Текст книги "Пещера Трёх Братьев"

Глава 4. Добыча

Убейтур спустился по мокрому обрыву и через неширокий родовой ручей пробрался к подножию осыпи.

Стемнело, когда он тихо, как рысь, подкрался к вырванному из земли валуну, каменное ребро которого поросло зеленой тиной. Валун был огромен, он почти наглухо закрывал пасть пещеры, оставив с краю небольшой лаз – в рост и ширину взрослого охотника.

Убейтур хотел было скользнуть внутрь, но вдруг будто окаменел – и сам превратился в скальный выворотень.

В родовом гнезде слышался плач! Убейтур задержал дыхание, волосы на его голове зашевелились, он послал всю силу в руку, сжимающую копье. «Духи предков в пещере, все души умерших сородичей – тех, кого поглотила Вода!»

И сейчас они вернулись в свое гнездо и плачут, оглашая камни. И старая Беркутиха легко ступает между ними – и ждет его, Убейтура, чтобы забрать и увести к небесным стадам. Не должен разлучаться род.

Убейтур сорвался с места и одним прыжком очутился в безопасном углублении под валуном со стороны северного ветра. Охотничья выучка спасла его: сам оставаясь незаметным, он увидел врага вживую.

Под сводом пещеры стояла девчонка. Она была младше Рика, но гораздо старше Чуна. В руке – пустой олений желудок. А шкура подвязана двойной сухожилкой.

«За водой послали. Неужели одну?»

Убейтур подождал, не выйдет ли кто-нибудь следом, но вокруг безмолвно спала ночная тишь, и лишь из пещеры по-прежнему доносился тихий, заунывный вой скорби.

Девочка повернулась к нему спиной и, волоча по осыпи узкий темный хвост, стала осторожно спускаться к воде.

«Хвост!»

Убейтур почти слышал, как гудит от гнева кровь, как тяжелеют веки от сладкого предчувствия мести. Он ощерил копье на изготовку и злобно глядел, как тихо и уверенно входит в поток двуногая дичь… Как он ошибся! Принять писк Водяных Крыс за могучий даже в скорби жалобный клекот угасших Беркутов!

Он шел за дичью. Он крался за ней тихо, как тень, и был ее тенью, повторяя все ее движения.

Жалкая Крыса! Она хочет жить в пещере Беркутов – Беркутов, покоривших вершины и стороной облетающих падаль!..

Он уже наметил точку удара – меж двух крысиных лопаток. Но что-то мешало сделать последний взмах.

Что?!

Убить врага на своей земле – право каждого Беркута. И если бы сейчас его род был цел, он, не задумываясь, сделал это. Но рода нет. И одному ему отстоять пещеру не удастся. Даже если в родовых камнях затаились одни матери-Крысы, а охотников смыла вода, он ничего не сделает в одиночку. Матери загрызут его, и сработанное Смелом копье не поможет.

Убейтур ведал: самое страшное, что знает охотник, – это не слаженный бег серых пустынников, пожирающих любую плоть на своей тропе и воющих в безглазые глухие ночи за дальними холмами; это даже не высеченный намертво в памяти нескольких поколений Беркутов грозный и все затмевающий топот длинноносых хоботарей, живущих в низинах. Самое страшное, что есть на свете, – это стойбище разъяренных матерей!

А как же Рик и глупыш? Они погибнут одни.

И он глядел с содроганием ненависти на маленькую Крысу, и копье плясало от возбуждения, но Убейтур – охотник, он не может думать только о своей жизни.

Маленькая Крыса нагнулась над ручьем, подставляя для удара беспомощную узкую спину. Вода затекала в желудок, она помогала ей черной ладошкой. И вдруг ее позвали.

Она резко выпрямилась и обернулась. Убейтур увидел перекошенный от страха рот и всей кожей почуял неродившийся крик… В один миг он прыгнул к девчонке и, зажав ей рот свободной от копья рукой, подхватил – и с ловкостью белки стал карабкаться на противоположный берег.

Он преодолел ручей в один дух – и прыжками стал уходить с добычей вверх по склону. Добыча трепетала в его руке, но он крепко стискивал ей зубы и, не разбирая троп, мчался к братьям.

В отдалении уже слышались голоса: глухие – охотников и хрипло-звонкие, принадлежащие матерям. Такие звуки издают перепуганные крысы, если схватить их за горло и начать потихоньку сдавливать.

Обдирая руки и ноги в ночных кустах, Убейтур облетом проскочил вокруг первых скал и, на миг обманув погоню, выскочил на холм перед обомлевшими братьями.

– Хватай Чуна! Быстрее! – крикнул он на бегу Рику и, не останавливаясь, стал спускаться по темному, с острыми камнями откосу – туда, где ждала полная опасностей Долина Ядозубов. Он знал, что́ впереди, но сейчас важно было продержаться хотя бы эту смертельную ночь.

А погоня настигала. Легкий дротик просвистел совсем рядом и с коротким хрустом впился в ствол ели. Деревья пошли гуще, и мощные сучья спасали беглецов от пущенных вдогонку копий. Гора заметно снижалась и шла на убыль – и вдруг оборвалась неожиданной крутизной. Убейтур скатился с добычей к ее подножию. Следом съехал Рик, волоча за руку брата. Чун вскрикнул, и тут же лес копий обрушился на его голос. Но густой, как щетина вепря, подлесок сохранил братьям жизнь.

Ощупью пробирались беглецы на зов Убейтура, охотника-Беркута. Рик оглянулся и в просвете между деревьями заметил рассерженную родомаху Крыс: огромная, грузная в черноте ночи и сама похожая на дух Тьмы, она хищно озирала склон, пытаясь в глубине его вынюхать похищенного сородича. В косматых руках она держала оружие матерей – кость лося-горбоноса. Костяные эти дубины были схоронены в глубокой яме у заднего свода пещеры Беркутов.

Старая Крыса чутко прислушалась – и метнула во тьму свое оружие, способное поразить на бегу молодого самца-оленя.

Девчонка закопошилась в руках Убейтура, ребром ладони он ударил ее по затылку. Она затихла. Охотник смочил своей слюной искусанную ладонь и подозвал Рика.

Впереди глухо шумели травы – высокие, в полтора копья. «Крысы не сунутся в эту долину», – подумал Убейтур.

Как говорил Шестипал, они оказались «между вепрем и гривачом». Сзади, на еловом склоне, ждали молчаливые Крысы. Впереди, съеденная тьмой, шевелилась таинственная и опасная Долина Ядозубов.

Глава 5. В долине Ядозубов

Убейтур не спал всю ночь, но, как он и думал, Крысы побоялись спускаться в долину. Или вернулись в свою (чужую!) пещеру, или решили дождаться утра.

Слабо разгорался Небесный Очаг. К утру холод стал уползать в норы, и вся долина окуталась туманом. Это было на коготь Беркутам.

Чун и Рик всю ночь спали обнявшись, а захваченная Крыса рано утром попыталась откатиться в сторону, но связанные руки не пустили ее. Убейтур подошел и ногой зашвырнул девчонку на место.

Он думал о том, что делать дальше. Возвращаться, чтобы Крысы получили пернатую дичь, пойманную в охотничьи силки?.. Но и через долину он никогда не ходил: Беркуты предпочитали облетать ее стороной – сквозь Ущелье Каменных Куропаток. А ущелье сейчас закрыто.

И оставаться нельзя: когда туман рассеется, Крысы сделают попытку отбить пленницу.

Убейтур растолкал братьев. Рик вскочил сразу, а Чун по привычке глупышей стал скулить безмозглым щеном, что хочет спать, хочет есть и вообще замерз.

– Жди, ненасытное брюхо, я принесу тебе дичь на кончике копья! – пригрозил, осердясь, охотник.

А Рик подошел к девчонке, брезгливо пнул легкоступом в облезлую барсучью шкуру, прошитую сухожильем.

– Бросим или убьем? – спросил он брата.

– И съедим! – радостно кивнул Чун.

Рик несильно ударил кулаком в тощую грудь глупыша.

– Запомни, Чун! Беркуты не едят крыс со змеиными хвостами! Они живут в воде, и кровь у них зеленая и пахнет тиной.

– Это у тебя кровь зеленая, пестрый падальщик! – заорала вдруг девчонка, ловчась сбить путы о землю. Но охотничий потяг держал крепко. – Развяжи мне руки, птенец-заморыш!

Рик побледнел от бешенства, а Чун громко засмеялся, тыча в него грязным перстом: «Птенец-заморыш! Птенец-заморыш…» И тут же получил от брата то, что совсем не зовется лакомой костью.

– Я выклюю ей глаза! – визжал Рик не хуже девчонки. Но тут же повис над землей, извиваясь в руках Убейтура.

– Не тронь! Дичь должна быть живая…

– Она назвала меня Заморышем!

– Откуда ей знать, что так тебя кличут в стойбище Беркутов? Станешь добытчиком – получишь новое имя.

Он поставил Рика на траву. Рик еле сдерживал гнев, худые черные пальцы сжимались в когти.

– Два Беркута ссорятся – дичь свободна! – предупредил Убейтур.

Он приподнял связанную девчонку, поставил ее на тонкие ноги. Потом резво приставил к ее глазам наконечник копья и тихо, но грозно сказал:

– Мое копье летит быстрее любой Крысы! Не вздумай бежать!

Девчонка вжала голову в плечи и, к удивлению братьев, даже не завопила как следует. Только скрутила за спиной маленький грозный кулачок, – хороша защита! – а братьям бросила, что Крысы хитрее Беркутов, потому что знают землю и воду! А Беркуты – одно небо.

– Вперед, змеехвостка! – перебил Убейтур. Он подтолкнул девчонку наконечником. – Помни: мое копье ближе, чем твои сородичи.

Первая вступила она в гущу высокой травы и, к изумлению Рика, совсем не боялась неожиданных встреч. Еще Рик отметил, что лоб ее наискось когда-то перехлестнула горящая ветка.

– Она идет с нами? – спросил он.

Убейтур загадочно усмехнулся. Он схватил выростка за плечо и шепнул в самое ухо:

– А зачем мы привязываем рябчиков к лисьим самоловам?

И Рик понял. Хитро сощурившись, он подмигнул брату: ловко придумано! Живая приманка для ядозуба – и Беркуты целы! Вот почему они гонят ее впереди, первый погибает быстрее. И нет спасения от яда желто-черных копошащихся гадов.

Девчонка вдруг заохала. Убейтур подошел и стал осматривать ее ногу.

– Крысы хитрые, а Беркуты – хитрее! – сказал он насмешливо. – Только куропатки, когда гнезду угрожает опасность, убегают с повисшим крылом, притворяясь подранками.

И девчонка зло встала на обе ноги. Только шрам потемнел.

Убейтур приказал младшим идти «как позвонки в хребте»: сородич за сородичем. «Почему Крыса не кричит, не жалуется, не плачет? Испугалась? Не похоже, чтоб очень. Наши крутени вопили бы не переставая… А эта молчит, хотя язык и глотка на месте. Странно», – подумал он.

Пленница упрямо рассекала плечами траву.

– Как тебя зовут?

Она обернулась, черные, как лесные ягоды, глаза ее сверкнули зло и непримиримо.

– Когда дичь становится добычей – ее имя не спрашивают!

Убейтур чуть не прихлопнул ее копьем. Наглая, дерзкая, мерзкая Крыса!

Он только заметил, наслаждаясь ее беспомощностью:

– Когда ядозуб будет душить тебя в своих могучих жильях – вспомни, чью пещеру занял твой род!

Девчонка сразу остановилась. К радости Беркутов, страх ожил на ее лице и зрачки заметались в повальном испуге. А шрам слегка побагровел.

– Водяные Крысы никогда не жили в пещерах! – заметила она глухо. – Как завещал Предок, они строят дымоставы на берегу Озера Белых Птиц. Большая Вода снесла шалаши, а потом съела почти все озеро. На озере есть остров: там живут Утки и Селезни. Когда Большая Вода съела озеро, Селезни сели в глубокие бревна – и сказали: «У нас погибли все матери, остались старухи и глупыши; дайте нам жен! За этой долиной есть Опушка Серых Кроликов: там наши полуродичи». И Селезни стали гнаться за нами – и убивать нас…

Она всхлипнула совсем по-крысячьи и, развернувшись, молча двинулась вперед.

А Убейтур рванулся за ней. Побелевшими пальцами он занес копье!

– Ты сказала – род Кролика? За этой доли-ной?.. Значит, есть другая тропа, где нет ядозубов?! И Крысы будут ждать нас у Кроликов, в засаде, да?

Он схватил ее за плечо и швырнул в гущу полеглой травы.

– Мы убьем тебя прежде, чем Крысы успеют выщипать нам перья!

Увидев над собой вознесенное острие копья, девчонка завизжала, да еще как! На всю долину и до еловых скал впридачу.

Чун глядел на нее с восхищением, а Рик заткнул уши.

– Не-е-ет! – верещала Крыса, суча свободными от потяга ногами. – Нет другой тропы! Сами бежали от Селезней, как от лесного огня! И Кролики нас не пустили! И еще они сказали, что Большая Вода унесла мертвую Беркутиху, и род Беркута погиб на летней кочевке, а пещера их пуста.

– И ядозубы вас не тронули?

– Они ушли из своих нор. Большая Вода выгнала их!

Убейтур опустил копье.

– Встань, – сказал он, оглядываясь. – Трава поднялась – и ядозубы вернутся.

Заметив, как неловко она пытается подняться, он достал из-за пояса кремневый нож с рукоятью из оленего рога, оплетенного жилами, и перерезал узел.

Только сейчас он увидел, как затекли ее кисти: красно-бурые, что ноги у молодого аиста.

– Иди вперед. А про копье – помни.

– Брат! – позвал Рик, еле успевая за широкими ногами охотника. – Чун есть хочет.

«Хитрец! – не сдержал охотник усмешку. – Все на брата сваливает».

Возле поваленного дерева Убейтур решил сложить крылья: все устали.

– Огня нет, – сказал он братьям. – Горючий камень остался в пещере.

И почувствовал, что очень голоден. И у братьев, конечно, тоже свело желудки. А вокруг не было даже самой мелкой дичи. Все, что отыскалось вокруг стоянки, – тушка полевой мыши, да и ту он откинул концом копья. И воды не было: в тревоге он забыл про олений желудок, с которым девчонка вышла за водой. Надо было прихватить его.

Пришлось ограничиться горьковатым луком, в изобилии росшим вокруг, да кислыми, усмиряющими голод корнями. Убейтур оставил копье, бесполезное в пустой долине, и стал глядеть, как остатки тумана втягиваются в узкое горло Ущелья Каменных Куропаток: отсюда его можно было прикрыть ладонью.

У братьев слипались глаза, а девчонка, похоже, уже дремала. Убейтур и сам не заметил, как быстро и бесшумно провалился в сонный омут, прислонившись к полусырому стволу.

Разбудил его истошный крик.

Глава 6. Спасение

Кричал глупыш Чун.

Кричал долго – и в смертной потраве.

Убейтур, еще во сне, протянул руку и, схватив копье, изогнулся для боя, вскочил и ринулся к Чуну.

Он ожидал увидеть кого угодно: охотника-Крысу, выдирающего дротик из окровавленной груди Чуна; серых пустынников – с ушами в виде боевого наконечника, пьющих кровь малого брата; даже девчонку-пленницу, терзающую глупыша, ожидал он увидеть – ей было за что мстить!

Но прямо в глаза ему глядела, не мигая, резцовидная узкая голова и раздвоенный язык скользкого гада… Не длиннее копья мерзкая тварь, а вот сумела поразить сородича насмерть!

С охотничьим клекотом налетел на нее Убейтур и глубоко всадил наконечник в разинутую пасть. И захрипела змея, обвившись вокруг дубового древка. Стала бить хвостом, и в судорогах издохла.

Маленькая ранка на запястье Чуна быстро темнела, наливаясь багровой мутью. Чун продолжал кричать, но крик его перетек в длинный стон. Здоровой рукой Чун ухватил брата за охотничий пояс и, захлебываясь, повторял:

– Ты не бросишь меня, Убейтур? Отсеки мне правую лапу. Я буду есть левой.

Убейтур отскочил сам и не велел приближаться Рику. Но напоследок он взглянул в глаза Чуну.

– Прощай, Беркутенок! – вымолвил он со скрытыми в голосе слезами. – Я ничего не могу сделать для тебя. Беркуты убивают змей, но не могут убить их яд. Когда потухнет Небесный очаг, ты встретишь старую Беркутиху.

– Я не хочу-у! – заревел Чун. – рана совсем мелкая!

– Но это рана Ядозуба! – горько поправил охотник. – И спасения от нее нет!

– Пусти! – вдруг услышал он за спиной.

И в тот же миг маленькая Крыса оказалась на земле возле отчаянно ревущего глупыша. Острыми мелкими зубами она сильно сдавила рану и стала отсасывать гремучий яд. Она сплевывала его на полегшую вокруг траву и делала это так спокойно и ловко, что братья рискнули приблизиться.

– Я ее не пускал, – сказал Рик, шмыгая от пережитого страха. – А она вырвалась.

– Оставь ее, – негромко произнес Убейтур, – она хочет вернуться к сородичам… пусть даже мертвая!

Будто не слыша их, девочка продолжала сплевывать на землю кровь Чуна.

Не вставая с колен, она проползла несколько шагов и, собрав в горсть дикого лука, стала поспешно и тщательно перетирать его мелкими резцами.

А Убейтур, наблюдая за ней, сказал вполголоса:

– Нельзя хоронить Беркутенка вместе с Крысой…

Наконец девчонка выплюнула свою жвачку.

– Не надо никаких похоронных ям, – вставая с колен и разминая затекшие ноги, сказала она. – Через три заката будет здоров. Но идти не сможет: нести надо. Кормить оленьим молоком из вымени. Барсучий жир давать. Кровь лосенка.

– Еще ни один Беркут не выжил после яда безногой ящерицы, – задумчиво сказал Убейтур. – Я хотел убить тебя. Там, у Кроликов. Но если брат останется в небе – я отпущу тебя. Там, у Кроликов.

Наутро глупыш был жив и, как всегда, хотел есть. Пришлось взвалить его на плечо и нести вслед за Крысой. Опять она шла впереди, но теперь в руках ее покачивался безлистный сук, которым она раздвигала травы. И если видела пересекающего тропу ядозуба, поднимала сук выше – и Беркуты останавливались. Они молча таились в траве, боясь громко дышать, – чтобы змеи не услышали их и не отомстили за смерть своего сородича.

Глава 7. Встреча

До Опушки Серых Кроликов оставалось совсем немного. Убейтур передал Чуна среднему брату и, забрав у него копье, бесшумно исчез за деревьями.

Вскоре, однако, он вернулся, и два молодых Кролика с копьеметами, но без копий вышли с ним – и настороженно оглянулись.

– Кролики – они мирные, – шепотом объяснила Чуну девочка-Крыса.

Кролики жили у земляных нор своих предков. На сухой, прогретой поляне раскинулись их дымоставы. Это были длинные шалаши, крытые ветками. Блестевшие на свету черепа мирных лесных покровителей висели над каждым входом. Странный, незнакомый запах плыл по всему стойбищу.

Чун тонко засвистел беркутенком и обнял рукой за шею среднего брата.

– Я боюсь, – прошептал он громко. – Это не запах горячего мяса! Это вообще не запах дичи. Это чужой запах.

– Узнал? – нарочито громко подтвердила за его спиной маленькая Крыса. – Это запах жареных глупышей! Любимое лакомство кроликов – после коры молодых акаций. При виде глупышей их желудки сами выскакивают из тела!

– Она еще издевается?! – заревел Чун. – Рик, братец, оторви ей змеиный хвост!

– Попробуй только, Заморыш! – вскинулась маленькая Крыса. – И тебя, и младшего криволапа загрызу! Смотри, какие клыки!

И она оскалилась.

– Боишься, Заморыш?

Чун прямо с плеча брата протянул руку, чтобы цапнуть девчонку за ухо, да покрепче! Но Водяная Крыса отскочила.

А ноги у Чуна действительно очень кривые. У многих глупышей в стае Беркута были такие, убитые сквозняком и сыростью, хотя матери и старались гасить холод каменных гнезд теплыми шкурами косматых гривачей.

…Много-много зим тому назад заснула старая Беркутиха у родового ручья – и душа ее оборвалась с полета. И прилетела на берег Большой Воды. Увидела Беркутиха крепких, здоровых глупышей, что играли с приливом и бросали в кострище костяные раковины-выплески.

И обратную дорогу показала душа – через Ущелье Каменных Куропаток. С тех пор по раннему первотраву стали спускаться Беркуты на летнюю откочевку. Спасали глупышей от зимней немочи – и ставили на крыло. Изгнали каменную хворь крепкие свежие ветры.

А вот Чун остался Криволапом. И злился, и девчонок царапал, когда те загоняли его в угол, играя в «засаду», и дразнили наперебой: «Чун-Криволап, добыча под ногами проскочет!» Особенно донимала одна крутеня, сама хроменькая, но шустрая. Он выгонял ее на осыпь – и они скатывались вниз, к ручью, что есть силы молотя друг друга по спинам.

Нет той, хроменькой… так теперь эта мерзкая Крыса дразнится!

Поляна Кроликов делилась на два дымостава: материнский и охотничий. Был еще небольшой шалаш на самой опушке, и вход в него охранял матерый низкорослый Кроль – и сородичи обходили его.

Рик свалил Чуна у входа в материнское жилище, а сам вместе со старшим братом направился к охотничьему очагу.

– Не оставляй меня, Рик! – сразу захныкал Чун, будто ждал, пока его положат на землю. – Не оставляй меня с этой Крысой!

– А другой нету, – услышал он и тут же почесал пострадавшее от свежего шлепка место.

Знал Чун, что даже выростки не смеют сидеть рядом с охотниками, а глупышам и вовсе место у материнского кострища!.. Но было обидно.

Быстро оказались рядом две Крольчихи, старая и молодая. Они склонились над Чуном, и старая, глянув на распухшее запястье, послала за барсучьим жиром. После жир смешали с белой глиной и, поплевав, приложили к язвищу.

Из материнского дымостава высыпали любопытные Крольчата, окружили незнакомого глупыша – и стали прыгать вокруг, почти не вздымая пыли. И снова волна запаха, настигшая его у опушки, накрыла его нестерпимо душной шкурой.

«Ни одна дичь не пахнет так странно…» – думал он, отползая за наклонно стоящие жерди.

– Куда ты, Беркутенок? Сейчас поклюешь.

Поклевать Чун всегда рад, и очень. Давно ничего не держал во рту, кроме полевого лука.

Старая Крольчиха подобралась ближе к огню, протянула короткие, словно обугленные пальцы и осторожно сняла с древесной золы круглое, рыхлое на вид плоское ядрище, и так же бережно и не спеша опустила добычу на широкий и блестящий от жира лист. Старая матерь подула себе на черные пальцы.

– Она хочет кормить нас глиной! – заметался Чун и неожиданно, пытаясь спрятать рот, уткнулся в колени ненавистной Крысы. Просто никого роднее не оказалось поблизости.

– Это не глина, глупыш! – тихо поправила девочка, снисходительно потрепав Беркутенка за доверчиво подставленное ухо. – Это пища равнин, – продолжала она. – Ее знают безлесные, озерные и степные кочевья. И в нашем роду…

– Есть только один род – Беркута! – перебил Чун и с торжеством посмотрел на присмиревшую, как ему показалось, девчонку.

– А кто спас Беркутенка? – задумчиво и как бы про себя вспомнила маленькая Крыса. – Если Беркут – род, то и Крыса – род. Род там, где сородичи живут вместе.

Чун недоверчиво хмыкнул:

– Подумаешь… тоже мне род – Водяная Крыса! Не буду я клевать эту… падаль!

И он сел, отвернувшись и поджав ноги. Какие могут быть сородичи у Водяной Крысы? Лягушки – вот их сородичи.

Не обращая внимания на перебранку, старая Крольчиха разломила закопченное ядрище на несколько частей и одну из них протянула Чуну. Он набычился щеном и спрятал руки за спину.

Вместо него рыхлый отщеп с ядрища получила маленькая Крыса. Она стала перебрасывать его из ладошки в ладошку. Ветерок сдул несколько крошек на колени Чуну. Он поднял одну из них, держа осторожно, как ядовитого пучеглаза, и понюхал.

По виду это было семя лугового травороса, не пропеченное с одного бока. Такие зерна покрывают в листобой всю землю. Он лизнул языком и тут же выплюнул.

– Кролики – плохие охотники? – спросил он молча жующую девочку.

Крыса правильно поняла вопрос. Она махнула рукой в сторону охотничьего кострища.

Три молодых Кролика только что вернулись с охоты. Один из них держал копьемет и дротики, другой снимал с сородича крупную косулю, и пояса всех троих были увешаны нагулявшими к осени жир тетерками.

Эх, если бы Убейтур догадался послать Рика к Чуну – хотя бы с обглоданной костью!

И он чуть не заплакал от тошнотворного голода. Старая Крольчиха шепнула в ухо молодой матери – и молодая притащила глупышу почти целого глухаря!.. Чун впился зубами в жесткое мясо и был счастлив. Он даже не обиделся, когда их пленница похвалила печеное ядрище, а только подумал про себя: «Тебе, Крысе, все хорошо, что растет из земли!»

И тут Чун застыл с набитым ртом: из-за редких окружавших поляну деревьев надвигалось в полный рост чужое стойбище хмурых, с ярко-зелеными шеями охотников. Он, впрочем, ничего не успел сообразить, как очутился в дымоставе – среди таких же, как он, несмышленышей, резво заброшенных старухой при виде чужеродов.

– Где ты, маленькая Крыса? – заныл он в темноте.

В сумраке пищали перепуганные Крольчата, кому-то второпях отдавили маленькую лапу, и Чун услышал знакомый запах Водяной Крысы. Он протянул ладошку, коснулся длинного упругого хвоста, закрепленного на шкуре, и резко отдернул руку.

– Молчи, если и дальше хочешь есть мясо! – тревожно прошептала она. – Селезни с Озера Белых Птиц пришли. Они ищут молодых Крольчих. Увидят здесь Беркутов – и вы погибли!

– Но почему?

– Беркуты – родовые враги рода Кормящейся Утки. Селезни убивают их водными копьями, а потом кормят Утят искрошенной печенью чужеродов. Кролики вам не защита.