Текст книги "В плену чужой судьбы. Практика системных расстановок"

Жертвы голодомора

Владислав приехал к сестре из Германии. У брата и сестры – общий отец, но матери разные. У них очень теплые и трогательные чувства друг к другу. Виктория уже в течение двух лет при каждой возможности приходит на расстановки. Она сделала две свои, прочувствовала на себе их воздействие и силу. Брат, несмотря на то что живет в одном городе с Бертом Хеллингером, относится к расстановкам скептически, хотя в самих расстановках участия никогда не принимал. Но он был участником дискуссии, в которой семейные расстановки обсуждались.

На этом мероприятии приводились цифры на основе социологического опроса об отношении немцев к этому довольно новому, но популярному методу психотерапии. Оказывается, 30 % немцев доверяет такому методу, а 70 % – нет. Что же, я думаю, это нормально. У нас на данный момент только 10–15 % населения знают или слышали об этом методе. По крайней мере, я могу сказать, что провожу расстановки в городе Одесса одиннадцать лет еженедельно, а иногда и два раза в неделю, и каждый раз более половины присутствующих слышат о расстановках впервые. В Одессе есть и другие специалисты: и маститые, и начинающие, приезжают мастера из других городов.

Влад относился к 70 % населения Германии. Расстановки воспринимал крайне недоверчиво, пришел только по просьбе или скорее настоянию Виктории. Причиной визита были приступы эпилептического характера. Вика была свидетельницей одного из них, будучи в гостях у брата. Свои чувства она описывала как леденящий ужас, вводящий в ступор от неожиданности, неведения и собственного бессилия помочь. Проснулась она от крика, похожего скорее на звериный рев, который раздавался из комнаты брата. Вбежав в его комнату, она увидела тело, выгнутое дугой, окровавленное лицо брата и подушку, залитую кровью. Она бросилась со слезами к нему, вся дрожа от страха и волнения. Его глаза были закрыты. Крик перешел в рычащий глухой стон. Вика начала звать брата по имени и бить по щекам. Тело его начало выпрямляться, он непонимающе смотрел на сестру. Влад ничего не помнил, не осознавал происходящего с ним. Только увидев кровь на подушке, он обреченно выдохнул:

– Опять!

– Что с тобой? Я вызову «скорую помощь», – трясла его за плечи перепуганная женщина.

Брат бессильно повалился на подушку.

– Это бесполезно. Приступ уже закончился. Врачи не могут поставить диагноз. Не знают, чем мне помочь. Я уже год пью таблетки. Приступы продолжаются с периодичностью один раз в месяц, но теперь возникают только во сне, в основном в ночное время.

Томограмма показала что-то похожее на рубец в левом полушарии мозга. Но причины его появления врачи определить не могут. «Судорожные приступы эпилептического характера» – так записан диагноз в его медицинской карте.

В предварительной беседе с Владом я пытаюсь выяснить, не является ли травма органической. Но на вопросы: «Как проходили роды у матери?», «Не тянули ли плод щипцами?», «Не было ли сотрясений головного мозга, ударов в детстве?», «Чем болел?» – мужчина ответов не знает. Приступы у него начались, когда ему было около 26 лет. За год до этого в драке на дискотеке он получил сильный удар в голову. Мы начинаем исследовать его семейно-родовую систему, в надежде найти корни проблемы со здоровьем там. В данном случае нам несказанно повезло. Родители Владислава и Виктории были родом из небольшого поселка в Луганской области, в котором жили переселенцы из Болгарии. Одна из представительниц основной в поселке фамилии написала книгу – летопись обо всех жителях, описав их корни до девятого колена. Низкий поклон этой женщине за подвиг памяти, сделанный для всех представителей болгарских переселенцев. Это нам очень помогло в работе, не пришлось долго блуждать в потемках.

Прадед брата и сестры по отцовской линии вернулся с войны с румынами контуженым, раненым, больным. Дома его ждала жена с маленьким сыном. Второй ребенок – девочка – умерла в младенчестве. Прадед после контузии в голову страдал сильными болями, прожил недолго. Умер он через год в возрасте 25–26 лет.

Эта ситуация перекликалась с событиями в жизни Влада. Он получил удар в голову в 25 лет, а в 26 лет начались жестокие судорожные приступы. Казалось бы, адресат идентификации найден, но мое тело, научившееся реагировать за годы практики в расстановках особыми сигналами на истину или отправную точку, почему-то молчало. Я продолжала расспрашивать, внимательно наблюдая за этим тридцатисемилетним мужчиной с могучим телосложением. За время нашей беседы черты его сурового лица ни разу не смягчила улыбка, будто он запрещал себе радоваться.

После смерти прадеда у его супруги появился поклонник, готовый на ней жениться. Но с условием, что она откажется от своего маленького сына. Женщина отдала мальчика (деда Влада) в семью своего брата, у которого было своих шестеро или семеро детей. Настали страшные тридцатые годы – время голодомора на Украине. Продразверстка выгребла все из закромов многодетной семьи. В глаза людям смотрела голодная и мучительная смерть. Дед рассказывал, что, придя однажды от матери, у которой от второго мужа были уже свои дети, его пустой желудок свело от запаха вареного. На столе среди комнаты стоял большой казан, полный мяса. Из него торчала маленькая детская пяточка. Младшего, болеющего ребенка в доме не было.

На этом месте повествования меня будто облили кипятком, дрожь прошла по всему телу. Помимо переживания острых неоднозначных чувств, вызванных безысходностью, в которую были загнаны люди, это было для меня знаком, что мы находимся в горячей точке переплетения.

Я сказала клиенту о своем предположении и ви́дении ситуации, подтверждение которых можно увидеть или не увидеть в расстановке. Угадывая скептическое отношение Влада к методу расстановок, я подтвердила, что ему не следует возлагать больших надежд на него. Органические изменения в организме требуют медикаментозного лечения. Сказала ему также, чтобы он не принимал решений прямо сейчас. Но если у него возникнет внутреннее намерение и смелость посмотреть причине своей травмы в глаза и использовать пусть небольшой, но шанс, я готова сделать для него расстановку в один из дней его двухнедельного пребывания на Украине.

Мне позвонили на следующий день и заказали расстановку. Примечательно, что в этот день (а это было 24 ноября) на Украине отмечали День памяти жертв голодомора. Это было второй подсказкой, что моя гипотеза ведет меня в нужном направлении.

Так как Влад никогда не принимал участия в процессе расстановок, я попросила одну из женщин (назовем ее Таней) показать ему, как приглашать людей на роль заместителей, как расставлять в пространстве зала. Татьяна решила посмотреть со стороны на отношения со своими сыновьями: старшим, ушедшим из жизни шесть лет назад пятнадцатилетним, и младшим – мальчиком четырех лет. Показательная мини-расстановка вылилась в драму, разрывающую душу, в которой были задействованы почти все присутствующие. Выйдя на перекур, Владислав иронично резюмировал: «Театр!» Хорошо, что я об этом узнала только на следующий день. Мне было бы нелегко пробираться через преграду его сомнений. Я заметила: силой мысли скептически или недоброжелательно настроенных посетителей, особенно тех, кто заказывает расстановку для себя, расстановочное поле «тормозится», будто зависший компьютер. Не спешит открывать нам свои дары, скрывая тайны за завесой туманной неопределенности.

РАССТАНОВКА

Я попросила Владислава выбрать заместителя себя и заместителя травмы. На роль себя он выбрал женщину, хотя в зале были мужчины. Во мне это подняло волну новых вопросов и предположений. Возможно, клиент идентифицирован с кем-то из женщин рода или нам нужно искать разгадку в роду матери. Тем более что и очаг боли локализуется с левой стороны головы. А левая часть тела – женская. Я отложила свои предположения на «скамью запасных» и начала наблюдать за происходящим в пространстве расстановки. Заместителей поставили близко, но спиной друг к другу. Тело заместительницы Влада начало отклоняться в сторону, руки начало выкручивать. Они сплелись в какой-то невероятный почти узел йоги, на лице появились тени страха и отчаяния.

– Я вижу, что у меня руки скрутились в этом странном переплетении. Но я ничего не могу с этим сделать. Я словно связана. Чувствую себя маленьким то ли младенцем, то ли эмбрионом, и меня кто-то держит, – ответила на мои вопросы заместительница клиента.

Говорить ей тоже было сложно, слова выдавливались из пересохшего горла по одному, что могло указывать на довербальный период развития ребенка, о котором шла речь. То есть это был малыш, который еще не умел говорить. Клиент (и, соответственно, я) ничего не знал о своем детстве, родах, абортах матери. Но идти нам туда и не пришлось. Между заместителями начались передвижения, похожие на танец.

– Мы очень тесно связаны, но я чувствую, что здесь не совсем мое, я, скорее всего, от кого-то пришла, – сказала заместитель причины.

Эти слова, состояние заместителя клиента, общая картина вернули меня к версии о больном малыше, съеденном в семье во время голода. Я решила не озвучивать свои следующие шаги и ввела в расстановку троих человек: ребенка, принесенного в жертву, его мать и отца. Не говоря, кто есть кто, я каждого со спины легонько втолкнула в расстановочное поле. Через минуту в пространстве все изменилось. Заместителя малыша начало трясти. Женщина, представляющая его, упала с рыданиями к ногам причины травмы, что оттеснило в сторону заместительницу клиента. Заместительница матери как потерянная ходила в пространстве со слезами на глазах и с мукой в голосе повторяла:

– Это не я. Они заставили меня это сделать.

Заместитель отца упал на колени, схватившись за голову, он не мог поднять глаз. Заместительница Владислава стояла на краю поля, чувствуя вину за происходящее и жалость к ребенку, на которого никто не смотрел. На ребенка смотрел только Влад. А заместительница травмы переводила взгляд с Влада на ребенка и обратно, потом сказала: «Это оно». Клиент сидел на самом краешке стула, всем телом подавшись вперед. У него было лицо человека, узнающего нечто тяжелое. Я подошла к женщине в роли ребенка, корчившейся на полу в слезах, чтобы немного отвести ее с тяжелого места. И здесь, может быть, за всю свою расстановочную деятельность, я попала в цейтнот энергий: леденящий душу ужас, отчаяние и беспомощность. Реальное электрическое поле человеческой муки опалило мое тело, болезненным комом перехватило горло, ноги подкосились. Только впившись ногтями в свою ладонь, я вывела себя из воронки этой удручающей безысходности.

Ничего не видя от слез, застилающих глаза, я ввела в расстановку остальных детей в семье и озвучила для всех, кто есть кто. Вся семья опустилась перед Владиславом на колени. Я попросила Влада встать и посмотреть на всю картину в целом.

– Что ты чувствуешь, когда видишь это?

– Мне так жалко маленького, что я готов стать на его место и с остальными что-то сделать, – глухо, жестко, глядя из-под бровей, ответил Владислав.

Вот так в человеке соединяются энергии жертвы и убийцы, – про себя отметила я. Спросила Владислава, готов ли он войти в расстановку. По бледному лицу его заместительницы было видно, что все происходящее уже выше ее сил. Мужчина вошел в круг и сразу присел возле заместителя ребенка, обнял его, крепко прижал к себе и сказал: «Я тебя никому не отдам». После этих слов заместительница травмы, отступившая при появлении всех членов назад, снова сделала шаг к Владу и ребенку. Заместительницу жертвы снова начало трясти:

– Я теперь боюсь и за него, хотя и чувствую себя в большей безопасности. Мое место не здесь, – ответила она на мой безмолвный вопрос.

Я взяла Влада за плечо. Посмотрев ему в глаза, постаралась мягко объяснить происходящее: «Так происходит сейчас. Ты взял на себя то, что тебе не принадлежит. Взял из сострадания, но от этого нелегко всем. А травма этого ребенка становится твоей».

Я попросила каждого из членов «семьи» – отца, мать, братьев и сестер – сказать ребенку: «Я убил(а) тебя. Ты бы все равно не выжил, и я принес(ла) тебя в жертву. Только так я мог(ла) спасти жизнь остальным детям. Мне нет оправдания. Вместе с тобой я убил(а) часть себя. Я сожалею».

– Я не смогла защитить тебя. Произошло непоправимое. Моя кровиночка, мне так жаль, – с болью, плача сказала заместительница матери. От того, как она двигалась в пространстве, смотря то вверх, то на землю, возникало ощущение, что женщина на этой почве тронулась умом.

– Твоя жертва неоценима. Благодаря тебе мы остались жить. Жаль, что с тобой обошлись так жестоко. Я не хотел(а) об этом вспоминать. Сейчас я беру тебя в свое сердце, – по очереди сказали выжившие братья и сестры и поклонились малышу.

Несмотря на то что плакали все, по мере того как произносились фразы, атмосфера в помещении становилась легче, заместительница ребенка начала успокаиваться. Но отец продолжал сжимать кулаки. А Владислав отказывался отпускать ребенка из объятий. Если бы клиент жил в Одессе, я бы остановила расстановку на этом месте, чтобы дать энергиям подействовать, а со временем, если возникнет необходимость, сделать завершающую расстановку. Но он уезжал в другую страну, и я посчитала необходимым завершить расстановку.

Я поставила человека на стул, дав ему роль верховной силы, представителя Советской власти, ответственной за голодомор на Украине. Отец в бешенстве поднял кулаки и грохнул ими об пол несколько раз. Дети отползли назад. Мать в сердцах воззвала к этой фигуре: «Ну что тебе еще от нас нужно?!»

Заместительница власти, высокомерно глядя на всех с высоты, заявила: «Это ваш выбор. Вы меня хотели!»

После того как родителям удалось отрегулировать свои чувства, стало легче всем, напряжение снизилось. Но клиент и заместитель ребенка по-прежнему не могли освободиться из объятий друг друга. Я ввела еще одну фигуру – Высшую силу, отвечающую за судьбу ребенка. Потом попросила их произнести разрешающие фразы:

– Ты – это ты, я – это я. Ты ушел, а я остался. Я поживу столько, сколько мне предназначено судьбой. И потом, когда-нибудь, мы с тобой встретимся. Я чту твою жизнь, твою смерть, твою судьбу. Все нелегкое в твоей судьбе я оставляю тебе, с любовью. Какие бы страдания я ни взял на себя, тебя не воскресить. Я сожалею. Смотри на меня доброжелательно, если я буду жить и буду здоровым.

– Я – это я, ты – это ты. Я ушел, а ты остался. Это – моя судьба. У тебя другая судьба. Спасибо за то, что ты помнишь обо мне. Теперь я прошу отпустить меня. И я тебя отпускаю с миром в твою собственную жизнь, – ответил заместитель ребенка.

– Это принадлежит вам. Я не вправе судить. Все мы люди, всего лишь люди. Я оставляю все нелегкое в вашей судьбе вам, – сказал Влад и поклонился всей семье.

После этого мы с ним взяли заместительницу ребенка и передали ее в руки заместительницы Высшей силы:

– Ценой своей жизни ты спас жизнь многих, – сказала она ребенку и обняла его. Заместительница травмы вышла из круга. Владислав свободно вздохнул.

После окончания группы, по словам сестры, Влад еще долго сидел за рулем, не в силах от пережитого завести машину.

– Да, – после долгого молчания наконец с трудом выговорил он, – это похлеще любого театра.

Через полгода, приехав из Германии от брата, Виктория порадовала нас новостью, что у Владислава за это время ни разу не было эпилептических судорог. Я просила, чтобы Влад написал небольшой отзыв о своем исцелении, ибо результат от этой расстановки воистину потрясающий.

Он обязательно напишет, только сейчас у него в жизни происходят невероятные перемены. Он получил выгодное предложение по работе в Китае и до отъезда хочет жениться на любимой девушке. Они близки с ней несколько лет, но только сейчас он сделал ей предложение. Что же, жизнь продолжается, и это радует!

Каким образом эта матрица невыносимой муки и адского страдания перенеслась через поколение к Владу не по прямой линии (убитый ребенок является двоюродным братом деда), остается тайной за семью печатями. Динамика искупления чужой вины, страдания в память об исключенном из рода человеке, стремление пойти за умершим и забытым предком переплелись в молодом человеке и грозили ему удушением во сне или риском захлебнуться в собственной крови. В моей практике это одно из самых тяжелейших последствий голодомора, но не единственное.

Причины таких симптомов, как переедание, лишний вес, булимия, анорексия, нарушение работы ЖКТ, проявление аскетизма в еде (диеты, голодания) могут корениться в пережитом предками голоде. Украина в прошлом столетии трижды подвергалась голодным репрессиям: в 1920–1922 гг., 1932–1933 гг. и 1946–1947 гг. Самым убийственным был голод тридцатых годов, унесший миллионы жизней, уничтоживший третью часть населения страны.

Моя бабушка Агафья умерла, оставив четырех детей от двух до восьми лет. Третья в тот год продразверстка забрала у семьи последний мешок кукурузы. Убитый горем, голодный до обморока дедушка не мог потом вспомнить, где он похоронил свою жену. Через полгода опухший от голода старший мамин братик залез на шелковицу и упал мертвым. Голодные бунты, восстания неповиновения жестоко подавлялись войсками НКВД. Вымирали целые поселки, деревни, села, хутора. Через время сюда заселялись семьи из российской глубинки. Только в Одесскую область прибыло 149 эшелонов.

В голодовку 1947 года умерла младшая мамина сестричка, жизнерадостная шестнадцатилетняя хохотушка Пашенька. В школе о голодоморе ничего не говорилось. Если бы не рассказы чудом выживших родственников, я бы до сих пор не верила, что существовал такой бесчеловечный акт убийства целого народа. Но, не зная об этом, я почему-то в разные периоды своей жизни увлекалась различными видами диет, постов, голоданием. Многие годы голодала раз в неделю, потом десять, четырнадцать дней подряд.

Мы с подругой неоднократно совершали аскезу сухого голодания. Месяц – день через день, второй – два через два… и так до пяти через пять. Я выдержала четыре через четыре. И в последний день сухой, холодной, голодной «четверодневки» мир из красочного превратился в черно-серый, радость покинула тело, желание жить – душу. Наверное, именно это чувствовали мои родные, умирая мучительной голодной смертью. Моя подруга умерла на пятидесятый день очередной голодовки. И только теперь я понимаю, что голодали мы с ней в память о своих предках, не выживших в голодоморе.

Многих волнуют проблемы лишнего веса. «Я ем за двоих», – говорят люди. Важно в каждом отдельном случае разбираться: а кто он – этот второй. Абортированный ребенок, не родившиеся брат или сестра. Или человек ест за того, кто страдал от голода или умер голодной смертью. Вес нормализуется, когда с помощью расстановки выявляется и исцеляется причина излишнего поглощения пищи.

УПРАЖНЕНИЕ

Рекомендуется при волчьем аппетите, обжорстве, переедании, лишнем весе и т. п. Желательно перед началом упражнения очистить организм от шлаков, солей, паразитов, вирусов любым доступным вам способом.

Один раз в день (можно и при каждом приеме пищи, если вы не на работе), садясь обедать, кладите на стол на одну тарелку и один прибор больше. Они предназначены для того предка, который страдал от голода, в память о нем. Накладывайте еду в свою тарелку в таком количестве, которое вы обычно потребляете. После этого из своей тарелки перекладываете часть порции в лишнюю тарелку. Съедаете свою уменьшенную порцию, тщательно пережевывая и осознанно глотая каждый кусок.

Что делать с едой, оставшейся на дополнительной тарелке? Здесь правил нет. Делайте по вашему усмотрению. Можно аккуратно сложить в пластиковую емкость и отдать нуждающемуся человеку, можно покормить птиц. Если это что-то цельное (хлеб, пирожки, конфеты), отнесите в церковь и положите на поминальный стол.

Участница одного из семинаров Берта Хеллингера рассказала о технике освобождения от обжорства: «В одной книге я прочитала, что в таких случаях помогает, если представляешь себе, что сидишь на коленях у отца, а он тебя кормит. Мой отец никогда этого не делал, и я подумала, что очень хочу иметь такого отца, у которого могу посидеть на коленях, а он будет кормить меня. Я так и сделала, и это мне помогло. Я больше не страдаю обжорством.

Когда я говорю это другим обжорам в группах самопомощи, они отвечают мне, что это невозможно, потому что тот, кто стал обжорой, останется им навсегда. Но я уже много лет не подвержена этому недугу. Для меня это больше не проблема. Это было прекрасно, что я получила такой совет: „Представь себе, что ты сидишь у папы на коленях за ужином, все собрались за столом, и отец кормит тебя”».