Текст книги "О вере, неверии и сомнении"

Я лично слышал, как неверующий собеседник с нескрываемой улыбкой «всепонимающего» человека сказал мне, что он не только сам не верит этому, но и уверен, что и я, «как образованный интеллигент», тоже не верю в эту «невозможную» вещь и обманываю других, будто верю… Я совершенно прекрасно понимал все его неверие: оно мне было давно знакомо. Но он не мог понять меня, ибо мой опыт веры и знания ему не был еще доступен. Я ему заявил и заявляю, что я совершенно верую в непреложность истины пресуществления хлеба и вина в Тело и Кровь…

Но неужели же мой ум не разочаровался этим очевидным недоумением и не смущался сомнением: как это все может быть? – О, очень много раз! Не всегда и от веры приходили. Они очень разнообразны. Но сейчас, при речи о Писании, я укажу лишь на одно из них. Почему я верую в это? Это совершенно категорически и многократно утверждал Сам Господь Иисус Христос, Сама Истина («Аз есмь… Истина», Ин. 14, 6): «При имите, ядите: сие есть Тело Мое»… «Пейте из нее (чаши) все, ибо сие есть Кровь Моя…» (Мф. 26, 26–28). «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне» (Ин. 6, 56)… Этим соблазнились плотские умом иудеи и даже некоторые из учеников Иисусовых – и совсем отошли. Но Он их не остановил, не сказал, что они напрасно поняли Его «просто», а не «символически». Наоборот, Он даже и к двенадцати обратился: «Не хотите ли вы отойти?» – так спрашивает уверенная в себе, не боящаяся слабости человеческой Истина!.. И двенадцать не отошли. Петр говорит: «Господи! К кому нам идти?» Некуда! Воистину больше не к кому. А к Тебе можно и должно, ибо Один «Ты имеешь глаголы вечной жизни» – и спасительной, и несомненной, истинной (Ин. 6, 67–69). Так и я… Вопрос опять другой: почему именно я верую в Господа Иисуса Христа и, следовательно, в Его Евангелие… Об этом расскажу дальше. Но уж если я верую в Него, то принимаю Его Слова, Его откровения как нерушимо достоверные: Бог сказал! Конец всяким вопросам! Так есть! Такова истина! И я принимаю во всей полноте и глубине Тайну для ума, но истину для души – о Теле и Крови!..

И не всегда эти вопросы возникают. Хотя, как известно, мы не вольны в логических ассоциациях идей; и они могут приходить вопреки даже желаниям нашим; но все же обходится и без вопросов. А если и приходят – то отодвинешь их «рукою» всей предыдущей веры, ума и опыта – спокойно и твердо совершаешь дальше таинство…

Есть и другие основы для этой моей веры (авторитет Церкви, Отцов, опыты святых, даже и умственные некоторые вспомогательные подпорочки); но одно из крепчайших оснований – Откровение Слова Божия, Слова Самого Бога: «Рече и бысть!» Рече и есть!

Или возьму другой пример.

Бог есть Пресвятая Троица. Пока это хоть в малой степени не откроется духу нашему, то для плотского ума эта истина представляется не только непостижимою, но даже будто бы и неприемлемою, тоже «противоречащею» «законам» ума: Три и Один? «Невозможно». Но моя «гносеология» давно мне математически доказала, что наш умишко не смеет даже и заикаться вообще о какой-либо «невозможности» в мирах иных… Это уже – конечный для него пункт! Правда, ему (и «мне») непостижимо. Несомненно! Но и только. Не больше! Ни одного шага дальше. «Не понимаю», – вот это правильно и смиренно-логично. И я не понимаю умом. Но пока (до опыта «лицем к лицу» – 1 Кор. 13, 12) принимаю… На каком основании? Открыто, сказано, дано! Хотя бы вот это одно: учите и крестите «во имя Отца и Сына и Святого Духа!» (Мф. 28, 19). Все равны, а «имя» одно.

И довольно, довольно! С избытком! Не дерзаю даже и пытать тайну: «Не терпит тайна испытания», – говорится в церковной стихире… И мой ум знает это точно, ясно, даже по философским выводам. А сердце мое и вовсе не любит «пытать»: это даже для веры и по опыту – дерзко, грешно… Не говорю уже опять: и противоумно («безумец рече в сердце своем…» – Пс. 13, 1). И верую, верую во Отца и Сына и Святого Духа, верую и исповедую! Откровение дано – не есть – так же и в непостижимое воплощение Сына Божия. Так же и в благодать Святого Духа. В будущую загробную жизнь. В таинства. В Церковь. Все стоит на фундаменте Писания, на несомненном Слове Божием: Бог сказал! И я стал читать Слово Его – не по-семинаристски, а по-христиански.

А тут на помощь пришла уже опытная сила действия самого Слова Божия. Доселе оно было преимущественно как бы «внешним» авторитетом для меня: веруя в Бога, я тем самым побуждался «принимать» и Его слово… Но постепенно и многократно, тысячи раз, истинность Писания, и в особенности Евангелия, стала проявляться мне изнутри его самого. Я это поясню. Есть два главных пути действия слова Божия: один – естественный, а другой – сверхъестественный, один – более или менее обычно-сердечный, рассудочный, другой – духовный, таинственный, благодатный. Можно добавить и третий, дополнительный, историко-критический… И все они – «научны» – только по-разному… Объясню.

Начну с последнего. Многие исследователи и защитники Евангелий старались выяснить: на чем основывается достоверность этих источников нашей веры? И ответов было много – чуть не с самого появления Евангелия и посланий – и до наших дней. Есть целый ряд брошюр, в коих собран этот материал. Я не буду сейчас подробно останавливаться на нем. Упомяну лишь, для примера, интересное предисловие светского писателя, адвоката СПб Б. Гладкова[26]26
  Гладков Борис Ильич – общественный деятель, писатель, поборник народной трезвости, автор ряда работ апологетического характера («Библия в общедоступных рассказах». – Спб., 1915; «Благовествование четырех евангелистов, сведенное в одно повествование». – Спб, 1908; «Да, Христос действительно воскрес!» – Спб., 1906; «Общедоступное толкование Евангелия». – СПб., 1906; «Помогите вернуться к Богу». – Спб., 1910; «Первопричина нашего атеизма». – Спб., 1911).


[Закрыть]. В предисловии к своему толкованию Евангелия он сообщает из своей автобиографии, что был, как и многие из его товарищей и современников, неверующим, мучился неудовлетворенностью, удивлялся миру душевному у христиан – и заинтересовался, на чем же он у них покоится? – На вере во Христа Спасителя. А на чем стоит их вера? – На Евангелии прежде всего. Каков же источник достоверности его? Несомненно ли оно? – И он решил обследовать вопрос историко-критически: давно ли и несомненно ли записаны Евангелия. И оказалось, что есть исторические свидетельства еще от первого века, а уже о втором веке и говорить не приходится, – из коих ясно становится, что Евангелия были весьма близки к самим событиям их; еще живы были свидетели или, по крайней мере, слушатели очевидцев Христа… И Гладков принял Евангелие и с ними и веру во Христа… Очень интересное и поучительное для начинающих предисловие… О. Иоанн Кронштадтский очень одобрял печатание этой книги.

Есть и другие подобные брошюры… Но я не очень ценю этот метод – хотя и признаю его относительную ценность, особенно для людей, еще не оторвавшихся от поклонения уму и «науке»; а мне теперь это представляется довольно скучным. Я читал этот материал без сердечного трепета; может быть, в семинарии читал бы с удовлетворением, но тогда я еще верил в ум.

Поэтому для меня более убедительным представляется несколько иного плана метод: внутренней достоверности Евангелия.

Я это давно узрел – и доселе постоянно переживаю. Но расскажу сначала о постороннем свидетеле. У меня есть друг, христианин из евреев, ученейший философ мирового масштаба, профессор университета Ф.[27]27
  Речь идет о Семене Людвиговиче Франке (1877–1950), религиозном философе и психологе, прошедшем в своей жизни сложный путь от атеизма к вере, от марксизма к служению Православию.


[Закрыть] Я однажды спросил его, каким образом он, еврей, очень умный человек, пришел к христианской вере? И притом искренно, никем не принуждаемый… Да еще и после того, как прожил со своей женой-христианкой 13 лет в еврействе, точнее, в интеллигентном индифферентизме. И он мне написал, что его привело к вере Евангелие… Чем же именно? – Своею «внутренней достоверностью»… То есть ему, как очень умному, непредубежденному и искреннему человеку, при чтениях евангелий стало простой очевидностью, что написано оно очевидцами, совершенно искренними людьми; что это не поэтическое легендарное «сочинение», а бесхитростные записи «о совершенно известных между нами событиях» (Лк. 1, 11).

Как философ, он не боялся – подобно другим недорослям мысли – ни чудес, ни некоторых мелких разночтений между четырьмя евангелистами: не все было и просто, и понятно. Но все это меркло пред очевидною несомненностью реальных фактов. И оставалось одно из двух: или упорно, вопреки своей же совести и уму, не верить, или наоборот, принять факты, т. е., как говорится, «поверить»; хотя здесь для ученого ума, собственно, и не нужно было веры, как «уверенности в невидимом» (Евр. 11, 1), а простое принятие увиденного другими, но достоверными, «бывшими с самого начала очевидцами и служителями Слова» (Лк. 1, 2). Он не стал упорствовать: ему, как умному и искреннему человеку, это было бы невыносимо. И крестился… К радости, конечно, семьи, которая никогда не смела «ученого учить»… Интересно, однако, что потом он все же поддался налетам сомнений – притом совсем логически неоправданным – это весьма показательно: тут мы стоим уже перед другим способом утверждения веры – благодатно-опытным и, следовательно, этот естественный путь принятия веры – по доверию к достоверным свидетелям и по принудительной достоверности событий – еще не решает всего дела. И понятно: пока сам человек не воспримет чего-либо лично, непосредственно, до тех пор нам чужие свидетельства представляются полумертвым чужим капиталом, которым мы лишь временно пользовались. И совсем ложатся под готовую уже веру (будь она традиционная «детская» или же уже и опытная, «своя»), тогда и «чужие» сообщения будут радостно восприниматься, как и наши собственные. Однако и без нашей веры несомненная внутренняя достоверность Евангелий приводила не только ученого философа, но и миллионы других людей к вере.

Раскрою эту достоверность на нескольких примерах – хотя, собственно, все Евангелие совершенно «очевидно», как «просто» рассказанное всякое историческое событие. Этим характером простоты записей особенно отличается Евангелие от Марка, потому что оно записано со слов простейшего рыболова Петра его учеником Марком. Другие евангелисты: Матфей (бывший сборщик таможенных пошлин – мытарь), Лука (бывший образованным врачом и писателем) и Иоанн (тоже хоть и из рыбаков, но постепенно дошедший до высоты созерцаний) – были более, так сказать, «культурными» и уже имели, каждый по-своему, планы и особые задачи при написании своих Евангелий. А Петр, без всяких систем, рассказывал главные события из жизни Господа его. Верующий попросил Марка записать это; и тот постарался – богомудро! – запечатлеть бесхитростно и буквально. Все это очевидно всякому непредубежденному читателю. И я бы советовал каждому проверить опытно: взять сейчас это Евангелие и почитать, где угодно. Ну, например: о призвании апостолов (И далее Мк. 1, 16), о исцелении тещи Петровой, о принесении к Иисусу Христу «при наступлении же вечера, когда заходило солнце» (Мк 1, 32), «больных и бесноватых» и проч. и проч…

Свидетельствую, что я, тысячи раз читая Евангелие – особенно от Марка, – «видел», могу сказать, те события, которые совершались на этой «Святой земле»… И просто не оставалось никакого сомнения в несомненной достоверности всего описанного; и если бы я не принимал его, то я должен бы был или с ума сойти, или говорить против очевидного. А особенно меня всегда и доселе радовали и укрепляли тысячи деталей, разбросанных тут и там по всем Евангелиям. Об этом у меня уже написана специальная небольшая рукопись (она – у Ш.); «Подробности Евангельских событий»: там собрано довольно фактов. Но чтобы сейчас не отсылать моих читателей к этому неизвестному им источнику и опасаясь, что и сами они поленятся раскрыть Евангелие и почитать его хотя бы 10–15 минут, и чтобы для этих заметок тут же дать и живые иллюстрации изложенных выше мыслей, посвящу с радостью несколько страничек ярким примерам внутренней «достоверности»… Мне и самому приятно наслаждаться «зрением» Христа…

Притом я буду отмечать особенно то, что иногда проходит мимо нашего внимания. Господь, Сын Божий, Богочеловек вчера день провел с учениками, вечером «исцелил многих, страдавших различными болезнями, изгнал многих бесов» (Мк. 1, 35), разумеется, устал, как человек, устали и апостолы с Ним. Наступила ночь; все уснули где-нибудь в гостеприимной хижине. Утомленные ученики, до этого еще уставшие и от рыбной ловли, крепко спали. И не слышали, что сделал Иисус. А Он, пока все так сладко отдыхали, – «утром, встав весьма рано», – когда еще было темно, вероятно, «вышел» незаметно, чтобы не потревожить усталых сотрудников своих и чтобы остаться одному: «и удалился в пустынное место, и там молился» (Мк. 35). Проснулись потом и ученики. Стали искать Его. Утром же скоро собрался, конечно, народ, который вчера видел воочию столько благодетельных чудес, спрашивают: «Где Он?» «Симон и бывшие с Ним» нашли все-таки Его и «говорят Ему: все ищут Тебя» (Мк. 36, 37).

Ну смотрите: какая живая, очевидная картина! Или еще. «Поднялась великая буря; волны били в лодку, так что она уже наполнялась водою. А Он спал». Где? – «На корме», и притом «на возглавии». Что-то подложили Ему под главу Его Божественную, Богочеловеческую… Испуганные ученики не спали. Будят Его. И встав, Он запретил ветру и сказал морю: «Умолкни, перестань!» И о, чудо чудное: «Ветер утих, и сделалась великая тишина»… И это сразу – что совершенно противоестественно: волны на озере бьют еще часами так называемою «мертвою зыбью» после прекращения бури (Мк. 4, 37–39).

Еще раньше я писал уже о воскрешенной 12-летней девочке, дочери Иаира, как она «начала ходить» по комнате (5 глава) – подробность сохранена лишь у ев. Марка.

Вот еще потрясающее чудо насыщения пятью хлебами пяти тысяч человек, не считая женщин и детей… Значит, было около семи-восьми тысяч, вероятно. Так интересовался еврейский, еще тогда Богоизбранный, Израиль. Так ли ныне?

Господь «повелел… рассадить всех отделениями на зеленой траве. И сели рядами, по сто и по пятидесяти (Мк. 6, 39–40)… И чудо совершилось воочию. «И набрали кусков хлеба и остатков от рыб двенадцать полных коробов» (Мк. 6, 43).

Признаюсь, я беспокоился еще в духовной школе, когда на литиях слышал все эти слова при благословении кругленьких чистых белых «хлебцев»: «Господи Иисусе Христе, Боже наш, благочестивый» в оно время «пять хлебов и пять тысяч насытивый, Сам благослови» и ныне, здесь, сейчас, Сам благослови «и хлебы… сия и умножи» их: неужели же все это было на самом деле? Пять хлебов на пять тысяч? О, как мне хотелось, трепетно хотелось, чтобы это было, было! А умник все боялся, боялся «чудес»… И беспокоился я за освящение «хлебцев». И много после, когда я стал верить Слову Божию просто и твердо, я уже и сам произносил эти святые слова со спокойной решимостью; ибо уже знал, исторически достоверно знал: это было! Ибо было «на зеленой траве»… И сидели они рядами… И «двенадцать полных коробов» понесли потом… А в другой раз, когда «было около четырех тысяч», насытились семью хлебами и набрали шесть корзин (Мк. 8), то Он велел «возлечь на землю» (Мк. 6). Про «зеленую траву» уже не упомянуто: значит, тут была обычная сухая палестинская почва; а там была, вероятно, низменность, на которой зелень еще не была выжжена южным солнцем, что и обратило внимание наблюдательного местного жителя – рыболова.

Вот и вход в Иерусалим готовится. Спаситель послал двоих за ослом. «Они пошли, и нашли молодого осла»… Где же? В каком положении? – «привязанного у ворот на улице». Целая картина: ворота, улица, привязан… «И отвязали его» (Мк. 11, 4)… Допрос на суде… Сначала, когда на Господа лжесвидетельствовали, «Он молчал и не отвечал ничего»: и без того все понимали, что недостаточно улик для убийства по закону. Тогда первосвященник спросил прямо: «Ты ли Христос, Сын Благословенного?» то есть – Бога? Христос «сказал: Я» (Мк. 14, 61–62). «Тогда первосвященник, разодрав одежды свои, сказал: на что еще нам свидетелей? Вы слышали богохульство; как вам кажется? Они же все признали Его повинным смерти» (Мк. 14, 63–65 ст.). Осудили Господа за то, что Он Сам сказал о Себе истину: «Я – Сын Божий»… Мироносицы увидели в пустом гробе ангела, юношу, сидящего на правой стороне, облеченного в белую одежду, и ужаснулись. Услышавши от него о воскресении Господа, «выйдя, побежали», – ну конечно, побежали! – «от гроба; их объял трепет и ужас»… А дальше? «И никому ничего не сказали, потому что боялись» (Мк. 16, 5, 8)… Боже! Как это все очевидно, понятно и уму, и сердцу ясно… Воистину – несомненно внутренне достоверно! И только заранее предубежденная душа или злоупорствующая способна отрицать наглядные факты.

А мы радуемся. Мы через эту достоверность растем «от веры в веру».

И сколько было случаев, что я, совершенно неожиданно, при чтении Евангелий, а особенно в храме на литургиях, вдруг узревал такую самомалейшую подробность, которая дотоле и в мысль не приходила. Вот еще два-три маленьких примера… Идут в Иерусалим. «Иисус шел впереди их, а они ужасались и, следуя за Ним, были в страхе». Потом Он, видимо, остановился и, «подозвав двенадцать», «опять начал им говорить о том, что будет с Ним» (Мк. 10, 32).

При выходе их из Иерихона Вартимей «слепой сидел у дороги». Стал просить исцелить его. «Иисус остановился». Стал… Ждет… «Велел его позвать». Зовут слепого и говорят (неизвестно кто; передавали по толпе) ему: не бойся, вставай, зовет тебя»… Даже не сказано кто, а просто «зовет тебя»… Что же слепец? – «Он сбросил с себя верхнюю одежду, встал и пришел (а не побежал, куда же бежать слепцу-то?) к Иисусу». И прозрел (Мк. 10, 46–52). Зачем «сбросил одежду»? Не знаю. И сейчас не понимаю. Подробность совершенно не необходимая. Наоборот даже: уж если «зовет», так тут не об одежде думать, а иди скорее. А он сбросил. Может быть, вы, читатель, что-нибудь примыслите? Интересно… Да, все это было, было, было…

Ну, и последняя деталь. Про петуха. Только сам Петр знал детали этого страшного для него предательства и, конечно, помнил их: ему ли забыть это? Другие евангелисты (Мф. 26, Лк. 22, Ин. 18) говорят лишь об одном пении петуха. А Петр (у Марка) – о двух. Он проник при помощи Иоанна, «который был знаком первосвященнику» (Ин. 18, 16), уже во внутренний двор и грелся с другими у костра. Ночь выдалась холодная. «Одна из служанок», «всмотревшись в него», признала его: «И ты был с Иисусом…»

Видно, по любопытству ходила не раз смотреть на Чудотворца: прислуги от господ много знают… «Но он отрекся»: «не знаю и не понимаю»… Однако оробел. И как только прислуга ушла, он незаметно «вышел вон на передний двор». Две ограды было.

«И запел петух»… Были «первые петухи»… часов 9 вечера. Но служанка, видно, беспокойная была особа и заразилась от хозяев враждой к Иисусу и ученикам, вышла-таки вторично. Не нашла Петра на первом дворе, может быть, спросила у других, где он, и вышла на внешний двор, «увидевши его опять, начла говорить стоявшим тут: этот из них»… Ах, как это все правдоподобно для женщины. Видите?! «Он опять отрекся»… Служанка ушла… «Спустя немного», уже приближалось время к полуночи, «стоявшие тут стали» снова допрашивать его: «точно ты из них». «Он же начал клясться и божиться: не знаю Человека сего». «Тогда петух запел во второй раз». Было время «вторых петухов», как у нас говорили на селе. «И вспомнил Петр слово, сказанное ему Иисусом» (Мк. 14, 72): «прежде нежели петух пропоет дважды, трижды отречешься от Меня» (Мк. 14, 30)… Сбылось… Другие евангелисты о «первых петухах» не упомянули. А Петр-то помнил хорошо… «И начал плакать» (Мк. 14, 66–72). Ев. Матфей добавляет: «горько»… Сам отрекавшийся не осмелился добавить этого слова: не смиренно было бы ему самому упоминать об этом… И вышел со двора… Куда он пошел потом со своими слезами? Что переживала его горячая душа, только что, три-четыре часа назад, обещавшая: «если и все соблазнятся, но не я»?! (Мк. 14, 29) Неизвестно это… Я думаю, долго он бродил по темным улицам сонного Иерусалима и плакал… и плакал… и плакал…

Да и как не плакать?! А к утру уже пришел туда, где обычно собирались и ночевали апостолы. И заснул тяжелым сном. Но ненадолго. Утром, вероятно, молчал. Душа его истерзалась: отрекся!.. Трижды отрекся… И продолжал плакать…

* * *

…Почувствовали ли, увидели ли с несомненностью теперь, как правдоподобны, достоверны – по самому своему внутреннему содержанию, по простому духу повествователей, по бесчисленным реальным подробностям, как очевидны Евангелия?!

И тут даже нет ничего «сверхъестественного», мистического, таинственного; наоборот, и уму, наблюдению, интеллектуальному чутью, если хотите, «внутренне-научно», истина встает в несомненном виде. А потому, если я прежде говорил, что уму совершенно недоступны религиозные сверхъестественные предметы, то я разумел самую сущность, а не бытие их; она вне и выше рассудка: Бог, Троица, воплощение, Благодать, другой мир – непостижимы уму. Но во Христе Богочеловеке Его естественная сторона, человеческая, совершенно подобная нашей природе, и должна быть доступна и восприятию и пониманию (опять-таки по закону сродства общей нашей природы), – и была понятною. И тут уму нашему вполне прилично и даже обязательно искать достоверности самыми естественными способами: соображениями, психологическими сравнениями, чутьем истины и т. д.

И ученый философ Ф., когда стал читать Евангелие, без всякого труда «умом дошел» до очевидности событий. И «уверовали».

И я, по своему опыту, весьма советую читать Евангелие, когда нам захочется укрепить свою веру, порадоваться в ней или когда найдет сомнение какое: никакие академии, никакие историко-критические исследования, никакие логические доказательства не могут дать столько, сколько самое «простое» чтение Евангелий… Это – опыт… И понимаешь, почему св. Серафим[28]28
  Преподобный Серафим Саровский (+1883) – святой старец, обладавший дарами исцеления, предвиденья. Учил о «стяжании» Духа Святого как высшей цели жизни христианина.


[Закрыть] еженедельно прочитывал всех евангелистов; почему миссия начинается с самого обыкновенного рассказа об евангельских событиях; почему Библию, а особенно Новый Завет, издают на всех языках в миллионах экземпляров и читают ее в мире больше всех других книг. Ничто так не приподнимает завесу над тайной «того мира»; ничто не «открывает» так наглядно реальность, истинность, объективность сверхъестественного бытия, как именно «откровение».

И если мы по лени своей не можем читать по целому евангелисту в день, то хоть бы уделяли этому каких-нибудь 3–5 минут. Иногда и этого довольно. Вдруг неожиданно найдешь новую жемчужину или просто подновишь душу уже известными, но тускнеющими от времени фактами… И снова заиграет сердце; и оживится вера, точно зелень, вспрыснутая утренней росой…

В крайнем случае, читайте хоть при сомнениях, при ослаблении веры, при скорбях; и найдете и истину, и утешение.

«Исследуйте Писания», – заповедал Сам Христос иудеям, – а они свидетельствуют о Мне» (Ин. 5, 39). «Ты из детства знаешь священные писания, которые могут умудрить тебя во спасение верою во Христа Иисуса», – говорит ап. Павел Тимофею (2 Тим. 3, 15).

И читать нужно «просто», с открытым сердцем, непредубежденным умом. И тогда не нужно даже «искать» доказательств, а только читать просто. И истина сама засияет изнутри. Лик Христа проявится воочию… И сколько было таких примеров…

* * *

Но вот что иногда приходилось замечать и от других слышать: одно и то же Евангелие в один раз заиграет такою живою радугою цветов, так сильно и убедительно раскроет истину, а в другое время все в нем представляется точно мертвым, холодным, бездейственным. И те же самые подробности событий, совершенно неопровержимые и достоверные для ума, на этот раз не производят впечатления. Вон и профессор Ф. Писал мне об этом относительно себя. И семинаристы читали и учили, а все знания ложились лишь холодным пластом на память, но не проникали в сердце… И наоборот, иной раз все существо твое задрожит, затрепещет от двух-трех прочитанных слов, особенно в храме.

«И вот, женщина того города, которая была грешница, узнав, что Он возлежит в доме фарисея, принесла алавастровый сосуд с миром и, став позади (впереди Его был стол, вокруг которого «возлежали» гости, – митр. Вениамин) у ног Его и плача, начала обливать ноги Его слезами и отирать волосами головы своей, и целовала ноги Его, и мазала миром» (Лк. 7, 37–38).

Какое сердце грешника не стало бы рядом с этой счастливой женщиной (и не назвал ее Господь блудницей, а «сия женщина», почтенное имя (7, 44)… И сколько будет в мире слез про-лито за 2000 лет над нею и с нею…

Отчего же такая разница бывает? Я уже заметил, что не нужно при чтении Евангелий задаваться какими-либо необычными, хотя бы и приличными целями, например, собирать материал для будущей проповеди, отмечать важные места для сочинения, стараться запомнить наизусть, превращать в материал для уроков, лекций и т. п. Все это чрезвычайно Евангелия… Было светло на душе, интересно и живо для ума… Но вот я решил сочетать и другую задачу: отмечать для моих работ некоторые места о «Царстве Божием»… И только я начал заниматься этим прикладным делом, мгновенно свет евангельский потух. Я пробовал повторять, гнаться за двумя целями и на другой день, и на третий. Увы! Бесплодно. Евангелие было мертво… И пришлось отказаться от второй задачи, а, попросив у Господа прощения, я смирился и начал читать по-прежнему, «для спасения души»… И мертвец ожил…

Тут мы имеем дело с религиозным законом: благодать Божия или Бог, не попускают человеку использовать их не для Божественных целей, а для посторонних, земных. Это, в сущности, иудейский материалистический подход к Богу, Спасителю: ищите Меня, потому что «ели хлебы», – а не Меня Самого любит… И тогда Господь скрывает лицо Свое… «Он же прошел через толпу и скрылся». Бог, благодать, Спаситель – не могут быть «служебными», рабскими инструментами в руках твари Своей: Бог есть Господь, Господин всех, а не орудие у них. Иначе тут совершается грех против 3-й заповеди: «не приемли имени Господа Бога Твоего всуе».

Это – понятно.

Но вот иногда и не задается человек прикладными целями, читает просто, – а Слово Божие бледно для него. И наоборот: когда и не ожидает, вдруг оно загорится внутренним светом и заживет, и оживит… И бывает тогда оно столь неотразимо убедительным, что никакое сомнение даже и немыслимо: истина стоит в сердце и уме – с абсолютной достоверностью и силой.

Я объясняю себе это третьим путем (или методом доказательства) действительности Слова Божия: благодатью. Слово Божие – есть Бог говорящий. Во Слове Божием сокрыта ила Божественной благодати. И она, как и все Божие, не подлежит принудительным законам действия. В ее воле или проявлять себя, или не открывать, или скрывать. И тогда никакие естественные условия наши – ни историко-критические выкладки, ни факты внутренно-убедительной достоверности – не помогут нам. Наоборот, могут даже препятствовать силе света истины, ибо мы хотим насильно, своими низшими силами, подчинить себе высшую Силу: а это для нас и непосильно. Это может грозить нам опасностью впасть в магию. Благодать уходит. А когда она уходит, то одна внешняя оболочка истины, слова остаются бессильными и бездейственными. Или иначе: сила-то остается в слове, но от нас (или от меня одного, а не от всех) она удерживается в действии. И обратно: когда Бог Сам благоволит, то и из простых слов засияет свет жизни. Кратко сказать: истина, Дух Святой, Христос – сокровенны в Писании, в Своем Слове, Сами открываются человеку, Сами дают свой благодатный свет: и уже в этом их свете нам начинает сиять свет Писания. Я уже приводил сравнение: солнце озаряет тьму ночную, и все видно. В электрических проводах энергия есть, но если она закрыта, ничего не видно; «пустили свет», и все озарилось.

Вот почему чтение Евангелий в храме обставлено благоговейнейшими приготовлениями: Вонмем… Премудрость!.. Послушаем Святого Евангелия… Мир всем… Вонмем. Евангелие в чудных обложках. На высоком столе. Со свечами впереди. При чтении испрашивается особое благословение на чтение; а он [священник] отвечает: – Бог, молитвами святого, славного всехвального апостола (имярек) да даст тебе глагол, благовествующему силою…

А тут еще читается тайная молитва перед этим:

Воссияй – в сердцах наших, Владыка Человеколюбец, Твоего Богоразумия нетленный свет и мысленные наши очи просвети: ибо Ты Сам «просвещение душ и телес наших, Христе, Боже наш».

Или как в начале дня, при восходе солнца, говорится в конце утрени: «Христе, свете истинный, просвещаяй и освещаяй всякого человека!.. Да знаменуется на нас свет лица Твоего: да в нем (этом Твоем свете) узрим свет неприступный» и проч.

Здесь мы подходим к общему закону познания всего, в частности и в особенности бытия сверхъестественного: оно познается только при условии озарения им самим нашего познания. Божие и познается чрез Бога же, чрез Его благодать. И в свете этой благодатной озаренности зрится «свет неприступный» для безблагодатного, естественного, тварного плотского ума. «Душевный», естественный человек, – говорит ап. Павел, – «не принимает того, что от Духа Божия, …и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно». И мы «проповедуем премудрость Божию, тайную, сокровенную, …которой никто из властей века сего не познал… А нам Бог открыл сие Духом Своим». И «мы приняли не духа мира сего», – не плотский ум, – «а Духа от Бога, дабы (через Него) знать дарованное нам от Бога, что и возвещаем не от человеческой мудрости изученными (в школах или семинариях на память) словами, но изученными от Духа Святого» (1 Кор., 2). Это и есть тот третий – не естественный, а духовный, благодатный подход к познанию Писания, – о коем мы обещали выше написать.

И тогда становится вполне объяснимым, почему даже слова Самого Христа Господа не действовали на фарисеев и евреев; они не достойны были озарения благодатью за свое упорство, гордыню, греховность. И то же самое слово падало росою живою на блудников, блудниц, мытарей ради их покаяния, которое раскрывало двери их сердец навстречу свету благодати Божией. Потому и сказано книжникам и ученым: «блудники и мытари впереди вас идут в царствие небесное».

Из всего этого вывод по поводу третьего пути таков: должно подходить к Слову Божию со всею благоговейностью и смирением; и ничего не искать заранее и даже не ожидать непременно; а в простоте детской души слушать, как Мария у ног Иисуса: и Ему Самому предоставить действие…

Отсюда открывается неожиданный будто бы вывод: та «детская» простота, о которой мы говорили в начале рассмотрения путей веры, много лучше так называемой «сознательно», второй «новой» простоты, ибо первая смиреннее, – там «своего» человеческого нет; а во второй простоте, после приобретенной, уже есть и свое: ум, выводы, доказательства и пр., – и это может внушить некое самомнение и «веру в человека»: сие же неприемлемо для благодати Божией. И потому нужно отбросить всякое «наше» и просить, молить Бога возвратить нам прежнюю, утерянную детскую простоту: «кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него» (Мк. 10, 15). И Бог, владыка сердец, может это сделать. И делает… Самый мудрый мудрец может обратиться в дитя Божие. И как это отрадно, как прекрасно!