Текст книги "Сказки о Ленине"

Погасла лампа. Храпели мужики. Бормотала спросонок баба. А худощавая стареющая хуторянка, сидя на тулупе своем, на полу, истово, напевно, как молитву, выговаривала смешные и трогательные слова своей сказки. У ней были добавления и отступления, которых я не помню. Не помню точных слов, но характер слов, содержание, ритм речи ее я помню. Как сейчас слышу. Оттого смело воспроизвожу. Это – первая мужицкая легенда о человеке с именем Ленин в бедном легендами уезде, где сгасала яркость многих имен. И для меня она – убедительное свидетельство: дана была Ленину вера тугой мужицкой души. Только о том мужик рассказывает сказы, что вошло в его сердце и память в живых образах, чему он поверил. Оттого в печальный час я не боюсь смешных слов простой его сказки. Этими сказками входил Ленин в душу к мужику. И я жалею, что не могу сейчас восстановить еще один рассказ, башкирина-подводчика. Надо тщательно вспомнить сочетанья его слов, детали содержания и ритм рассказа. А этого сейчас мне не сделать. Он говорил о красном тюре (начальник, господин) Ленине, который башкир от русской жестокости и хитрости защищал. Разноплеменный состав населения часто служил причиной долгих распрей, иногда и кровопролитных схваток в уезде. Равно невежественные были, равно и жестоки. Долгая их тяжба еще не кончена. Окончится только тогда, когда придет знание, а с ним уважение к разноверцу и разнокровцу. В этом уезде и посейчас для большинства русских крестьян киргизин, башкирин – низшее поганое существо. Они выпьют из одной чашки с заразным, но после здорового башкирина отодвинут брезгливо посуду. А в Ленина верили и те и другие. Я во вступлении подробно выписала уезд. Для того, чтобы стало понятно: какая яростная, какая жестокая была там схватка из-за утвержденья Октября. Некоторые села и поселки по пять, по семь раз переходили от белых к красным. Многие хутора сметены с лица земли. Выжжены, обеднели станицы, затоптаны, незасеяны богатые земли старообрядцев. Умирает полуразрушенный уездный город. Этим летом я была в нем и в селах уезда. В городе площади и редкие тротуары поросли травой. Разрушено не меньше трети домов. Разбиты школы. У города нет средств ремонтировать их. В нем не ожила торговля. Торгует случайным товаром одна кооперативная лавка. От многих башкирских зимовок одно пепелище. Грозная ступня войны четко отпечаталась на том уезде. Нищенствуют учителя. В селах мужики позакрывали школы. Кроме войны притоптал уезд еще голод. Такой же, как в Поволжьи, и в тот же год. Вот в этом уезде, где столкнулось столько групп и мировоззрений, деревянный глухой мещанский город выдержал двухмесячную казачью осаду. При сдаче города, поддержка населения помогла красноармейцам пробиться на соединение с главными силами армии. Этот невероятный уезд, приявший всю страсть Октября, сохранил нерушимой веру в Ленина. Легендами она прочно утвердилась в нем, и тяжкие испытания не задушили ее. О Ленине расспрашивали, как о своем кровном родственнике. И подробно, будто каждому, побывавшему в Москве, легко знать ежедневную Ленина жизнь.

– Ну, как он там? Где живет?

– А как он нащет хлебного займу?

– Как Ленин теперь? Слышно, выздоравливает. Пищу ему всякую разрешается или нет? Что он говорит? Нащет деревни что высказывает?

– А семейство его вы видали?

– Вот надо бы Ленину до сведения довести. Этот правильно рассудит.

И простое любопытство могло продиктовать эти вопросы. Простая хитрость научить. Но я годы жила в деревне. Знаю мужицкие расспросы себе на уме. Знаю рабью мужичью льстивость. И знаю тон, в котором правдив искренний «родственный» интерес. Этот тон у мужика часто не услышишь. Туго запертая душа – его защитная броня. И он редко впускает в нее большую веру. Редко отмыкает душу. Для Ленина отомкнул. Даже в ненависти богатых крестьян был фанатизм веры в неуступчивость Ленина, в его хозяйственную стяжательность для бедноты. Кряжистая стойкость и хозяйственная сметка в крестьянском ощущении – величайшие добродетели. Мужик награждает ими только того, в кого верит. Один богатый мужик, ругательски ругая коммунистов и местную власть, неожиданно наивно заключил:

– Если бы на каждую волость по Ленину… А то у нас – один… культпросвет.

(из романа Лидии Сейфуллиной «Перегной»)

Два брата
Белорусская сказка

Жили в деревне два брата. Поле пахали, землю слезами поливали, горбы себе наживали. Хлеб и скотину у них паны забирали, а платили за это кулаками в спину. Маялись братья не год и не два, а неизвестно сколько. И другие мужики вокруг жили не лучше братьев. Надоело братьям работать на чужое здоровье. Решили они отправиться по России-матушке искать правду. Пошли. Идут месяц, идут год. Видят: стоит большое село. Посреди села – панский дом и рядом – церковь каменная. «Давай, – думают братья, – зайдём сюда, спросим, где правда живёт». Идут они по деревне, навстречу им пан в коляске едет. – Чьи вы, мужики, откуда идёте и чего ищете? – спрашивает их пан. Отвечают ему братья: –Жили мы в нищете, в горе, больше сил не хватает так жить. Идём правду искать. Научи нас, пан, где её найти. – Хорошо, – говорит пан, – покажу я вам правду, если пожелаете, только вы мне год поработайте за это. Согласились братья. Работали они, работали: поле пахали, землю слезами поливали. Прошёл год. Приходят они к пану и говорят: – Научи же нас, пан, как нам правду найти. – Ну вот вам и правда, – отвечает им пан, – голь вы немытая, работать вам всегда на нас, панов! Плюнули братья и пошли дальше. Идут месяц, идут год. В село пришли. Поп идёт навстречу. Братья к нему: – Научи, отец, где правду найти. – Хорошо, – говорит поп, – я вам правду, а вы у меня год за это поработайте. Согласились братья. Работали они, работали: пашню попу пахали, слезами землю поливали. Прошёл год. Пришли братья к попу, а он им говорит: – Работайте хорошо, – вот ваша правда! Плюнули братья, пошли дальше. Приходят они к купцу. Вышел он, богатый, толстый, толщ пана и попа. – Хорошо, – говорит купец, – научу я вас, где правду найти, только поработайте вы год на меня. Согласились братья. Стали они на купца работать, горб наживать. Учил их купец, как честный народ обманывать, бедноту обмеривать. Не прошло ещё и года, как младший брат и говорит: – Не пойду я больше правду искать! Нет её на свете, правды мужицкой! И вернулся он в свою деревню. А старший брат настойчивый – не хотел без правды домой возвращаться. Пошёл один к фабриканту. Фабрикант и пана, и попа, и купца богаче. Начал старший брат работать у него. А на фабрике много людей работает. Работали они много лет. Горбы нажили, а правды не видали. Раз услышал брат тихую беседу: – Есть только один человек, который правду знает. Зовут этого человека Ленин, а живёт он в Питере.

Запомнил брат имя и пошёл искать этого человека. Шёл много дней, а может быть, и месяцев. Пришёл в Питер. Видит: идёт рабочий. Он его спросил тихонько: –Где здесь Ленина найти? А тот ему ещё тише: –Пойдём за мной, я тебя доведу. Вот пришли они в обыкновенную комнату. Кругом разных книг много. Вышел к ним человек – одет не богато, но чисто. Вышел и ласково говорит: – Здравствуйте, товарищи, что скажете хорошего? Рассказал ему брат, как он правду искал. Долго с ним говорил Ленин о порядках на фабрике, о деревенской бедноте расспрашивал, а потом сказал: – Правильно ты сделал, что на фабрику пошёл правд искать, – там скорее узнаешь, где она есть. Вы её в руках свои держите. И рассказал Ленин брату, как надо за рабочую правде бороться, чтобы не служить ни панам, ни купцам, ни фабрикантам, и как выгнать их вместе с царём. Вернулся брат на фабрику и начал товарищам Ленинску правду рассказывать. Один рассказывает – десять слушают! Десять рассказывают – сто слушают. И пошла ленинская правда по всему свету. Много лет ходила она по фабрикам и деревням. Поднимала рабочих и крестьян на борьбу. А в октябре семнадцатого года объявилась эта правда, заговорила громким голосом, на весы мир загудела. Пошли рабочие и крестьяне войной на помещиков и фабрикантов. А повёл их сам Ленин со своими лучшими помощниками. И взяла верх ленинская правда. С тех пор рабочие и крестьяне не работают больше на панов и фабрикантов, горбов не наживают, землю слезами не поливают – сами хозяева своих фабрик, своей земли и жизни своей.

Великий человек
Азербайджанская народная песня

 
Раз в сто лет родится великий человек,
И он, словно большая гора, виден всему миру;
Но такого большого человека, как Ленин, мир еще не видел.
Были великие люди у разных народов…
Он же – велик для всего человечества.
Его любит и знает каждый, кто трудится и не угнетает других.
Когда он родился, весь мир увидел его,
Как солнце, поднимающееся с горизонта.
Он знал, что нужно для счастья
Каждого народа и как направить жизнь.
Он не забыл даже о самом жалком бедняке и амбале.
Он видел на тысячелетия вперед.
Он направил нас на новую жизненную дорогу
к лучшему будущему.
Поэтому, когда он умирал, все люди узнали об этом,
так как птицы перестали петь и солнце затмилось.
Его имя будет звенеть в песнях наших
на протяжении тысячелетии.
 

Батыр Ленин
Казахская сказка

Не так давно это было. Дед мой жил в те времена, очень похожие на нынешние. Не было только главного хана Назарбая, да земля казахов принадлежала Белому Царю. Вот к нему-то, Белому Царю в Петербург и отправили казахи ходоков, жаловаться на грабежи и притеснения. Взяли с собой собачью шкуру, на которой был написан договор о вступлении Среднего Жуза в Российское подданство с большой царской печатью, простились с роднёй и отправились в путь. Долго ехали, но наконец прискакали в Петербург. Подошли к царскому дворцу – стража не пускает. Обошли дворец кругом – нигде хода нет. Сорок стен дворец окружают, одна другой выше. Из золота, серебра, даже, говорят, из человечьих костей. Стоят, горюют. Посоветовали тут им слуги царские пойти к Распекеу. Был этот Распекеу вроде царского шамана, генералы и министры к нему жён водили, как к племенному жеребцу, и даже, говорят, царём он управлял, как хотел, через царицу. Пришли к нему. Сидит Распекеу – глаза как у племенного быка, волосы как копна сена, от голоса кони пугаются. «Что, – говорит – вам, киргизцы, нужно? Свиданку с царём? Это я мигом! Выкладывайте миллион рублей – только и делов». Опечалились казахи. Где ж собрать столько денег. «Да как вы посмели, орда немытая, ко мне без миллиона пожаловать», – разъярился Распекеу и выгнал взашей ходоков. Совсем пали духом казахи. Но свет не без добрых людей. Привели добрые люди казахов к Болшайбеку. Был в России такой праведный аксакал, всю жизнь за народ вступался. А ещё был у него родной брат, Меншайбек. Доносил он царю на Болшайбека, бегал ночами по Петербургу и подслушивал, что народ про царя говорит. Наверное, потому и не вырос. Принял Болшайбек казахов как гостей, всё выслушал. «Да, – говорит, – беды ваши большие, но и русских царь сильно обижает. Только стар я стал. Пошлю я на битву сына моего, батыра Ленина». Надел тут Ленин кольчугу и шлем со звездой. Взял в руки волшебный меч. И пошли они ко дворцу, а за ними весь народ, что на заводах работал. Выскочила им навстречу стража. Вынул Ленин волшебный меч – стража со страху убежала. А Ленин стал стены крушить. Под его мечём любая стена, как гнилое дерево, разлеталась. Рухнули стены и вошёл Ленин во дворец. Смотрит – из-под трона выглядывают три головы: огромная – Распекеу, средняя – царя, и маленькая, как у курёнка – Меншайбека. Увидела эта нечисть Ленина, да как завоет, как завизжит! «Как смел ты договор нарушать», – говорит Ленина и показывает царю собачью шкуру. Царь в лице переменился – он-то думал, что договор давно мыши сожрали, так ему Меншайбек наврал. «За издевательство над народом приговариваю тебя к смерти», – сказал Ленин. Посадил он Распекеу в мешок и кинул в реку. Царю голову отрубил. Меншайбека, чтоб не врал, приказал гнать камнями. А когда вышел из дворца, стал снимать кольчугу, тут его ранили царские слуги отравленной стрелой. Как тут народ разозлился! Стали хватать царских слуг и убивать. А те помощи просят у соседних царей, себя «белыми» в память царя называют. Пошла тут война по всей России. Победил народ. Но после победы умер Ленин от той отравленной стрелы. Положили его в хрустальный гроб, чтоб все видели какой он был человек, как нелегко победа досталась. К счастью, у Болшайбека второй сын был, по имени Сталин. Он добил ханов и баев. Хорошо зажил народ. Да только не до конца, видно, перебили тогда нечисть. Вон её сколько наплодилось. Нет ли у Болшайбека третьего сына?

Владимир Бонч-Бруевич
Общество чистых тарелок

Все расселись вокруг стола на террасе. За столом было трое детей: две девочки и мальчик. Они подвязали салфетки и тихо сидели, ожидая, когда им подадут суп. Владимир Ильич посматривал на них и тихонько разговаривал. Вот подали суп. Дети ели плохо, почти весь суп остался в тарелках. Владимир Ильич посмотрел неодобрительно, но ничего не сказал. Подали второе. Та же история – опять многое осталось на тарелках.

– А вы состоите членами общества чистых тарелок? – громко спросил Владимир Ильич, обращаясь к девочке Наде, сидевшей рядом с ним.

– Нет, – тихонько ответила она и растерянно посмотрела на других детей.

– А ты?.. А ты? – обратился он к мальчику и девочке.

– Нет, мы не состоим! – ответили дети.

– Как же это вы? Почему так запоздали?

– Мы не знали… мы ничего не знали об этом обществе! – торопясь, говорили дети.

– Напрасно… Это очень жаль! Оно давно уже существует.

– А мы не знали! – разочарованно сказала Надя.

– Впрочем, вы не годитесь для этого общества… Вас всё равно не примут, – серьёзно сказал Владимир Ильич.

– Почему?.. Почему не примут? – наперебой спрашивали дети.

– Как «почему»? А какие у вас тарелки? Посмотрите! Как же вас могут принять, когда вы на тарелках всё оставляете!

– Мы сейчас доедим!

И дети стали доедать всё, что у них осталось на тарелках.

– Ну разве, что вы исправитесь, тогда попробовать можно… Там и значки выдают тем, у кого тарелки всегда чистые, – продолжал Владимир Ильич.

– И значки!.. А какие значки? – расспрашивали дети.

– А как же поступить туда?

– Надо подать заявление.

– А кому?

– Мне.

Дети попросили разрешения встать из-за стола и побежали писать заявление.

Через некоторое время они вернулись на террасу и торжественно вручили бумагу Владимиру Ильичу.

Владимир Ильич прочёл, поправил три ошибки и надписал в углу: «Надо принять».

Нисон Ходза
Подарки для Кати

Они вышли из магазина детских игрушек. Ольга Ивановна держала в руках большую длинную коробку, перевязанную розовой лентой, у Ленина под мышкой была зажата квадратная коробка, перевязанная тонким цветным шпагатом. Ленин спросил:

– В Мюнхене вы впервые?

– Впервые, Владимир Ильич. Стыдно сказать, вчера заблудилась.

– Надо иметь план города. Обязательно. План избавляет вас от необходимости обращаться к прохожим.

– Теперь уже не стоит: завтра уезжаю. Пройдёт три дня – и я в Питере!

Ленин вздохнул:

– Завидую вам, товарищ Ольга. Но ничего не поделаешь. Издавать революционную газету в России пока что невозможно – накроет полиция. Приходится действовать на чужбине. Но имейте в виду, немецкая полиция тоже следит за русскими революционерами.

– Об этом мне говорили.

– Значит, вы уезжаете завтра вечером? Времени осталось в обрез. Приходите к нам сегодня не позже шести: надо успеть всё упаковать и заклеить. Аккуратнейшим образом! Надежда Константиновна поможет. У неё такие вещи получаются удивительно ловко…

– Приду ровно в шесть…

– Ещё раз напоминаю: если в Питере у студента в руках будет зелёный платок, значит поблизости шпик. Тогда студент к вам не подойдёт. Запомнили?

– Да…

– Итак, Зигфридштрассе, четырнадцать, ровно в шесть. А теперь – разойдёмся. Не надо, чтобы нас видели вместе…

Петербургский шпик по кличке Граф с утра топтался на перроне Николаевского вокзала. Задание было нехитрое: обнаружить среди пассажиров женщину с родинкой под правой бровью, одетую в серый каракулевый жакет и такую же серую каракулевую шапочку. Накануне начальник охранки снабдил Графа фотографией женщины, и шпик был уверен, что найдёт её в любой толпе.

Граф не ошибся, он узнал её, хотя лицо женщины скрывала густая вуаль. Мюнхенский агент русской охранки сообщил точные приметы не только Ольги Ивановны, но и её чемодана: «…жёлтый, кожа местами потёрта, перетянут двумя тёмно-коричневыми ремнями, ручка чёрной плетёной кожи». И прежде чем увидеть женщину, шпик заметил носильщика с её чемоданом. Должно быть, чемодан был нетяжёл: носильщик шёл легко и быстро, женщина едва поспевала за ним. Граф не спускал с неё глаз и не видел, как стоящий под фонарём студент вертел в руках зелёный платок.

Близ вокзала гуськом стояли извозчики. Носильщик остановился у лихача, ловко откинул меховую полость и поставил чемодан в санки.

– На Выборгскую сторону, – сказала Ольга Ивановна.

Извозчик чмокнул, тихо присвистнул, и поджарый серый в яблоках иноходец с места взял рысью.

Несколько минут назад, подъезжая к Питеру, Ольга Ивановна думала только о скорой встрече с маленькой Катюшей. Ей казалось, что поезд идёт ужасно медленно, что она приедет не вечером, как сказано в расписании, а ночью и Катюша уже будет спать.

Но сейчас, когда до дому оставалось десять-пятнадцать минут езды на извозчике, она думала совсем о другом: за кем следит шпик? За ней или за студентом? Если за ней, то он едет сейчас следом. Значит, надо ожидать визита полиции… Неужели найдут?.. Вспомнился недавний разговор с Владимиром Ильичем:

– Охранка знает, что газета «Искра» выходит не в России. Вы должны быть готовы к тому, что на границе ваш багаж тщательно проверят. Но не будем преувеличивать ум и хитрость полиции. Подумаем, как её перехитрить…

– Я достала чемодан с двойным дном, – сказала Ольга Ивановна, ожидая похвалы за это. Но Владимир Ильич только покачал головой:

– Известный полиции трюк. С этим можно влипнуть. У вас, кажется, есть дочь?

– Есть, а что?

– Сколько ей лет?

– В день моего возвращения Катюше исполнится пять. Привезу ей куклу. Я видела здесь в магазинах – хорошие недорогие куклы…

– Знаете что, давайте купим ей ещё кубики.

Хотите, я провожу вас в магазин?..

Ольга Ивановна вспоминает этот разговор и ей кажется, что она слышит за собой скрип полозьев: конечно, следом на таком же лихаче едет шпик… «Как же всё-таки быть? Передать чемодан студенту не удалось… Ехать на конспиративную квартиру – безумие. Остаётся одно – ехать домой…»

* * *

Дома её встретил восторженный визг Катюши. Смешная девчонка, от радости всегда взвизгивает.

– Душенька! Поздравляю тебя с днём рождения! – Ольга Ивановна вытащила из чемодана куклу. – Её зовут Анхен.

– Как?

– Анхен. Она немка и говорит только по-немецки. Правда, правда. Нажми ей животик.

Осторожно, словно боясь причинить кукле боль, Катя прикоснулась к Анхен. Кукла дважды моргнула синими, невероятно длинными ресницами и отчётливо произнесла:

– Ан-хен…

Катюша взвизгнула.

– Ещё я привезла тебе кубики. – Ольга Ивановна достала со дна чемодана квадратную коробку. – Сейчас ты увидишь, какие это кубики. Разноцветные! Из них можно сложить много всяких зверюшек. Ну-ка, сложи мне зайчика…

Нисон Ходза
Шифровка

В семь часов утра раскрылась дверь и вошёл друг Усениуса – большевик Густав Ровио. Его ранний приход не удивил ни Усениуса, ни жену его Марию. За последнее время они привыкли к его неожиданным появлениям. Зачем приходил к ним Ровио – Мария не знала. Каждый раз при его появлении Усениус молча смотрел на кухонную дверь, и Мария так же молча выходила из комнаты.

Но сегодня всё было по-другому. Ровио заговорил, не дожидаясь ухода Марии.

– Есть одно дело, – сказал он, присев на кончик стула.

Усениус, как всегда, уставился на кухонную дверь.

На этот раз Мария почему-то обиделась.

– Опять секрет от меня?! – Она резко повернулась, чтобы уйти, но Ровио остановил её.

– Погоди… Такой случай… Без тебя не обойтись… Слушай. Вечером к вам придёт человек… Русский… Он скажет: «Я с Камчатки». Укройте его у себя. На несколько дней. И никто не должен знать, что у вас живёт посторонний. Никто! Понятно?

Молчаливый Усениус коротко мотнул головой, и Мария спросила:

– Кто он, этот русский?

– Самый большой революционер в России, – сказал негромко Ровио.

– А как его звать?

– Ты очень болтлива, Мария! – Усениус сунул трубку в карман и натянул шляпу. – Пойдём, Густав, я опоздаю на завод.

– Пойдём. До свидания, Мария.

Уже на пороге Ровио обернулся и сказал:

– Иванов. Его фамилия Иванов… Константин Петрович…

…И вот господин Иванов живёт теперь у них. Мария не понимает, почему главный русский революционер должен скрываться в Финляндии, в Гельсингфорсе. От кого скрываться? От царя? Но царя в России больше нет. Восьмой месяц уже нет в России царя… Зачем же ему прятаться? Непонятно. Всё непонятно. Если господин Иванов скрывается, значит он кого-то боится. Но тогда почему он всегда спокоен и так любит шутить? Нет, непохоже, чтобы он кого-нибудь боялся.

В первый же вечер гость попросил плотно завесить окно его комнаты.

– Вам мешает спать утренний свет? – спросила Мария.

Господин Иванов потёр круглый, гладко выбритый подбородок.

– Наоборот, товарищ Мария! Я не хочу, чтобы мой свет мешал ночным прохожим. Бывают не в меру любопытные люди. Их может заинтересовать ночной свет в моём окне.

Свет в комнате господина Иванова горит почти до рассвета. Но когда бы ни лёг русский, в девять утра он выходил к завтраку и весело говорил по-фински:

– С добрым утром, товарищ Мария! – И продолжал по-русски – Газеты уже пришли? Сейчас посмотрим, что нового…

– Вы мало спите, господин Иванов, – сказала Мария. – Совсем мало. Так нельзя. У вас усталый вид… Отдохните…

– Обязательно отдохну, товарищ Мария, обязательно… Но не сейчас. Месяца через два-три…

Да, у русского революционера утомлённый вид. Его надо хорошо кормить. Но как? Мяса на рынке нет. Рыбы тоже нет. Не так-то просто сварить сегодня хороший обед. Может быть, сделать постные щи? А на второе? Придётся зажарить свёклу в масле. Ничего другого нет. Не всякий, конечно, любит такое блюдо, но может быть, русский и любит… Интересно всё-таки узнать, кто он такой… И почему он сейчас здесь, в Гельсингфорсе, а не у себя в Питере…

Константин Петрович вышел к обеду, как всегда, оживлённый, приветливый, размахивая газетой.

– Добрый день, товарищ Мария. Что нового? Что слышно в городе?

– Ничего хорошего, господин Иванов. Опять нигде не могла купить мяса на обед…

– Это беда небольшая, даже совсем не беда! Один день можно прожить и без мяса…

Мария вскинула на гостя настороженный взгляд. Она не могла понять, шутит он или притворяется.

– Уже неделя, как на этом столе не было мяса.

– Неужели?

Удивление Константина Петровича было столь неподдельно искренним, что Мария сразу поняла: гость не притворялся. Он просто не замечал все эти дни, что лежит на его тарелке.

– Вот и сегодня, господин Иванов, – начала Мария виноватым голосом, – вот и сегодня, щи, к сожалению, постные.

– Превосходно! – воскликнул Константин Петрович. – Превосходно! О щах мечтал даже великий Пушкин, он писал об этом в «Евгении Онегине»…

Мария Усениус не читала «Евгения Онегина», но, довольная, она закивала головой: а вдруг Пушкин и про свёклу что-нибудь хорошее написал… И она положила на тарелку господина Иванова большую ложку тёмно-фиолетовой маслянистой свёклы.

Как всегда, гость за обедом просматривал газету, Мария исподволь следила за выражением его лица: всё-таки, свёкла в масле не всякому мужчине по вкусу. Муж, например, в рот её не берёт…

Гость ел вяло, нехотя, не отрывая глаз от газеты. И вдруг Марии показалось, что он покривился.

– Вам не нравится! Я так и думала! – сказала она дрожащим голосом. – Я плохая хозяйка…

Константин Петрович оторвался от газеты, какую-то секунду молча смотрел на Марию, пытаясь понять, о чём она говорит.

– Да, да, я плохая хозяйка… Вам не нравится свёкла в масле…

– Вы плохая хозяйка?! Кто вам сказал такую чушь? Великолепная свёкла! Прекрасно приготовлена!

Он оставил газету и принялся за еду.

– Это поразительно, – сказал Константин Петрович, когда опустела тарелка. – Обыкновенная свёкла, и так вкусно!

– Муж мой почему-то её не любит, – сказала невпопад Мария.

– Неужели не любит? А у меня к вам просьба: дайте рецепт этого блюда. Да, да, обязательно! Сейчас же!

Он схватил газету и вытащил карандаш.

– Диктуйте, товарищ Мария! Вернусь в Питер и отдам рецепт жене…

Мария Усениус благодарно улыбнулась самому большому русскому революционеру.

– Это делается так, – начала она…

Карандаш господина Иванова быстро забегал по полям газеты.

* * *

– Володя, – сказала Надежда Константиновна. – Я разбирала старые газеты и обнаружила на полях одной какую-то шифровку. Она тебе нужна теперь?

– Шифровка на полях газеты? – Владимир Ильич удивился. – Странно… Не помню, совершенно не помню… Что же там написано?

– Представь себе, я не могла расшифровать. Абсолютно незнакомая мне система. Посмотри, может быть, ты вспомнишь…

Ленин взял из рук Надежды Константиновны старую газету и увидел на полях полустёртую запись: «Св. млк. нрз. влть кптк. држт. 45 м. псять»… Дальше карандаш стёрся и букв разобрать было нельзя.

Ленин смотрел на запись непонимающими глазами, потом лицо его вдруг просветлело, у глаз собрались морщинки и маленькая комната в Смольном наполнилась его неудержимым смехом.

– Шифровка! Да это же рецепт! Кулинарный рецепт! Жаренная в масле свёкла!

– Свёкла? Ничего не понимаю!.. По-моему, меньше всего на свете тебя интересовала кулинария…

– Ты права! Действительно, кулинария никогда не интересовала меня. Но мне всегда хотелось, чтобы у хороших людей было хорошее настроение. И поэтому на свет появилась сия таинственная шифровка. А что касается свёклы… то, ты знаешь, я к ней равнодушен…