Текст книги "Игры Богов, или Порхание бабочки. Мир, ты весь, как на ладони"

Динавер даже не удивилась такому виртуозному перепрыгиванию с одной темы на другую. В этом была вся Никифорова. И несмотря на ее выкрутасы, она готова была расцеловать подругу, но не сейчас. У Марии было удивительное неконтролируемое сознанием свойство, она умудрялась все разговоры переводить на личные, интимные отношения. Они дружили давно, еще со школы, и Динавер даже сама не понимала, как в этой рыжей вертихвостке живет так много противоположностей. Никифорова не была красавицей, но в ней была та изюминка своеобразия и легкости в общении, что через час знакомства с ними обеими мужчины готовы были валиться только к Манькиным ногам, и она вертела ими как хотела. Никифорова позволяла себе быть капризной и легкомысленной. Быстро влюблялась до «гробовой доски» и так же быстро расставалась, проплакав в подушку часа два, не более. В отличие от Анны-Марии, которая, что в праздники, что в будни носила только униформу, она могла позволить себе явиться на работу в легкомысленном платье с декольте, от которого у мужчин начинали косить глаза, и они вертелись вокруг нее, словно мартовские коты, готовые выполнить любое поручение. Но в профессионализме ей не было равных. Серьезная, сосредоточенная, она не пропускала ни одной мало-мальски важной детали в расследовании и много дел с ее подачи были пересмотрены. Никифорова не гнушалась пробраться в провонявший хлороформом морг и провести дополнительное обследование вопреки всем запретам и особенно закону. Но стоило ей закончить дело, интерес к нему пропадал, и она опять становилась «лисой» с надуванием губок и требованием особого внимания. Бросив на Маню беглый взгляд и поняв, что игнорирование подруги может оказаться себе дороже, Анри, пересев на диван. Приобняла ее за плечи и притянула к себе.

– Маня, тебе же цены нет! Ты практически всю работу за меня сделала. Я тебя обожаю.

– Да что ты!.. – съерничала та. – Цена есть на все, особенно на обожаемые вещи. А за мой самоотверженный труд, кстати, нелегальный, с тебя бокал хорошего вина. Дорого вина, а не «Ркацители» или «Вермута», и поход по… – она на секунду задумалась и хитренько вздернула бровки к верху.

– Надеюсь, ни в вертеп какой-нибудь? – перехватила инициативу Динавер. Она терпеть не могла Машкины ночные похождения по клубам.

– Именно! Шопингом мы занимались в прошлый раз, а сейчас… – Маня растянула губы, соорудив улыбку, и с сарказмом процедила. – Не пялься на меня так, я не улыбаюсь, просто тренирую мышцы лица, чтобы ты не подумала, что шучу. Ты же знаешь, что у меня черные дни.

– Опять тягостное расставание с любимым? – ехидно поинтересовалась Анри.

– Вот ты…. А еще подруга…! – фыркнула Никифорова. – Динавер, ты ни черта не понимаешь! Любовь – это чувство, которое нельзя предугадать. Любовь – как болезнь, если нахлынула, ее уже не сдержать! Вдохновенно, чуть ли не заламывая руки, торжественно завершила свою речь Маня.

– Правда!? – хохотнула Анри. – По твоим словам любовь, это что-то сродни кашлю или поносу, которые тоже невозможно сдержать.

– Динавер, ты невыносима! Сама не понимаю, какого лешего я с тобой дружу! Ну никакой психологической поддержки! – обиделась Маня. – Ладно, я пошла. Надеюсь, у тебя есть что надеть в клуб, а то ходишь как школьница в 80-е годы. Я вот смотрю на тебя и думаю, хорошие ножки и грудь что надо, а вечно прячешь свое добро под длинной юбкой и пиджаком. Хоть бы раз пришла на работу в платье. Все, все, ухожу, – скривила она мордашку, перехватив прищуренный взгляд подруги, который говорил, что пора ей замолчать. Но, взявшись за ручку, обернулась. – Кстати, пока ты еще в памяти и не забудешь обещание меня отблагодарить, давай завтра, часиков в восемь, сходим в ночной клуб. Там, говорят, такие мальчики будут стриптиз показыва-а-ать! – закатила она глаза, – обалдеть! Говорят, Тарзан один вечер будет выступать, ну и всякое прочее… Ты мне обещала, так что ловлю на слове.

– Никифорова, вот скажи, – Анна-Мария хохотнула. – Как ты умудряешься переплетать работу и сексуальный пустобрех? Мне иногда кажется, что у тебя болезнь: сексуальная патология называется. Плачешь, когда рядом нет мужчины. Плачешь, когда он есть. Но самое смешное плачешь, когда собираешься с ним расстаться, при этом у тебя хватает наглости учить меня уму-разуму, еще и развращать. А на счет Тарзана… Анри приложила два пальчика к подбородку и соорудила умильную улыбку, – заверяю тебя, он уже занят, так что губы не раскатывай…

– Знаю, знаю, – перебила Никифорова. – Королёва последние волосики повыдергивает. Но мне как-то до фени. Там и другие есть. И потом, это просто, к слову, пришлось, чтобы тебя заинтересовать, – надула она губы.

– Господи, Мань, меня «Тарзанами» не заинтересуешь. Никогда не видела ничего бредовее, чем стриптиз.

– Да знаю я! Тебя ведь не проймешь. Что, нельзя пофантазировать? Мне, например, приятней думать о Тарзане. Я вот смотрю на тебя и иногда балдею от твоего трудового мазохизма и оптимизма изменить систему. В голове одна только работа. Когда же отдыхать? Маня возмущенно вздернула носик и легкомысленно пожала плечами. – Знаешь, думать только о работе, это такая скукотища и так утомляет, что от этого можно несварение желудка получить. Ой, подожди! – спохватилась она. – Я же самое главное забыла! Ирина Сергеевна передала пирожки с капустой. Мы с ней встретились случайно. Она хотела зайти, но передумала, – быстро вернувшись, Маня выудила из-за боковушки дивана пакет. – Ой, еще теплые. Я, пожалуй, задержусь еще на пару минуток… на кофеек, ладно?

Динавер сдалась. Эта пара минуток могла преспокойно оказаться парой часов, но странно было то, что она от них нисколько не уставала. После смерти деда, Анна-Мария запретила себе какие-либо отношения с мужчинами, виня себя в его смерти и ненавидя весь мужской род. Стоило кому-нибудь проявить к ней интерес, как она сразу находила у воздыхателя массу недостатков. Все они были слащавые хитрецы, от которых ее просто воротило. По Манькиным словам ей требовались не мелкокалиберные ухажеры, а мужики, как «противотанковая пушка», чтобы сразу башку снесло. И, зная, что такового не предвидится, Манькины рассказы о любовных похождениях хоть немного скрашивали ее однообразные серые дни. Позволив Никифоровой сесть на любимого конька по идеализации следующего кандидата на любовь и «промывке его костей», через некоторое время Анна-Мария все же вернулась к разговору, связанному с работой, но, зная подругу, начала с мелкого подхалимажа.

– Маня, даже не представляю, что бы я без тебя делала: и кормишь, и поишь. Обожаю стряпню мамы, давненько не едала такой вкуснятины. Ум-мм, объедение! И тут же скакнула вопросом в другое русло, пока Никифорова не поняла, что они уже вышли из неофициальных отношений и вернулись на трудовую стезю. – Слушай, Маш, ты не могла бы вспомнить разговор на совещании, в пятницу, недели две тому назад, когда собрали все отделы и начальство, как всегда, выдавало горькие пилюли. Тогда шеф слюной исходил, кто-то написал жалобу в Департамент полиции, что….

– А, вспомнила! – перебила Маня. – Это на счет того, что в полиции не принимают заявление на пропавших и надо ждать три дня. Ты об этом? Вообще-то я тоже считаю, что это форменная глупость. Даже сутки прозябания могут стоить жертве жизни, а за три дня ее могут так упаковать, что мама не горюй. Поэтому, наверное, у нас такая малая раскрываемость преступлений. Я бы…

– Подожди, не тарахти. – Анри, навалившись на стол, приглушила голос. – Я хочу спросить о другом. В тот день на совещание неожиданно явился полковник Прошин. Вспомни, пожалуйста, что он шепнул нашему шефу? Вид у него был очень довольный, словно выиграл в лотерейный билет пару лимонов. Почему он не позвонил шефу по телефону, а именно сам явился. Ты ведь сидела рядом.

– Да я ничего и не слышала, просто по губам прочла. А зачем тебе?

– Для меня это очень важно, понимаешь!

– Ну, не знаю… – протянула Маня, хитренько поглядывая на подругу. – Стоит ли тебе говорить? Опять, как «Матрешка», спрячешься в свою скорлупу с тайнами.

– Маня! – повысила голос Анри. – Если что услышала, то есть увидела, просто скажи!

– Ладно… – миролюбиво махнула та рукой, и немного подумав, сказала. – Он прошептал, что… Подожди… – сменила вдруг Никифорова тему. – Тот разговор к работе не относился, поэтому если ты мне не расскажешь в чем дело, я лучше промолчу.

– Никифорова! – Анна-Мария, вытаращив глаза, зашипела змеей. – Если ты мне сейчас же не скажешь, я…

– Что, вернешь мои игрушки и разговаривать не будешь? – перебила Маня. – Ладно, не ворчи, мне наша дружба дороже, чем Прошин. Он сказал, что… то ли брус, то ли груз отправлен в срок. Потом прикрыл рот рукой, перехватив мой взгляд. Пришлось отвернуться. Вот и все. Анри, ну скажи, в чем дело-о-о, – заканючила она. Я из-за твоего молчания не хочу оказаться в какой-нибудь опе.

– Ты еще губы надуй и ножкой топни. – Зацепив зубами губу, Анна-Мария усмехнулась. – Знаешь поговорку: меньше знаешь, – дальше едешь

– Не едешь, а лучше спишь! Глупая ты, Динавер.

– И я о том же. А что такое опа? Впервые слышу.

Никифорова хохотнула.

– Вот ты далекая, Ань-Мань. Ты телевизор хоть иногда смотришь? Там тебя любому жаргончику научат. Я тебе сейчас короткий ликбез проведу о том, как наши звезды выражаются. Никифорова, встав в позу и изящно выставив ножку, сюсюкая произнесла:

«Ой, это полный пипец, я в такой опе» Передразнила она кого-то из звезд шоу-бизнеса. Они считают, что быть в опе – говорить можно, а в жопе – нельзя, не эстетично и богохульно. А по мне так совершенно правдоподобно, что они там находятся. И вдруг скакнув на диван. Заныла:

– Анри, ну расскажи, какие тайны ты от меня скрываешь! Знаешь ведь, от любопытства спать не буду.

– Обязательно, только не сейчас. Анри отстраненно уставилась в окно. Она молча бросала взгляд на подругу, но, видимо, приняв решение, добавила:

– Когда все проверю, тогда не только расскажу, но и помощи попрошу. Понимаешь, очень важные люди задействованы. Не хочу, чтобы даже намека на мое вмешательство в их дела было заметно. Иначе, все пойдет прахом. В общем на кону жизни людей, дорогая подруга. Поэтому лучше ешь пирожки и топай на свое рабочее место, обед закончился.

– Вот всегда ты так! Как тебе надо… так сразу Никифорова! А когда мне надо… – то в кусты. Молодец! Нечего сказать!

– Манюш, ты такая дурочка! Даже не представляешь, насколько это дело может быть опасным. Я бы и рада его бросить, но не могу. Я слово дала, понимаешь?! И я его выполню, чего бы мне этого ни стоило. Просто потерпи, я потом все тебе объясню.

– А кому слово дала? – не сдавалась Мария.

– Никифорова1 – повысила голос Динавер. – Прекрати! Я себе слово дала, себе. Вот черт! Прицепилась! Больше ничего не могу сказать! Не проси!

– Все настолько серьезно?

Маня прекрасно знала, если Анри дала слово, то выполнит его обязательно. И, если она категорически против всяких объяснений, это могло означать только одно: подруга ввязалась в какое-то дерьмо и старается оградить ее, капитана криминальной службы, от всяких неожиданных неприятностей.

– Слушай, Анри, может, ты не будешь ввязываться в это дело, а? – забеспокоилась она. – Может, лучше передать его в ОСБ. Но, встретив взгляд Анри, потупилась и замолчала. – Ладно. Раз на эту тему такое табу больше говорить о нем не буду. Но буду надеяться на твое благоразумие. Скажи, ты домой давно звонила? Мама твоя была встревожена, глаза прятала, когда мы с ней разговаривали, – как обычно перескочила Никифорова на другую тему, будто спрыгнула на ходу с одного поезда, пересев на другой.

– Никак. Разводятся. – Анна-Мария не любила эту скользкую тему отношений между родителями, которые на старости лет решили пожить отдельно лишь потому, что отца перевели в головной центр управления, расположенный в Москве. А мать, не желая расставаться с работой в институте, не горела желанием менять место жительства и эту чертову работу.

– Да ладно! С чего это вдруг… У вас такая отличная семья. Я всегда завидовала, когда приходила в гости. Неужели правда?

– Правда, но я не хочу об этом говорить. – Анна-Мария отпила кофе и потянулась за следующим пирожком. – Вкуснятина! Уже забыла, когда сама готовила, – пробурчала она с набитым ртом. – Перекушу в столовой и домой спать, а то и здесь прилягу, благо кабинет отдельный и есть диван. Спасибо шефу…

– Вообще-то, он предназначался не для тебя. – Маня коротко хохотнула, сев на излюбленную тему сексуальной трепалогии. – Говорят, до твоего появления в прокуратуре работала здесь девица в звании младшего лейтенанта, делопроизводитель, так сказать. Пока жена шефа не устроила ей скандал за слишком усердную работу. Так что, это ей надо сказать спасибо за диван, а не шефу. Секретаршу убрали, а вот диванчик остался. Никифорова погладила рукой поверхность истертого гобелена, словно котенка. – Хорошее приспособление для отдыха, но лучше тебе дома спать, чтобы слухи не пошли, а то жена Протасова знаешь какая? Та еще… мегера! И, перехватив взгляд насупившейся подруги, быстро добавила. – Все, все, я побежала. Кстати, – притормозила Маня у двери, – давно хотела спросить. Ты никогда не смотришь в зеркало, когда делаешь вот так? – она игриво прикусила, а потом быстро облизнула нижнюю губу. – Это так сексуально! – хихикнула она. – Теперь понятно, почему твои оперативники хвостом за тобой бегают и от тебя ни на шаг. Очень даже интригующе выглядит! Интересно, это врожденный дефект или натренированный? – она от души расхохоталась.

– Это для тебя сексуально, а для моих оперов, это приказ «фас», ясно! – огрызнулась Анна-Мария. – И вообще…

Маня быстро подняла обе ладошки.

– Я поняла. Ухожу, но вернусь. И по-детски высунув язык, быстро добавила. – Это тебе за то, что заставляешь меня нервничать и переживать за тебя. Динавер, ты бы позвонила матери, а? Ей и так не сладко, а ты еще подливаешь масла в огонь своим долгосрочным молчанием, – как обычно скакнула Никифорова на другую тему.

– Маня, отвали!

Закрывшись на ключ, Анна-Мария быстро вернулась к столу и достала папку. Взгляни кто из сослуживцев на серенький переплет под номером 1—100 не догадался бы, какую он скрывает информацию. Облокотившись локтями о стол, она сжала пальцы в замок и уперла их в подбородок. В задумчивости Анри прикусила губу, но, вспомнив Манькины слова, прикрыла рот рукой. «Чертова привычка, – раздраженно подумала она. – Почему именно прикусывание губы, а не дергание за ухо, стуканье по лбу или почесывание рук, как у Филатова, который, наверное, даже не замечает, что постоянно чешет ладонь». Но привычка осталась еще с детства, когда Анри пороли за провинности, и чтобы не плакать, она переносила боль с истязаемой попки на губу, закусывая ее до крови. Ей казалось, что на лице была более заметна незаслуженная экзекуция, а заодно она так протестовала и порицала родителей.

Налив себе еще чашку кофе, Анна-Мария залезла с ногами на диван и, устроив на коленях папку, принялась, уже в который раз, изучать ее содержимое. Пухлый пакет, перетянутый праздничной тесьмой, передал ей однокурсник, Костя Лемешев, в шутку бросив, чтобы она забыла о его существовании, пока он сам его не заберет. Она и забыла. Забыла на несколько месяцев, засунув в книжный шкаф и завалив журналами, которые совершенно некогда было читать. Спроси ее кто, как могло так получиться, она и сама не смогла бы ответить. Вполне возможно, пакет и лежал бы там еще долгое время среди разного рода макулатуры, но случай помог появиться ему на свет в тот момент, когда девушки собирались в отпуск. Голова шла кругом от Машкиных звонков.

– Какой сарафан взять, сиреневый, зеленый или купить пару новеньких? – надоедала она Динавер звонками.

– Бери все,

– Какой купальник купить открытый или закрытый, или…

– Бери оба, с новым в придачу, – автоматически отвечала Анри и удивлялась, зачем так много купальников, дефилировать по пирсу, что ли?

– Ты шляпку купила? – звонила Никифорова. – Надо обязательно с полями, там ведь жарко!

Господи! До чего же Анри не любила эти сборы! Но Машкин ажиотаж накатывал как волна цунами. И, собрав все журналы из книжного шкафа, она принялась изучать их содержимое на предмет летней одежды на курорте. Вот тогда и выпал объемный пакет, перевязанный праздничной тесьмой, словно подарок. Но подарок оказался «бомбой», и вот уже почти месяц Анна-Мария не знала ни сна, ни покоя.

Глава 8

«Злой рок или судьба?»

Откинувшись на спинку дивана, Анри прикрыла веки, и тут же образ Кости Лемешева возник перед глазами, как будто они встретились только вчера, и не было этих месяцев с безмолвными вопросами, на которые она так и не нашла ответа. Анри даже не заметила, как отдалась воспоминаниям.

«Динавер, ты! Анна-Мария только ойкнула, когда совершенно неожиданно перед ней предстал молодой мужчина и, приобняв за плечи, притянул к себе. – Я так рад тебя видеть! Ань-Мань, как же ты хороша, чертовка! Нисколько не меняешься! Замужем? – тараторил он, тиская ее в объятьях. – Если нет, то я, на правах старого друга, хочу предложить тебе свою любовь и вечную дружбу.

– Костя, ты, как всегда, в своем репертуаре. – попыталась отстраниться Анри от цепких рук бывшего однокурсника. – Я вообще-то не чертовка, а капитан полиции, – вздернула она подбородок. – И что-то не припомню, чтобы мы ходили в заядлых друзьях. Так что извини, дорогой друг.

– Окей, я понял, товарищ капитан, уважаемый сотрудник доблестной прокуратуры. Больше не буду… – Костя соорудил на лице саркастическую улыбку. – Поговаривают, тебя повысят в звании или уже дали майора? Может быть, пригласишь тогда в гости, а?

– Костя, мне некогда! Шел бы ты… домой. – Анри сделала шаг в сторону подъезда, но Лемешев, захватив в плен ее локоть, заставил остановиться.

– Динавер, ты как всегда недоступна. Еще в институте мне казалось, что ты сродни телефону, где постоянно идут гудки «занято», – хохотнув, съязвил он. Но вот смотрю на тебя и не насмотрюсь, как же ты хороша, Ань-Мань! -Костя снова хотел ее обнять, но Анри вовремя отстранилась.

– Когда женщине так часто напоминают, что она хороша, это говорит только об одном: или собеседнику что-то надо, или объекту восхищения, то бишь мне, уже нечем хвастать. Так что Лемешев, у меня мало времени, говори, что тебе надо и вообще, что ты тут делаешь в такой поздний час? – сухо оборвала его Анри

– Да я просто случайно здесь оказался. Мимо проходил. Смотрю, ба! Какие люди! Не мог же я просто так уйти, даже не поздоровавшись! Лемешев неожиданно отвел ее в тень дома, подальше от уличных фонарей. Анри успела заметить, как изменились его глаза, в них отразилось беспокойство.

– Даже не думал, что встречу тебя, Ань-Мань, – продолжил Лемешев, словно и не заметил колкостей в свой адрес. – Хотелось бы напроситься на рюмочку чая, но вижу, ты не в духе. Впрочем, мне тоже некогда, так что не буду настаивать, но в следующий раз…

Никогда Лемешев не называл Анну-Марию полным именем. Только Анька или Манька, или вообще Ань-Мань. Сначала ее это злило, но потом, узнав его лучше, перестала обращать внимание. Лемешев славился на весь факультет своим легким характером и необыкновенным обаянием. В него можно было запросто влюбиться, что и делали девчонки практически всего института и не только. Костик был обходителен со всеми, но именно это всеобщее его обаяние и излишнее внимание к нему противоположного пола, отталкивало Анну-Марию. Она не терпела парней всеобщей доступности и Костю Лемешева навсегда занесла в черный список. И сколько тот не пытался, так и не смог пробить броню пренебрежения к нему своей однокурсницы.

Анри открыла глаза и грустно улыбнулась воспоминаниям. Тогда ей не показалось, что за всей пустой бравадой Лемешев был встревожен. Он старался незаметно озираться и постоянно находился в тени дома. Но именно в тот момент почему-то промелькнула нелепая мысль: женился, и как мартовский кот пытается огулять очередную кошку.

«Вот уж дура!» – в который раз отругала она себя. Косте не было необходимости прятаться и выслеживать женщин, они сами липли к нему как банные листья. Почему я тогда не обратила внимание на его тревогу и не запомнила более важные детали их неожиданной встречи? И так уж ли она была неожиданна – эта встреча? В который раз задавалась она вопросом. И сама отвечала – нет. Костик появился не случайно, и именно мне он доверил эти бумаги, которые сейчас так жгли руки. Анна-Мария машинально перебрала снимки. Ничего особенного в них не было. Встречи, рукопожатия, поездки в машинах, кроме одного: на них были запечатлены знакомые лица: Филатов, подполковник Прошин, два сотрудника прокуратуры, которых она мало знала, но неоднократно видела. Их встречи с незнакомыми ей людьми. Просто рабочий материал. Так работает ФСБ, ведя слежку за объектом. Только вот зачем надо было Лемешеву вести за ними слежку? Среди непонятных схем и тайной переписки больше никакой подсказки не было. Но еще больше поразилась она, когда, просмотрев снимки, узнала профиль Баркалова. До убийства он был одним из тех, за кем велось наблюдение. Его встречи, передача пакетов или спортивных сумок, которые спешно клались в багажник. После его убийства дело могло принять совершенно другой оборот, и иметь статус заказного убийства. Она долго рассматривала черно-белое изображение, задаваясь вопросом: кто на самом деле этот Баркалов? Что могло связывать его с сотрудниками прокуратуры?

«Ох, Костя, Костя, какую же тайну ты хранишь, и куда пропал? Почему за это время ты так и не объявился?»

Анри прикусила зубами нижнюю губу, но, вспомнив Манькины ехидства на счет сексуальности, оставила ее в покое, и потянулась за давно остывшим кофе. Отпив холодного горького напитка, Анна-Мария попыталась восстановить в памяти еще хоть какие-нибудь крохотные детали их встречи, на которые раньше просто не обратила внимания.

– …слушай, Ань-Мань, будь другом, – Костя, не спрашивая разрешения, быстро сунул ей пакет в сумку. – Тебя ведь не затруднит, если это побудет у тебя. Мне срочно надо встретиться с одним человеком. Не хочу таскать с собой эти… э-э-э, этот подарок. Хоть ты вечно для меня недоступна, но это будет маленьким поводом вновь увидеть тебя. Просто положи его куда-нибудь и забудь до моего прихода. – Костя неожиданно прильнул к ее губам.

Анна-Мария была так ошарашена, что не сразу сообразила, что надо делать. Поцелуй затянулся, отодвигая ее на какую-то ступень трепета и сладостного волнения. Надо бы взбрыкнуть, ударить пощечину или… но, вопреки всему, замерла, ощущая приятную истому. Руки мужчины обхватили ее талию, и она почувствовала, что не может и не хочет сопротивляться. Что голова заполняется туманом и нарастает неимоверное желание быть с ним рядом и не отпускать. Но он отстранился.

– Ты просто восхитительна, Ань-Мань! Сожалею, что по своей глупости упустил столько времени. Всегда тайно провожал тебя до дома, лишь бы увидеть, но сегодня не сдержался, прости. Костик заторопился. – Я скоро вернусь. Очень скоро. Прошу, дождись меня. Он опять быстро поцеловал ее в лоб и губы. – Мне надо идти.

Все было так неожиданно, что, растерявшись, Анри только хлопала глазами. Лемешев, не отойдя и двух шагов, вдруг резко остановился, словно натолкнулся на стену и, обернувшись, негромко сказал:

– Анна-Мария, знай, ты всегда мне очень нравилась! Очень! Понимаешь?

«Ха… вот ненормальный! С чего бы это вдруг такие признания?» Динавер захотелось по привычке съязвить, сказать что-нибудь колкое ему вслед, но слова застряли, и она впервые почувствовала, как броня, которую она создавала все эти годы, медленно рассыпается. Это было так ошеломляюще здорово, что Анри неожиданно взвизгнула и быстро огляделась. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь услышал ее поросячий восторг. Воспоминания о Лемешеве вызвали невеселую улыбку. Никогда раньше она так рьяно не бегала с тряпкой по квартире в ожидании гостя. И больше никогда с таким усердием не готовила ужин. Только утром Анри поняла, что Костя не придет, и это просто очередной блеф любовного ожидания. Чуда не произошло! Но вот разочарование ударило под дых так, что она навсегда вычеркнула Лемешева из своей жизни. Анна-Мария обхватила голову руками, с досадой ругнула себя за то, что поддалась эмоциям, что сразу не кинулась его искать, а, надув губы, постаралась забыть. «Да, Костик, хороший ты мне приготовил подарок. -закрывая бумаги в сейф, подумала она. – Теперь я тебя уж точно не забуду»

Усталость брала свое и находиться на работе в таком состоянии больше не было смысла. Крики возмущения Динавер услышала сразу, едва ступила на лестничную площадку.

– Пропустите меня! Голос, в котором были слышны нотки отчаяния, резанул по ушам. У окна дежурной части стояла женщина. Платок съехал с головы, обнажив волосы, обильно посыпанные сединой.

– Гражданка, перестаньте орать, вы не на базаре. Я же вам сказал, что пропущу, если на то будет указание. У вас есть пропуск? Вы приглашены как свидетель? Голос дежурного полицейского звучал заученно монотонно и совершенно равнодушно.

– Уже прошло три дня, но вы все равно не принимаете заявление! У вас дети есть?! Вы также сидели, если бы ваш ребенок пропал, да?! Да отпустите же меня! Что вы меня толкаете! – повысила она голос. – Мне надо поговорить с вашим начальником! Я все равно никуда не уйду, даже если мне придется здесь ночевать!

Быстро окинув женщину профессиональным взглядом, Динавер отметила: изможденное лицо с отпечатком затяжной бессонницы, красные от слез глаза, в которых застыла боль. Было видно, что женщина держится из последних сил.

– Одну минуточку, лейтенант, – придержала Анри дежурного за рукав, преодолев пролет лестницы. – Этот свидетель ко мне. И, бросив на него строгий взгляд, сухо процедила. – Вы свободны. – Став между ним и женщиной, Динавер слегка подтолкнула ее к проходной вертушке.

– Товарищ капитан, – дежурный замялся, не решаясь препятствовать. -Поступило распоряжение. Посторонним вход запрещен. Только по записи или по спецпропускам за подписью полковника Протасова.

– Я поняла вас, лейтенант. Можете идти. Эта женщина по записи. Пропуск я выпишу. «Что это еще за ноу-хау? – недоумевая, подумала Анна-Мария. – Кто мог придумать такую глупость? Теперь что, вся прокуратура будет зависеть от желаний Протасова: хочу – пропущу, хочу – нет?»

Сухорукова, написавшая заявление на розыск пропавшей дочери, принесла не только фотографию девятнадцатилетней девушки, но и газету «Дальневосточные вести», в которой было дано объявление о найме на работу за границей в качестве горничных в отелях и в частном секторе, а также официантками. Оплата высокая. Возраст от 18 до 35 лет

– Вот по этой газете моя дочь и решила ехать в Японию, – нервозно говорила она. – Я столько раз ее уговаривала, но разве она послушала! Их поехало семеро. Все из одной школы. Так вот не прошло и пяти дней, как связь с Танюшкой прервалась. Она не отвечает на звонки. Другие девчонки также молчат. Я связалась со всеми родителями. Никто ничего не знает. Господи! Даже не знаю, что мне теперь делать! Вы последняя моя надежда! Пожалуйста, умоляю, помогите! Вот телефон, по которому дочь звонила в агентство. Но он все время занят. Я не могу дозвониться и даже адреса их не знаю. Вот здесь, – достала она вырезку из другой газеты, – тоже есть объявление найма на работу в качестве танцовщиц. Все респектабельно. Даже прописаны зарплаты, но, когда я позвонила, первый их вопрос был «сколько мне лет». И как только узнали причину, по которой звоню, просто бросили трубку.

Оставшись одна, Динавер несколько минут смотрела в одну точку на стене, прокручивая в голове разговор с неожиданной посетительницей. Спустя время, уговорив архивариуса и притащив «дела с грифом без вести пропавший» в кабинет, она уже скрупулезно изучала их. Незаметные сумерки прокрались в кабинет. Машинально включив настольную лампу и нещадно теребя нос от щекочущей бумажной пыли, Динавер выписывала фамилии парней и девушек, пропавших в течение последних двух лет. Чихнув, она долго рассматривала данные очередной жертвы, и понимая, что мозг начал бунтовать, запинаясь в прочитанных словах и датах, отложила ручку. Сварив кофе и сделав небольшую гимнастику, вновь принялась за работу.

– Попов Анатолий Кириллович, 20 лет, исчез после вербовки на работу за границей. – прочла она, мельком бросив взгляд на подпись следователя. Фамилия Шмяков ни о чем не говорила. Витиеватая закорючка его подписи закрыла «дело» и сдала в архив.

«Господи, сколько же вас? Куда вы все подевались? Динавер, насупившись, взяла следующую папку.

…Сергеева Елена Владимировна, 19 лет, не вернулась домой после свидания. Анри скосила глаза на фотографию. Миловидное, почти детское лицо с короткой стрижкой. Она вновь вернулась к написанному. Свидетели… и чуть не вскрикнула от изумления, прочтя знакомую фамилию. Она значилась в списке Лемешева. Быстро достав папку Костика, Анри сосредоточенно уткнулась в записи.

«Точно. Вот же эта фамилия, которая стрелками связывала людей воедино и вела к кругу с буквами Ф. Б. Р. ФБР Америка?! – Анри тупо смотрела на запись. – ФБР, ФБР, – шептала она, не понимая, что связывало службу безопасности Америки и этих людей, но так и не нашла ответа. Тайные агенты, шпионы, подставные лица? Кто они, черт подери! – Закусив губу, она пыталась понять, почему Костик написал такое знакомое название через точки, и чуть не подпрыгнула на стуле от мысли, которая просто ошарашила. Это были инициалы: Ф.И.О. – фамилия, имя, отчество, так сокращенно пишут на всех документах. Ф.Б.Р. – это инициалы человека, который являлся главным звеном. Анна-Мария вернулась к прочитанным папкам и более внимательно просмотрела свидетельские показания.

«Так вот что вас связывает воедино!» – утвердительно подумала она, откладывая папки в отдельную стопку, где фигурировали знакомые фамилии. Каждый из свидетелей, который проходил по делу, видел жертву уже после того, как она рассталась с подозреваемым. Поэтому, если подозреваемого задерживали, то после лжесвидетельских показаний отпускали, предоставляя им алиби.

– Вот же твари! – Анри встала и несколько раз прошлась по кабинету, изредка поглядывая в темное окно, в котором отражалось ее бледное, осунувшееся лицо. Она еще раз вернулась к папкам. Перечитывая, пыталась ухватить мысль, которая никак не хотела вязаться в общий клубок ее умозаключений и постоянно обрывалась. Взгляд Анри скользнул к фамилии следователя, ведущего дело об исчезновении людей: Шмяков Борис Иванович, – прочла она. Следующая папка. Шмяков. И тут Шмяков. Что это? Анри ворошила папку за папкой, выхватывая только те, которые были с этой фамилией следователя. «Дела», которые он вел, были тупиковые. «Висяки» как часто говорили в прокуратуре, и просто сданы в архив. Интересно, почему никто не объединил все эти дела воедино? – возмутилась она. – Просмотрели? Или… – Анри мотнула головой, пытаясь задержать мысль, которая не хотела там закрепиться, но она упорно возвращалась к ней, и вдруг поняла, потому что «или» – не было случайностью. Людей похищали, и кто-то добросовестно закрывал на это глаза.