Текст книги "Сивка-Бурка"

Сивка-бурка

© Издательский дом «Проф-Пресс», составление, оформление, ил., 2021

Сивка-бурка

Жил-был старик, у него было три сына. Третий, Иван-дурак, ничего не делал, только на печи в углу сидел да мух считал. Отец стал умирать и говорит:

– Дети! Как я умру, вы каждый поочерёдно ходите на могилу ко мне спать по три ночи.

Старик умер, его схоронили. Приходит ночь; надо большому брату ночевать на могиле, а ему то ли лень, то ли боится. Он и говорит малому брату:

– Иван-дурак! Поди-ка к отцу на могилу, ночуй за меня. Ты ничего же не делаешь!

Иван-дурак собрался, пришёл на могилу, лежит. В полночь вдруг могила расступилась, старик выходит и спрашивает:

– Кто тут? Ты, большой сын?

– Нет, батюшка! Я, Иван-дурак.

Старик узнал его и спрашивает:

– Что же большой-то сын не пришёл?

– А он меня послал, батюшка!

– Ну, твоё счастье!

Старик свистнул-кликнул богатырским посвистом:

– Сивко-бурко, вещий воронко!

Сивко бежит, только земля дрожит, из очей искры сыплются, из ноздрей дым столбом.

– Вот тебе, сын мой, добрый конь. А ты, конь, служи ему, как мне служил.

Проговорил это старик, лёг в могилу. Иван-дурак погладил, поласкал сивка и отпустил, сам домой пошёл. Дома спрашивают братья:

– Что, Иван-дурак, ладно ли ночевал?

– Очень ладно, братья!

Другая ночь приходит. Средний брат тоже не идёт ночевать на могилу и говорит:

– Иван-дурак! Поди на могилу-то к батюшке, ночуй и за меня.

Иван-дурак, не говоря ни слова, собрался, пришёл на могилу, лёг, дожидается полуночи. В полночь также могила раскрылась, отец вышел, спрашивает:

– Ты, средний сын?

– Нет, – говорит Иван-дурак, – я же опять, батюшка!

Старик кликнул богатырским голосом, свистнул молодецким посвистом:

– Сивко-бурко, вещий воронко!

Бурко бежит, только земля дрожит, из очей пламя пышет, а из ноздрей дым столбом.

– Ну, бурко, как мне служил, так служи и сыну моему. Ступай теперь!

Бурко убежал; старик лёг в могилу, а Иван-дурак пошёл домой. Братья опять спрашивают:

– Каково, Иван-дурак, ночевал?

– Очень, братья, ладно!

На третью ночь Иванова очередь. Он не дожидается времени, собрался и пошёл. Лежит на могиле; в полночь опять старик вышел, уж знает, что тут Иван-дурак, кликнул богатырским голосом, свистнул молодецким посвистом:

– Сивко-бурко, вещий воронко!

Воронко бежит, только земля дрожит, из очей пламя пышет, а из ноздрей дым столбом.

– Ну, воронко, как мне служил, так и сыну моему служи.

Сказал это старик, простился с Иваном-дураком, лёг в могилу. Иван-дурак погладил воронка, посмотрел и отпустил, сам пошёл домой. Братья опять спрашивают:

– Каково, Иван-дурак, ночевал?

– Очень ладно, братья!

Живут-поживают братья. Вдруг от царя к лич: ежели кто сорвёт царевнин портрет с дому чрез сколько-то брёвен, за того её и замуж отдаст. Братья собираются посмотреть, кто станет срывать портрет. Иван-дурак сидит на печи за трубой и говорит:

– Братья! Дайте мне какую-нибудь лошадь, я поеду посмотрю же.

– Э! – взъелись братья на него. – Сиди, дурак, на печи; чего ты поедешь? Людей, что ли, смешить!

Нет, от Ивана-дурака отступу нету! Братья не могли отбиться:

– Ну ты возьми, дурак, вон трёхногую кобылёнку!

Сами уехали. Иван-дурак за ними же поехал в чисто поле, в широко раздолье. Слез с кобылёнки, взял да и отпустил её. Сам свистнул молодецким посвистом, кликнул богатырским голосом:

– Сивко-бурко, вещий воронко!

Сивко бежит, только земля дрожит, из очей пламя пышет, а из ноздрей дым столбом.

Иван-дурак в одно ушко залез – напился-наелся, в другое вылез – оделся, молодец такой стал, что и братьям не узнать! Сел на сивка и поехал срывать портрет. Народу было тут видимо-невидимо. Завидели молодца, все начали смотреть. Иван-дурак с размаху поскакал, конь его вскочил и до портрета не достал только три бревна. Видели, откуда приехал, а не видали, куда уехал! Он коня отпустил, сам пришёл домой, сел на печь.

Вдруг братья приезжают и сказывают жёнам:

– Ну, жёны, какой молодец приезжал, так мы такого сроду не видали! Портрет не достал только через три бревна. Видели, откуда приехал, не видали, куда уехал. Ещё опять приедет…

Иван-дурак сидит на печи и говорит:

– Братья, не я ли тут был?

– Куда тебе! Сиди, дурак, на печи да протирай нос.

Время идёт. От царя тот же клич. Братья опять стали собираться, а Иван-дурак и говорит:

– Братья! Дайте мне какую-нибудь лошадь.

Они отвечают:

– Сиди, дурак, дома.

Нет, отбиться не могли, велели опять взять хромую кобылёшку. Иван-дурак и ту отпустил. Сам свистнул молодецким посвистом, кликнул богатырским голосом:

– Сивко-бурко, вещий воронко!

Бурко бежит, только земля дрожит, из очей пламя пышет, а из ноздрей дым столбом. Иван-дурак в право ухо залез – оделся, выскочил в левое – молодцом сделался, вскочил на коня, поехал. Портрет не достал только за два бревна. Видели, откуда приехал, а не видели, куда уехал! Бурка отпустил, а сам пошёл домой, сел на печь, дожидается братьев. Братья приехали и сказывают:

– Бабы! Тот же молодец опять приезжал, да не достал портрет только за два бревна.

Иван-дурак и говорит им:

– Братья, не я ли тут был?

– Сиди, дурак!

Через некоторое время от царя опять клич. Братья начали собираться, а Иван-дурак и просит:

– Дайте, братья, какую-нибудь лошадь. Я съезжу, посмотрю же.

– Сиди, дурак, дома! Сколько лошадей-то у нас станешь переводить?

Нет, отбиться не могли, бились-бились, велели взять худую кобылёшку, сами уехали. Иван-дурак и ту отпустил. Сам свистнул молодецким посвистом, кликнул богатырским голосом:

– Сивко-бурко, вещий воронко!

Воронко бежит, только земля дрожит, из очей пламя пышет, а из ноздрей дым столбом. Иван-дурак в одно ушко залез – напился-наелся, в другое вылез – молодцом оделся, сел на коня и поехал. Как только доехал до царских чертогов, портрет и платок так и сорвал. Видели, откуда приехал, а не видели, куда уехал! Он так же воронка отпустил, пошёл домой, сел на печь, ждёт братьев. Братья приехали, сказывают:

– Ну, хозяйки! Тот же молодец как нагнал сегодня, так портрет и сорвал.

Иван-дурак сидит за трубой и говорит:

– Братья, не я ли тут был?

– Сиди, дурак! Где тебе!

Через время царь сделал пир, созывает всех бояр, воевод, князей, думных, сенаторов, купцов, мещан и крестьян. И Ивановы братья поехали. Иван-дурак не отстал, сел где-то на печь за трубу, глядит, рот разинул. Царевна потчует гостей, каждому подносит кваса и смотрит, не утрётся ли кто платком – тот её и жених. Только никто не утёрся, а Ивана-дурака не видала, обошла. Гости разошлись. На другой день царь сделал другой пир; опять виноватого не нашли, кто сорвал платок.

На третий день царевна так же стала из своих рук подносить гостям квас. Всех обошла, никто не утёрся платком.

«Что это, – думает она себе, – нет моего суженого!»

Взглянула за трубу и увидела там Ивана-дурака. Платьишко на нём худое, весь в саже, волосы дыбом. Она налила стакан кваса, подносит ему, а братья глядят да и думают: царевна-то и дураку подносит питьё! Иван-дурак выпил да и утёрся платком. Царевна обрадовалась, берёт его за руку, ведёт к отцу и говорит:

– Батюшка! Вот мой суженый.

Братьев тут ровно ножом по сердцу-то резнуло, думают: «Чего это царевна! Не с ума ли сошла? Дурака ведёт в суженые». Разговоры тут коротки: весёлым пирком да за свадебку. Наш Иван тут стал не Иван-дурак, а Иван – царский зять. Оправился, очистился, молодец молодцом стал, не стали люди узнавать! Тогда-то братья узнали, что значило выполнять отцовский наказ.

Финист – ясный сокол

Был-жил старик со старухою. У них было три дочери; меньшая была такая красавица, что ни в сказке сказать, ни пером написать. Раз собрался старик в город на ярмарку и говорит:

– Дочери мои любезные! Что вам надобно, приказывайте – всё искуплю на ярмарке.

Старшая просит:

– Купи мне, батюшка, новое платье.

Средняя:

– Купи мне, батюшка, шалевой платочек.

А меньшая говорит:

– Купи мне аленький цветочек.

Засмеялся старик над меньшою дочкою:

– Ну что тебе, глупенькая, в аленьком цветочке? Много ли в нём корысти! Я тебе лучше нарядов накуплю. – Только что ни говорил, никак не мог уговорить её: купи аленький цветочек – да и только.

Поехал старик на ярмарку, купил старшей дочери платье, средней – шалевой платок, а цветочка аленького во всём городе не нашёл. Уж на самом выезде попадается ему незнакомый старичок – несёт в руках аленький цветочек.

– Продай мне, старинушка, твой цветок!

– Он у меня не продажный, а заветный; буде младшая дочь твоя пойдёт за моего сына – Финиста – ясна сокола, так отдам тебе цветок даром.

Призадумался отец: не взять цветочка – дочку огорчить, а взять – надо будет замуж её выдать, и бог знает за кого. Подумал-подумал да таки взял аленький цветочек. «Что за беда! – думает. – Коли нехорош, так и отказать можно!»

Приехал домой, отдал старшей дочери платье, средней шаль, а младшей отдаёт цветочек и говорит:

– Цветочек-то заветный был, а не продажный; взял я его у незнакомого старика с условием отдать тебя замуж за его сына Финиста – ясна сокола.

– Не печалься, батюшка, – отвечает дочка, – ведь он такой добрый да ласковый; ясным соколом летает по поднебесью, а как ударится о сырую землю – так и станет молодец молодцом!

– Да ты разве его знаешь?

– Знаю, знаю, батюшка! В прошлое воскресенье он у обедни был, всё на меня смотрел; я и говорила с ним… ведь он любит меня, батюшка!

Старик покачал головой, посмотрел на дочь таково пристально, перекрестил её и говорит:

– Поди в светёлку, дочка моя милая! Уж спать пора; утро вечера мудренее – после рассудим!

А дочка заперлась в светёлке, опустила аленький цветочек в воду, отворила окошко да и смотрит в синюю даль.

Откуда ни возьмись – взвился перед ней Финист – ясный сокол, впорхнул в окошечко, ударился об пол и стал молодцем. Девушка было испугалась, а потом, как заговорил он с нею, и невесть как стало весело и хорошо на сердце. До зари они разговаривали, а как начало светать, Финист – ясный сокол поцеловал её да и говорит:

– Каждую ночь, как только поставишь ты аленький цветочек на окно, стану прилетать к тебе, моя милая! Да вот тебе пёрышко из моего крыла; если понадобятся тебе какие наряды, выйди на крылечко да только махни им в правую сторону – и вмиг перед тобой явится всё, что душе угодно! – Поцеловал её ещё раз, обернулся ясным соколом и улетел за тёмный лес.

Вот наступило воскресенье. Старшие сёстры стали к обедне наряжаться.

– А ты что наденешь? У тебя и обновок-то нету! – говорят младшей.

Она отвечает:

– Ничего, я и дома помолюсь!

Старшие сёстры ушли, а меньшая сидит у окна в старом платьице да смотрит на народ. Выждала время, вышла на крылечко, махнула цветным пёрышком в правую сторону – и откуда ни возьмись явились перед ней и карета хрустальная, и кони заводские, и прислуга в золоте, и платья, и всякие уборы из дорогих самоцветных каменьев.

В минуту оделась красная девица, села в карету и понеслась в церковь. Народ смотрит да красоте её дивуется. «Видно, какая-нибудь царевна приехала!» – говорят промеж себя люди.

После она села в карету и укатила назад. Люди вышли было поглазеть, куда она поедет, да не тут-то было! Давно и след простыл. А наша красавица лишь подъехала к своему крылечку, тотчас махнула цветным пёрышком в левую сторону: вмиг прислуга её переодела, а карета с глаз пропала.

Сидит она как ни в чём не бывало да смотрит в окошечко. Пришли и сёстры домой.

– Ну, сестрица, – говорят, – какая красавица была нынче у обедни! Просто загляденье, ни в сказке сказать, ни пером написать! Должно быть, царевна из иных земель приезжала!

Наступает другое и третье воскресенье; красная девица знай морочит народ, и сестёр своих, и отца с матерью. Да в последний раз стала раздеваться и позабыла вынуть из косы бриллиантовую булавку. Приходят из церкви старшие сёстры, рассказывают ей про царевну-красавицу да как взглянут на сестру, а бриллиант так и горит у неё в косе.

– Ах, сестрица! Что это у тебя? – закричали девушки. – Ведь точь-в-точь этакая булавка была сегодня на голове у царевны. Откуда ты достала её?

Красная девица ахнула и убежала в свою светёлку.

Вот старшие сёстры стали по ночам у светёлки подслушивать. И подслушали один раз разговор её с Финистом – ясным соколом, а на заре своими глазами увидели, как выпорхнул он из окна и полетел за тёмный лес. Недобрые, видно, были старшие сестрицы: уговорились они поставить на вечер потаённые ножи на окне сестриной светёлки, чтобы Финист – ясный сокол подрезал свои цветные крылышки.

Вздумали – сделали, а меньшая сестра и не догадалась, поставила свой аленький цветочек на окно, прилегла на постель и крепко заснула.

Прилетел Финист – ясный сокол да и обрезал свою левую ножку, а красная девица ничего не ведает, спит себе так сладко, так спокойно. Сердито взвился сокол в поднебесье и улетел за тёмный лес.

Поутру проснулась красавица, как взглянет на окно, а на окне крест-накрест торчат ножи острые, и каплет с них алая кровь на цветок. Долго девица заливалась горькими слезами, много бессонных ночей провела у окна своей светёлки, пробовала махать цветным пёрышком – всё напрасно! Не летит Финист – ясный сокол!

Приказала девица сковать себе три пары железных башмаков, три костыля железных, три колпака железных и три хлеба железных: пару башмаков на ноги, колпак на голову, костыль в руки, и пошла в ту сторону, откуда прилетал к ней Финист – ясный сокол.

Идёт лесом дремучим, идёт через пни-колоды, уж железные башмаки истаптываются, железный колпак изнашивается, костыль ломается, хлеб изглодан, а красная девица всё идёт да идёт, а лес всё чернее, всё чаще. Вдруг видит: стоит перед ней чугунная избушка на курьих ножках и беспрестанно повёртывается. Девица говорит:

– Избушка, избушка! Стань к лесу задом, ко мне передом. – Избушка повернулась к ней передом. Вошла в избушку, а в ней лежит баба Яга – губы на грядке, нос в потолок.

– Фу-фу-фу! Прежде русского духу видом было не видать, слыхом не слыхать, а нынче русский дух по вольному свету ходит, воочию является, в нос бросается! Куда путь, красная девица, держишь? От дела лытаешь али дела пытаешь?

– Был у меня, бабуся, Финист – ясный сокол, цветные пёрышки; сёстры мои ему зло сделали. Ищу теперь его.

– Далеко ж тебе идти, малютка! Надо пройти ещё тридевять земель. Финист живёт в пятидесятом царстве, в осьмидесятом государстве и уж посватался к царевне.

Баба Яга накормила-напоила девицу чем бог послал и спать уложила, а наутро, только свет начал брезжиться, разбудила её, дала дорогой подарок – золотой молоточек да десять бриллиантовых гвоздиков – и наказывает:

– Как придёшь к синему морю, невеста Финиста – ясна сокола выйдет на берег погулять, а ты возьми золотой молоточек в руки и поколачивай бриллиантовые гвоздики; станет она их покупать у тебя, а ты, красная девица, ничего не бери, только проси посмотреть на Финиста – ясна сокола. Ну, теперь ступай к моей средней сестре!

Опять идёт красная девица тёмным лесом – всё дальше и дальше, а лес всё чернее и гуще, верхушками в небо вьётся. Уж другие башмаки истаптываются, другой колпак изнашивается, железный костыль ломается и железный хлеб изгрызен – и вот стоит перед девицей чугунная избушка на курьих ножках и беспрестанно повёртывается.

– Избушка, избушка! Стань к лесу задом, ко мне передом; мне в тебя лезти – хлеба ести.

Избушка повернулась к лесу задом, к девице передом.

Входит туда, а в избушке лежит баба Яга – губы на грядке, нос в потолок.

– Фу-фу-фу! Прежде русского духу видом было не видать, слыхом не слыхать, а нынче русский дух по вольному свету стал ходить! Куда путь держишь?

– Ищу, бабуся, Финиста – ясна сокола.

Баба Яга её накормила-напоила и спать уложила, а наутро, чуть свет, будит её, даёт серебряные пяльцы с золотой иголочкой и крепко-накрепко наказывает:

– Как придёшь на берег синя моря да станешь вышивать на серебряных пяльцах золотой иголочкой, выйдет к тебе невеста Финиста – ясна сокола, станет покупать диковину, а ты ничего не бери, только проси посмотреть на Финиста – ясна сокола, цветные пёрышки. Теперь ступай к моей старшей сестре!

Опять идёт красна девица тёмным лесом – всё дальше и дальше, а лес всё чернее и гуще. Уж третьи башмаки истаптываются, третий колпак изнашивается, последний костыль ломается, последний хлеб изглодан. Стоит чугунная избушка на курьих ножках – то и дело поворачивается.

– Избушка, избушка! Повернись к лесу задом, ко мне передом; мне в тебя лезти – хлеба ести.

Избушка повернулась. В избушке опять баба Яга лежит – губы на грядке, нос в потолок.

– Фу-фу-фу! Прежде русского духу видом было не видать, слыхом было не слыхать, а нынче русский дух по вольному свету ходит! Куда, красная девица, путь держишь?

– Ищу, бабуся, Финиста – ясна сокола.

– Ах, девица, надо тебе поторопиться! Вот тебе мой быстрый конь, садись и поезжай!

Девица села на коня и помчалась дальше, а лес всё реже да реже.

Вот и сине море – широкое и раздольное – разлилось перед нею, а там вдали как жар горят золотые маковки на высоких теремах белокаменных. «Знать, это царство Финиста – ясна сокола!» – подумала девица, села на сыпучий песок и поколачивает золотым молоточком бриллиантовые гвоздики. Вдруг идёт по берегу царевна с мамками, с няньками, с верными служанками, остановилась и ну торговать бриллиантовые гвоздики с золотым молоточком.

– Дай мне, царевна, только посмотреть на Финиста – ясна сокола, я тебе их даром уступлю, – отвечает девушка.

– Да Финист теперь спит, никого не велел пускать к себе. Ну да отдай мне свои прекрасные гвоздики с молоточком – уж я, так и быть, покажу его тебе.

Взяла молоточек и гвоздики, побежала во дворец, воткнула в платье Финиста – ясна сокола волшебную булавку, чтобы он покрепче спал да побольше от сна не вставал. После приказала мамкам проводить красну девицу во дворец к Финисту – ясному соколу, а сама гулять пошла. Долго девица убивалась, долго плакала над милым – никак не могла разбудить его…

Нагулявшись вдоволь, царевна воротилась домой, прогнала её и вынула булавку. Финист – ясный сокол проснулся.

– Ух, как я долго спал! Здесь, – говорит, – кто-то был, всё надо мной плакал да причитывал, только я никак не мог глаз открыть – так тяжело мне было!

– Это тебе во сне привиделось, – отвечает царевна, – здесь никто не бывал.

На другой день красная девица опять сидит на берегу синего моря, вышивает золотой иголочкой на серебряных пяльцах. Вышла царевна гулять, увидала и просит:

– Продай мне!

– Позволь только посмотреть на Финиста – ясного сокола, я тебе и даром уступлю!

Царевна согласилась и опять приколола на платье Финиста булавку. Опять красна девица горько плачет над милым и не может разбудить его.

На третий день она сидит на берегу синего моря такая печальная, грустная и кормит своего коня калёными угольями. Увидала царевна, что конь жаром кормится, и стала торговать его.

– Позволь только посмотреть на Финиста – ясного сокола, я тебе его даром отдам!

Царевна согласилась, прибежала во дворец и воткнула ему в волосы булавку – он тотчас заснул крепким сном. Девица пришла, будит своего милого, обнимает, целует, а сама горько-горько плачет, причитает – нет, не просыпается!

Только вдруг задела она нечаянно волшебную булавку; Финист – ясный сокол, цветные пёрышки, тотчас проснулся, увидел красну девицу и так-то обрадовался, взял её за руки белые, расцеловал в уста сахарные.

Она ему рассказала всё как было: как позавидовали ей злые сёстры, как задумали дело недоброе, как она странствовала и как торговалась с царевною.

Он полюбил её больше прежнего; повёл в палаты белокаменные и велел, не мешкая, созвать бояр и князей и всякого чину людей. Стал у них спрашивать Финист – ясный сокол:

– Как вы рассудите, люди добрые, с которой женою мне век коротать – с этой ли, что меня продавала, или с этою, что меня выкупала? С той ли, что для меня ничего не убоялась, леса дремучие, пески сыпучие прошла, три пары сапог железных истоптала, три костыля железных изломала, три колпака железных износила, три хлеба железных изглодала, или с той, что меня на забавы променяла?

Все бояре и князья и всякого чину люди думали три дня, думали три ночи, а после в один голос провозгласили: взять ему ту, которая выкупáла, а ту, что его продавала, прогнать из царства.

Так и сделал Финист – ясный сокол, цветные пёрышки! Обвенчали их с красной девицей и устроили пир на весь мир.

И зажили они счастливо.

Лисичка-сестричка

Жили себе дед да баба. Дед говорит бабе:

– Ты, баба, пеки пироги, а я поеду за рыбой.

Наловил рыбы и везёт домой целый воз. Вот едет он и видит: лисичка свернулась калачиком и лежит на дороге. Дед слез с воза, подошёл к лисичке, а она не шевельнётся, лежит себе как мёртвая.

– Вот будет подарок жене, – сказал дед, взял лисичку и положил на воз, а сам пошёл впереди.

А лисичка улучила время и стала выбрасывать полегоньку из воза всё по рыбке да по рыбке, всё по рыбке да по рыбке. Повыбрасывала всю рыбу и сама ушла.

– Ну, старуха, – говорит дед, – какой воротник привёз я тебе на шубу.

– Где?

– Там, на возу: и рыба, и воротник.

Подошла баба к возу: ни воротника, ни рыбы – и начала ругать мужа:

– Ах ты, такой-сякой! Ты ещё вздумал обманывать!

Тут дед смекнул, что лисичка-то была не мёртвая. Погоревал, погоревал, да делать-то нечего.

А лисичка собрала всю разбросанную по дороге рыбу в кучку, села и ест себе. Навстречу ей идёт волк:

– Здравствуй, кумушка!

– Здравствуй, куманёк!

– Дай мне рыбки!

– Налови сам да и ешь.

– Я не умею.

– Эка, ведь я же наловила; ты, куманёк, ступай на реку, опусти хвост в прорубь – рыба сама на хвост нацепляется. Да смотри, сиди подольше, а то не наловишь.

Волк пошёл на реку, опустил хвост в прорубь – дело-то было зимою. Уж он сидел, сидел, целую ночь просидел, хвост его и приморозило. Попробовал было приподняться: не тут-то было. «Эка, сколько рыбы привалило – и не вытащишь!» – думает он. Смотрит, а бабы идут за водой и кричат, завидя серого:

– Волк, волк! Бейте его! Бейте его!

Прибежали и начали колотить волка – кто коромыслом, кто ведром, кто чем попало. Волк прыгал-прыгал, оторвал себе хвост и пустился без оглядки бежать. «Хорошо же, – думает, – уж я тебе отплачу, кумушка!»

А лисичка-сестричка, покушав рыбки, захотела попробовать, не удастся ли ещё что-нибудь стянуть. Забралась в одну избу, где бабы пекли блины, да попала головой в кадку с тестом, вымазалась и бежит. А волк ей навстречу:

– Так-то учишь ты? Меня всего исколотили!

– Эх, куманёк, – говорит лисичка-сестричка, – у тебя хоть кровь выступила, а у меня мозг, меня больней твоего побили – я насилу плетусь.

– И то правда, – говорит волк, – где тебе, кумушка, уж идти. Садись на меня, я тебя довезу.

Лисичка села ему на спину, он её и понёс. Вот лисичка-сестричка сидит да потихоньку и говорит:

– Битый небитого везёт, битый небитого везёт.

– Что ты, кумушка, говоришь?

– Я, куманёк, говорю: «Битый битого везёт».

– Так, кумушка, так!