Текст книги "Последняя принцесса Индии"

– А что у нее болит?

«Ничто», – пронеслось у меня в голове.

У нее был любящий сын, добрые соседи и достаточно еды.

– Ее боль не внешняя, как у котенка, она вот тут. – Я прикоснулась к груди Ануджи в области сердца. – Когда болит там, эту боль просто невозможно унять.

– Значит, она всегда будет злой?

Я задумалась. Может, лучше солгать? Но какой в этом смысл?

– Да, боюсь, что всегда…

Глава 5

1850 год

Когда в Барва-Сагаре женщина празднует свое шестнадцатилетие, обычно готовят праздничный обед, который она делит с мужем. Дом ее свекра украшают цветами. Муж по традиции делает ей небольшой подарок, например, преподносит новый гребень или нарядное сари. Поскольку дома свекра, украшенного розами, у меня не было, пришлось отпраздновать мое шестнадцатилетие, не получая, а даря подарки.

Ануджа стояла у моей кровати. Я вытащила из корзинки небольшой сверток, который спрятала еще несколько недель назад. Глаза девочки расширились. С болью в сердце я подумала, что передо мной стоит семилетняя копия мамы.

– Это тебе, – сказала я, протягивая сестре завернутый в ткань подарок.

Ануджа пощупала края подарка.

– Дневник? Как у тебя? – предположила она.

Я научила Ануджу читать и писать, когда ей исполнилось шесть лет.

– Разверни.

Девочка развернула ткань и взяла в руки книгу.

– Дневник! – воскликнула она.

Я отрицательно покачала головой.

– Полистай.

После того как Ануджа прочитала несколько строк, ее глаза наполнились слезами и покраснели. На этих страницах было записано все, что я помнила о маме. Там были хорошие и плохие воспоминания, записи о том, как мы сидели в тихом месте, а мама пела раги в честь Шивы.

– Спасибо, Сита! Спасибо! – Ануджа обняла меня так крепко, как только могла. – Но почему? Сегодня же твой день рождения!

– Мама-джи гордилась бы тобой. Мне хочется, чтобы ты побольше о ней узнала.

– Когда ты пройдешь все испытания, – вдруг произнесла Ануджа, – ты будешь приезжать ко мне в гости?

– Конечно, буду. Мы никогда надолго не расстанемся.

«Если вообще когда-либо будут эти самые испытания», – пронеслось в моей голове.

– Обещаешь?

Сестра смотрела на меня мамиными глазами.

– Да. А теперь пришло время пуджи.

Я провела ее в комнату для совершения пуджи и позвонила в колокольчик, чтобы боги узнали о нашем приходе. Затем мы опустились на колени перед ликами Дурги и Ганеши. Я произносила мантру в честь Дурги. Мы дотрагивались до ступней богов правой рукой, а затем кончиками пальцев касались наших лбов. Наконец я подожгла две палочки благовоний и помолилась о том, чтобы день прошел гладко и, как обычно, чтобы час состязания настал побыстрее.

Спустя несколько дней, когда я упражнялась в стрельбе из лука, боги вняли моим молитвам. Шиваджи принес в наш дом поразительную новость.

– Рани отправила на покой одну из дургаваси, – сообщил он. – Состязания назначены через двенадцать месяцев.

– Тогда мне уже исполнится семнадцать. Даже лгать не придется.

Шиваджи хотел что-то мне сказать, когда раздался крик Ануджи:

– Сита!

Сестра, запыхавшись, подбежала к нам.

– Там, на земле, птица с перебитым крылом!

Мы пошли туда, куда показала Ануджа. Маленькая бюльбюль с черным оперением и ярко-красными щечками прижимала поврежденное крыло к своему крошечному тельцу. Ануджа нагнулась и взяла птичку.

– Можно ее вылечить? Кто-нибудь знает, как ей помочь?

На лице Шиваджи отразились противоречивые чувства. Конечно, он хотел ей помочь, но сейчас надо было начинать занятие со мной.

– Думаю, мой младший сын сможет помочь. У него дар целителя. Иногда он ходит к лекарю животных и помогает ему.

Пока Шиваджи ходил за сыном, я принесла дупатту и повязала голову этим легким шарфиком, который носят наши женщины.

– Помните Ишана? – вместо того чтобы представить сына, спросил Шиваджи.

Паренек застенчиво улыбнулся. Я слышала, что недавно он отпраздновал свое четырнадцатилетие, но для своего возраста Ишан был каким-то очень уж худым и низкорослым. Самый младший и самый щуплый из трех братьев. Поклонившись, Ишан коснулся ног моего отца правой рукой, затем – третьего глаза и места на груди, под которым билось сердце. Таково обычное приветствие в Индии, особенно если младший по возрасту не видел старшего уже довольно продолжительное время.

– Ишан! – воскликнула бабка, спешно выходя из дома во двор.

Ануджа тут же придвинулась поближе ко мне.

– Только взгляните на него! – произнесла бабка, словно впервые в жизни увидела какое-нибудь экзотическое животное. – Вылитый отец. Такой же высокий и красивый.

На самом деле паренек не был ни высоким, ни красивым, но, глядя на бабку, я невольно начинала ей верить. Бабка была похожа на опал – камень, при взгляде на который никогда нельзя сказать, какого он цвета в действительности. Все зависит от того, под каким углом на него падает солнечный свет.

– Боги всегда благоволили к тебе, Шиваджи. Три сына – и ни одной дочери!

– Возможно, именно поэтому я так привязался к вашим внучкам, – сказал сосед. – Мне так и не удалось понянчиться с маленькими девочками.

Я преисполнилась благодарности по отношению к Шиваджи.

Хотя папа стоял рядом с ней, бабка не удосужилась скрыть своего отвращения.

– Я все время говорю Нихалу, что сыновья приращивают богатство дома. Ему надо еще раз жениться. Нельзя гнить здесь заживо с двумя дочерями на руках. Разве я не права, Шиваджи?

Соседу было явно не по себе. Он подергал себя за ус. Его сын стоял, уставившись в землю.

– Я не вправе указывать другому человеку, что ему следует делать, – наконец произнес Шиваджи. – Ишан, посмотри, что с птичкой.

Сестра до сих пор держала маленькую бюльбюль в своих ладошках, прижимая ее к груди, чтобы согреть. Помедлив, она неохотно протянула птичку сыну Шиваджи. Паренек отнес бюльбюль к небольшому столику, стоящему под окном кухни.

Ануджа стояла рядом с ним, пока Ишан лечил птицу. Паренек сказал девочке крепко держать бюльбюль, пока он обматывал полоской ткани ее тельце, чтобы закрепить сломанное крыло. Они работали молча. Я взглянула на Шиваджи. На лице мужчины застыло задумчивое выражение.

Вечером я пошла в комнату для совершения пуджи. Я молилась перед статуей Дурги, богини женской силы и убийцы демонов. Я просила помочь мне победить в состязаниях, но также проявить благоволение к моей сестренке. Пусть у нее будет хороший муж.

– Кто-нибудь добрый, – молилась я. – Пусть хорошо заботится о ней, когда папа умрет, а меня рядом с ней не будет.

Я прикоснулась лбом к джутовой циновке, затем подожгла вторую палочку благовония и наблюдала, как дым клубится вокруг статуи богини. Задолго до моего рождения папа много времени и сил потратил на то, чтобы вырезать каждую из десяти рук богини, сжимающих всевозможные виды оружия. Вскоре мне доведется показать, на что я способна в обращении с большинством из зажатого в руках богини оружия. Это определит не только мою судьбу, но и судьбу Ануджи.

В этот момент до меня донеслось сдавленное сопение. Поднявшись, я пошла дальше по коридору, чтобы проверить, что там такое, и застала сестру всхлипывающей у себя в постели.

– Почему ты плачешь? – спросила я.

Сестра зарылась лицом в подушку.

– Ануджа!

Девочка отвернулась к стене. Я села на чарпаю и стала ждать, когда Ануджа заговорит со мной.

– Никто меня не любит, – наконец произнесла она.

– Кто тебе такое сказал?

– Ты от меня уезжаешь.

– Ану! Я уезжаю для того, чтобы постараться обеспечить тебе счастливое будущее. Разве ты не хочешь выйти замуж и иметь детей?

– Я хочу остаться с тобой.

– Если я выдержу все испытания, то буду жить в городе, стану воительницей и никогда не выйду замуж, – сказала я и добавила: – У меня не будет своих детей. Разве ты не хочешь большего для себя?

– Ты уезжаешь, а я останусь с дади-джи.

– И с пита-джи. Не забывай об этом.

– Он всегда чем-то занят.

– Да, но он обязательно найдет время, чтобы почитать тебе.

Девочка улыбнулась, но затем ее лицо вновь омрачилось.

– Пожалуйста, не оставляй меня с ней.

– Ану, я ведь уезжаю не навсегда. Здесь мой дом.

Я не сомневалась, что сестра чувствовала мою искренность и знала, что это не пустые слова.

Глава 6

1851 год

Однажды, мне тогда было пять или шесть лет, один из приближенных махараджи проезжал Барва-Сагар, направляясь в куда больший по сравнению с нашей деревней город. Когда процессия следовала через Барва-Сагар, все жители столпились, следя за этим захватывающим зрелищем. Приближенный махараджи ехал впереди повозок, которые тянули покрытые атласными попонами верблюды и волы. Позади ехала длинная вереница двуколок. Возницы сидели на козлах, защищенные от знойного солнца большими серебряными зонтами. Женщины деревни, сгрудившись, стояли за деревянными решетками самого большого в Барва-Сагаре храма и с благоговейным ужасом взирали на мужчин, восседающих на усыпанных драгоценными камнями седлах. Даже мама, на которую обычно не производили особого впечатления золото и роскошь, смотрела на все это широко распахнутыми глазами.

– Такое тебе уже никогда больше не удастся увидеть, – сказала она мне.

Что бы она подумала, если бы узнала, что через несколько дней еще более пышная процессия приедет в Барва-Сагар из города Джханси с единственной целью: решить, достойна ли я стать десятой дургаваси в дурга-дале или нет.

Как бы ни повернулись события, а меня, признаюсь, немного пугало, что все жители деревни, а также, возможно, и жители соседних деревень, вскоре обо всем узнают. Правда, я очень много времени и сил тратила на тренировки, чтобы излишне нервничать по этому поводу. Если я потерплю неудачу, значит, потерплю. Если мне будет сопутствовать удача, на следующее утро я вместе с диваном[36]36
  Диван – слово шумерского происхождения, высший орган исполнительной, законодательной или законосовещательной власти в ряде исламских государств, а также титул руководителя данного органа. Европейцы впервые познакомились с мебелью характерной формы именно на собраниях дивана.


[Закрыть] рани, так называют у нас главного министра, отправлюсь в мой новый дом, во дворец махараджи в Джханси.

В течение последующих двух дней у меня не было тренировок с Шиваджи и я занималась подготовкой оружия: полировала отцовский кинжал до зеркального блеска, поправляла тетиву на луке. Я знала, что среди претенденток я не буду той, у кого самое лучшее оружие, но была уверена, что очень хорошо владею тем, что у меня есть. Если нервы не подведут меня, я с этим справлюсь.

Однажды, когда я стреляла по мишени, поставленной Шиваджи под нашим деревом, до моего слуха долетели слова бабки, обращенные к Авани:

– Она умеет стрелять из лука, но кто научит ее быть приветливой и очаровательной?

Я понимала, что не следует обращать внимания, что бы там бабка ни говорила. Ей хочется, чтобы меня постигла неудача. Она стремится посеять во мне сомнения в собственных силах. Однако на следующее утро, когда рассвет окрасил оранжевым румянцем наш двор, я спросила у Шиваджи, не права ли бабка насчет того, что мне нужно быть приветливой и очаровательной.

– Да. Женщин в окружение рани выбирают не только по причине отличного владения оружием, – сказал он, усаживаясь под нашей священной фигой рядом с моим отцом. – В дургаваси выбирают также тех, кто сможет поддержать с рани беседу и развлечь ее. Это значит, что они должны быть красивыми и умными.

Я училась владеть оружием на протяжении восьми лет, в стрельбе из лука я превзошла Шиваджи, но никогда за все эти годы речь не заходила о красоте и уме.

– А как я смогу со всем этим справиться?

– Тебе ни с чем не придется справляться, Сита. Ты и так обладаешь всеми нужными дургаваси качествами.

Я посмотрела на отца. Он, судя по всему, разделял мнение соседа. Папа улыбнулся.

– Я думаю, что сегодня мне надо поработать над тем, чтобы быть очаровательной, – предложила я.

Шиваджи рассмеялся.

– Очаровательной женщина становится после того, как она осознает, насколько красива. Просто тебе нечасто говорили, что ты красива, Сита.

Я застенчиво прикоснулась к своим волосам.

– Не только здесь, – указывая на мое лицо, сказал Шиваджи, – но и здесь. – Он коснулся рукой своей груди в области сердца. – Ты очаровательна, потому что образованна и честна. Во дворце столь замечательные качества будут оценены по достоинству. Сегодня разумнее будет продумать то, что ты скажешь, когда приедет диван.

В течение трех дней папа и Шиваджи занимались моей подготовкой к беседе с диваном. Мы обсуждали ответы на вопросы, которые может задать диван, даже на такие неожиданные, как, например: «Какое твое любимое блюдо?»

В последний перед испытаниями день Шиваджи сказал:

– Сотни девочек по всему княжеству годами готовятся к появлению в их деревне дивана. Почти любое место во дворце можно купить, предложив взятку…

При мысли об этом сердце мое сжалось.

– Но еще ни одна не смогла за взятку попасть в дурга-дал. Окончательный выбор зависит от дивана. Когда он приходит к выводу, что нашел подходящую девушку, поиски прекращаются.

Я молчала. Если они найдут подходящую девушку сегодня, прежде чем я смогла бы себя проявить, то…

– Когда диван будет с тобой беседовать, – продолжил Шиваджи, – тебя постараются запутать. Возможно, ты услышишь о непредвиденных опасностях, угрожающих как рани, так и другим. Во всех случаях правильный ответ: рани. Если тебя спросят, кто высшая власть во дворце, отвечай: рани Лакшми. Если прозвучит вопрос, кому ты должна быть предана, отвечай: рани Лакшми. Дурга-дал – ее личная охрана, не махараджи. Дургаваси должны защищать и развлекать рани, и никого больше.

Взяв перо, отец написал в своей книге: «Список твоих умений послан дивану еще три месяца назад. Он может проверить, насколько ты хорошо владеешь ими».

«Каких именно умений?» – написала я в ответ.

«Только тех, которые у тебя получаются без ошибок: стрельба из лука, владение саблей, стрельба из пистоля, езда верхом, латхи и малкхамб».

Если вы не знаете, то латхи – это длинная, окованная железом бамбуковая палка, а малкхамб – что-то вроде гимнастики.

«И все твои умения разума, – продолжал отец, – то, что ты замечательно играешь в шахматы, говоришь на хинди, маратхи и, самое главное, по-английски».

Я не стала спрашивать, почему английский настолько важен. Знание английского, пожалуй, единственное, что выделяет меня на фоне сотен других девушек, надеющихся на удачу. В 1803 году раджа Джханси подписал договор о дружбе с Британской Ост-Индской компанией. Тринадцать лет спустя был подписан еще один договор. По нему британцы обещали не вмешиваться в порядок престолонаследования в княжестве. Спустя несколько лет договор о взаимных гарантиях переписали. Теперь правитель Джханси должен был выспрашивать одобрение у британцев, не имея возможности передать трон по своему усмотрению[37]37
  В тот период власть раджи Джханси полностью зависела от доброй воли британцев, которые помешали более сильным соседям завоевать государство. Также британцы остановили междоусобные войны между несколькими претендентами на власть в Джханси, превратив княжество в своего послушного сателлита.


[Закрыть]. Начиналось все с носа, но теперь верблюд уже полностью влез в шатер. Раджа Гангадар Рао стал править в Джханси лишь потому, что британцы предпочли его другим претендентам. Теперь английский звучал при дворе почти так же часто, как хинди.

– Диван разговаривает по-английски, – предупредил меня Шиваджи. – Если ты не уверена в том, что какое-то слово уместно, лучше его не произносить.

Взяв папину красную книжку, он написал: «Если она завтра пройдет, ей понадобится новая одежда, по меньшей мере две ангаркхи, одна – в дорогу, другая – для двора. И еще тапки».

– Разве я не могу одеваться в то, что у меня уже есть? – спросила я.

Шиваджи был непреклонен:

– Только не в Джханси.

«Если удача будет сопутствовать ей, я за день все достану», – написал отец.

Что касается меня, то я не могла загадывать наперед. Все мои мысли были обращены к дивану, который сейчас ехал на восток княжества лишь для того, чтобы повидаться со мной.

* * *

На другое утро Ануджа всюду следовала за мной. Она была рядом, когда я обмывалась. Она стояла на коленях в комнате для пуджи, моля, чтобы мне хватило сил произвести благоприятное впечатление. Сестра сидела возле меня, пока Авани подводила мне глаза сурьмой, красила губы и заплетала мне косу. Однако же, когда я протянула к ней руку, сестренка вдруг отстранилась. Впрочем, я понимала, чем вызвана ее грусть.

– Помнишь, как мы читали вместе «Бхагавадгиту»? – спросила я.

Ануджа не ответила.

– Помнишь, как Кришна убедил Арджуну пойти войной на своих собственных братьев, хотя сердце его к этому не лежало? Почему Арджуна сражался?

Сестра молчала, наблюдая, как Авани надевает на мои запястья зеленые кольца-браслеты. Отвечать она не собиралась, поэтому я продолжила:

– Потому что так будет правильно. Смерть его братьев спасла тысячи невинных жизней в будущем. Иногда, Ану, мы должны совершать поступки, которые нас печалят, но при этом их все равно надо совершать ради будущего.

Сестра не сводила глаз с Авани, которая тем временем достала из обычно запиравшегося сундука мамины золотые серьги и тонкое ожерелье.

Когда служанка уже собралась надеть их на меня, Ануджа вдруг произнесла:

– Можно мне?

Авани отошла в сторону. Ощутив прикосновение маленьких ручонок к шее, я с трудом сдержала слезы. Я напомнила себе, что делаю это также ради сестренки. На протяжении нескольких недель я наблюдала за тем, как Ануджа выхаживает крохотную бюльбюль, видела ее слезы счастья, когда птичка наконец улетела. Иногда птицы получают увечья и умирают, но потом возрождаются в здоровых телах. Это самсара. Однако Ануджа была слишком нежной и ранимой, чтобы рационально ко всему относиться. Потери, боль, расставания… Я должна защитить сестру.

– Посмотри в зеркало, – изумленно произнесла Ануджа. – Ты принцесса.

Она была права. Я не узнала женщину в зеркале: обрамленная золотом длинная шея и полные, ярко накрашенные губы на бледном лице. Это лицо принадлежало замужней женщине из богатой семьи, осчастливленной хорошим мужем, имевшей по крайней мере двоих детей и в перспективе – долгую жизнь, полную семейных обязанностей. Ничего общего со мной настоящей. Стоя перед маминым зеркалом, я поклялась, что постараюсь подарить Анудже будущее, которого была лишена сама.

Во дворе собрались все: отец, брамин, Шиваджи, три его сына, а также множество соседей, пришедших якобы поддержать отца, но на самом деле жаждущих увидеть дивана. Даже тетя, ее муж и дети приехали с противоположной околицы Барва-Сагара, чтобы посмотреть на то, как я буду демонстрировать свое искусство дивану. Со времени похорон мамы наш дом не знал такого количества гостей.

Женщины собрались на кухне, где Авани и бабка раскладывали на подносах угощение: сладкое молоко в глиняных мисках, нарезанные свежие фрукты, жареные молочные шарики с сиропом и шербет с розовыми лепестками. Лично мне есть не хотелось. Я сидела в своей комнате и ожидала, когда до моего слуха долетят звуки приближающейся процессии. Я не должна выходить из дома до приезда дивана. Впервые наши соседи увидят, как женщина нарушает правила пурды.

– В этом нет ничего постыдного, – заявил Шиваджи и напомнил мне: – В Джханси женщины вообще не соблюдают пурду и свободно разъезжают по улицам наравне с мужчинами.

– И такое заведено во всех больших городах?

– Нет, только в Джханси, и там это в порядке вещей.

Я согласно кивнула, но, когда пришел отец и «написал» на моей ладони, что процессия дивана вошла в деревню, сердце мое бешено забилось в груди.

«Ничего не бойся, – добавил отец. – Пан или пропал».

Он полез к себе в курту и извлек кулон из бамбука, вырезанный в форме павлина, на длинном кожаном ремешке. Украшение легло мне на ладонь.

«Сегодня ты должна стать всевидящей, как павлин с сотней глаз, – «написал» он. – А еще тебе надо уподобиться бамбуку. Под порывами шквального ветра он гнется, но никогда не ломается».

До собравшихся на внутреннем дворике стали долетать звуки музыки. Это приближалась процессия дивана. Люди во дворе вмиг умолкли. Маленькие ступни Ануджи зашлепали по коридору. Сестра пришла, чтобы позвать меня. Рука отца сжала мою руку.

– Субхкамна[38]38
  Желаю удачи (хинди).


[Закрыть], маленькая пава! Пусть тебе сопутствует удача, – сказал он.

Я завязала ремешок на шее и опустила павлина под мою ангаркху.

– Сита! Он здесь! Диван рани приехал! – ворвавшись в комнату, взволнованно произнесла Ануджа. – Пора!

Я поспешила к двери, у которой стояла бабка с серебряным подносом в руках. В Индии гостей принято приветствовать, сделав круговое движение таким вот подносом и поднеся его поближе к голове новоприбывшего. В разных местностях на подносе лежат разные предметы, но всегда есть зажженный светильник арати и небольшой сосуд с киноварью, которой на лбу дорогого гостя делается красный священный знак – тилак.

Несмотря на все самоуверенные заявления, которые я делала, пытаясь успокоить Ануджу, сейчас, ступая по внутреннему дворику собственного дома, я волновалась больше, чем иностранец, впервые ступивший на чужую землю. Диван[39]39
  В Джханси были два дивана, но здесь речь, судя по всему, идет о Рагхунатхе Сингхе.


[Закрыть], сопровождаемый двумя дюжинами мужчин, облаченных в двубортные сюртуки западного покроя, ожидал меня за деревянными воротами нашего дома. Слуга держал над головой дивана небольшой, обшитый по краям кисточками зонтик, защищавший правителя от лучей утреннего солнца. Слуга дивана был худым, но его господин – еще худее. Учитывая, что голова у дивана была большой, мне показалось, что мужчина похож на огромный стебель кукурузы[40]40
  Американские сельскохозяйственные культуры кукуруза и картофель уже были завезены англичанами в Индию.


[Закрыть].

Отец встал слева от меня, Шиваджи – справа.

– Спокойно, – прошептал сосед, когда мы начали подходить к дивану.

Я держала поднос с арати так крепко, как только могла. Затем я сделала перед диваном круговое движение. Когда пришло время окунуть большой палец в сосуд с киноварью, а затем начертать тилак на челе дивана, моя рука дрогнула.

«Дыши ровно», – приказала я себе, зная, что мне придется проделать эту церемонию по отношению ко всем присутствующим здесь мужчинам.

Когда я поприветствовала каждого из мужчин, диван пересек внутренний дворик и уселся на широкой мягкой подушке желтого цвета, которую слуга положил под нашим деревом. Все приехавшие вместе с ним мужчины расположились слева от него, а жители Барва-Сагара выстроились справа. Я вместе с отцом и Шиваджи стояла посередине. Мы все трое поклонились дивану. Я ощущала на себе взгляды односельчан, которые пялились на меня, первую женщину в истории Барва-Сагара, нарушившую законы пурды… Кто знает, за сколько лет?

– Сита Бхосале! – произнес диван.

Его голос оказался на удивление глубоким, а не высоким и тонким, словно камыш.

– Ты – дочь Нихала сына Адинатха из варны кшатриев. Я не ошибаюсь?

– Да.

– Тебе семнадцать?

– Исполнилось в прошлом месяце.

Диван щелкнул пальцами. Молодой слуга поднес ему трубку и торопливо поджег табак. Диван глубоко вдохнул табачный дым, затем выдохнул, не сводя с меня взгляда. Павлин с важным видом проковылял по двору в поисках тени. Я вспомнила о павлине под ангаркхой. Я понимала, почему папа подарил мне этот кулон. В Индии павлинов уважают за то, что они убивают змей. Эта птица всегда настороже. Павлин защищает юных и невинных детей от змей, которые, ползая по земле, всегда готовы напасть.

– Ты похожа на девушек с картин Нихала Чанда[41]41
  Нихал Чанд (1710–1782) – выдающийся индийский художник, представитель раджастханской школы живописи.


[Закрыть], – произнес диван.

Сидя на мягкой подушке, он подался вперед. Облачка дыма из трубки вились вокруг его лица.

– Ты их видела?

Я чувствовала, что щеки мои краснеют.

– Да, диван-джи.

У кого не было копий работ Нихала Чанда, одного из величайших художников Индии? Когда он был еще жив, махараджа Савант Сингх дал художнику рисунок своей любимой певицы, красавицы Бани Тхани. Нихал Чанд взял бесхитростный рисунок и создал серию миниатюр, изображающих идеальной красоты женщину: бледные щеки, чувственные губы, высокий лоб, тонкие брови и большие, цвета лотоса глаза. Это лицо художник использовал для всех изображений богини Радхи[42]42
  В пуранических текстах (пураны – на санскрите «древняя былина») описывается вечная возлюбленная Кришны, воплотившаяся вместе с ним на земле более 5000 лет назад. В одних течениях индуизма Радху почитают как воплощение Лакшми, а в других, являющихся частью кришнаизма, ей поклоняются как источнику Лакшми и всех остальных женских проявлений Бога.


[Закрыть]. Так некоторые европейские художники рисовали мадонн с лиц проституток. То, что меня сравнили с Бани Тхани Нихала Чанда, было как комплиментом, так и оскорблением.

– Посмотрим, столь же твои таланты поразительны, как твоя красота…

Диван приказал своим слугам вынести все те виды оружия, во владении которыми я упражнялась все восемь лет: мушкеты с фитильными замками, ножи, луки, сабли, ружья, пистолеты, топоры и кинжалы. Мишени расставили по всему двору. Диван сказал, чтобы я выбрала любимое оружие. Я тотчас же отдала предпочтение отполированному до блеска тиковому луку, украшенному вставками из черного дерева. Прежде я только раз видела настолько же красивое оружие. Отец получил заказ от очень богатого купца. Тому хотелось сделать роскошный подарок в качестве части приданого своей дочери. Тем не менее, уже зная, что выберу лук, я сделала вид, будто колеблюсь, глядя на широкий выбор оружия. Мне хотелось произвести на дивана впечатление человека, прекрасно владеющего всеми представленными видами оружия и просто не знающего, на чем остановить выбор. Наконец я взялась за лук. Я закинула кожаный колчан за спину, встала перед маленькой белой мишенью, выставленной на противоположной стороне двора, и взялась за первую стрелу. Папа давал мне стрелять из разных луков, поэтому у меня не возникло трудностей и я сразу же приспособилась к новому оружию.

Я чувствовала на себе взгляды всех присутствующих, которые неотрывно следили за тем, как я посылаю одну, вторую, третью стрелу в мишень. Я слышала, как женщины позади восторженно закричали, когда последняя стрела расщепила древко первой, вонзившейся в мишень. Я должна признать, что почувствовала тогда прилив самодовольства. Мне ужасно хотелось увидеть выражение на лице дивана. Но я, повернувшись, лишь скромно потупила взор и положила оружие перед ним.

– Пистолет, – распорядился он.

По тому, как звучал его голос, не было возможности определить, доволен диван или просто скучает.

Меня по-быстрому проверили на владение всеми оставшимися видами оружия. Уверена, что все присутствующие смотрели на меня с толикой восхищения, ибо до этого все они знали о существовании девочки Ситы, но никто понятия не имел, что есть на свете воительница Сита. Наступило время для разговора. Я была готова. Я заняла свое место между отцом и Шиваджи. Я стояла перед диваном, ожидая вопросов, но посланец рани хранил молчание. Когда я рискнула взглянуть ему в лицо, то не смогла ничего понять. Он доволен или нет? Почему приехавшие с ним люди тоже молчат и только переминаются с ноги на ногу, стоя под палящими лучами солнца?

– Скажи мне, – наконец произнес диван. – Эти ли мужчины готовили тебя к тому, чтобы стать телохранительницей Ее Высочества в дурга-дале?

– Да, диван-джи, пита-джи и наш сосед, многоуважаемый Шиваджи.

– Повтори это по-английски.

Я сделала так, как велел диван. Судя по всему, он остался доволен.

– Ты умрешь за рани? – вдруг спросил он.

– Да.

– Ты предпочитаешь лук и стрелы?

– Да.

– Кому ты будешь верна во дворце Джханси, если тебя завтра туда увезут?

Мое сердце екнуло в груди. Шиваджи хорошо подготовил меня к собеседованию.

– Рани, – ответила я.

Диван поднес трубку ко рту и вдохнул табачный дым. Выдохнув, мужчина щелкнул пальцами. К нему подошли трое слуг. У двоих глаза были подведены сурьмой. Головы их были повязаны женскими дупаттами. Кое-кто из мужчин дивана рассмеялся, но никто из деревенских даже не улыбнулся. Я знала, что сейчас все они думают о том, не ходят ли мужчины в Джханси вот таким образом – одетые как женщины, с колокольчиками на лодыжках и браслетами-кольцами на запястьях.

– Однажды, – произнес диван, и я поняла, что проверка продолжается, – ты окажешься в одной комнате с рани Джханси.

Один из мужчин, повязанный дупаттой, выступил вперед и занял свободное место между мной и диваном. Мужчины вокруг него снова рассмеялись.

– В той же комнате находится мать махараджи.

Второй мужчина в одежде женщины присоединился к первому и слегка поклонился.

– Я тоже нахожусь там.

Последний мужчина в огромном желтом тюрбане, похожем на тюрбан дивана, тоже выступил вперед, стараясь придать себе горделивую важность.

– Вдруг чужак проникает во дворец!

Слуга, одетый во все черное, на которого я прежде не обратила внимания, прыгнул в середину их живописной группки. Все трое слуг притворились испуганными.

– В комнате есть только один пистолет для защиты, – произнес диван. – Кому ты его дашь?

По внутреннему дворику прошелестел шепот. Слуги дивана переглянулись, они уже слышали этот вопрос раньше. Очевидным ответом было отдать его рани, но… Как насчет матери махараджи? Разве она не самая важная персона в комнате? Или отдать оружие дивану? Наверняка он считает себя достойным чести защитить семью своего повелителя.

Уже почти настал полдень. Солнце высоко стояло на небосклоне. Пот начал стекать ручейками у меня по спине. Я окинула взглядом деревенских. Они потягивали из глиняных пиал сок манго. Им было все равно, постигнет меня удача или неудача. Я стала для них сегодня всего лишь развлечением. Рядом со мной кашлянул Шиваджи. Он нервничал. Внезапно я поняла почему… Диван неправильно сориентировал меня, задав этот вопрос.

– Никому я не стану отдавать пистолет, – сказала я.

По двору разнесся удивленный шепот.

Диван подался вперед на своей подушке.

– Почему?

– Пистолет останется у меня.

Краем глаза я видела, как деревенские качают головами, но слуги дивана хранили молчание.

– Ты не отдашь его рани? – спросил диван.

– Нет.

Он опустил руку с трубкой. Теперь в его глазах светился истинный интерес.

– Объясни.

– Зачем ей пистолет, если это мой долг – защитить рани? Разве не для этого я нахожусь в комнате?

Диван откинулся назад на подушку и улыбнулся.

– Сита Бхосале из Барва-Сагара, – произнес он, – приготовься. Завтра на рассвете ты едешь со мной в Джханси.

Еще до рассвета мы совершили краткую пуджу. Папа подарил мне четыре новые ангаркхи и две пары нагр. Тетя положила одежду в резной деревянный сундук, который я должна была взять с собой в дорогу. Внезапно слезы навернулись мне на глаза и я чуть не расплакалась. Что, если пройдут долгие годы, прежде чем я снова приеду в Барва-Сагар? А может, рани вообще не разрешает дургаваси видеться со своими семьями? Никто мне не рассказывал, как живется в Джханси. От деревни до города – день пути. Даже папа, который во время своей молодости побывал в Бирме, ни разу не был во дворце раджи.

Я встала перед ликом Дурги. Каждого, кто находился сейчас в комнате, обуревали разные чувства: тетя и ее муж улыбались с надеждой, светящейся в их глазах, папа был грустен и горд, а сестра выглядела потерянной.

Отец пересек комнату и взял меня за руку. Некоторое время мы просто стояли и держались за руки. Затем он раскрыл мою ладонь и «написал»: «Я буду очень скучать по тебе, Сита, но я тобой горжусь».

Он прижал мою ладонь к своей груди, потом прикоснулся к медальону, вырезанному для меня, и произнес:

– Как бамбук. Клонись, но не ломайся.

Слуга дивана постучал в дверь нашего дома. Затем он объявил, что лошадь для меня оседлана. Как и предрекла бабка, я поскачу в Джханси с саблей на боку. Пурда теперь мне не указ.

– Не уезжай! Пожалуйста, не уезжай!

Ануджа бросилась ко мне и обняла меня за талию, когда слуги вынесли мой деревянный сундук и погрузили на повозку, запряженную волами.