Текст книги "Мир для троих"

Помню, как это было. Передо мной чашка остывающего бульона. Пытаюсь читать – не могу сосредоточиться. Тогда чуть разворачиваюсь и замечаю сбоку (буквально через столик) девушку. Обычно не люблю таких, готовых вот-вот расплакаться. Но эта отличалась. Слёзы, вызванные скорее силой, нежели банальной слабостью. (Впрочем, и слабость не так обыденна и понятна, как порой кажется). Когда не нужен зритель. И она, эта девушка, не ждала утешения. В тот момент я понимаю: ни один человек не смог бы сказать ей чего-то успокаивающего, потому что не столько слова, сколько сам утешитель стали бы лишними.

«Что ей сделалось, – думаю я. – Мимо скольких вещей до этих слёз она смогла пройти мимо».

Губы девушки сжаты в упрямую линию, а глаза полны слёз. Нежность, оберегаемая силой. Не знаю, чего мне хочется: близости с ней или дружеского участия. Она вся контраст. Произведение искусства. Худая, как балерина. В лосинах, чёрном топе, поверх которого надет большой не по размеру свитер. Изящная, даже артистичная, и такая простая в своём неприкрытом побеге. Если положу руку на её плечо, то сдержусь ли от того, чтобы не коснуться губ?

Я смотрю на незнакомку. Неожиданно чувствую на себе чей-то взгляд, и замечаю Луизу!.. Она смотрит на неё, на меня. И будто бы даже на киноленту моих мыслей. А я не чувствую смущения перед ней. И в этом момент влюбляюсь. Влюбляюсь в мою Луизу.

Что касается девушки, мы познакомились. Она действительно оказалась танцовщицей. Современный балет. Выступала в самых разных кулисах; тем вечером – на уличной сцене. (Не представляю, как бы они справились, если бы не кончился дождь). Мы (уже вместе с Луизой)подошли после концерта. Алина, как оказалось, также запомнила нас по встрече в кафе. И,подобно нам, не смутилась.

В тот вечер не удалось никуда сходить вместе. Рабочий день Алины не ограничился концертом. Наверное, и к лучшему, мы с Луизой, едва познакомившись, хотели быть вдвоём, впервые взяться за руки, впервые не отвести смущённо глаза. Помню, мы пошли в парк аттракционов, наступил сырой после дождя вечер, народу почти не было. Гуляли в нашем парке в лучах сохнувшего солнца, то тут, то там жёлтые лучи узкой полосой освещали какой-нибудь конкретный предмет: пластмассовую гриву лошади, дверную ручку кофейного ларька, фигурку гнома, украсившего фонтан. Мы были одни, мы были вдвоём, взрослые, но как дети, впервые влюблённые. Мне всё думалось, когда же взять её за руку. Она взяла первая.

В балетном классе происходило то, чего я не знаю. Можно предположить и наверняка догадаться, что танцоры сидели прямо на полу, по-турецки, или, прислонившись к стене, обсуждали концерт. Один из них, парень с кудрявой шевелюрой, растягивался у станка. Вошёл руководитель, все замолчали, он что-то говорил им, что-то хорошее. Алина, наверное, сидела за чьей-нибудь спиной, ничуть не заботясь о том, чтобы её непременно заметили и похвалили по имени. Но, думается мне, эта её уловка срабатывает в точности да наоборот: все ждут похвалы от неё самой.

Она настолько хороша на сцене, что никому и в голову не придёт оспаривать это. Удивляет другое. Девушки в труппе бьются за место примы, но не она. В конечном счёте они оказываются рядом: прима и наша Алина. Спустя некоторое время после знакомства на вопрос, почему бы ей, собственно, и не занять привилегированную позицию, Алина ответила отрицательно. «Не хочу быть одна», – таков был её главный аргумент. «И вот ещё что, – добавила она, подумав, – кто-то в труппе должен соблюдать правила, чтобы я могла оставаться свободной».

С того памятного вечера мы вместе с Луизой как пара. С Алиной как друзья. Часто, ночуя втроём, мы спим в одной постели, взявшись за руки. Алина посредине. Один писатель сказал: «Дружба – это любовь без страсти». Пожалуй, он прав. И за такую дружбу стоит быть благодарными.

Глава 3

Неделя – как убывающая луна: сходит со среды на четверг. Луиза дорабатывает свой библиотечный день. Дождливая погода благоволит её ремеслу. Даже на работе замечаю на столе шефа – Алексея Ивановича – книгу со специальным штампом. Сегодня до четырёх часов пополудни велись переговоры. Некоторое время после мне всё ещё было сложно переключиться, так что всю дорогу до дома меня сопровождало эхо чужих голосов. Память, странное явление, порой никак не может успокоиться. Наконец, стены офиса сменились деревьями, а голос шефа – окликом соседа. Не того, что пианист, а «добряка-менеджера», как назвала его однажды Луиза. Этого человека мы ни разу не видели в обычной, неделовой одежде или со скучным, ничего не выражающим выражением лица. Оставалось только гадать, улыбается ли он, когда его никто не видит. Возможно, что да. Что он из тех, кого радует сам факт существования и делания чего-то нужного.

Вечер четверга провожу за изучением статьи, посвящённой терапии психологических заболеваний с помощью компьютерных игр. Издание привлекает меня не в первый раз, но, на удивление, сделан журнал абсолютно неудобно: его ни согнуть, ни разогнуть, часть букв тонет в месте скрепления листов. Неоднократно приходила в голову мысль поискать электронную версию, может быть, чтение с ноутбука окажется не менее уютным, всё-таки это не художественное произведение, которое непременно хочется чувствовать не только глазами, но, по возможности, быть к нему ближе, а тексты о современных технологиях. Автор описывает больных, осознающих недуг и успешно переносящих свои «причуды» в дополненную реальность. Речь не только об агрессивном поведении. Предполагается использовать игры в качестве тренажёра для людей с проблемами общения или самоидентификации.

«Каким был бы мой персонаж», – поневоле проносится в голове.

Читаю дальше. Пишут также об использовании сериалов в терапевтических целях. Врач должен изучить предпочтения больного, это в некоторой степени заменяет обычные тесты, затем порекомендовать что-то к просмотру.

«Любопытно, сколько всего должен пересмотреть сам терапевт? Они после какой-то экзамен на знание сюжетов сдают»?

По мнению специалиста – автора статьи, предполагается два основных направления терапии: пациент сосредотачивается на ситуациях или же на конкретных персонажах; в зависимости от его проблемы врач выбирает один из вариантов.

Отвлекает пришедшее на телефон сообщение. К счастью, он лежит рядом, тянусь к экрану, придерживая страницы свободной рукой. Луиза. Пишет: «Сегодня не приду. Экскурсия для японцев. На работе допоздна. Крепко целую. Развлекайся». Смайлики: поцелуй и сердечко. Ухмыляюсь и посылаю в ответ полный набор: улыбки, сердца всех цветов, фейерверк. Знаю, Луиза не в восторге от вечеров, проведённых на работе, наверное, всё время будет наблюдать, а потом расскажет, как вели себя наши и не наши, как ей на слух японский язык (по-моему, вживую она его ни разу не слышала)и ещё какие-нибудь сведения, анализировать которые её со скуки придёт на ум.

Вечер четверга. Мне всегда казалось, что именно в завершении этого дня недели есть что-то особенное.

Дочитываю статью. Делаю кое-какие пометки и решаю позже перечитать ещё раз. Убираю на полку журнал, телефон кладу туда же сбоку.

«Чем бы себя занять»?

Направляюсь на кухню заварить чай.

С вечером пятницы давно всё ясно, равно как и с субботним. Про воскресный и говорить нечего, с самого детства это день мытья головы. Вот вечер четверга – совсем другое дело. Что делают люди?. Расслабляться рано, но строить планы вполне возможно. В это время разрешаешь себе поддаться хорошему настроению. Необщительные всё ещё прячутся за рабочими местами: кто их осудит – рабочий день! А вот весельчаки, те меняют планы один за другими – предвкушение.

Чай готов. Сажусь на стул, закидываю ноги на подоконник. Занавески раздвинуты по разные стороны с самой середины весны, так что окно максимально открывает нам вид на город. И, главное, свет беспрепятственно заполняет кухню, будь то солнечные лучи или серая взвесь тумана. Месяц назад Луиза отговорила меня менять занавески на жалюзи. «Твоя квартира и так очень современная, и уютная она до тех пор, пока в ней есть занавески и деревянные досточки для хлеба». Она было права. Представляю, что моё собственное заведение, например, бар, носило бы название «Вечер четверга». Работало бы до полуночи, а помимо спиртного готовили бы травяной чай и что-нибудь из ягод. Надо признать, не каждый решится на алкогольный четверг.

Любопытно, чем поят японцев на этой их конференции. Не забыть бы поинтересоваться. Подобно Луизе, я мало знаю об Азии. Снова начинаю возвращаться к мыслям о подруге, она другая, когда работает. Обо мне Луиза говорит то же. И даже Алина, которая вроде бы и так всегда немного в процессе, становится далёкой, выходя на сцену. И дело не столько в той грани, которую проводит акт творения, сколько в том, что Алина живёт в мире артистов – людей, говорящих на своём языке. Они – увлечённые. Ни мне, ни Луизе не понять этого в полной мере.

Стоило подумать об искусстве, и вспомнилась картина, виденная на стене библиотеки. Я хорошо её помню, хоть и никогда больше не смотрю на неё. Художник – человек, явно по-настоящему увлечённый жизнью и искусством, – изобразил пожилую крестьянку, сидящую в окружении многочисленных корзин с урожаем. Смысл был бы не ясен и, вероятно, множество раз интерпретирован, если бы не название, просто и безыскусно объясняющее замысел. Художник ничуть не скрыл того, что, по его видению, происходит за пределами полотна. Он дал простое название: «Не кому».

Переживания на тот момент мы уже делили с Луизой, отчего картина, пожалуй, произвела ещё более сильный эффект на меня. Находя в жизни что-то или кого-то, ощущаешь прежнее его отсутствие столь сильно, что невыносимо думать о прежних временах, боясь сравнить и понять, как было раньше. Луиза, помнится, узнав, насколько впечатлил меня сюжет картины, рассказала замечательную в своей реальности историю, главная участница которой – близкая приятельница её самой.

Прекрасны истории о людях, которые по всему их жизненному раскладу должны были быть одиноки, но, волею судьбы или чего-то более благосклонного, пусть даже то была вероятность чисел, нашли друг друга.

– Знаешь, – начала Луиза своё повествование, – все ведь думают, что библиотекарь – странная профессия.

– Да ты что! – моё притворное восклицание. Она в шутку толкает меня, вспоминаю многочисленные расспросы о её работе в первые дни знакомства.

– Слушай же.

И рассказывает.

История 2
История Луизы

За обеденным столом можно любить так же, как в постели.

Габриель Гарсиа Маркес

Со счастьем дело обстоит так же, как с часами: чем проще механизм, тем реже он портится.

Никола Шамфор

– Знаешь, все ведь думают, что библиотекарь – странная профессия. И что за выбор такой, молодой девушке пойти работать в эти пыльные книжные коридоры. Найдётся всегда удивлённый: как? На это учатся? Высшее образование?

Луиза со специально скривлённой улыбкой умника кивает. Я не могу удержаться от настоящего смеха. Подруга продолжает, как она умеет: насмешливо ли, серьёзно, но всегда то, что она рассказывает, интересно, красиво, и мало кто умеет так рассказывать.

«Я обдуманно стала библиотекарем. У всех одно и то же: после школы не знают, кем быть. И я решила, что если уж ошибаться, то, по крайней мере, с хорошим фундаментальным образованием. Но я не ошибалась, конечно. Ты же знаешь, у меня библиотекарем была бабушка, дед – учитель русского и литературы. Я с детства – книжный червь. В какой-то момент просто подумала, чего уж, выберу то, в чём разбираюсь. Конечно, мы не просто книги по полкам расставляем. В бэк-офисе, так сказать, чем заняться всегда найдётся: одни каталоги чего стоят, плюс постоянное пополнение фонда. И разное ещё, ну, ты знаешь, дел хватает.

Так вот, на выпускном курсе я устроилась на работу в библиотеку при научно-исследовательском институте. В своём родном городе. Не в главную – большую, а что-то вроде дополнительного зала в корпусе института биологии. У меня и куратор была, видела я её нечасто, но всё же она забегала порой, объясняла, помогла. В свободные часы я писала диплом, благо, современные библиотеки предоставляют выход в Интернет.

Заходили аспиранты, я выдавала нужную литературу. Одни забирали книги с собой, другие работали в читальном зале. А кто-то просто переписывал фамилии авторов. Был ещё стеллаж с художественной литературой, так я встретилась с «Женщиной в песках» и «Жёлтыми обоями».

С несколькими учёными мы познакомились не то, чтобы тесно, но так, когда начинаешь кивать друг другу, встретив в коридоре или столовой. Вообще то время было особенным потому, что я, студентка, вдруг почувствовала свою значимость и вроде как даже равенство с этими людьми. Я им помогала, подсказывала. Много с кем общалась, работала бок о бок, но в то же время не зависела ни от кого напрямую.

Я взрослела. Главным подспорьем для моего становления стали люди, не просто суетливые, торгующие, чем придётся, работники фирм, но те, кто не называл цену знанию – учёные. Знаешь, все были очень разные, да их, пожалуй, легко выделишь в толпе по общим чертам: что-то не такое, непривычное. В их лицах, взглядах, более сложное или, наоборот, простое; зависит, пожалуй, от смотрящего. Но на деле были всё те же типажи: мажоры, тихони, те, кого стоит остерегаться.

Подружилась я с одной женщиной. Ольгой. Мне она представилась просто по имени, но я, конечно, знала её по формуляру как Ольгу Васильевну. Она часто приходила за журналами, иногда брала домой, иногда читала в зале. Всегда как-то по-особенному увлечённо, что, даже наблюдая со стороны, точно угадывала по её взгляду: стоящая статья, нет, согласна она с ней или задумывается касательно содержания. Уловив мой интерес, Ольга стала комментировать прочитанное. Пара замечаний, вопрос с моей стороны, и мы стали подолгу обсуждать публикации. Она пересказывала содержание, мне было интересно, переходили на более повседневные темы – в них Ольга была не то, чтобы несильна, скорее, несовременна. В этом смысле она выделялась даже среди учёных, есть такой типаж. При близком общении понимаешь: ей едва за тридцать. Кожа у таких женщин обычно удивительно хорошая, чистая, без морщин. Ольга была приятного, худощавого телосложения, не сухая, именно стройная, среднего роста. Но прячут такие женщины всё хорошее, что есть в них, за нелепой одеждой, ботинками (даже не мужскими, а какими-то ботинками в полном смысле этого слова). И ни один штрих макияжа не даёт расцвести естественной простоте и приятности их лиц. Ольга была такой. Чаще я видела её в бесформенной юбке до пола или в ничуть не менее бесформенных штанах, в кофтах неясного оттенка. Ботинки, обыкновенные ботинки, призванные защитить ногу от холода и механических повреждений при ходьбе по городским улицам. Но это всё я могу говорить сейчас, со стороны, и чтобы лучше объяснить её. Потому как в реальности все эти особенности казались просто частью самой Ольги, она не могла быть другой. И никто не обращал внимания на то, как она выглядит. Все знали её негромкий, доброжелательный тон, открытую улыбку, лёгкое смущение при толпе. Вся её несуразность была милой, безобидной какой-то и по-настоящему доброй.

Выдался день, когда мы заболтались до момента, когда захотелось предложить чаю.

– С удовольствием, – ответила Ольга. Дома я нечасто его пью, ребятишки мои больше морс да соки разные любят.

(Луиза прикрыла лицо ладонью, как бывает, когда вспоминаешь прошлое смущение).

Я и предположить не могла, что у неё есть дети. Что есть какой-то мужчина в её жизни. Кольца на пальце она не носила, и я привыкла думать о ней не как о жене или матери. И вот со всей ещё невзрослой несдержанностью удивленно на неё взглянула. Догадалась, конечно, сразу отвести взгляд, спросила, кажется, сколько детей у неё. Но Ольга поняла.

И мягко, как всегда, улыбнулась.

– Двое, сын и дочка.

Я поинтересовалась, как водится, насчёт имён и возраста. Мне и вправду стало интересно разузнать об этом больше. Кто, собственно, был её другом, был ли он, наконец, тоже учёным.

И Ольга рассказала. Это не было каким-то особенным секретом, уверена, об этом знала не только я. Уверена также и в том, что Ольге нравилось рассказывать об этом, так же как и любой женщине приятно рассказать о мужчине, которого она любит, так же как любому человеку приятно рассказать, что он не один.

Я расставила на столе чайник и чашки – одну родную чайнику по общему сервизу и вторую – дальнюю родственницу, сходную разве что по назначению. Достала печенье, которое сама покупала два раза в неделю, и сахар; от него мы обе отказались.

Моя приятельница пригубила чай с наслаждением. Отломила печенье, аккуратно так, не желая накрошить. Посмотрела на меня впервые с чем-то женственным во взгляде, каким-то настоящим чувством, словно я смогла увидеть её вне всего этого нелепого внешнего образа. И рассказала свою историю».

История Ольги

«Считается, что тихие скромные девочки рано выходят замуж за какого-нибудь такого же тихоню-однокурсника. И живут они долго и счастливо. У меня вначале складывалось примерно так. Но я была даже не тихоней, а как-то вообще меня несильно интересовали свидания, отношения. Возможно, я просто не задумывалась об этом. С Сергеем мы дружили с начальной школы. Знаешь, бывают тихони, которые только и мечтают, чтобы их позвали в компанию, заглядываются на переменах на шумных ребят. Мы не были такими, нас искренне не интересовала перспектива громких, компанейских игр. Вместе домой, вместе за уроки, на олимпиады, вместе прогуливали все школьные вечеринки. Была ли это любовь? Точно не страсть. Привязанность, нужда друг в друге. Что ж, пожалуй, всё же любовь. После школы я поступила на химико-биологический факультет, Сергей на филологический. Его безумно увлекали рукописи, старинные документы, он мечтал изучать мёртвые языки. Вот это точно была страсть. Он забывал обо всём. А ведь и так был неловким, неприспособленным к жизни. Проезжал нужную остановку, задумавшись, проливал на себя суп, компот – любой вид жидкости, попадавший в руки. Смешной, добрый, неуклюжий. Мы часами обсуждали науку, ставили эксперименты. Библиотеки заменяли нам рестораны, музеи – дискотеки и бары. Как бы то ни было, мы находились на одной волне, как сейчас говорят. Я мечтала не о белом платье, а о научных открытиях.

(Голос Ольги звучит мягко, спокойно, как обычно. Её волнение можно угадать только по опущенным глазам, по тому, как водит она пальцем по ободку чашки).

Сергей не дожил ни до нашей свадьбы, ни до открытий, которые мог бы сделать. Столько лет прошло… (Ольга обескураженно разводит руками, вроде как удивляется, что хорошо помнит свои чувства до сих пор). Обычный грипп, ты знаешь, у него всегда было слабое здоровье. И вот инфекция, осложнение на лёгкие. Долгое лечение, и сердце не выдержало. (Она даже не пытается вдаваться в какие-то термины или подробности, словно голос её звучит не сегодня, а от того далёкого момента, когда только и были что отдельные слова, понимать которые не находила сил).

Это была первая смерть, которую я видела, первая настоящая потеря. И первая настоящая любовь. Да, я любила Сергея, не замечала это за привязанностью, дружбой, за временем, проведённым вместе.

У меня пропал голос. И не только сама эта физическая способность, пропало желание говорить. Врач обозначил моё состояние, как мутизм на фоне стресса. Впрочем, голос вернулся быстро, хотя меня это не волновало. Какие-то неважные вещи я начала говорить дома, чуть позже посторонним. Гораздо более долгое время я не могла заставить себя делать хоть что-нибудь, появляться на людях, просто гулять по парку. Всякое рассуждение натыкалось на какую-то странную будто бы стену, и мне никак не удавалось начать вязание мысли.

В институте пришлось взять академический отпуск. Преподаватели, конечно, были не против выставить тройки и перевести меня на следующий курс, но и это не имело значения. Мне удавалось осознавать своё равнодушное положение, так что я решила дать себе время.

А после, когда положенный срок вышел, когда я поняла, что дни идут, я всё так же просыпаюсь утрами, всё так же нуждаюсь в том, чтобы делать хоть что-то, и ведь делаю. Зачем-то по-прежнему мою полы, хожу в магазин за продуктами. А если так, то почему бы не взять в руки учебник. Прошёл год. Прошли годы.

Мне было спокойной и хорошо жить в некотором уединении. Я особенно не нуждалась в компании людей вообще, а уж конкретного мужчины тем более. Редкие общие праздники в научном сообществе давались с трудом, и усталости от них хватало надолго. Одиноко мне не было, комфортно – да. С родителями я не жила уже давно; приходя домой, ужинала, делала кое-какие заметки по работе или по другому интересующему меня предмету, в хорошую погоду прогуливалась перед сном, в плохую – пила чай у окна.

И кто бы мог подумать…

Побывав на очередной конференции, я – это был выходной день – вышла в Интернет поинтересоваться, что пишут на форумах. А ведь это затягивает, сама, наверное, знаешь! Я и пообедала тогда, сидя у экрана.

Никогда бы не подумала, что в Интернете можно найти интересного собеседника. Мысли даже не было, чтобы искать там того, с кем можно пообщаться. Но какое оказалось удовольствие переписываться с кем-то. Обдумывать хорошенько слова, перед тем как отправить их адресу. Тут уж «слово не воробей» не скажешь, всё можно переписать. И кто бы мог подумать, что в моей жизни снова появится человек, по которому я стану скучать.

Арсений с его математическим образованием интересовался также и биологией. На форуме его замечания не выделялись на фоне текстов учёных-биологов. Уже в личной переписке я с интересом обсуждала с ним многие вопросы, связанные с наследованием генов, редкими заболеваниями и мутациями. Возможно, да и скорее всего, он интересовался этим из-за самого себя. У Арсения лёгкая форма аутистического расстройства, синдром Аспергера. Как видишь, интеллект его от этого вовсе не страдает, коммуникация в целом тоже, но общаться с людьми с глазу на глаз ему трудно. Впрочем, кто я такая, чтобы судить об этом.

Мало одного это синдрома, так Арсений был ещё и учёным. Такой, как и многие из нас, страдающий болезненной увлечённостью своим делом и не слишком-то интересующийся внешними проявлениями жизни. Зарабатывал, не выходя из дома, занимался экономическими и статистическими расчётами для крупных компаний. Как и меня, его всё устраивало и продолжает устраивать сейчас.

Общение наше длилось почти два года. Я быстро осознала, что снова скучаю, что снова хочу рассказать что-то своему другу или просто поговорить ни о чём. Снова почувствовала тягу человека ко мне. Когда-то я не осознавала этого, потом разгадала эту приятную взаимозависимость.

Ну, а позже мы просто всё обсудили. Спокойно и взвешенно. Без пугающей меня романтики и взглядов глаза в глаза, без волнения и пота, бегущего по позвоночнику. Хотя признаюсь, меня наполняло что-то похожее на любовь, но в её менее кричащем варианте. Будто у тех, кто прожил жизнь бок о бок и уже не просто влюблён, а понимает другого. В книгах даже робкие натуры способны на страсть, возможно, даже более, чем люди и без того яркие и открытые. В человеческой мечте не может быть иначе, нежели много и сильно. Наверное, так у всех? Или у большинства? Я не знаю. Но есть и обратная сторона такой мечты – спокойствие, созерцание с непрекращающимся интересом. И если большинство вынуждено разрываться, то я всегда стояла лишь на одном берегу и не желала никуда плыть.

С зачатием проблем не было, мы оба здоровы, а процедура ЭКО сегодня не представляет сложностей. Честно признаться, муж мой – теперь его так называю – прислал ещё и кольцо. Нашим первым ребенком стала Катюшка, спустя два года появился Кирюша».

* * *

Приятельница моя замолкает. Видно, рассказ, особенно его завершение, доставляют ей удовольствие. Вроде как даже глядит на меня украдкой: как отреагирую.

«А что тут скажешь? Ведь и нет ничего такого, если по отдельности. Нелюдимых полно кругом, дети, пришедшие в этот мир по воле третьих лиц, не редкость. Много несчастных и столько же счастливых, одиноких, любимых и влюблённых.

Впрочем, это философия. А история Ольги, меня, конечно, впечатлила. Более того, обрадовала, ведь двое – таких одиноких и, по большому счёту, смирившихся с этим, – нашли друг друга. Кольцо, теперь-то я вспомнила, что видела его на руке Ольги, очевидно, она носила его непостоянно, в лаборатории опыты, химикаты. Да и вряд ли ей было важно подчёркивать свой статус. Спрашивать я не стала.

Мы сидели ещё некоторое время. Разговор наш стал очень приятным. Я рассказала что-то о себе, о бабушке, Ольга о детях, о том, как впервые показала младенца по скайпу Арсению. О том, что в целом у них жизнь в общем-то обычная. Да и какой ещё ей быть!.

* * *

Мы с Луизой не живём в одной квартире, но всегда отписываемся о планах на вечер. Главным образом относительно того, вместе или по отдельности будем.

В привычном смысле мы, конечно, верны друг другу. Другие люди нам интересны, в качестве знакомств с характерами. Какие они, что говорят, легко ли можно было манипулировать тем или иным типом. Луиза, например, высказала предположение о том, что сложнее соблазнить не красавца или, как принято говорить, мачо, а тихого, приличного семьянина. Мы смеялись тогда, тыкали пальцем в оконное стекло, указывая на прохожих, а позже на улице показывали глазами. И никак не проверить. Но рано или поздно услышим от кого-нибудь историю, которая подтвердит или разрушит её теорию.

Мы всегда ищем друг друга, даже если проводим время не вместе. Отправляем сообщения, делимся мыслями. Иногда мне кажется, будто все другие люди немного недорисованы, недораскрашены, слишком бледны или нарисованы в непонятной манере. И только Луиза, красивая, гармоничная, понятная, была нарисована когда-то тем же художником, который писал меня.

Мы,не связанные ничем, всегда возвращаемся. Уверенность эта у меня не только насчёт Луизы, но и насчёт себя, как бы ни было, я всегда захочу видеть рядом именно её.

И уже на утро пятницы, раньше звонка будильника, слышу писк полученного сообщения. Луиза прислала фотографию картины, вероятно, из ресторана, оформленного в силе поп-арт: человек, изображённый крупными яркими мазками. Подпись: «Доброе утро! Знаю, тебе нравятся такие работы», смайлик «поцелуй».

Мы нужны друг другу. Даже не как две половинки, нет. Мы подобны копиям. Быть с ней – то же, что наедине с собой. Даже во время простой беседы я чувствую радость от того, что она рядом, к ней можно прикоснуться, слушать её голос, наконец.

Вчера Луиза могла изменить, равно как я, зная о её отсутствии. Всё на равных. Но случайная связь навряд ли принесла бы удовлетворение. Мы не первые друг у друга, и контакт без эмоций давно уже не несёт никакого особого интереса. Эта – лишь физическая сторона близости – давно изучена. И любая измена была бы лишь карандашным наброском, не более; тусклым и неинтересным.

Нет, о Луизе я не переживаю. Из тёмных углов на меня глядит что-то другое.