Текст книги "Любовь@"

Глава 2
Краюшка неба пополам

Смена выдалась дурацкая. Началось с того, что по пути на аэродром впервые подвёл любимый «Урал» – забарахлил карбюратор. Но это ещё полбеды. Главное – дотянуть, а там поможет Петр Кузьмич, техник от Бога. Про него даже есть анекдот: «Дайте Кузьмичу три «Аннушки», и он соберет «Боинг».

Вторая неприятность – прислали курсантов, десять человек. Все орлы как на подбор, только один маленький, щупленький, непонятно, как попал в лётное, как прошёл медкомиссию, по блату, что ли? Исхудал, постигая непростую «науку летать», а, может, по девушке сохнет? Не любит Серега возиться с молодняком, но куда деваться? Он не только лётчик, он лётчик-инструктор, у него опыт работы и в жарких краях, бывшей республике бывшего Союза, и в Арктике – там начинал. Такую школу прошел!

Построение. Перекличка. Слева шумок: «Зачем нам «Аннушка»? Мы на «Боингах» летать будем».

– Ну-ну! Сейчас посмотрим, – ухмыльнулся Серёга.

Зашли в класс, написал на доске вопросы, а сам под партой открыл толстую книгу «Мастер и Маргарита». Ева велела прочитать. Сначала решил схитрить, посмотрел сериал Бортко, а уже потом так захотелось по старинке пошуршать страницами, что побежал по соседям. Нашел книгу и теперь везде таскает за собой.

«Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих. Так поражает молния, так поражает финский нож».

– Вот как можно так написать про любовь? Страшно и красиво! – очнулся, когда на стол легли листки контрольных. Бегло просмотрел, понял – всё очень печально. Справился только «заморыш». Похвалил глазами, выделять не стал, отличников нигде не любят.

– Вот что, орлы, приплыли! Если так дальше пойдёт, вас ждёт метла, мазут и отвратительная характеристика! А сейчас построились и марш убирать территорию.

Пацанва радостно загалдела – экзекуция отменяется, но не тут-то было! Через час опять милости просим в класс – на партах ждут учебники: «Сборник задач по самолётовождению», «Теория полёта и пилотирования самолётов», «Радионавигация».

– Разрешаю списывать, через два часа встречаемся. А сам ушел в комнату отдыха выпить кофейку и продолжить общение с гениальным Мастером и загадочной Маргаритой.

На этот раз все было значительно лучше, с учебниками куда проще. Как известно, «повторение – мать учения» – лишним не бывает.

– Можете отдыхать, я тоже от вас отдохну. Но отдыха не получилось. Команда «на вылет» – у нас ЧП. Мальчишка-первоклассник упал с дерева, сломал обе ноги, одну вхлам с раздроблением кости. В точке посадки нет полосы, да её там никогда и не было. Накануне прошёл дождь, сыро. Сорок минут лёту, примерно сто километров. Подлетели, сверху видно «скорую» на окраине кишлака.

Площадка, предложенная для посадки, сплошные перекаты. Круговой облёт, и выбран небольшой пятачок. Пристрелочный проход – разворот – посадка.

Через несколько минут подъезжает «скорая». Глушиться не стали, второй сидит в кабине. Серёга помогает с носилками. Мальчишка, накачанный обезболивающим, спит, с ним отец и мать. На пилота смотрят, как на Бога. Взлетели как можно мягче. Те же сорок минут лёта, и они на родном аэродроме, там уже ждали. Только «скорая» выехала с территории, новая вводная: дозаправились и – в воздух. Обычное дело, такая работа.

Непростым было это дежурство, но и оно закончилось, можно собираться домой. Кузьмич постарался: мотоцикл на ходу, ждёт хозяина у гаражей. Серега соскучился, подбежал, огладил серо-зелёные бока.

Полетели!

День только просыпался, а солнечный удар уже высматривал новую жертву.

Можно бы и расслабиться, насладиться относительной прохладой быстрой езды, но прожитые сутки не оставляли. Перед глазами стоял мальчик, его родители. Что с ними будет? Дай Бог, чтобы обошлось!

За невеселыми мыслями Серега лишь в последний момент заметил, как из посадки прямо под колесо мчится рыжий комок. Лисица? Нет, кошка! Красивая рыжая кошка.

Он почти не почувствовал удара. Рыжая, сделав кульбит, отлетела к обочине. Через несколько секунд туда же подбежал соучастник трагедии – лохматый пёс в высшей степени затрапезности. Два самца смотрели, как застывают удивительные зелёные глаза, похожие на бусинки муранского стекла.

– Ну что, писец?! Допрыгались?! – пролаял шелудивый.

– А при чём тут я? Это ты за ней гнался! – возразил Серега.

– Ну да, вали все на меня! Сам куда смотрел? Небось летел к бабе!

– Не твое собачье дело! – огрызнулся Серега.

Потом они вместе, складной лопаткой и задними лапами, зарывали невинную жертву мужской неосторожности. Пёс остался скорбеть, а Серега уехал. Скорее домой! Смыть фантасмагорию с лисоподобными кошками и говорящими Шариками!

Перед дверью замер. Там, в квартире, свои кошка и пёс. Они его семья. Как смотреть им в глаза в свете последних событий? Фифа, названная за чрезмерную любовь к зеркалам, однажды незаметно проскользнула в его гараж, а на следующий день в куче ветоши обнаружилось новое семейство: белая кошка и четверо цветных котят. Куда их было девать? Не в арык же! Пришлось забирать домой. Котят раздал, кошку полюбил. А вот Синдбад был обнаружен именно в арыке. Уцепившись за корягу, щенок отчаянно орал. Нет, он даже не орал, а громко плакал. Теперь это большой, умный, обожающий хозяина пёс. Серега все ему рассказывает, и мохнатый его понимает! Для своих питомцев он сделал лаз в дверях, чтобы без него не страдали отсутствием свободы и могли встать на довольствие к соседям, в случае чего…

Собрался с духом, открыл дверь. Синдбад и Фифа, беременная снова, уже теснились у порога.

Так было всегда. В этот раз бурной встречи не получилось. Наполнил миски, а сам бегом под душ. Долго стоял под живительными струями – не помогло.

Сейчас он откроет почту и напишет обо всём своей странной подружке. Она появилась неожиданно, да так и осталась… Пишет разное: то умное, то глупое, то смешное. Он уже привык. От неё есть письмо, на этот раз стихи. Она пишет стихи, Серега их обожает.

 
Если холод в душе, ты накрой зеркала,
Но не чёрным, а чем-то красивым,
Перламутрово-белым и синим.
Если деньги позволят, обои сдери,
Разведи всё, что есть, на палитре,
И друзей за столом собери!
Пусть напьются и кисти возьмут,
Пусть рисуют свои вдохновенья,
Пусть за-пе-чат-ле-ва-ют мгновенья,
А потом от восторга умрут!
 

Обычно он перечитывал по несколько раз, комментировал, хвалил, поражался, удивлялся: «Ну, как ты так можешь? Как у тебя получается?» Сегодня не пошло. Захотелось срочно выплеснуть всю горечь и усталость последних суток, рассказать, как муторно и пусто на душе, а вместо этого клавиатура выдала:

– Привет! Какого цвета у тебя глаза?

Через минуту пришел ответ:

– Привет, зелёные, а что?

– Да тут такое дело. Мне под колесо влетела кошка, теперь вот места себе не нахожу…

– Да, понимаю, это так неприятно! Меня тоже однажды убили. Это было давно, в прошлой жизни. Откуда я знаю? Видела сон. Кто убил? Муж, конечно! Рассказать? Ну, так вот: это было в позапрошлом веке, и я была графиня, то есть жена графа. Он был гораздо старше меня и намного богаче моего папа́. В результате этого мезальянса я и попала в золотую клетку, где было всё, кроме любви. Но потом она пришла и накрыла меня с головой, я просто потеряла голову. И с кем?! С нашим конюхом! Ну, начну по порядку. На именины муж подарил мне лошадь и, конечно, конюха. В первый же раз, когда он помогал мне спешиться, я чуть не лишилась чувств. Я даже не представляла, что такое бывает!

«Ну всё, понеслась, – вздохнул Серега, – теперь не остановишь».

– Да понял я, все понял! Ты лучше скажи, что мне делать? Ну, не могу я забыть эту дурацкую кошку. Она там небось прохлаждается на небесах, а мне тут угрызаться муками совести!

Ничего не ответила его умная дурочка, а через три дня пришло письмо, непривычно короткое.

– Не переживай ты так! Простила тебя твоя кошка. Кстати, в миру её звали Мадлен. Я специально смоталась в ту свою прошлую жизнь, чтобы с ней поболтать. Так вот, живёт она на Луне, и ей там хорошо, в общем, выпей водки и ложись спать. Не пьешь? Жаль! Ну, тогда покури.

«Нет, она точно ненормальная», – подумал Серега, но сигарету взял, вышел на улицу, закурил, стал смотреть на Луну, и в какой-то момент ему показалось, что по лунной дорожке пробежала кошка. И стало так спокойно, так тихо на душе…

А в далёком северном городе экс-графиня тоже смотрела на небо. Она искала знак среди звёзд. Одна из них обязательно должна ей посигналить:

– Я здесь, я с тобой! Расскажи, как прошел твой день? Тебя никто не обидел? Будь осторожна за рулём, и, пожалуйста, живи. Живи за нас двоих, а я буду молиться за тебя. Как хорошо ты сегодня сочинила сказку про кошку, а этот, мой тёзка, поверил! Вот и хорошо! Умница моя, красавица моя!

– Да, представь себе, поверил. Смешной! Позапрошлый век… графиня… и кошка, почившая три дня назад… Неважно, доброе слово и кошке приятно. Прости господи, опять про кошку вспомнила. Пока, милый! Я завтра приду. Переделаю все дела и приду.

Ещё немного постояла, послушала тишину. Когда у Евы бывало такое состояние, она сочиняла стихи, сразу от первой до последней строчки. Вот и сейчас, кажется, получилось.

 
Когда-нибудь мы упадём
В луга, умытые дождём.
В снега, хрустальные, как сон,
В листву, хмельную, как шансон.
А до того, как мы уйдём,
Потанцевать бы под дождём,
Поцеловаться бы в снегу,
Помять ромашки на лугу.
Пусть видят ливень и цветы,
Как я люблю, как любишь ты,
И, может, Бог подарит нам
Краюшку неба пополам.
 

– Это я тебе сочинила, теперь уж точно до завтра. Пока.

Потом Ева вернулась в дом, налила в чашку коньяку. Она любила пить из чашки, когда одна. Удобно держать за ушко, наслаждаться маленькими глотками, закусывать мыслями. Вот интересно, почему он не пьет? Нужно будет спросить. Прямо сейчас и спрошу.

– А почему ты не пьешь? Совсем не пьешь? Идейные, религиозные убеждения, или в любой момент могут вызвать? Извини, если вторгаюсь.

Через три глотка получила ответ:

– Ни первое, ни второе, ни третье. История гаденькая, но тебе, как другу, расскажу. По случаю окончания училища собрались с пацанами, выпили, а я пить вообще не умел, за что спасибо бате. Бывало, сядет напротив меня бухой и вещает: «Смотри на меня, сынок, смотри и не делай, как батя, человеком будешь». А тут такое дело, короче, нельзя было не выпить: «Потому, потому что мы пилоты…». И вроде так всё шло неплохо, даже хорошо, а когда сел в свой автобус, чувствую, мутит меня по-страшному. Автобус остановился, дёрнулся, и я блеванул на женщину. Она была не одна, с мужем. Вытащил он меня и отделал как следует, еле пассажиры оттащили. Как домой добрался, не помню, а на спиртное до сих пор смотреть не могу.

– Да, историйка ещё та! Женщину жалко, представляю, каково ей было, и тебя жалко. Ну и правильно, не пей, а я люблю это дело. Правда, редко удаётся, я же все время за рулём. А вот когда умер муж, внезапно, в одну минуту, у меня на глазах, я страшно горевала и стала выпивать. Без этого не могла плакать, а если не плакала, то лезли волосы, падало зрение. Внутри всё горело, а слез не было. Конечно, у меня есть прекрасные друзья. Они приходили, утешали, помогали, но мне хотелось остаться в одиночестве, налить коньяка и открыть шлюзы. Ты не думай, процесс держала под контролем, понимала: как только станет чуть легче, нужно это дело бросать. Ну, не совсем, а как все нормальные люди: устала, праздник, сильная печаль – можно немножко себе и позволить.

– Конечно, можно, – Серёга не возражал, – как говорится, каждому своё. Меру знаешь – на здоровье. И раз уж пошёл такой разговор, расскажи мне, если не больно, о моем тёзке, твоём муже. А я тебе тоже расскажу что-нибудь личное, если захочешь.

– Нет, мне не больно, мне светло – и говорить я могу о нём бесконечно. Однажды такими разговорами довела до слез таксистку.

– Ничего себе! Расскажи!

– На ночь глядя? Ладно, постараюсь коротенько. Года три назад, тогда еще был жив Сережа, прилетела я в Москву на встречу с подругами Верочкой и Олей. Живем мы в разных городах – Питере, Туле и Рязани, там и встречаемся, а в этот раз решили собраться в столице – наговориться, сходить в театр, на выставки, ну, и в ресторан, конечно, куда же без него! В общем, приятно провести выходные. В аэропорту взяла такси. За рулём блондинка – аппетитная толстушка, ямочки на щёчках, ни дать ни взять – Даная. Ехать долго, познакомились: Катя – Ева. Я спросила, не буду ли отвлекать, если позвоню мужу – она не возражала. Минут двадцать мы с ним щебетали – обычные наши «муси-пуси»: и я, и тебе, и тебя…

– Нет, так дело не пойдет, – прервал Серега, – хочу подробней про «муси-пуси».

– Тебе интересно?

– Конечно, меня же никто не встречает, не провожает, и я никого…

– Я сообщила, что долетела хорошо: взлет – посадку даже не заметила, немножко почитала журнал, чуток вздремнула; полет короткий – часовой. Муж успокоился, сказал, что уже скучает, а скучал, даже если я улетала ненадолго… Он, некурящий, закуривал на кухне мою сигарету, брызгал духами, не убирал разбросанные вещи – создавал иллюзию присутствия. Кстати, сама я в доме никогда не курю, но ему почему-то это было нужно.

– Стоп, стоп, мой друг! А ты не заливаешь? Это похоже на сказку – так в жизни не бывает.

– Ну вот, видишь, напрасно я тебе рассказала, представь себе – бывает. Короче, смотрю на Катю, а она плачет. Я испугалась.

– Что случилось, Вам плохо?

Ответ меня ошарашил.

– Завидую! Слушаю и завидую… Аж сердце щемануло. Какая Вы счастливая! Как Вас любит муж! Расскажите мне о нём.

И тут меня понесло – заливалась соловьем, ещё больше расстроила Катю.

– А мой пил, бил, гулял, а потом ещё и бросил. Вот такой джентельменский набор, – вдруг пожаловалась Катя.

Глядя на немелкую Катю, я засомневалась.

– Прям – таки бил?

– Ну, не совсем бил – дрались мы. Он же мне изменил с Тамаркой – сменщицей моей. Видели бы Вы эту прынцессу – страшнее атомной войны! А снюхались они на моем же Дне рождения, ну, не обидно? Сама своими руками врага запустила в гнездо… Что я только ни вытворяла: и скандалила, и просила, и на пороге сидела – бесполезно – ушёл он. Теперь на соседней улице обретаются, она ходит как сытая кошка – лыбится, мой Федька – теперь уже не мой – трезвый и довольный, а я за слезами дороги не вижу, раз чуть не влетела в канаву.

Тут уже расстроилась я, до самой гостиницы утешала несчастную.

– Получилось?

– Конечно!

– А что ты ей сказала?

– Да несла всякую банальщину: чтобы не падала раньше выстрела, что развод – повод начать новую жизнь, что нужно простить и отпустить, а своего пассажира (в прямом и переносном смысле) она встретит в этом самом такси ещё до Нового года, нужно только всегда улыбаться и немного схуднуть – чтобы легче было порхать от счастья – вот такие два условия. Со значением так сказала и подняла палец вверх…

– И она поверила?

– Естественно! Как не поверить ясновидящей? Я же дала понять, что наша встреча неслучайна.

– Ай, молодца! Я понял, ложь во благо никто не отменял. А за меня не волнуйся, я не блондинка, плакать не буду. Сегодня уже поздно. Отдыхай, а завтра буду ждать.

Прежде чем уснуть, Ева отправила Серёге стихи. Те, которые «когда – нибудь мы упадём», интересно, что он скажет?

Серёга ответил через пять минут.

– Ну, ты даешь! Это даже не стихи, а зарифмованные ощущения. Понравилось – не то слово! Только вопрос, почему хрустальные, как сон, снега? Почему листва хмельная, как шансон?

– Это очень просто. Сон рассыпается, как битый хрусталь, его чаще не помнишь, хватаешься, а он уже разлетелся. Хмельные, как шансон, пряные листья – это пикник. Песни под гитару, вино – осень. Лето – ромашки.

– А весна?

– Весна – это любовь! Стихи ведь про любовь. Ясно?

– Яснее не бывает. Ну, всё, спать. Спокойной ночи, друг. Надеюсь, чашка уже вымыта и приготовлена для утреннего кофе.

Глава 3
Мой Питер, раздели со мной печаль

На девятый день Ева стала разбирать бумаги мужа. Нашла молитву печатными буквами для себя и маленький рассказ об их первой встрече. Его она и отправила Серёге.

«Для меня декабрь в Питере всегда был месяцем нелюбимым, тревожным. Под ногами снег, как грязный сахар. Не хочется выходить на улицу, но надо. Дело есть дело. Я художник, человек свободной профессии: то пусто, то густо. Намечается временное «густо», его величество заказ – миниатюрный портрет ребёнка для пополнения семейной коллекции. Заказчик – важный человек, не торопится.

Смотрю в окно, развлекаюсь угадыванием – кто выйдет из очередного авто. Вот девятка. Из неё вышли папа, мама и ребёнок. Подошел джип: из таких выходят «братки» или важные джентльмены. А вон подъехал Mercedes, даже смотреть не стану – очередной «хозяин жизни». Но всё-таки не удержался, посмотрел. Из мерса выскользнула маленькая женщина, похожая на удивительную птичку. В тёплый свет кафе влилась, не открывая дверь, наверное, просто в это время кто-то выходил, но мне показалось, что она, как луч, просочилась через стекло. Села за соседний столик, задымила тонкой сигареткой. Я занимался своим делом, но почему-то все время косился на неё, что-то меня тянуло. Когда остался один, она вдруг подошла.

– Я так понимаю, вы художник? Можно посмотреть?

При мне были фото ранее написанных портретов гламурного семейства. Взял, чтобы выдержать стиль, изображая новенького ребёнка. Она смотрела, курила, а я, некурящий, купался в облаке её дыма и удивительного парфюма. Сам не заметил, как стал рассказывать свою печальную историю. Тридцать лет счастья, больше года один. Сын взрослый – в море. Не могу сказать, сколько прошло времени. Много. Она не проронила ни слова, но в больших зелёных глазах было столько сочувствия, что мне стало легче. Я замолчал. Долго смотрел на неё. Наконец, она спросила:

– О чем Вы думаете?

– Я думаю, что впервые за долгое время мне так хорошо. Мне кажется, я Вас знаю очень давно, как будто мы уже встречались в другой жизни.

На самом деле я думал: «Прекрасная незнакомка! Возьми меня себе – в любом качестве. Да хоть щенком! Я буду тебя любить, охранять, я буду хорошим». А ещё я думал, что был неправ: декабрь – самый лучший месяц в году. Он принес в мою жизнь что-то удивительное, я чувствую это всем своим больным сердцем. Но этого я тоже не сказал. Потом она предложила подвезти. Настаивала, и мы пошли к её авто. Шёл снег невиданной красоты».

Это послание из прошлого Серёга перечитал несколько раз. В какие «святая святых» допустила его Ева! Задавая вопрос, понимал, она расскажет. Но чтобы так! А вторым письмом она прислала их с Серёжей историю:

– Три года мы дружили. По-настоящему дружили, без эротического подтекста. Мне на каникулы присылали внучку, он возил её в Летний сад, по музеям и выставкам, учил рисовать, фехтовать, убедил окончить художественную школу, теперь она учится в архитектурном. И меня учил рисовать ангелов – мальчиков и девочек с крылышками. Мальчики с букетами, девочки с куклами, мишками, зайцами. А ещё я рисовала поля, луга, небо, а он на них добавлял церквушку вдалеке или барышню с зонтиком, и получалось здорово. Сейчас эти картины окружают меня и согревают его теплом.

– Муж не ревновал?

– Нет, он был выше этого. Серёжу вообще не принимал всерьёз. А через три года я развелась, и мы с Серёжей поженились. Господь даровал нам восемь лет невозможного счастья. Я не была влюблена в моего друга, но он сделал всё, чтобы я его полюбила. Про такое я читала только в книжках. Он смотрел на меня и держался за стенку – натурально кружилась голова. Стоило мне улыбнуться, он хохотал, нахмуриться – хватался за сердце. Он был бессребреник, хиппи и мудрец, абсолютно чуждый материального. Если в доме заводились свободные деньги, тут же говорил: «Нужно помочь тому-то и тому-то». Когда по телевизору шла реклама «помогите детям», немедленно отправлял перевод. Представь себе, его любили все. Даже мой бывший муж стал ему большим другом.

А ещё Серёжа был моим самым главным адвокатом. Что бы я ни сделала, что бы ни сказала, права или не права – у него права была всегда. Он шутил: «Образец эталона ошибаться не может!» Если бы ты знал, как мне его не хватает! Я и с тобой стала общаться, потому что ты тоже Серёжа. Серега понимал: сейчас он не сможет ничего ответить. Нужно переварить, пережить потрясение от её рассказа, да и выходить пора, у подъезда ждёт служебная машина – случилось что-то срочное.

Ева потеряла друга на четыре дня. Может, зря всё это написала? Кто их, мальчиков, знает, вдруг он так ревнует? Уже несколько раз замечала, как у Серёги проскакивает «у меня к тебе больше, чем дружба».

Но дело было не в ревности, а гораздо хуже, Серёга описал Еве, как только смог.

Японский 50-тонный оранжевый кран «Като» начинает выдвигать опоры. Три водолаза надевают снаряжение. Несколько бортовых крытых военных «Уралов» привезли солдат. Рассредоточились живым кольцом, перекрыли доступ жителей близлежащего кишлака к месту ЧП – не стоит им видеть то, что отпечатается в памяти на долгие годы. Местность – практически пустыня с редкой высохшей травой. До горизонта тянется наполовину заполненный широкий рукотворный оросительный канал, окантованный бетонными плитами в откос по краям берегов. На стыке двух плит, слева по течению, несколько трещин и сбитых кусков бетона, покрытых горелой копотью, – это точка соприкосновения. Нет, не так – точка впечатывания! И когда двигатель смял кабину самолёта до крыльев, превращая живую плоть пилотов в месиво, лопнули баки. В лонжеронах бензин, мгновенно распыляясь, вспыхнул, и огонь бушевал, пока вся искореженная масса не затонула. Основные очевидцы – местные мальчишки, купавшиеся примерно в полукилометре вверх по течению, ближе к кишлаку. Особисты выяснили: когда кукурузник пролетал, «зачихал» двигатель, выпустил чёрный шлейф дыма и тут же заглох. Борт сперва начал терять высоту, а затем клюнул носом и упал в канал.

Сейчас трудно сказать, с чем связан этот клевок. Ну, не могли же ребята оттянуть от себя штурвал – бессмыслица, полнейшая чушь! Не самоубийцы же они! Да и в панику не верится. Не «зелёные», и налёт часов немаленький. С каждым из них не по одному рейсу выполнил. Или заклинил механизм флюгирования винта, или замешкались, или, или, или… черт его знает! Но не посадить здесь машину просто грех! Полевой аэродром повсюду.

Стоп! Это уже бравада – ты здесь, они уже «там». Ты не был на их месте, не надо гонять версии. Всё после осмотра в ангаре, если, конечно, будет что осматривать.

В метрах тридцати-сорока от точки падения из воды торчит хвостовое оперение. Течение отнесло то, что осталось, и, видимо, на дне его что-то остановило. Вот вынырнули водолазы, подцепив четыре троса, отплыли к берегу, послали сигнал крановому. Тросы натянулись, из воды медленно стало подниматься то, что называется «братской могилой». Без всяких предварительных осмотров сразу опустили на стоявший рядом тягач и, отцепив тросы, начали закрывать брезентом. Подъехала полицейская машина сопровождения. Из неё вышел офицер, подошел к водителю тягача. О чём-то переговорили, включили сирену, медленно тронулись. С полуприцепа на пыльную грунтовую дорогу стекали струйки воды. Ну вот и всё. Две семьи остались без сыновей, мужей, отцов.

– Не мог тебе ответить сразу. Слишком тяжело. Но это моя работа, я про неё знаю всё, поэтому и волнуюсь: у тебя частые перелеты, переживаю и жду твоего сигнала «Мы благополучно сели».

Ева ждала этого письма особенно, хотя у них бывали паузы и побольше. Ответила сразу.

– Эти четыре дня у меня было нехорошее предчувствие, но то, что у вас случилось – за гранью! А за меня не волнуйся, после «Пристегните ремни» я про себя читаю «Отче наш», потом беру Викторию Токареву и уж дальше ничего не боюсь.

– Почему Токареву?

– О! Я её обожаю. Перечитала всё и не по одному разу. Знаешь, если бы она мне попалась раньше, я избежала бы многих ошибок. Она пишет про обыкновенную жизнь необыкновенно: забавно, смешно, остроумно. Вот тебе совсем маленький кусочек, не дословно, конечно, а как я его помню.

«Вывожу на прогулку своего дворнягу Фому. В соседском заборе торчит мордашка породистой суки. Фома радостно облизывает её, а затем переругивается с гуляющим тут же молодым элитным псом.

Ну вот, хорошо погуляли – девушку поцеловал и врага победил». Правда, восторг?

Серега долго не мог отойти от рассказа Евы. Не хотелось её тревожить, но всё-таки не удержался, спросил:

– А как бы ты описала вашу с Сергеем первую встречу?

Зря волновался. Ева ответила охотно:

– Был обычный зимний вечер. Я заехала в кафе – это последнее заведение по дороге к моему загородному дому. Выбрала столик в углу, удобно устроилась, заказала кофе, достала сигареты (тогда ещё можно было курить в подобных местах). Оглядела зал. Людей немного, взгляд невольно задержался на нём, странном, красивом человеке. Он был похож на схимника. Я христианка, но в церковной терминологии не сильна, а вот про него как-то вдруг подумала – схимник. Седые вьющиеся волосы до плеч, худощавое удлиненное лицо, прямой длинноватый идеальной формы нос, возможно, таким он просто казался на худом лице. По разговору с респектабельным господином я поняла, что он художник. Скорее всего, принимает заказ.

Когда он остался один, желание непреодолимой силы подвело меня к нему. Дальше ты всё знаешь. С того дня мы уже не расставались. Могли не видеться неделями, но знали, что мы есть друг у друга. Вот говорят про любовь с первого взгляда, а у нас была дружба с первого взгляда. Это длилось долго, три года… А потом восемь лет мы были одним целым.

– Расскажи, – попросил Серега, – как так случилось, что у твоего мужа долгое время болело сердце, а вы ничего не смогли сделать? Почему не попробовали оперировать?

– Он сам не хотел, сказал: «Сколько проживу – столько проживу». Он был фаталист и верующий человек, решил для себя: «На все воля божья. Не хочу в больницу».

А заболел ещё в юности. Пришел с занятий в Мухинском, заболел живот. Ну, болит и болит. Выпил какую-то таблетку, лучше не стало. Вызвали «скорую». Врач, совсем ещё девочка, посмотрела вроде внимательно, спросила, что ел в студенческой столовой, сделала обезболивающий и уехала. После укола Серёжа уснул, но проснулся с дикой болью, опять вызвали «скорую». Свободных не было, пришлось ждать. В результате потеряли драгоценное время, в больнице стало понятно – перитонит.

Операция длилась долго, а потом никак не проходило воспаление, через швы сочился гной. Их расшивали, чистили, но все повторялось снова и снова, вплоть до того, что место разреза перестали зашивать; прикрыли марлей. Это было так ужасно! Надежда таяла, пришло отчаяние, а потом и безразличие.

А однажды наступил перелом. Это было в новогоднюю ночь. Родители поздравили как могли, вымыли, переодели и ушли домой, а в палату зашла дежурная медсестра Катя. Закрыла за собой дверь, достала из кармана маленькую баночку с… шампанским, приподняла Серёжу, помогла сделать глоток, остальное допила сама. Потом расстегнула халатик, высвободила грудь и наклонилась над ним, дохнула игристым: «С Новым годом, мой хороший! Вот тебе мой подарок, трогай, целуй». И он целовал её упругие «дыньки», почему-то пахнущие свежим хлебом, задыхался, но целовал, а Катя тихонько смеялась. С этого дня, а точнее, с этой ночи, он стал выздоравливать и на всю жизнь полюбил шампанское. Ничего не пил: врачи запретили, длительное лечение посадило сердце, а вот шампанское, несколько глотков, пил с таким наслаждением! Наверное, в такие минуты он вспоминал Катю, своего доброго Ангела.

Что ей подсказало поступить именно так? Думаю, женская сущность, женское наитие. Однажды через забор детского сада я наблюдала такую картинку: на площадке мальчик сел в большую машинку, не удержал равновесие и упал. Дети засмеялись, и только одна девочка положила на траву (не бросила, а именно положила) куклу, подбежала, обняла его, стала утешать: «Не паць, не паць».

Потом вернулась за куклой и уже с ней снова подбежала к малышу. Свободной рукой обняла, и они замкнули круг. Я замерла. Женщина! Маленькая женщина! А это прообраз её будущей семьи. Что её сподвигло так поступить? Конечно, интуиция!

А ещё меня поразила одна история из той же серии. У Рубенса есть картина «Милосердие римлянки». На ней молодая женщина, кормящая мать, пришла в темницу навестить отца, приговорённого к казни. Он был так голоден и измождён, что она попросила тюремщиков позволить ей покормить его своим молоком – еду не разрешили пронести. Власти были так растроганы, что несчастному даровали помилование.

Таких историй много. У Островского, например, в «Последней жертве» женщина идёт к влюблённому в неё старику просить денег для проигравшегося любовника.

Всё это было очень интересно, но Серёгу занимал совсем другой вопрос:

– Расскажи, если знаешь, что стало с Катей, «даровавшей жизнь»? Они потом встречались? Не она ли стала его первой женой?

– Нет, конечно, она была замужем.

– Оба-на! А если бы узнал муж?

– Ну, во-первых, как бы он узнал? А во-вторых, думаю, меньше всего в ту минуту она думала о муже.

А потом Серёге приснился сон, будто он муж той самой медсестры Кати, а она целуется со всеми больными подряд. И тут же написал Еве.

– Я понимаю, это бред, но почему мне так неприятно?! Что меня царапает в этой истории? Может быть, ты мне объяснишь? Дичь какая-то получается.

– Вовсе даже и не дичь. Обычный мужской шовинизм. Тебе неприятно в принципе, что чья-то жена, даже чужая, таким образом спасает больного мальчика. С мужской точки зрения это если и не страшный грех, то, во всяком случае, как бы и гордиться нечем. Это же «на казаку нэма знаку», а у женщины всё «поруха» – в том числе такая малость. А меж тем вот тебе ещё один пример: у Форреста Гампа из одноимённого фильма в школе случились неприятности – IQ семьдесят пять, на горизонте исключение, и тогда к его прекрасной маме пришёл директор. А когда уходил, подошёл к мальчику и сказал: «Твоя мама о тебе очень хорошо заботится», ну или как-то так.

Я вот иногда думаю: если бы у меня был сын, и ему предстояло идти в армию, как бы я это пережила? Отмазывать не стала бы точно. Это комплекс для мальчика на всю жизнь. Опять же, как себя уважать, если бы мой сын не отслужил, а вот подстраховать – святое дело. Я бы поехала в часть, накрыла поляну отцам-командирам, попросила бы индивидуального подхода к моему сокровищу. Не явного, конечно, а так, присмотреть, чтобы товарищи не чморили. И, если бы для этого понадобился мой «индивидуальный подход», я бы его обеспечила. Сейчас тебе рассказываю, и мне ни капельки не стыдно. В вашем мужском мире ходит такая «валюта», а мы слабее вас при всей нашей сегодняшней эмансипации, поэтому в экстренных случаях открываем наши «сейфы» и платим.