разъезд в одном из селений случайно пленил жену Тоенчи. Та со страху рассказала, что Чечигин и его конвой были предательски зарезаны её братьями.

– Этого спускать нельзя! – не медлил Степанов, узнав о случившемся. – Пойдём и накажем дючеров, если подтвердится сказанное!

В первом же стойбище они нашли в тайнике одежду и оружие убитого Чечигина. Не спрашивая ничего более, казаки сожгли селение и перебили всех, кто оказал им сопротивление. Жена Тоенчи решила остаться с русскими, боясь мести за свой длинный язык.

Потом русский отряд, пройдя междуречье Биры и Биджана, поднялся на дощаниках по Амуру, повернул направо, в устье одного из его многочисленных притоков.

– Как, говоришь, он называется? – спросил атаман у Бекетова, уже бывавшего тут ранее.

– Местные кличут эту речку Хумархэ! – ответил тот, зачерпнув рукой прозрачную воду за бортом. – А наши охочие люди – Кумара!

Ещё при Хабарове здесь было возведено небольшое укрепление, преграждавшее путь неприятелю между Большим и Малым Хинганом. Вполне достаточное для противодействия дючерам и даурам, оно не смогло бы выдержать мощь артиллерийского огня.

– Хлипковат острог-то! – критически поцокал языком Бекетов. – Коли зимовать тут будем, нужно его в порядок привесть!

Среди казаков и «охочих людей» было немало тех, кто в первой жизни занимался плотницким делом. Онуфрий Степанов обладал особым талантом в части организации фортификации. Потому дело закипело, да так, что душа радовалась.

Все понимали, что от их собственных усилий зависит не только спокойствие прежних обитателей Кумар, но и собственные жизни. От работы никто не отлынивал, и после двух месяцев напряжённых трудов было возведено первоклассное укрепление.

Оно было обведено по периметру рвом с деревянными «ежами» из остро заточенных кольев. В проходах между ними хитроумные казаки приготовили сюрприз незваным гостям – слегка прибросали землицей «чеснок опотайный»[9]9
  «Чеснок опотайный» – железные шарики с острыми шипами.


[Закрыть].

– Ай да мы! – восторженно вскричал Степанов, стоя на крепостном валу. – Теперь нам не только стрелы да копья дючерские, но и богдойские пушки с мортирами нипочём не страшны!

Бекетов ничего не ответил ему, потому что не мог отвести глаз от красавицы Айгу. Она чувствовала его взгляд, однако специально не подавала вида, оживлённо болтая со своей подругой.

– Смотри, Пётр, не потеряй головы! – с улыбкой негромко сказал Онуфрий, давно зная слабость своего друга. – Хотя девка хороша, что тут говорить! Дючерки до любовных утех охочи, и своим мужикам покою по ночам не дают! А тебе силы нужно сберечь для дел ратных!

– Хватит и на дела ратные! – захохотал тот, скребя огромной пятернёй бороду с проседью. – Нам ли, буйным соколам, девок бояться да на завалинке сидеть! Есть ещё в руках сила богатырская да порох в пороховницах!

Глава XXIII. Носитель меча

В одном из приёмных покоев царя и Великого князя всея Руси терпеливо ожидал аудиенции мужчина средних лет с умным и открытым лицом. Это был Николае Милеску, молдавский дворянин и дипломат. Его камзол несколько потёрся, а некогда белейшая отделка из тончайших брабантских кружев явно не блистала чистотой.

Всё это говорило о существенных прорехах в кошельке дипломата, что полностью соответствовало истине. Сегодня ему исполнилось тридцать пять лет, большую часть из которых Николае провёл вдали от родины. За время ожидания приёма у него имелась возможность вспомнить свою жизнь, богатую событиями, войнами и заговорами.

Милеску получил великолепное образование в константинопольской Большой Школе, которую основал патриарх Кирилл Лукарий. С тех пор в его душе всегда были неразрывно связаны Восток и Запад как две составные части одного великого целого.

– Так проходит земная слава! – любил говорить его отец. – Некогда этот град был столицей ромеев, теперь же он является турецкой гаванью! Однако дух былого византийского величия и теперь живёт в нём, не забывай об этом!

После окончания учёбы молодой дворянин был представлен ко двору господаря Георгия Стефана. При первой же встрече он очень понравился красавице Стефании, могущественной супруге владетеля Молдавии.

– Мне кажется, что этот юноша подаёт большие надежды! – сказала она мужу, раздеваясь перед сном. – Пусть он попробует силы на ниве дипломатии!

Её слова воистину оказались пророческими, поскольку той ночью среди супружеских стонов возник образ будущего политика. С юных лет Милеску с лёгкостью удавалось пленять сердца и мысли людей, не прилагая для этого практически никаких усилий.

У него был талант прирождённого дипломата, который не приобретается с годами, а даруется избранными свыше в момент появления на свет. Кроме того, Николае обладал хорошими способностями по изучению иностранных языков, в совершенстве владея румынским, греческим, церковнославянским, русским, латинским, турецким и итальянским…

– Отныне ты будешь моим спафарием! – объявил Стефан через год, присмотревшись к новому придворному. – За свою службу ты удостаиваешься чина носителя меча!

Это было время постоянных конфликтов с Турцией, Валахией и Трансильванией… Вскоре к ним добавилась война с украинским гетманом Богданом Хмельницким. Выиграв её, Стефан задумал хитрую и сложную политическую игру.

– Мы словно находимся в стае волков! – рассказал он однажды о ней своему спафарию. – Соседи только и ждут подходящего момента, чтобы вцепиться мне в горло! Я вижу сохранение самой жизни нашего народа в переходе под защиту российского орла!

Молдавский господарь не привык бросать своих слов на ветер, и вскоре в Москву направляется большое посольство. Его возглавляют митрополит Гедеон, а также боярин второй логофет Григорий Нянул.

– Хотим поклониться под царскую высокую руку! – громко сказал Гедеон на приёме. – Чистым сердцем и покорною главою припадаем под святую десницу царствия твоего!

Милеску был в Успенском соборе, когда высокими послами давалась присяга на верность России.

– Ждите моих послов в Яссах! – напутствовал их перед отъездом сам государь Алексей Михайлович. – Там ваш господарь засвидетельствует своё желание быть с нами на веки вечные!

Однако этому судьбоносному решению так и не суждено было осуществиться…

– Этот Стефан больше не владетель Молдавии! – взорвался от бешенства турецкий султан Мехмед IV, узнав о «московском вояже». – Если он останется в бывших владениях до прихода янычар, то лишится головы вместе с короной!

Не решившись расстаться со столь важной анатомической деталью, недавний правитель решился немедленно бежать в Германию.

– Вы поедете с нами? – спросила на прощание Стефания у своего любимца, лукаво смотря из-под длинных ресниц. – Вы ведь не бросите своего господаря?

– Полно тебе, дорогая! – одёрнул её Стефан. – У нас в свите и так полным-полно бездельников. Пусть остаётся при дворе и оповещает меня обо всех происходящих там переменах!

Почтительно склонив голову, Николае с радостью согласился с этим предложением. На всякий случай он хотел сохранить хорошее расположение своего недавнего господина, однако ветер судьбы дипломата всегда чрезвычайно изменчив…

После отъезда Стефана «монаршие особы» на молдавском престоле стали сменять друг друга так быстро, что в народе даже не успевали запомнить их имена. Георгий Гика и Константин Басараб, Стефаница Лупу и Еустратие Дабижа…

Устав пресмыкаться перед этими турецкими марионетками, Милеску плюнул на всё и покинул родную страну. Он направился в шведский Штеттин, где ныне жил его прежний патрон.

– А, это ты, мой старый друг! – тепло встретил его Стефан. – Ты очень вовремя, мы как раз планировали направиться в Москву! У меня очень большие надежды на этот визит!

Неожиданная смерть прервала новую попытку молдавского правителя вернуть себе престол. Однако спафарий всё-таки отправился в российскую столицу, только в сопровождении красавицы Стефании.

– Я хочу лично познакомиться с царём Алексеем Михайловичем! – поделилась она своими планами с Николае. – Говорят, он только что овдовел, а я ведь ещё очень даже хороша собой!

Однако государь всея Руси не изволил принять опальную господарыню, что никак не сказалось на судьбе её сопровождающего.

– Муж зело мудрый и дальновидный! – так отозвался о нём глава Посольского приказа Артамон Матвеев. – Нашей державе его услуги будут нужны и очень полезны!

И вот теперь Милеску ждал аудиенции, которая должна была решить всю его дальнейшую судьбу. Внезапно двери покоя распахнулись, и высокий мужчина в расшитом золотом кафтане жестом пригласил его следовать за собой.

Войдя в огромную залу, Николае поразился окружавшей его со всех сторон невиданной роскоши. Украшенные витиеватыми росписями стены и потолок словно давили на посетителей, воочию напоминая о громкой славе Третьего Рима.

– Вона он, государь наш Алексей Михайлович! – едва слышно шепнул ему сопровождающий, указывая глазами на плотного мужчину на сверкающем троне. – Подойди и упади ему в ноги, как подобает сыну боярскому…

Глава XXIV. Лихое дело

Речная вода в то раннее утро у косы Кривая Лука была такой прозрачной, что с борта дощаника виднелась плещущаяся внизу огромная рыба. Однако казак Матвей Максимов, сурово нахмурив брови, не сводил глаз с тянущегося впереди жерла протоки.

Он был одним из тех, кто по своей воле отправился с братьями Черниговскими на перехват киренгского воеводы.

– На опасное дело идём! – сказал ему Василий днём раньше, отведя в сторонку. – Коли не выйдет ничего – всех на каторгу сошлют! А может, и того хуже!

Максимова не пришлось уговаривать, и на то у него имелись особые причины. Месяц назад воевода Обухов в пьяном угаре избил его отца, да так сильно, что тот занемог и помер.

«Порешу паршивца! – билась в голове у Матвея одна и та же мысль. – Ежели только выдастся подходящий случай, непременно порешу!»

Вдруг он увидел нос тяжело гружённого дощаника, появившегося в ленской излучине.

– Едет, гад! – растолкал Максимов прикорнувших товарищей. – Поди, команда там да люди служилые тоже дрыхнут!

Сев в две лодки, заговорщики поплыли к воеводскому кораблю, стараясь не плескать вёслами. Вот уже они ударились о его борт, после чего Василий и Онисий Черниговские перелезли на дощаник.

Там их ждал брательник Федька, вызвавшийся нести караул под утро. Он уже успел освободить родственника Петрушку Осколкова, перерезав его путы острым ножом.

Зацепив за мачту взятый трос, смельчаки бросили его конец в одну из лодок. Без лишнего шума она отплыла к берегу, и там казаки стали за верёвку осторожно тянуть воеводский корабль на мелководье.

На дощанике заметили неладное, когда он уже плотно сел на мель. Тревогу поднял сам Обухов, поднявшийся по малой нужде.

– Разбой, братцы! – закричал он хриплым от пьянки голосом. – Тревога, люди служилые!

Однако шустрые «черниговцы» уже побросали в лодку вражеское оружие, и сопротивляться стрельцам было нечем. Плюнув в сердцах, воевода сиганул в воду прямо с борта. Вслед за ним кинулся Максимов, немного опередив остальных преследователей.

Когда Фёдор Черниговский обошёл дощаник, он увидел труп Обухова, качающийся на воде в луже растекающейся вокруг алой крови. Рядом стоял Матвей, спокойно вытирая лезвие сабли о воеводский кафтан.

– Ты что это сделал, паршивец? – крикнул Федька, едва не плача. – В воровское дело нас втянул! Батя велел ни в коем разе не убивать охальника, а на Чечуйский волок доставить!

– Так пальнуть он в меня хотел! – равнодушно пожал плечом Максимов. – Вон, видишь, и сейчас пистоль в руке держит!

Окружив их, отважившиеся на лихое дело «охочие люди» с укором качали головами. Молчание нарушил Василий Черниговский, негласно командовавший киренгскими добровольцами.

– Вы это, мужики, тащите тело воеводино на берег! – скомандовал он, сдвигая шапку на затылок. – Из дощаника надо бы достать всё награбленное, чтоб в казну передать!

Когда соболиные шкурки пересчитали на зелёной траве, их оказалось тридцать сороков. Однако никто не заметил, что Матвей, отчаянно поблёскивая глазами, успел припрятать в свой мешок набитую серебром воеводскую мошну.

– А с этими что делать? – спросили у Василия Черниговского, указывая на десяток перепуганных служилых людей. – Они с Обуховым были, но рубиться с нами насмерть за него не стали!

– Пускай идут с богом! – махнул он рукой, не желая проливать лишнюю кровь. – Нехай снимают дощаник с мели и плывут подобру-поздорову!

Перегрузив тюки с мехом на подводы, мужики спешно поехали на Чечуйский волок, добравшись туда к вечеру.

– А воевода где? – окинув всех внимательным взглядом Никифор Черниговский. – Неужто ушёл, подлюка?

– Вон он, на подводе прикрытый лежит! – понуро ответил ему Василий. – Мёртвый он, мертвее не бывает! Не хотели мы его убивать, да Матвейка Максимов перестарался!

Переменившись в лице, казачий пятидесятник откинул холст, и застыл на месте.

– Что ж вы, сынки мои, наделали! – наконец сказал он, заиграв желваками. – Царского воеводу убить это значит сразу своей головы добровольно лишиться!

Максимову он не сказал ни слова, но окинул его таким взглядом, от которого у того по коже побежали мурашки.

«Сгноит он меня, как есть сгноит! – подумал убийца, щупая в мешке украденные деньги. – Бежать мне придётся, хорошо, что воеводскую мошну взял!»

Отойдя в сторонку, Черниговский позвал своих сыновей следовать за ним.

– Значит так, теперь слушайте меня! – негромко сказал он. – Мне как зачинщику всего этого действа непременно уходить нужно! Иначе не сносить никому головы!

– Мы тоже с тобой пойдём! – попытался прервать его Фёдор. – Если пропадать…

С силой толкнув сына в плечо, пятидесятник заставил его прикусить язык.

– А вы здесь останетесь! – сказал он, сверкнув глазами. – С повинной явитесь к якутскому воеводе. Так, мол, и так, скажете, воевода Обухов был охальник и казнокрад! Соболей передадите, что на дощанике нашли! Посадят вас в острог, но казнить не должны! Потому как не вы убивали, а Максимов ему за отца отомстил!

На мгновение замолчав, Никифор вдруг тепло обнял каждого из сыновей и расцеловал.

– А там, даст бог, всё рассосётся! – сказал он, вытирая повлажневшие глаза. – На меня всё валите, а я постараюсь службой верной прощение себе заслужить! Прощайте, сынки, и не поминайте лихом!