Текст книги "Семейные тайны. Практика системных расстановок"

– Не было бы счастья, да несчастье помогло. Вот растет у тебя девка, кровиночка, а я так и помру нераскупоренная. Хоть бы меня какой поп поимел… Мне было лет семь, я ничего не поняла из этого разговора, но поймала на себе испуганный взгляд мамы. А когда за гостьей захлопнулась дверь, мамка посадила меня перед собой и сказала:

– Ты должна знать, деточка. Все равно, не я, так кто-то другой тебе правду расскажет, да душу изранит. Риточка, детка, я – не твоя мама, я – твоя бабушка. Твоя мама Татьяна умерла, а ты чудом выжила и стала называть меня мамой. Я и не стала тебя отговаривать. А отец твой действительно батюшка в нашей деревенской церкви. Только священники тоже разные бывают.

При этих словах мама, которая оказалась моей бабушкой Ариной, с ненавистью сдернула со стола скатерть, и все, что было на столе, со звоном и грохотом упало на пол. Она отправила меня за веником, а сама упала головой на стол и разрыдалась с такой болью, что у меня кровь стыла в жилах.

Мама, то есть бабушка, умерла, когда мне было одиннадцать лет. Меня на воспитание, а вернее, для работ по хозяйству как батрачку взяла ее бездетная родственница из деревни. Когда я что-то делала не так или говорила невпопад, она замахивалась на меня тем, что попадалось под руку, и шипела: «Поповское отродье». И когда я однажды не выдержала и сделала что-то ей наперекор, сказав, что меня приняли в пионеры, а потом я собираюсь поступать в комсомол, она избила меня веником до синяков, закрыла в большой холодной комнате и оставила без обеда. Ночью, дрожа от холода, я захотела в туалет и вылезла на улицу через маленькое окно.

На улице было не так зябко, как в доме. Стояла теплая летняя ночь. Я обняла себя за плечи, села на еще теплую от солнца завалинку и задремала. Меня разбудили голоса, доносящиеся из раскрытого окна кухни. Горела керосиновая лампа. Родственница что-то горячо и нервно доказывала своему мужу, жестикулируя и иногда переходя на визг. Тени от ее рук метались по тускло освещенным стенам, отчего сама рассказчица казалась мне чудовищем. Деваться мне было некуда, лезть назад в холодную комнату я не хотела и не могла. Избитое тело обессилело. Я сидела и слушала ее рассказ.

Арина не была красавицей. Тихая, добрая, с длинной косой и лучистым взглядом голубых глаз, она была очень набожной. Молилась, ходила в церковь за три версты. Там и будущего мужа встретила. С Гришей у них была любовь с первого взгляда. Увиделись, полюбились и поженились. Родили девочку Танюшку, мечтали еще о детях, но началась война. Гриша был комсомольцем и одним из первых ушел на фронт добровольцем. Письма, полные любви и тоски по родному дому, приходили вплоть до 1945 года. А в конце войны Арина получила похоронку. Григорий геройски погиб 9 мая на подступах к Праге.

– Зачем к Праге, – не понимала Арина, – ведь у всех война закончилась в Берлине?

И в душе ее вдруг возникала разрывающая боль и обида на любимого, как будто он сам, по собственной воле и вопреки здравому смыслу, пошел освобождать незнакомых людей в Праге, а свою жену и маленькую дочку оставил на произвол судьбы в своей Ивановке.

Женщина ходила в церковь и, исповедуясь батюшке, говорила о своей тоске-обиде и на погибшего Гришу, и на свою вдовью судьбу, и на Бога, который мужа не уберег, несмотря на ее страстные и непрестанные молитвы.

Батюшка Иннокентий был в годах, маленький, страшненький, но обладал даром прозорливости и предвидения, изгонял бесов, давал каждому свою молитву на исцеление, умел утешить.

Арина всегда уходила из церкви с облегчением и благодарностью, с укрепленной любовью к Богу. Дочку Танюшку тоже к церкви приучала. Они приходили помогать убирать в церкви, пели в церковном хоре.

Но однажды, как гром среди ясного неба, батюшка сделал предложение молодой женщине. Сказал, что она давно люба ему, но главную причину не скрыл. Батюшке сулили приход в большом городе, а при таком раскладе без жены никак.

Арина отказалась, дома долго мылась в баньке, словно хотела смыть с себя что-то липкое и несмываемое. Когда она сидела у хаты с еще мокрыми, рассыпанными по плечам светло-русыми волосами, батюшка заявился к ней домой. После долгих увещеваний и доводов отец Иннокентий, обхватив жидкую бороденку в кулак, вдруг злобно заявил:

– Замуж не пойдешь – и тебя, и твое дитя прокляну!

Ариша зажмурилась и закрыла уши руками. Она знала возможности батюшки, но для нее этот брак был равносилен смерти. Несмотря на то что с момента окончания войны прошло много лет, она продолжала с великой любовью и преданностью вспоминать своего Гришу. Вскоре отца Иннокентия перевели, а на его место поставили молодого попа.

Исполнил ли батюшка свою угрозу или само по воле судьбы так произошло, только молодой поп, не совладав с вожделением, изнасиловал Танюшку прямо перед образами, когда она замешкалась, убирая в церкви. Вскочив на ноги и отряхивая рясу, священник черным вороном стоял над поруганным телом девочки-подростка и грозил пальцем:

– Молчи! Рот откроешь, скажешь кому – опозорю, по миру пущу, ведь ты сама ко мне полезла.

Девочка, пошатываясь, пошла к реке, она хотела утопиться. Перед ее взором стояли лики святых, которые равнодушно взирали на то, что священник сотворил с нею. И не грянул гром, и не ударила молния, и никто не отозвался на ее отчаянный зов. Только запах ладана отравой проникал в ее нос.

Навстречу шла соседка. Тане показалось, что она все знает и хохочет ей вдогонку. Но соседка, взволнованная странным видом и остановившимся взглядом Тани, помчалась к ее матери и сказала, что дочь пошла к реке. По спутанным волосам и одежде, разорванной и испачканной в крови, кровоподтекам на теле, мать все поняла.

– Кто? – только и спросила она у дочери. – Пусть его Бог накажет!

– Т-с-с-с-с… – Дочь приложила палец к губам. В ее глазах плескались искорки безумия. Она с горечью добавила: – Бога нет, мама.

И мать догадалась, кто поиздевался над ее ребенком.

Арина обняла дочь за плечи и с трудом уговорила ее идти домой. Через три месяца стало ясно, что Таня беременна. Едва успокоившись и смирившись с травмой, она с отвращением смотрела на свой живот, словно внутри нее поселилось исчадие ада. Она перестала есть и пить, вздрагивала, когда мать молилась, ее рвало, когда зажигали лампадку перед образами. Умерла Таня при родах, оставив маме недоношенную девочку. Риточка тихонько плакала и беспомощно взирала на бабушку карими поповскими глазами.

До самой смерти дочь так и не сказала матери, кто отец ребенка. Вопросы об этом вызывали в ней такую жгучую боль и отчаяние, что Арина, боясь, как бы Таня что-нибудь с собой не сотворила, спрашивать перестала. Свою тайну Татьяна унесла с собой в могилу.

Увидев, на кого похожа внучка, и сопоставив свои догадки и поведение Тани, Арина вначале хотела отнести ребенка к отцу и оставить в церкви.

Но пока хоронили Таню, проводили поминки, Арина кормила девочку и привязалась к ней. Она стала говорить всем, что это ее ребенок и вскоре уехала из деревни в большой город. Риточку оформила как свою дочь, отчество дала по мужу – Григорьевна.

Приоткрыв тайну Рите, что не является ее матерью, она не смогла ей рассказать об отце и о тайне ее происхождения.

– Я только сейчас, после нашего разговора с вами, поняла, что тогда, на расстановке, речь шла обо мне. Вернее, я знала где-то там, в глубине души, но не хотела принимать этого. И тайну эту похоронила в своем подсознании. Возможно, и Сеня хранит эту тайну в себе и оттого молчит. Эта тайна может быть связана с поведением внука? – Рита умоляюще посмотрела на меня.

– А как вы чувствуете?

– Чувствую, что связано. Давайте это расставим и освободим мальчика от обета молчания.

Расстановка

Вначале мы поставили заместителей отца и матери Риты – молодого приходского священника и четырнадцатилетнюю девочку. Зная об их судьбе, я внутренне была готова к некому противостоянию, даже борьбе. Но, к моему удивлению и тихой радости Риты, заместительница Татьяны смотрела на своего насильника с нежным обожанием, а он на нее – с восторгом любования, как смотрят на благоухающий цветок.

Возможно, рассказанная Ритой история была выдуманной и недостоверной, – подумалось мне. Но через некоторое время оба заместителя почувствовали некое давление, тошноту и головокружение.

– Я так часто чувствую себя в церкви, – не зная о сути происшедшего, сказала заместительница Тани.

Я поставила заместителя, представляющего церковь. Он некоторое время раскачивался, потом сделал шаг и встал между влюбленно смотрящими друг на друга молодыми людьми.

– Внутри меня появляется досада, и вместо теплых чувств возникает похоть, вожделение, и это сильнее меня, – сказал заместитель отца.

– Молчать! – неожиданно заорал заместитель церкви.

От этого крика у заместительницы Тани подкосились ноги, она упала на колени. Заместитель священника бросился к ней, чтобы поднять. Но вместо этого толкнул ее, и она упала.

– Я теряю человеческий облик, во мне просыпается злость и желание сделать какую-нибудь гадость. Именно потому, что отсюда идут запреты, – он указал рукой на фигуру церкви.

Заместитель церкви, самодовольно потирая руки, захохотал. Таня от стыда за свои чувства к священнику при виде фигуры церкви готова была провалиться сквозь землю.

Я задумалась. Расстановка грозила стать бесконечной, как решение уравнения со многими неизвестными. Я встала в центр поля среди заместителей и почувствовала, что мое тело ломит и клонит к земле. С трудом передвигая ноги, я вышла за пределы круга и выбрала заместителя на роль Бога.

При виде фигуры Бога, заместитель церкви вытянулся по стойке смирно, как солдат на плацу. Священник спрятался за спину заместителя церкви. Таня распласталась на полу перед фигурой Бога.

– Я чувствую себя очень виноватой, очень низко павшей, так что нет мне прощения.

Заместитель Бога, окинув всех добрым взглядом, строго посмотрел на фигуру церкви:

– Без Бога ты – всего лишь свод церковных законов, устоев и морали. Все это вселяет в людей страх, который убивает божественную любовь.

Заместитель церкви согласно опустил голову и как будто сдулся, потеряв чувство собственной важности. Священник вышел из-за спины фигуры церкви и сказал ей в сердцах:

– Ты так давила на меня, на пружины моей совести, что потом я уже не мог с собой совладать!

Он посмотрел на Таню.

– Мне так жаль. Я погубил тебя и себя. Прости меня!

– Бог простит, – тихо сказала заместительница Татьяны и с мольбой посмотрела в глаза Бога.

– Бог за любовь не наказывает, – сказал, выверяя каждое слово, заместитель Бога, и возложил руки на головы Тани и священника, которые стояли перед ним на коленях, – все есть только ваш выбор в получении жизненного опыта.

Когда он снял руки с их голов, тяжесть их душ была смыта незримым водопадом чистой энергии. Молодые люди поднялись с колен и спокойно, с уверенностью посмотрели друг на друга. Я ввела в расстановку Риту. Она словно сразу вошла в очищенное светом пространство. Я попросила ее сказать отцу и матери:

– Я благодарю вас за жизнь. Я принимаю ее полностью и ту цену, которую мы с вами заплатили за нее. Я рада таким родителям, как вы. Мне незачем больше молчать и скрывать тайны. Благословите меня быть честной и открытой и передать это дальше дочери и внуку.

Она получила благословение, и все трое обнялись. Я ввела в расстановку бабушку Арину, чтобы расставить все точки над «i». Женщина было разрыдалась, глядя на дочь, но, увидев ее спокойное и счастливое лицо, облегченно вздохнула и прижала Таню к своему сердцу.

– Это твоя дочь, я вырастила ее. Мне жаль, что я скрывала от нее много лет, что не я, а ты – ее родная мать. – Так было лучше тогда для всех нас. Время тайн прошло.

– Позволь ей встать рядом со мной как моей дочери.

– Ты – моя мама, а ты – моя бабушка, которую я называла мамой. Спасибо, что родила меня. Спасибо, что поставила меня на ноги, – обратилась Рита поочередно к маме и к бабушке. Они обнялись.

Я поставила перед ними заместителя маленького Семена. Женщины благословили его на долгую, счастливую жизнь. Я дала заместителю мальчика стопку книг и попросила мысленно выдохнуть в них все причины своего молчания и семейных тайн и отдать тому, кому это принадлежит, со словами:

– Это принадлежит вам. Я нес это слишком долго в память о вас. Вы большие, я маленький, и для меня это непосильная ноша, а вы справитесь. Вы сильные, и это ваш выбор.

Сеня подошел и, с большой нежностью глядя на прабабушку Таню, положил стопку книг у ее ног. Она подняла ее. К ней подошли священник и Арина и взяли из ее рук по несколько книг. И Рита тоже взяла одну.

– Да, это принадлежит нам, – сказал каждый из них заместителю мальчика, – теперь ты свободен от наших обетов и тайн. Живи, говори и радуйся.

На этой счастливой ноте мы закончили расстановку.

Сегодня Сене шесть лет. Пора, когда его учили говорить, прошла. Теперь его чаще просят помолчать. Мальчик готовится к школе, учит английский и иврит, занимается карате, играет, балуется и радуется жизни, как любой ребенок его возраста.

Тайна в наследство

Трое надежно хранят секрет, если двое из них в могиле.

Бенджамин Франклин

А у вас есть тайна? Я уверена, что около 70 % читающих эти строки ответят «да». И если вы один(на) из них, тогда вам знакомы чувства и переживания человека – создателя, виновника и носителя тайны. Тогда вам известно раздирающее чувство противоречия между потребностью молчать, скрыть, похоронить свою тайну и желанием освободиться от нее, признаться, открыть. Именно такие переживания испытывает первое поколение – носители тайн. Разные поколения по-разному переживают и по-разному передают свои секреты потомкам. Иногда они уносят свои тайны в могилу, иногда их рассекречивают другие люди или обстоятельства, иногда тайна ударяет с силой ранее закрученной до предела пружины, круша все вокруг.

В следующем, то есть во втором поколении, ребенок, живущий в ореоле секретности, в атмосфере недосказанности, ощущает своим детским открытым сердцем, что что-то не так. И он перестает доверять себе, верить своим чувствам и прозрениям – ведь родители не могут лгать. Скрывать семейную тайну означает обрекать своих детей на повторение ошибок, а иногда и судьбы предков. Из семей, где прочно обосновалась тайна, навсегда уходит доверие. Ребенок рано узнает, что задавать вопросы «Что?», «Как?» и «Почему это произошло?» нельзя. Они раздражают, злят или пугают самых близких ребенку людей – маму и папу. У них тут же портится настроение, меняется выражение лиц, дрожит или повышается голос, заламываются руки или сжимаются кулаки. В таких семьях нет близких, доверительных отношений. Подрастающему поколению передается негласное послание: «Не верь, не чувствуй и даже не живи».

Так и не узнав, что хотели или не хотели сказать и так не сказали родители, дети передают ощущение таинственной недосказанности и беспокойства своим детям – внукам носителей тайны. А ведь основное влияние оказывают на потомков не сами произошедшие события, а связанные с ними непрожитые чувства: токсический стыд, непрощенная обида, парализующий страх, сжигающая ревность, неоплаканная потеря близкого, неискупленная вина.

И все эти замурованные в прошлом, нераскрытые «дары» передаются в наследство самым невинным и незащищенным потомкам, втягивая их в воронку забытых тайн, ошибок, приговаривая к повторению чужой судьбы или болезни. Случаи повторения судьбы описаны практически во всех моих книгах из серии «Волшебная сила расстановок». Это повторения, для которых нет рациональных причин, но они являются отголосками дальних событий, которые замалчивались.

Хотелось бы верить, что правнуки и праправнуки смогут выпутаться из этой цепи семейных переплетений и повторений. Что они станут первыми, кому удастся получить ответы на запретные вопросы, найти ключ ко всем таинственным семейным сундукам. С каждым новым поколением жизнь меняется, и причины, породившие семейный секрет, и сам секрет перестают быть актуальными, а значит, и давление семейной тайны на человека становится не столь значительным. Но для этого нужно найти этот ключ, сделать тайное явным, нарушить закон молчания…

Просто раскрыть тайну недостаточно, от нее нужно освободиться, исцелить ее последствия. Для этого может понадобиться помощь надежного друга, а лучше – квалифицированного специалиста в области семейных расстановок или поддержка психотерапевта, который поможет «найти и обезвредить», распутать сложный клубок семейных историй и прервать цепь бессознательных родовых повторений. Тогда каждый сможет понять свое предназначение и прожить жизнь, сценаристом, режиссером и актером которой станет он сам.

Возмездие

Они пришли на расстановки вдвоем. Представились супругами. Он – высокий, с мужественным бледным лицом и грустным взглядом, устремленным внутрь себя, 35–36 лет. Она – небольшого роста, юркая, улыбчивая, видно, старше его. Он никогда не называл ее по имени, только – жена. И это звучало как заклинание и напоминание о его супружеском статусе. Казалось, он все еще не мог поверить в свое счастье и, чтобы быль не растворилась в небытии, постоянно ее озвучивал. Родион и Полина часто держались за руки, и это выглядело очень трогательно и обнадеживающе для одиноких женщин: счастье возможно в любом возрасте.

Пришли они года три назад, когда Родион (Род или Родик – так сокращенно называла его Поля) потерял работу, и у него освободилось для себя место и время. Денег у них постоянно не было, но было страстное желание изменить свою жизнь и вернуться к тому восторженному моменту, когда они увидели друг друга впервые – на волне эйфории после какого-то тренинга. С тех пор счастье, словно вода, уходило в песок, и они крепко держали друг друга за руки, как будто хватаясь за спасательный круг. Запрос на свою расстановку они не делали, только участвовали в качестве заместителей в расстановках других людей. Но каждый раз вылавливали, присутствуя, крупицы осознания и пытались присвоить их – как кирпичики для укрепления своего семейного счастья.

У меня такие люди вызывают уважение. Я всегда шла навстречу их просьбам о скидках и при любой возможности приглашала на свои тренинги и семинары бесплатно.

Каждый раз, когда я смотрела на Родиона, сердце мое сжималось от жалости. Жизнь, казалось, очень хрупко держалась в его теле, и из-за мертвенной бледности лица он выглядел жертвой вампиров. Хотя мои догадки казались мне бредом чистой воды, и я держала их при себе, но пару раз они подтверждались.

Однажды я пригласила ребят на благотворительный марафон по расстановкам. В ходе работы, когда уже невозможно что-либо менять, я увидела, что Родион пьян. Он пошатывался, у него был мутный взгляд и заплетался язык. Я, как могла, ограждала его от участия в процессе. Но мне в тот день пришлось ой как нелегко. Понимая, что с пьяными говорить бесполезно, я затронула этот вопрос при нашей следующей встрече.

– Надя, я не пил! Я пришел с легким недомоганием из-за простуды. Но состояние обесточенности, упадка сил, вплоть до того, что я уже не могу себя контролировать – вот-вот рухну без сознания, – у меня бывает часто. Медицинские обследования не выявляют никаких патологий, кроме мелочей.

Второй раз Род позвонил мне поздно вечером. В голосе его звучало отчаяние.

– Они обступили меня и не дают дойти до дома.

– Кто они? – ужаснулась я тону его голоса.

– Мои предки и все мамины мужья.

– Молитву «Отче наш» знаешь?

– Да.

– Читай не останавливаясь. Прямо сейчас сделай несколько глубоких вдохов-выдохов и начни читать. Вслух. Я не буду класть трубку.

Слушая надтреснутый и сдавленный, как от какой-то муки, голос Родиона, я набрала номер Полины с другого телефона.

– Снова напился до чертиков, – услышала я сказанные с досадою слова. Но, положив трубку, вытерев руки от муки (она лепила вареники), Полина побежала искать мужа. Перезвонив через полчаса, Родион говорил со мной совершенно трезвым голосом:

– Я уже дома. Не знаю, что мне делать. Жить не хочется. Они часто останавливают меня перед домом и не дают войти.

На улице был редкий для Одессы мороз – минус двенадцать.

А если бы не было связи или Полины не оказалось дома? Мне было не по себе.

Включаться в игры потусторонних сил у меня не было ни возможности, ни силы, ни особого рвения. Меня попросили помочь дойти до дома. Я дала совет. Молитва помогла. Меня не просят о чем-либо еще, значит, надо оставить ответственность за происходящее Родиону и его жене и верить в то, что они справятся. Но мистический страх, как при просмотре фильма «Вий», и вопрос «Отчего сошел с ума Гоголь?» еще долго не оставляли меня в покое.

Как только у семьи появилась возможность и деньги, решили сделать расстановку. Но и в первый раз, и во второй расстановку делала Полина. Решалось ли это на семейном совете или же узурпировалось властью супруги, мне неведомо. Родион любил жену. А когда любишь – желания любимой иногда принимаешь за свои.