Текст книги "Предсказание для адвоката"

– Меня не устраивает мой нос, – говорила она, пуская в потолок кольца сигаретного дыма. – Я хочу убрать горбинку.

Грек сглотнул и осторожно дотронулся руками до ее лица, повернул сначала в одну сторону, затем в другую.

– Я не понимаю, что вас так огорчает, – наконец произнес он. – Эта горбинка едва заметна и, простите, придает вам особую пикантность…

– Я не нуждаюсь в ней и прошу освободить меня от обычных нравоучений. Мне не нужен ваш профессиональный такт и врачебная этика. Я хочу сделать операцию и сделаю ее, не у вас, так в другом месте.

– Ни к чему отправлять вас в другую клинику, – вздохнул Грек. – Если вы желаете, операцию произведу я…

Кто бы знал тогда, какие последствия будет иметь это поспешно принятое решение. Сколько всего можно было бы избежать, если бы он указал тогда этой сумасбродной девице на дверь. Конечно, не было бы тогда нескольких волшебных ночей, когда душа хирурга, отделяясь от тела, взмывала к небесам. Но и не было бы тогда того дня, когда, зайдя в свой врачебный кабинет, он обнаружил следы постороннего воздействия. Кто-то интересовался историями болезней его пациентов. Павлу не надо было прибегать к помощи детектива, чтобы понять очевидное: ниточки вели к одному человеку…

Почему он вспомнил об этом сегодня, в день, когда хоронили Эмму? Потому, что все события в мире взаимосвязаны. И не случись тогда эта безумная встреча, кто знает, как все сложилось бы сейчас. Стефания и Эмма были подругами. Их связывала не только жизнь, их объединила даже смерть. Роковое стечение обстоятельств. Хотя почему? К тому, что совершается на белом свете, причастен человек. И на случай тут пенять нечего.

Павел Грек поздравил себя с мудрым решением не ходить на похороны Эммы. Во всяком случае, она за это на него уже не обидится…

Дубровская села в машину. Поправив складки черной расклешенной юбки, она устроилась поудобнее. Слов нет, она выглядит нелепо в этих туфлях на квадратных каблуках и с этой сумкой, у которой не было ни ручки, ни ремешка. Подобающего траурного наряда в ее гардеробе не было, поэтому печальный образ создавался ею по кускам, как по осколкам. Все должно быть мрачное, значит, подойдет черная юбка с таким же пояском, блуза с глухим воротом, туфли, ну, а на голову она наденет черный полупрозрачный шарф. Эмму должны были отпевать в церкви.

Андрей замешкался в гардеробной, Дубровская же вышла первой. Сидя за тонированными стеклами автомобиля, она старалась привести в порядок мысли и чувства. Ян на водительском сиденье был молчалив. Он не сыпал шутками, по своему обыкновению, а, словно проникнувшись торжественностью момента, вел себя пристойно. Лиза была благодарна ему за это молчаливое понимание.

Вскоре на крыльце показался Мерцалов. Должно быть, его отвлек телефонный звонок, прозвучавший не вовремя, и теперь он с трубкой в руках прохаживался по двору, разговаривая с кем-то, а между тем они опаздывали.

Лиза раздраженно подумала, что на сегодня ее супруг мог бы и отложить свои дела, которым, как обычно, не предвиделось конца. Отдать долг памяти знакомой, ушедшей в мир иной по воле рокового случая, было важнее, чем все самые срочные телефонные звонки.

– Елизавета Германовна, – водитель нерешительно кашлянул. – Простите меня, если я скажу не к месту, но я искренне сочувствую вам. События этих дней были для вас, должно быть, шоком.

– Спасибо, Ян, – эхом отозвалась Дубровская. – К смерти никогда не привыкнешь.

– Вы правы.

Дубровская была растрогана. Те слова, которые Лизе должен был сказать ее муж, говорил ей посторонний человек. Почти чужой. Это Лизин супруг должен был сидеть сейчас рядом с ней, сжимая в руках ее руку и говоря бесполезные, но добрые слова. Но Андрей был занят разговором с неизвестным собеседником. Он даже смеялся в трубку, не обращая внимания на ждущую его машину и любимую женщину, сжавшуюся в комок на заднем сиденье. Он был рядом, но не с ней. Они существовали параллельно…

Встреча с участниками той страшной ночи далась Дубровской нелегко. Все были, конечно, вежливы, если не сказать больше, милы, но искренней радости от встречи, похоже, никто не испытывал. Константин Кротов, вопреки обыкновению, был немногословен. Он держался особняком и даже не курил свои чрезвычайно пахучие сигары. Мария же казалась еще более зажатой, чем обычно. Она надела темные очки, но даже они не могли скрыть красных полос на ее лице, то ли следов недавних слез, то ли признаков необычайного волнения.

Лара тоже казалась взвинченной, нервозной. «Привет!» – небрежно кивнула она Дубровской и тут же уставилась на ее сумочку. Странное дело, но траурные аксессуары дам совпали. Сумочки были произведены, должно быть, в одной кожгалантерейной мастерской. Это обстоятельство не порадовало Лару. Она не привыкла выглядеть, как массовка. Что же касается Елизаветы, ей это было абсолютно все равно.

Петр Иванович держался официально и не вступал ни с кем в разговоры. С него уже было достаточно той истории, невольными участниками которой они успели стать в прошлые выходные. Должно быть, он себе дал зарок не иметь никаких дел со своими товарищами по несчастью.

Павел Грек и вовсе церемонию проигнорировал, отправив на адрес безутешной матери телеграмму с соболезнованиями. Вне всяких сомнений, это было невежливо, но, как уже успела удостовериться Елизавета, хирург не слишком боялся общественного порицания и всего лишь решился на то, что каждый из них, втайне, предпочел бы сделать. Похороны были им в тягость, но светские условности оказались сильнее. Формальности нужно было соблюсти. Собственные желания тут не имели значения.

Среди моря знакомых и незнакомых лиц Дубровская заметила следователя. Он держался в сторонке, внимательно рассматривая толпу и прислушиваясь к разговорам. Его присутствие красноречиво говорило о том, что следственные органы не восприняли всерьез версию о безродном бродяге, отправившем на тот свет бедную Эмму. Убийца по-прежнему находился рядом. Он был среди этих чопорных, обряженных в траурную одежду людей, дышал с ними одним воздухом, целовал руку оцепеневшей от горя матери. Пока счет был в его пользу…

Если бы кто-нибудь попросил Елизавету вспомнить все детали траурной церемонии, она была бы в затруднении. Лиза помнила лишь отдельные штрихи, самые яркие моменты, выступающие на общем мрачном фоне этого дня. Чужие для нее лица слились в одну сплошную массу, оркестр играл пронзительную мелодию, которая все никак не смолкала. Чьи-то слезы, неестественно белое лицо Эммы, шепоток в толпе: «Мать держится превосходно. Сказывается дворянская выдержка. А между прочим, это ее единственная дочь» – все эти фрагменты мозаикой укладывались в сознании Елизаветы.

Вот ее рука лежит в сухоньких ладонях матери Эммы. Дубровская бормочет соболезнования. Слова, как обычно, обгоняют друг друга.

– Кто вы, милое дитя? – спрашивает женщина, рассматривая Лизу блекло-голубыми, заплаканными глазами. – Я знала всех друзей своей бедной дочери. Вас же вижу впервые.

– Это моя жена, Ада Александровна, – вмешивается Мерцалов. – Вы просто еще не успели познакомиться с ней.

– Не успела, – задумчиво говорит женщина. – Я ничего не успела. – И вдруг, вскинув на Елизавету глаза, задает неожиданный вопрос: – А чем вы занимаетесь, милая?

Дубровская в замешательстве.

– Адвокат. Она – адвокат, – приходит на помощь Андрей.

Лизе не остается ничего иного, как согласно кивать головой. Она всегда была не особенно находчива в подобных ситуациях.

К скорбящей матери подходит супружеская пара. Дубровская с облегчением вздыхает. Трудные слова позади. Она может незаметно раствориться в толпе и стать такой же безликой, как вон та колонна в классическом стиле, подпирающая потолок. Поминальный ужин проходил в стенах итальянского ресторана…

Порой память играет с человеком странные шутки. Так, по прошествии времени Лиза в деталях помнила интерьер того места, хотя была там впервые: высокие, узкие окна со вставками витражей; панно на стене, воспроизводящее средиземноморский пейзаж; вымощенный грубыми плитками пол. Она помнила сцену, на которой, по всей видимости, обычно располагался оркестр; столы, сдвинутые по всему периметру помещения, и тяжелые, с высокими спинками стулья. Бесшумно сновали официанты в черных жилетах и красных галстуках-бабочках: все брюнеты с короткими вьющимися волосами. Белые скатерти, клетчатые салфетки, графины с гранатовым соком, пироги в плетеных корзиночках запечатлелись в сознании накрепко, словно в этом был какой-то особый, непонятный примитивному уму смысл.

Там была женщина, имени ее Елизавета не знала, она и не встречала ее после – в синем костюме и белой блузе с кружевным жабо. Проворными глазками она обшаривала стол, словно проверяя, не окажутся ли закуски у соседей вкуснее, чем у нее, и правильно ли она выбрала место за столом. Она положила себе полную тарелку «оливье», не забыв прихватить и парочку бутербродов с икрой. Пирожки, аккуратно завернув в салфетку, дамочка прибрала в сумку. Встретившись взглядом с Дубровской, женщина приторно улыбнулась и принялась за салат.

Лиза помнила, как сейчас, яркие пятна румян на ее скулах; волосы, уложенные высоко в пучок, с торчащими шляпками шпилек. В промежутках между сменой блюд она восклицала одно и то же: «Как это все неожиданно. Кто бы мог подумать!» – и опять принималась за еду.

Дубровская не могла сказать, кто о чем говорил. Слова стерлись из ее памяти, словно по волшебству, оставив в ушах только мерный гул множества голосов и стук столовых приборов.

Рядом с ней сидели Кротовы. Константин в очередной раз выяснял отношения со своей безропотной Марией. Сути разногласий Елизавета не уловила, но телевизионный магнат был почему-то раздражен и, не особо стесняясь публики, выражал свое недовольство обидными словечками. Женщина угрюмо отмалчивалась. Мужу требовалась энергетическая подпитка, но жена была молчалива и подавлена. Должно быть, это сильно задевало Константина, и, не выдержав, он швырнул в лицо благоверной салфетку.

– Овца! – ругнулся он.

Который час? Время остановилось. Те же лица, тот же стол. Вечер тянулся, казалось, целую вечность. Иногда Мерцалов выходил позвонить в холл. Лиза оставалась одна.

– Вы совсем ничего не едите, – наклонялся к ней Кротов. – Может, вам что-нибудь передать? Бутерброд, яблоко…

– Нет, благодарю. Я не голодна, – нервно отвечала Лиза, оглядываясь в поисках супруга.

– Вы бледны как смерть. Вам нужно подкрепиться.

– Со мной все в порядке.

Лиза помнила, как она, пытаясь скрыться от галантного кавалера, направилась в дамскую комнату. Там было накурено, но пусто. На полочке стояла ваза со свежими цветами. Дубровская взглянула в зеркало. Кротов прав. Выглядит она неважно. Ее мутило. Она чувствовала себя больной.

Достав из сумочки помаду, она накрасила губы. Стало еще хуже. Неестественно алые губы делали ее лицо неживым, точно это была маска. Лиза оставила сумочку на туалетном столике и толкнула дверь одной из кабинок.

Сначала она не поняла, что происходит. На кафельном полу, согнувшись, сидела Лара. Первая мысль была, что ей плохо и она нуждается в помощи. Но так было лишь на первый взгляд. Потом Лиза заметила какой-то белый порошок, насыпанный прямо на крышку унитаза и кредитную карточку, которой Лара умело орудовала, разделяя порошок на дорожки. Дубровская никогда не сталкивалась ни с чем подобным. Конечно, чисто теоретически она представляла, что это означает, но эти познания были такими ненужными, как, например, ответ на вопрос: каково расстояние от Земли до Луны. Теперь же Лиза не знала, как правильно реагировать.

Жена чиновника между тем подняла на нее свои прелестные глаза под шапкой золотых кудрей и как ни в чем не бывало спросила:

– Хочешь?

– Что? – не поняла Лиза.

– Попудрить носик, – сказала Лара и усмехнулась.

Конечно, можно было просто отказаться. Нет, мол, спасибо и все такое, а не вести себя как законченная психопатка, но иногда Лиза слабо контролировала свои действия. Вот как сейчас. Сделав несколько шагов назад, словно опасаясь, что кокаин впихнут в нее помимо воли, Дубровская оглушительно хлопнула дверью кабинки и, схватив с зеркала сумочку, пустилась наутек.

Бегство из туалета привело ее в чувство, и за общий стол она вернулась, забыв о головной боли. Должно быть, выглядела она странно, потому что дама с жабо уставилась на нее, словно увидела привидение. Но это было лишь мгновение, потом она расслабилась и яростно накинулась на заливное.

Между тем ужин подходил к концу. Зал понемногу пустел. Группа людей стояла возле матери Эммы, выражая ей последние соболезнования и пожимая руку. Огни под витражами были потушены. На столах сгрудились пустые бокалы, стояли блюда с остатками еды. Лежала оставленная кем-то сумка.

Кто-то подошел, крепко взял Лизу за плечо.

– Пойдем, нам нужно проститься со старой дамой.

Конечно, это был Андрей. Оторвавшись наконец от своего телефона, с которым проходил весь вечер, он вспомнил о приличиях. Они подошли к матери Эммы и встали чуть в стороне, дожидаясь своей очереди.

– До свидания. Примите наши соболезнования.

– Благодарю вас. Спасибо за поддержку.

– Все это так неожиданно. Мое сочувствие.

– Благодарю вас.

Неужели в русском языке нет других слов?

Женщина кивала головой, вздыхала. По-разному вели себя и участники церемонии. Одни делано хмурились, прикладывая к сухим глазам носовой платок. Другие были искренни. Они обнимали старую даму, что-то шептали ей, обещали звонить.

Дубровская опять почувствовала неловкость. Она никогда не знала, что нужно говорить в подобных ситуациях. Все звучит глупо и напыщенно. Она надеялась, что Андрей возьмет этот груз на себя.

Мерцалов и вправду сказал что-то складное, подобающее случаю. Лиза вежливо молчала, кивая головой.

Старая женщина окинула ее взглядом:

– Милое дитя, обещайте навестить меня.

Андрей сжал руку женщины:

– Конечно, конечно. Мы обязательно к вам придем.

Но мать Эммы смотрела прямо в глаза Елизаветы.

– Не забудьте. Мне это будет приятно.

Мерцалов аккуратно оттеснил супругу в сторону, и, вежливо кланяясь, они наконец удалились прочь.

Позже, уже сидя в салоне автомобиля, Дубровская вдруг вспомнила:

– А когда мы ее навестим? Ты уже бывал у них дома?

Не отрывая глаза от дороги, Андрей небрежно произнес:

– Не бери в голову. Подобные вещи всегда говорят в таких ситуациях. Обыкновенная вежливость, не более того.

– Да. Но мне показалось…

– Не думай об этом, – это было сказано, как приказ.

Лиза замолчала. Смысла в этом разговоре все равно не было…

– Хорошо провели время? – с такими словами встретила их Ольга Сергеевна. Она сидела на диване в гостиной, без особого интереса листая страницы какого-то иллюстрированного журнала.

– Превосходно, – ответил Андрей, целуя мать в щеку, как подобает примерному сыну. – Декорации так себе, но актеры были бесподобны. Тебе понравилась постановка, Лиза?

Дубровская не совсем отошла от переживаний долгого дня, чтобы внятно отвечать на вопросы, тем более такие неожиданные.

– Меня впечатлили именно декорации, – пробормотала она. – Хотя игру одного из актеров я отметила бы специальным призом.

Неизвестно, понял ли супруг намек, но разговор плавно ушел в сторону. Андрей расположился в одном из кресел, расстегнул ворот рубашки, распустил галстук. Он чувствовал себя как хозяин, вернувшийся домой. Наблюдая за ним, Лиза испытала нечто вроде зависти. Сама она ощущала себя здесь гостьей. Она так и не сумела по-настоящему сродниться с этим домом. Пройдет наверняка еще немало времени, прежде чем она обретет уверенность и, войдя вечером в гостиную, сможет непринужденно бросить в сторону сумку и забраться с ногами на диван. Пока об этом и речи не шло, поэтому девушка, чинно сложив руки на коленях, выжидала положенные правилами хорошего тона тридцать минут, прежде чем, сославшись на головную боль, уйти к себе.

– Милочка, да на тебе лица нет, – вдруг заявила свекровь, пронизывая девушку внимательным взглядом. – Как ты себя чувствуешь?

– Нормально, – уклончиво произнесла Лиза, прекрасно осознавая, что выглядит не очень. – Это из-за электрического света искажается цвет лица.

– Чепуха! Обычно ты выглядишь куда свежее. Правда, Андрей?

– Мама, по-моему, ты преувеличиваешь. Что в Лизе не так?

– Хм, – хмыкнула она. – Вы – два сапога пара. Оба не выносите, когда в лицо вам говорят правду.

Лизе очень хотелось положить конец бессмысленному разговору и удалиться к себе в комнату, но она продолжала сидеть, словно школьница, ожидая звонка на перемену.

– Хотя, возможно, всему виной твоя одежда, – вывела вдруг неожиданное умозаключение свекровь. – Глядя на тебя, сразу можно сказать, что тебе все равно, что носить.

– Это неправда, – осмелилась возразить Лиза.

– Если бы так. Но посмотри на себя. Что за странный наряд ты выбрала для похода в театр? Боюсь, черный не твой цвет. Ну а ты тоже хорош, – переключилась она на сына. – Неужели ты, со своим безукоризненным вкусом, не смог посоветовать ей ничего лучшего?

Андрей поднял руки в знак капитуляции.

– Обещаю, мама. В ближайшее время мы займемся ее гардеробом.

– Вот так-то лучше, – проворчала мать.

Дубровской очень хотелось сказать, что она отлично разбирается во всех модных тенденциях и не нуждается в помощи кого-либо, пусть это даже будет ее собственный муж «с безукоризненным вкусом». Она уже набрала в грудь побольше воздуха, но свекровь, по-королевски кивнув головой, положила конец аудиенции.

– Можешь идти, милочка. Тебе не вредно будет хорошенько отоспаться.

Лиза порывисто поднялась с кресла и устремилась по лестнице наверх, ругая себя за малодушие. Андрей остался внизу, обсуждая с матерью какие-то бытовые проблемы.

Только оказавшись у себя в комнате, Лиза позволила себе дать волю чувствам. Слезы потекли по ее лицу, смешиваясь с тушью. Она упала на кровать и несколько минут лежала неподвижно. Поясница ныла, ноги гудели. Ах, если бы ее мозг мог расслабиться и отдохнуть, так же как и тело. Но перед ней кружилась карусель из лиц, которые она видела сегодня, звучали чьи-то голоса. Она прижала веки пальцами, но лица не уходили.

Дубровская встала. Ей была нужна таблетка от головной боли. Проблема заключалась в том, что аптечка находилась внизу, на кухне. Спускаться в гостиную и объясняться с милыми домочадцами не хотелось. Она не вынесет новых вопросов и любопытных взглядов прислуги. Вспомнив, что сегодня она предусмотрительно положила в сумку коробочку с таблетками, Лиза с облегчением вздохнула. Щелкнув замочком, она запустила руку внутрь, пытаясь нащупать аптечную упаковку. Тщетно. Вздохнув, Дубровская начала перетрясать содержимое сумки. На одеяло упала расческа, пудреница, носовой платок и какой-то конверт. Не веря своим глазам, девушка уставилась на свои трофеи. Вещи принадлежали кому угодно, только не ей. Это была чужая сумка. Чья?

Лиза взяла в руки конверт. «Агентство добрых услуг» – гласил обратный адрес. Колебалась она недолго. Рука сама достала листок. Почтовую бумагу украшал штемпель с забавным карапузом, пускающим пузыри. «Глубокоуважаемая Лариса Дмитриевна!» – прочитала она. «Э! Так это, должно быть, Лара», – подумала Дубровская. На конверте была указана фамилия «Новицкая», но это ситуации не проясняло, так как Лиза не была близко знакома с участниками той страшной вечеринки.

Покопавшись немного в памяти, Елизавета пришла к выводу, что хозяйкой сумки является, конечно, жена чиновника, та самая Лара, чье странное занятие в туалетной кабинке заставило ее обратиться в паническое бегство. Сомнений не было, тем более внешний вид сумок абсолютно совпадал. А перепутать их можно было только в туалете ресторана, откуда Дубровская поспешно убралась.

Лиза чертыхнулась. Только этой проблемы ей сейчас недоставало! Общаться с Ларисой ей не хотелось, но сумку, разумеется, нужно было вернуть. Адрес был указан на конверте, и бездействовать означало ставить себя в неловкое положение. Можно, конечно, было дождаться, когда вздорная дама сама найдет дорогу к их дому, но Дубровская смутно ощущала, что Андрею этот визит может не понравиться.

Она бегло просмотрела содержание письма. Странная, конечно, эта организация «Агентство добрых услуг», и деятельность ее малопонятна, но деловой стиль письма, хотя и несколько витиеватый, был выдержан. Быть может, это благотворительная организация, собирающая пожертвования? Ларе, как жене влиятельного чиновника, наверняка приходит масса просьб о помощи. Петру Ивановичу нужна реклама, и он не против лишний раз появиться на экране телевизора. Интересно, знает ли он о тайных пристрастиях жены?

Дубровская спрятала сумку среди своих вещей. Андрею не стоит, пожалуй, ничего говорить. «Такое могло случиться только с тобой», – непременно заявит он. Ей надо будет оправдываться. Зачем? Тем более поводов к выяснению отношений за прошедшие несколько дней накопилось достаточно…

В длинном, как кишка, коридоре было многолюдно и неуютно. Впрочем, публика это вряд ли замечала, поскольку в заведения подобного рода не приходят для того, чтобы любоваться дизайном. Несколько кабинетов на первом этаже было отдано под залы заседаний мировых судей. Стало быть, граждан, пришедших сюда в ненастное осеннее утро, интересовали сугубо деловые вопросы. Здесь разрешались семейные и трудовые споры, рассматривались административные и мелкие уголовные дела. В общем, людской поток каждый день заполнял коридоры этого серого унылого здания, ближе к вечеру – редел, а на следующее утро повторялось все вновь. Это был нескончаемый конвейер с семейными дрязгами и имущественными претензиями, взаимными обидами и трезвым расчетом…

Дубровская остановилась возле кабинета с искомой табличкой и перевела дух. До начала заседания оставалось чуть меньше получаса, но она предпочитала иметь в запасе время для того, чтобы удостовериться в том, что все подготовлено, как нужно. Сегодня у нее не было поводов для беспокойства. Заявление клиентки с требованием привлечь ее супруга к уголовной ответственности было принято судьей к рассмотрению. Дубровская позаботилась и о доказательственной базе. Акт медицинского освидетельствования, заверенный печатью лечебного заведения и подписью врача, находился сейчас в ее папке. Были подготовлены несколько свидетелей, готовые перед судьей выложить всю правду о семейной жизни главных фигурантов. Таким образом, все шло как надо.

Елизавета присела на краешек скамьи и сверилась со своими записями. Ага! Вон там, у окна, стоит родной брат ее клиентки, который подтвердит, что заявительница неоднократно искала приют в его доме, спасаясь от кулаков разъяренного супруга. А вот, на противоположной скамье, сидит подруга потерпевшей, которая сопровождала ее в больницу. А тот мужчина в сером пальто – старший по подъезду, пытавшийся урегулировать семейный конфликт своих соседей вмешательством милиции. Но где же сама заявительница? Впрочем, время еще было…

Десять минут до начала заседания. Входная дверь отворилась, запуская в коридор струю холодного осеннего воздуха. Зашел высокий, респектабельно одетый гражданин и уверенной походкой направился к кабинету судьи. Елизавета легко узнала его. Конечно это был супруг ее клиентки собственной персоной. Он адресовал адвокату насмешливую улыбку и скрылся за дверью с табличкой «Судебный участок №3». Дубровская почувствовала легкое беспокойство. Она встала и еще раз обшарила глазами длинное, заполненное до отказа помещение. Море незнакомых лиц, но ее подзащитной среди них не было. Елизавета даже вышла на крыльцо. Подъехавший к остановке троллейбус высадил целую группу пассажиров. Раскрыв над головами зонты, люди влились в уличный поток. Спеша по своим делам, они без сожаления огибали невысокое серое здание, где на крыльце мокла под дождем девушка без плаща.

– Эй, адвокат Дубровская, – тронула ее за плечо секретарь судьи. – Пойдемте в зал. У нас сегодня и без вас море работы…

– Заявительница должным образом извещена о дате судебного слушания, – монотонно говорила судья, просматривая материалы дела. – Я не вижу оснований для того, чтобы откладывать заседание.

– Но как же, ваша честь! – вскочила с места Елизавета. – Я убедительно прошу вас подождать еще немного. Моя клиентка наверняка просто задержалась в дороге.

– «Адвокат Дубровская», – прочитала судья фамилию по ордеру юридической консультации. – У нас существует определенный порядок, нарушать который не рекомендуется. Я далека от того, чтобы высказывать претензии вам лично, но неявка заявителя без уважительных причин в суд – это основание для прекращения дела.

– Но ваша честь! – взмолилась Лиза. – А как же свидетели? В конце концов, даже подсудимый явился…

– Не вынуждайте меня разъяснять вам правила рассмотрения дел частного обвинения, – вышла из себя судья. – Ваша клиентка не пришла. Стало быть, она снимает с подсудимого все обвинения.

– Но она не может так поступить! – упрямо твердила Дубровская, понимая, что напрашивается на замечание в протокол.

Однако что-то здесь было не так. Она не могла понять, что именно, но насмешливая улыбка не сходила с лица подсудимого. Складывалось впечатление, что ему заранее была известна концовка этого судебного действа.

В соседней комнате зазвонил телефон. Судья подала знак, и секретарша бесшумно выскользнула из зала. Не прошло и трех минут, как дверь отворилась вновь.

– Я получила телефонограмму от заявительницы, – громко произнесла секретарь. – Она не придет, но сожалеет, что зря отняла у суда время. Претензий к подсудимому у нее нет.

– В конце концов, это ее право, – поставила точку судья.

Мужчина с самодовольной улыбкой повернулся к Елизавете. В его глазах читалось ничем не прикрытое торжество…

…Целую неделю было сыро и невыносимо холодно. Дубровская не выезжала в город, а окружающий мир наблюдала только через панорамные окна гостиной. Все вокруг выглядело серым и неприветливым. Утром изумрудные лужайки вокруг дома покрывались серебряным кружевом. Деревья саваном окутывал туман. Яркие пятна цветов на террасах исчезли. Садовник очищал клумбы, сгребая на тележку бурые стебли и опавшую листву. Через открытые окна в комнату вливался холодный, прелый запах осени.

Настроение у Дубровской соответствовало погоде. Бесславный финал уголовного дела, к которому она так тщательно готовилась, всколыхнул в ее душе горький осадок. И теперь, отсиживаясь в роскошном доме своего супруга, она не переставала задавать себе вопрос – почему? Почему ее клиентка поступила таким образом?

– Потому что она любит меня, – озвучил ответ мужчина с масленой улыбкой на лице. – Вы разве это еще не поняли? Не лезьте в наши дела. В вашей помощи никто не нуждается.

Вот так… В общем, Елизавета была рада, когда ближе к вечеру задергивали плотные занавеси на окнах и зажигали камин. Было уютно, отгородившись от всего мира непроницаемой стеной, сидеть в гостиной. За каминной решеткой играли сполохи огня. Мерно стучали спицы в руках свекрови. Она, по своему обыкновению, рассказывала поучительную историю из жизни, а Лиза, украдкой зевая, кивала головой, готовая согласиться со всем, что ей скажет Ольга Сергеевна. В ее мыслях и душе царил необычайный покой. Она больше не говорила о событиях недавних дней, а ее супруг и вовсе позабыл о них. Жизнь вошла в привычную колею. Лишь иногда, как правило перед сном, память посылала Дубровской булавочный укол: злосчастная сумка по-прежнему оставалась у нее. Но угрызения совести мучили ее недолго. В конце концов, Лара также не проявляла активности. «Я верну сумку, как только представится такая возможность», – говорила себе Лиза, засыпая сном праведницы…

Звонок раздался утром, почти сразу после того, как Елизавета, поцеловав супруга на прощание, поднялась к себе в комнату. Она вяло соображала, не стоит ли ей прилечь еще на часок или, собрав волю в кулак, разобраться наконец в тех бумагах, которые накопились у нее за время безделья. Телефон зазвонил внезапно, как сигнал тревоги.

– Алло, милочка! Простите за беспокойство, но я решилась позвонить первой, – послышался в трубке незнакомый голос. Судя по всему, это была женщина, причем не молодая.

– Боюсь, вы ошиблись, – сказала девушка. – Кого вам нужно?

– Хозяйку, конечно.

– Ну, тогда вам придется перезвонить. Хозяйка сейчас в городе, – вздохнула Дубровская.

– Я говорю с Елизаветой? – в голосе собеседницы звучало изумление. – С супругой Андрея Сергеевича?

– Да, – озадаченно молвила Лиза.

– Милочка, а разве не вы хозяйка Сосновой виллы?

– Вообще-то… да, – молвила Дубровская, чувствуя себя полной идиоткой. Она сидела, глупо уставившись на аппарат, ожидая очередного коварного вопроса.

– С вами говорит Ада Александровна, – певуче звучал голос на другом конце линии. – Вы помните меня?

Лиза не помнила. Кто эта женщина? Почему она называет ее милочкой и говорит о том, что решилась побеспокоить ее первой? Насколько помнила Дубровская, она не собиралась никому звонить, а клиенты из юридической консультации никогда не беспокоили ее по домашнему телефону.

– Конечно, я вас помню, – бодро соврала она. – Как ваши дела?

Сделав подобный ход конем, Дубровская надеялась выяснить ситуацию по ходу разговора.

– Честно говоря, мои дела идут неважно, – сообщила ей собеседница невеселым голосом.

– Что-то случилось?

– Только то, что я похоронила дочь. А в остальном все идет по-прежнему.

Дочь?! Боже мой, она говорила с матерью Эммы! Осознав это, Лиза залилась краской. Она совершила непоправимую ошибку и взять обратно свои слова уже не могла.

– О, простите меня! – залепетала она. – Я не сознавала, что говорю. Видите ли, я недавно проснулась и…

– Сожалею, что я разбудила вас, – вежливо произнес голос.

Лиза скосила глаза. Каминные часы показывали половину двенадцатого. Что о ней подумает эта женщина?

– Я была бы благодарна вам, если бы вы нашли время и заглянули ко мне. Вы обещали.

– О, – молвила Лиза, – конечно, да, то есть я помню об этом. Вот только вернется Андрей, и мы…

– Приезжайте одна, – в голосе послышались командные нотки. – И, прошу вас, сегодня. Запишите адрес.

Лиза принялась лихорадочно шарить на столе, отыскивая карандаш и бумагу. Дама диктовала все данные четко, попутно объясняя маршрут и называя ориентиры. Дубровская послушно записывала все на листок, не решаясь задать вполне логичный вопрос: что именно она будет делать в доме женщины, которую видела всего лишь один раз и то на похоронах ее дочери, с которой ее, вообще-то, тоже ничего не связывало?

– Ну, так вы придете? – спросила Ада Александровна.

– Конечно.

– Тогда я жду вас к двум часам. И еще, милочка, – она помедлила, словно взвешивая следующую фразу. – Было бы хорошо, если бы вы сохранили свой визит ко мне в тайне.