Текст книги "Доверяя до самого горизонта"

Я тоскливо посмотрела в окно. Какой-то несчастный километр. Один километр. Не десять, не пять, не три. Всего-то ничего. Несмотря на то, что Агриппина пристроила меня спортивным журналистом, спортивным человеком я не была, однако километр пройти в состоянии. В этом я была уверена.

Чип и Дейл с плаката «Слабоумие и отвага» передавали мне горячий привет, когда таксист перетащил через сугроб, покрытый настом и дорожной грязью, чемодан. Мороз пробирался под короткий пуховик, начинал щипать коленки, прикрытые джинсами. Нос я укутала шарфом, шапку натянула пониже. Отыскала в рюкзаке вязаные перчатки, спасибо Даше, сунула в последний момент в аэропорту.

За утрамбованным сугробом действительно была дорога, укрытая свежим снегом, укатанная не одной машиной. Колёсики чемодана вязли в снегу, но сама я, вместе с рюкзаком, не проваливалась.

– Видишь огни? – спросил таксист.

– Вижу, – я кивнула, впереди действительно виднелись фонари жилого посёлка, а чуть поодаль, вдоль дороги, попадались редкие столбы освещения. Не заблудишься.

– Вот туда иди, не сворачивай.

Я оглянулась. Свернуть не получилось бы, по обе стороны от дороги поле или луг, не разобрать. С рыхлым, на вид глубоким снегом. Справа, за полем, сплошной стеной надвигался лесной массив, а слева луг устремлялся вверх на крутую возвышенность, немного защищающую дорогу от ветра. Лес тоже не давал порывам пробираться под одежду. Мне так казалось в порыве слабоумия и отваги.

– Отлично, – приободрила я не то себя, не то таксиста. Махнула рукой и… поехала, вернее, пошла.

По снежной дороге, освещаемой кособокими, редкими столбами. Ветер гудел в нависающих проводах, редкие порывы ветра приносили хлопья снега, норовившие попасть в лицо, пробраться в нос, уши, слепили глаза. Как говорила Агриппина? Свежо? Свежесть я определённо чувствовала, а ещё холод, сковывающий движения, мысли и коленки.

После нескольких минут героического похода, показалось, что я прошла не меньше пяти километров, а то и все десять. Оглянувшись, увидела тот же сугроб, отделяющий меня от трассы, а огни жилого посёлка стали значительно дальше. Водителя не было. Что ж. Выбора у меня тоже не оставалось. Плохо идти – единственный вариант.

Через двадцать минут пути околели не только колени и нос, добавилось покалывание в многострадальных бёдрах, их жизнь точно не готовила к сибирскому морозу. Я перестала чувствовать кисти рук, на ногах пальцы нещадно ломило. Дышать было больно и одновременно холодно. Я не могла вдохнуть и выдохнуть. Далёкие фонари кружились и расползались, прячась под снегом, залепляющим глаза.

Шлёпнувшись на чемодан, я достала телефон, закоченевшими пальцами попыталась набрать номер Агриппины, Даши, мамы, МЧС, господа бога или чёрта – без разницы. Сенсор не срабатывал на морозе, пришлось греть дыханием сначала палец, потом телефон. Экран вспыхнул, показав привычную заставку, слабенькую шкалу связи и значок «Е» в строчке уровня сигнала интернета. Обозначения себе нещадно льстили, ни связи, ни интернета не было.

На Агриппину, Дашу, чёрта, бога и здравый смысл полагаться не приходилось. Я продолжила упрямо толкать чемодан впереди себя, собирая на ходу снег, как снегоуборочной машиной. Тащить за собой волоком не выходило, колёсики вязли в снегу.

Вы бывали в открытом космосе? Я была. В тот момент, когда погасли все фонари разом – и редкие вдоль дороги, и покачивающиеся вдали огоньки жилого посёлка, – я очутилась в открытом космосе. Чёрном, бездонном, студёном, до одури пугающем.

Фонарик на телефоне несколько раз вспыхнул, экран сообщил о низком заряде. Не успела я переключиться в режим экономии энергии – в такой момент смартфон даже с отсутствующей связью воспринимается, как верный наперсник, – аккумулятор стремительно разрядился. Что рассказывали на уроках про ионы лития, внедряющиеся в кристаллическую решётку углеродного материала, и обратно перемещающиеся к аноду? Холод действительно нарушает этот процесс. Лучшего времени для лабораторной работы не найти.

Я сидела на чемодане, чувствуя, как паника, накатывающая волнами, сжимает грудную клетку, не давая выдохнуть воздух. У меня несколько лет не случались астматические приступы, но испытав подобное хотя бы раз, эту дрянь невозможно ни с чем перепутать.

В темноте я упала на четвереньки, пытаясь вытолкнуть, выхаркать воздух из лёгких, не обращая никакого внимания на снег и холод. Лишь головокружение, всепоглощающий ужас, боль. Помнила, где-то в рюкзаке болтается ингалятор, понимала – нужно его достать во что бы то ни стало. Необходимо! Но всё, что могла – раскачиваться на коленях, упираясь руками в снег. Рюкзак же давил мне на спину, содрогаясь от моего удушающего кашля.

Приближающиеся огни я помню плохо, как и последующие события. Шум моторов отдавался в голове, распирая виски, желудок содрогался в такт с хриплым, свистящим, сводящим с ума дыханием.

– Жива, жива, мартышка! – мужской раскатистый голос показался мне громом. – Ничего, продержись чуток, – продолжал урчать голос, в унисон с шумом ветра в проводах и гудением моторов. – Держи-ка её, – крикнул мужчина куда-то в сторону. Я не пыталась разогнуться, продолжая с остервенением выхаркивать воздух.

Меня подняли, как тряпичную куклу, укутали во что-то меховое и огромное, крепко удержали. Мне удалось немного расслабиться, повиснуть на сильных руках, на мгновение показалось, что приступ отпускает. Рёв мотора отзывался во всём теле, на краю сознания я понимала – скорее всего, это снегоход, точно определить не могла, да и какая разница, хоть сани Санта-Клауса.

– Придерживай мягче, оболтус, – послышался всё тот же голос.

– Вы ангел? – выхрипнула я в сторону голоса.

– Моя жена с тобой бы поспорила, – раздался ответ вперемешку со смехом. – К матери мчи, она знает, что делать.

Потом я видела, как грузная женщина отдавала короткие распоряжения, первым делом найдя ингалятор. Укол я даже не заметила, как и не придала значения тому, где я, кто меня раздевает, что происходит.

Я могла дышать. Вдыхать и главное – выдыхать. Спустя непродолжительное время, укутанная в тёплое одеяло, чьи-то носки и своё худи, я уснула безоблачным сном младенца.

Глава 4

Мы уже выпили по две чашки чая, заедая приличной порцией шарлотки, когда дверь снова открылась, и на пороге появилась женщина. Её я узнала сразу, хоть накануне лица не запомнила.

– Вот и гостья наша проснулась, – с улыбкой проговорила женщина, выходя из той же гардеробной, что и пятнадцать минут назад дядя Андрей. – Чем девушку потчуешь? – она скользнула взглядом по столу. – И всё? Обед на дворе! – всплеснула руками и отвесила подзатыльник Кириллу.

– Непедагогично, – засмеялся Кир, и я невольно снова залипла на его улыбку. Бывает такое. Ничего особенного в человеке нет, а глаз отвести невозможно. Слопала бы эту улыбку, запивая ароматным чаем. – Скажу тебе по секрету, в холодильнике мышь повесилась, – шутливо продолжил улыбаха. – Я сделал всё, что смог.

– Как мышь? Ольга разве не приходила? – ещё раз всплеснула руками женщина.

Я приуныла. Фая ты, Фая, а не отпрыск блистательных Люблянских. Если на моём месте была бы Аврора, то Кир был бы не Кириллом Сафроновым – владельцем питомника северных ездовых пород собак, – а греческим миллионером с внешность голливудского красавчика, а если бы Агриппина – самим Дэвидом Бекхэмом. Перед моим же носом щёлкнула пальцами некая Ольга.

– Не-а, – беззаботно ответил Кир. – Занята она.

– Кхм, – дядя Андрей выразительно кашлянул в кулак. Непедагогично распускающая руки дама вздохнула, а Кир продолжил сиять, как начищенный пятак.

– Фаина, – обратилась ко мне женщина. – Пойдём, я тебя осмотрю.

Можно было догадаться, женщина – мама Кирилла и врач. Мысленно я напряглась. Проведя половину детства тесно контактируя с врачами, ничего хорошего от них не ждёшь. Да, с возрастом пришло понимание – человек в белом халате не желает зла, а ровно наоборот, но внутренняя маленькая девочка, живущая внутри меня, горестно вздыхала и махала головой, отказываясь проходить осмотр.

Дав себе мысленного пинка, я пошла следом, тем же путём, что и пришла. Пустынная комната, отделанная деревом, небольшой проход-коридор и, наконец, комната, в которой я проснулась. Там всё ещё пахло деревом, сухими травами и камином.

– Меня зовут Юлиана Павловна, – после осмотра и дежурных вопросов-ответов продолжила беседу женщина. – Можешь звать «тётя Юля». Не смущайся, – она улыбнулась. – Меня все так зовут, кто младше тридцати. Я местным ФАПом заведую, – пояснила она, а на удивление ответила: – Фельдшерско-акушерский пункт, сельская больница, по-простому.

– Земский доктор?

– Можно и так сказать, – Юлиана Павловна улыбнулась. – Перепугала ты всех, Фаина Сергеевна, давно такого переполоха в нашем посёлке не было.

Удивлять альтернативной логикой – моё призвание. Поприще, на котором я достигла успеха. Накануне случился пик моей блистательной карьеры неудачницы. Что ж, хоть в чём-то блеснула. Не зря родилась в семье Люблянских.

– Мы Семёна, водителя из «Звезды», отправили тебя встречать, – тем временем продолжала тётя Юля. – Он приехал в аэропорт, аж за час до нужного времени, а рейс уже приземлился. Бегом звонить в редакцию, никто ничего не знает, лопочут в трубку, а толку – ноль. Хорошо, Кирилл с директором твоим до этого общался, всю неделю детали оговаривали… Ей дозвонился.

– Агриппине, – даже спрашивать не приходилось, с кем именно общался Кир. – Сестра моя, родная.

– Агриппине Сергеевне, да, – не обратила внимания на ремарку тётя Юля. – Она и вычислила, что ты на такси поехала. Пока через диспетчера до таксиста дозвонились, думала, поседею! В такую-то даль, по темноте, с неизвестным мужиком. И красавец учудил, высадил в чистом поле, в тридцатиградусный мороз!

– Для вас погода привычная, – вяло заступилась я за водителя. Решение выбраться из машины принадлежало лично мне, никто пинками в поле на мороз не выгонял.

– Для нас – да, а по тебе видно, что не местная, одежда не для нашего климата, – мне оставалось только вздохнуть, виновато опустив голову.

– В экстренные службы позвонили, естественно, только знаешь, как говорят: на бога надейся, а коня привязывай. Мой Андрей местных собрал, рванули на снегоходах, еле нашли тебя. Болван абаканский мало того, что выпроводил в мороз, так ещё и не в том месте! Действующий поворот через километр.

– Навигатор показал…

– Он вечно врёт, все блуждают. И ты заблудила.

– Ладно, хватит отчитывать, – в комнату вошёл Кирилл.

Неизвестно, много ли он услышал, при этом я была безотчётно уверена, что он появился в дверях уже после осмотра. Порой людям доверяешь без видимых причин. Чип и Дейл передали мне привет, подтвердив, какими именно качествами обладает человек, безотчётно доверяющий окружающим.

– Не отчитываю я! – всплеснула руками тётя Юля. – Пошла, обед заканчивается. Фаина, побереги себя, – уже на выходе добавила: – Ингалятор под рукой держи.

– Не обращай внимания, – Кирилл улыбнулся, я снова захотела съесть его солнечную улыбку.

– Я действительно ступила, – буркнула я в пол.

– Есть немного, – в голосе было столько тепла, что им можно было бы растопить льды Ледовитого океана. – Не ошибается тот, кто ничего не делает. Я собираюсь к собакам, составишь компанию?

– Конечно! – раз я приехала писать репортаж про вашего мальчика, вернее – о «Звезде Хакасии», не сгинула по дороге, бесславно замёрзнув насмерть, то стоило посмотреть своими глазами на то, что расхваливают на всех профильных форумах и сайтах.

– Так пойдёшь? – Кир показал рукой на мои голые ноги. – На улице минус тридцать пять сегодня, – он подмигнул.

– Где мои вещи? – очнулась я. Конечно, как всегда вовремя. А что, если чемодан остался в поле, вместе с рюкзаком и ноутбуком? И телефоном!

– Вот, – Кир показал в угол рядом с одним из кресел, там притулились жизнерадостный чемодан и рюкзак. – Телефон заряжается, – кивнул на стол. – Подумал, ты сразу, как проснешься, захочешь позвонить родным, – пожал он плечами. – Пуховик в раздевалке. У чемодана колесо с корнем вырвало, – зачем-то добавил Кирилл. – Я закажу и починю.

– Спасибо! Не думали итальянцы, что их ронкато[3]3
  Ронкато – итальянский производитель чемоданов и дорожных сумок.


[Закрыть] в далёкой Сибири в качестве грейдера использовать станут, – попыталась я пошутить.

– Зачем? – Кир уставился на меня.

– Он не ехал по снегу, пришлось толкать.

– На бок положила бы и как санки везла, – всё с той же улыбкой ответил Кир. Вроде и ткнул в скудоумие, а не обидно. – Одевайся теплее, – добавил он и вышел.

Оставшись одна, я поняла, что действительно должна была сразу позвонить, как минимум Агриппине, а лучше маме, папе, Даше и управдому, последнему – просто на всякий случай. Учитывая мою везучесть, наверняка в моей однушке прорвало трубу с отоплением, которая затопила все восемь этажей подо мной. Только странное дело, я никому не хотела звонить, за исключением подруги.

Первым делом я набрала номер Даши, из трубки на меня полились звонкие ругательства, вперемешку с заливистым смехом и требованием рассказать о сомнительном приключении в деталях. Я пообещала, что детали поведаю позже, пока же искренне поблагодарила.

– Ой, было бы за что! – залилась Даша. – Всё. Пока. Жду звонка!

Потом позвонила Агриппине, нарвавшись на слёзы на грани истерики и обещание смертной кары «секретарше-идиотке», которая всё напутала и была постыдно уволена. Меня увольнять, к сожалению, не стали, а вот всеми кругами ада на мой афедрон[4]4
  Афедрон (устарелое, шутливое) – ягодицы.


[Закрыть] пригрозили. Родителям Агриппина ничего не рассказала, за что я отдельно поблагодарила сестру. Сил на ещё одну беседу с представителем Люблянских не оставалось.

Оделась я, естественно, тепло. Достала термобельё, сосватанное мне бодрым консультантом, шерстяной свитер и актуальные в этом сезоне спортивные вязаные штаны. В раздевалке, как и сказал Кирилл, висел мой пуховик, там же я нашла шапку, шарф и перчатки.

Потоптавшись у порога, я открыла дверь и оказалась в полупустом прохладном помещении, видимо, прихожей, отделанной деревом, как и весь дом, а следом отважно выскочила на улицу.

В первое мгновение мороза я не ощутила, лишь слепящий от сочетания солнца и снега свет, настолько яркий, что пришлось зажмуриться. Меня подозвал Кир, сидевший рядом с уже знакомым мне Навахой, естественно, я подошла. Он скептически оглядел мой внешний вид, при этом тактично не озвучил свои умозаключения.

– Пошли знакомиться, – кивнул он и обвёл рукой владения. – Вот это и есть питомник «Звезда Хакасии», – не без гордости продолжил он.

Я стояла посредине просторного двора, где буквой «Г» расположились на возвышениях-пьедесталах вольеры, откуда доносился не лай, нет, а хриплый, на все лады и тональности вой. Собаки вставали на задние лапы, отчаянно виляли хвостом, пытались просунуть нос и передние лапы между прутьями решётки. Они точно были рады видеть хозяина и рассчитывали на поощрение. Угощение или прогулку, я не знала.

Двор напоминал огромный прямоугольник, с двух сторон вольеры, с одной дом, где я провела ночь, а с четвёртой – длинное строение, чьё предназначение неизвестно. Впрочем, где-то должен стоять снегоход, автомобиль, снаряжение для ездового спорта.

В центре двора стоял гибрид юрты и деревянного дома с трубой по центру круглой крыши. Для чего посредине шикарного пространства поставили эдакого монстра, я придумать не могла. Видимо, поймав мой недоумевающий взгляд, Кир пояснил:

– Дом для обогрева, – жестом он пригласил меня в «юрту».

В центре была небольшая печь, уходящая трубой в потолок, на печи конфорки, ими явно пользовались не один раз. Вдоль стен располагались лавки, приколочены крючки на стенах, стояло несколько столов на толстых деревянных ногах. Венчало странное сооружение современное панорамное окно на ворота из зелёного профнастила.

– С видом на трассу, – пояснил Кир, в это время ворота стали отъезжать, я увидела бескрайнее, покрытое снегом поле, и только вдали виднелась полоска леса.

Отлично придумано, как обогрев у открытого катка на главной площади любой из столиц нашей необъятной, только с этническим уклоном, самобытно. И, судя по столам и конфоркам, здесь кормят или угощают ароматным чаем.

Потом ворота закрылись, и мы пошли к вольерам. Было ли мне страшно? Естественно, было! Столько собак сразу, с непривычки показалось, что их не меньше пятидесяти, хотя я точно знала, что всего тридцать.

– Здесь суки, – показал Кир на один из вольеров.

– Девочки? – уточнила я.

– Девочки, – хмыкнул он. – Там мальчики, – продолжил, как ни в чём не бывало. – А вот здесь… – он остановился у вольера и присел поприветствовать собак, сующих носы сквозь решётку, напрашивающихся на общение и хозяйскую ласку.

– Неопределившиеся? – пошутила я.

– Можно и так сказать. Молодняк. Гулять пойдём? – спросил он у скулящих морд.

Я попятилась в сторону, когда Кир открыл дверцу. Толпа ринулась вниз по лестнице, напоминающей трап, едва не сбивая с ног хозяина и меня, придерживаемую мужской рукой. Сразу раздался дружный, полный возмущения вой, определённо требующий тех же привилегий, что и у молодняка.

– Не возражаешь? – спросил меня Кир, будто это мои собаки и мой питомник. – Они все социально адаптированы, не бойся, – пояснил он тут же. – Ты можешь здесь постоять, а можешь домой идти, не замёрзла, кстати?

Я не замёрзла, вернее, холодно мне было, термобельё не очень-то грело, а вязаные штаны хороши до минус пяти градусов, но любопытство и коронное слабоумие держало меня на улице.

– Всё хорошо.

Кирилл по очереди открыл вольеры, выпустил собак, выискивая взглядом то одного пса, то другого, давая пояснения и рассказывая о питомцах.

– Это Сали, – говорил он, показывая на палевую собаку – Она самая старшая, старушка почти. А там, два серых и один волчий окрас, видишь? – я посмотрела. – Я с ними в «Большой гонке»[5]5
  Iditarod Trail Sled Dog Race (Iditarod, Айдитарод) – ежегодные гонки на собачьих упряжках в Аляске, где команды из 16 собак и каюра проезжают 1868 км (1161 милю) от восьми до пятнадцати дней, от Уиллоу (неподалёку от Анкориджа) до Нома. (Россияне принимали участие в больших в Iditarod Trail Sled Dog Race, лучший результат показали 1991 год – Николай Эттыне, он пришел 36-м с результатом 17 дней 10 часов 53 минуты 0 секунд. и Александр Резнюк, он пришёл 37-м и затратил на прохождение трассы 17 дней 11 часов 54 минуты 12 секунд)


[Закрыть] на Аляске шестым был. В следующем году Мару и Илку ещё возьму, – он показал на двух бледно-рыжих собак.

Удивление вызывал цвет и разнокалиберность хвостатых. Пресловутые, всем известные голубые глаза были в лучшем случае у половины собак. Потом-то я узнала, что в «Звезде Хакассии» проживают не только сибирские хаски, которые не все могут похвастаться голубыми глазками, но и аляскинские маламуты, а так же несколько самоедских собак – они выделялись белым, пушистым, похожим на облако окрасом.

На моё удивление, в общей толчее крутилось несколько неказистых дворняг, включая мохнатого, мелкого, задиристого пёсика, на которого никто из гордых представителей аборигенских четвероногих не обращал внимания.

– Прибились, – пояснил Кир. – Иногда хасей вылавливают, к нам привозят, ищем хозяев, возвращаем. Дворняг лечим, стерилизуем, стараемся пристроить в добрые руки, обычно быстро удаётся, а эти засиделись, – он говорил просто, как о чём-то совсем обыденном, как о чистке зубов, а не о лечении и содержании никому не нужных дворняжек.

Подлетел Наваха, почти сбил меня с ног. Он оказался аляскинским маламутом, не просто по документам, а по факту. Родился в далёкой Америке, на Аляске, в щенячестве прибыл покорять сибирские просторы.

– Он ещё щенок, – пояснил Кир. – В силу войдёт годам к двум. Остальные маламуты старше. У меня и девочка есть, сейчас у отца отсиживается… критические дни, – пояснил он, я отдала должное чувству такта. Наверное, непросто собачнику перейти со слов «сука» и «течка» на «девочку» и «критические дни».

– Будете разведением заниматься? – задала я закономерный вопрос.

– Надеюсь, нет, – Кир пожал плечами. – Когда нужен определённый помёт, тогда появляются щенки, последние во дворе носятся, – он показал рукой на «молодняк», – предыдущий три года назад был. Мы спортсмены, Фая, спортсмены и туристы. Хаски, маламуты, самоеды – не те породы, которые нуждаются в популяризации. Порой хочется, чтобы о нас забыли вовсе, – вздохнул и развернул меня за плечи к широкому крыльцу с козырьком: – Иди в дом, нос посинел.

– А ты?

– А я займусь уборкой продуктов жизнедеятельности, – засмеялся Кир. – Хаски – это не только голубые глазки, причудливый нрав, но и пуд того самого за год.

Я засмеялась в ответ. Было на удивление легко общаться с Киром. Мы знакомы всего ничего, и часа не прошло, если не считать, что я ночевала в его доме, на его кровати, с его псом, а ощущение, что знаю всю жизнь.

Быстро заскочила в раздевалку, сбегала помыть руки – ванная комната располагалась рядом, – прошла на кухню, потирая озябшие ладони. С тёплой одеждой нужно было что-то срочно решать. Попросить Кира свозить в ближайший город? Вряд ли здесь найдётся магазин Вольфскин[6]6
  Вольфскин – немецкий производитель верхней одежды и снаряжения для повседневной жизни и активного отдыха.


[Закрыть], но я была согласна и на продукцию из магазина с названием «Всё для охоты и рыбалки».

Агриппина, урождённая Люблянская, не одобрила бы моего порыва. Перефразируя классика: «в человеке всё должно быть прекрасно: и лицо, и бренд, и мысли». Столбик термометра, опускающийся ниже тридцати пяти градусов, красноречиво намекал, что всё прекрасно не будет. Либо бренд пострадает, либо пятая точка и колени отмёрзнут. За мысли свои я не беспокоилась. Привет Чипу и Дейлу!

– Здравствуйте, – услышала я и упёрлась взглядом в девушку.

Она стояла, опершись коленом о лавку, и перекладывала из пакета пластиковые контейнеры с едой на деревянную поверхность стола. Рядом пристроились две кастрюльки в весёлую клеточку.

Девушка симпатичная. С едва курносым носом и пухлой нижней губой. Каре из каштановых, блестящих под светом ламп волос, обрамляло хорошенькое лицо, а когда губ коснулась улыбка, на щеках мелькнули озорные ямочки. Она была выше моих ста шестидесяти сантиметров роста. С привлекательными мужскому взгляду изгибами, так непочитаемыми семейством Люблянских.

В одно мгновение мои бёдра не просто уменьшились в моём воображении, они сдулись, отправляясь в путешествие вслед за уверенным вторым размером груди. Я последовала за своими прелестями, махая по пути рукой солнечно улыбающемуся Киру.

Так вот значит, какие девушки нравятся Кириллу Сафронову… Фактурные и Хозяйственные.