Текст книги "Воскресение"

Михаил Стрельцов
Воскресение

© Стрельцов М., 2018

© Оформление. ООО «Издательство „Э“», 2018

Девочка. Какая ты красивая! Я так хочу любить тебя. Именно не люблю, а хочу любить. Ровная густая черная челка. Большие темные глаза. Тоненький солнечный, с брызгами конопушек носик. Остренький подбородок, а над ним вишневые губки, которые пахнут чем-то вроде смеси малины и вазелина. Этот запах про себя я определяю как ванилиновый, хотя и никогда не видел ванили и точно не знаю, что это такое. Просто вазелин и малина – ванилиновые губки. Девочка. Слегка накрашенные ресницы под триумфальными арками черных, вразлет бровей. На щеках искусственный румянец переплелся с настоящим, морозным.

Я чувствую, как мои пальцы в ботинках из ледышек превращаются в красный медицинский жгут, которым медсестра перетягивает руку, и из-под него после прокола вены обжигающим ручейком извивается кровь. Потом руки и ноги отогрелись. Здесь, в кафе, очень тепло. Рита доедает последний сладковатый блинчик, чуть запачкав сметаной уголок рта. Ее лицо абсолютно ничего не выражает, а взгляд отсутствует, как будто она ушла в себя и ни о чем не думает. Мои слова не застревают в ее сознании, а как бы проходят сквозь нее. А мне так нужно сказать самое главное. Из недели в неделю, из месяца в месяц я, проигрывая эту ситуацию, говорю, и она пробуждается, и эти ванилиновые губки, эти глазки, носик, брови – все станет моим…

А может, не стоит говорить? Опять? Отложить до следующей недели? Все равно она не услышит, не проснется, не оживет. А если услышит – не поймет или ухмыльнется. А если не улыбнется и поймет? Тогда я боюсь. Боюсь, но хочу, чтобы она знала.

Девочка. Полюблю ли я тебя когда-нибудь? Хватит ли мне любви? Ведь любовь не безгранична. Она обладает какой-то массой, формой, только со знаком минус… Может быть, поэтому все влюбленные худеют? Минус на минус дает плюс. Это взаимность. А у меня украли часть моей любви. Она вырезана тупым ножом на руке и зарубцевалась буквой Т. Девочка. Плюс на минус дает минус. Я знаю, что никогда тебя не полюблю, потому что ты никогда не полюбишь меня. Но сказать все-таки надо… Я уже напрягаю связки, язык сам соскальзывает с нёба в мгновенно вытянувшиеся и захлопнувшиеся губы:

– ЛЮБ…

И тут появляется Влад:

– Привет, жмурики!

Что поделать с человеком, у которого родители – зоотехники, а он сам подрабатывает санитаром на «неотложке», куда, между прочим, его устроил я. Досадный промах с моей стороны.

Петляя между столиков, как заяц, он подлетает к нам и развязно бросает на стол тарелку со свернутыми, обреченными блинами:

– Что, хонорики, уже перекусили? – Господи, когда он научится звать людей по-человечески?

Влад уплетает блины, и мне кажется, что они пищат у него на зубах, как устрицы деда Щукаря. Рита заметно оживилась:

– Стрик, ты будто хотел что-то сказать?

– Я хотел сказать, что ЛЮБлю блинчики со сметаной.

– Серьезное открытие, – отзывается Влад, раскусив последний блин.

Как я его ненавижу! Взять бы и шлепнуть мордой в тарелку с остатками сметаны. Но вместо этого я спрашиваю:

– А ты билеты взял?

– Брось глюков гнать, перестраховщик. Возьмем, – весело откликается он.

И мне почему-то становится спокойней. Наверное, потому, что Рита опять ушла в свою вечную грусть и не обращает на колкости Влада никакого внимания. И только когда мы встаем из-за стола, она, как бы стряхнув оцепенение, медленно приподнимается и идет к гардеробу. Влад торопливо семенит за ней, бросая на ходу:

– Морской закон.

Как обычно, я уношу грязную посуду и толкаю ее в дырку раздатки, над которой красуются стихи безымянного поэта:

 
Мой руки перед едой,
Поел – убери за собой.
 

Посуду принимает сухонькая женщина в высоком колпаке и халате, которые когда-то должны были иметь белый цвет. Влад галантно накидывает на Риту шубку. Опять он меня опередил.

Идем в снег. До кинотеатра всего две остановки, и Рита предложила пройтись пешком. Я согласился, хотя пальцы в ботинках вновь обросли мелкими иголочками. Влад рассказывает что-то веселое. Рита отвечает, как всегда, рассудительно, я молчу.

– Давно пора вводить матриархат. – Она тут же логически подтверждает свое заявление: – Мужики совсем хлипкими стали. Только пьют и воюют. Если бы женщины были у власти, не было бы никаких войн и жизнь шла бы нормально, без кризисов.

– Не скажи, – огрызается Влад, – народная мудрость гласит, – он цитирует как из учебника: – «Две бабы – базар, три бабы – ярмарка» и «два мужика всегда найдут общий язык, хотя бы за бутылкой, а две хозяйки на одной кухне не уживутся». Стрик, чего молчишь? Поддержи сильную половину человечества!

– Если бы вдруг тебя выбрали президентом, что бы ты стала делать? – лениво обратился я.

– Уничтожила бы всех этих подонков и козлов, что мешают жить нормальным людям, – спокойно отвечает Рита.

Этого я ожидал, поэтому завелся:

– Это по-нашему они козлы, а с их точки зрения – мы. И если бы ты управляла такой огромной страной, то как бы отличила нормальных людей от подонков? Для этого тебе нужны будут люди, занимающиеся специально только этим, то есть аппарат. НКВД, ОГПУ, ЧК – аббревиатура не имеет значения. А у каждого из них свое, предвзятое отношение к окружающим…

– Ритка всех бы перессорила, – подмигнул Влад.

Рита, кажется, уже давно не слушает нас, задумчиво вышагивает, оставшись при своем мнении. А я смотрю на нее: живи она века четыре назад, была бы самой смиренной монахиней или Жанной д’Арк. Столько в ней кротости, но внутри чувствуется какая-то низвергающая все сила. Именно этой силы я боюсь, она манит меня и одновременно пугает.

Чем-то холодным брызнуло в лицо. Это Влад кинул снежком. Я наклоняюсь и разрывающими белизну руками сгребаю снег и мну его, пока снежинки не спрессуются в плотный побуревший комок. Потом я кидаю его во Влада и промахиваюсь, а он вновь попадает точно в грудь. Тупая жажда мести и желание не быть в глазах Риты неповоротливым барсуком заставляют наклоняться еще и еще… еще и еще. Прохожие невольно улыбаются, глядя на то, как два здоровых восемнадцатилетних болвана играют в дуэль. Но Рита равнодушна, а ведь этот спектакль Влад затеял именно для нее. Наконец она произносит:

– Хватит, мальчишки. Что вы как маленькие?

И мы сразу успокаиваемся и шагаем, разгоряченные игрой, рядом. Влад раскраснелся, раздвинул на шее лохматый шарф, и мне его немножко жаль: так стараться и не получить в ответ даже захудалой улыбки.

У кинотеатра, словно пингвины на айсберге, толкутся люди, и я уже знаю, что билетов нам не достать. Афиша втягивает в себя даже одним именем – Маргар

...

конец ознакомительного фрагмента