Текст книги "(С)нежные дни"

Сказка

Нашел Фернандо старую летопись, в которой сказано про чудесное озеро. Нашел и обрадовался. Обрадовался и согласился пойти туда ночью вместе с Забавушкой. Да только не одной Забавушке приглянулся писарь. Подслушала их разговор девка Хворь, горбатая и завистливая. Захотела она сама искупаться с Фернандо в озере, поэтому подсыпала Забаве в квас зелье ядовитое. Выпила Забава квасу. И все. Упала, как цветок срезанный на траву-мураву.

А Хворь побежала к озеру. Думает, не разберет в темноте Фернандо, с кем в воду зайдет. А там, глядишь, и русалки свадебную песню пропоют. Станет царский писарь ее.

Да не тут-то было.

Вышла погулять в сад старшая царская дочь Несмеяна, сделала она несколько шажочков мимо цветов аленьких да увидела почти бездыханную Забаву. Тут же стала кликать царевна мамок-нянек да лекарей разных. Быстро перенесли девицу в терем, положили на перины пуховые, стали ждать докторов.

Весь день лекари подходили по очереди к Забаве, слушали, трогали лоб, о чем-то в углу шептались. И сказали потом царевне Несмеяне, что надежды нет. Топнула ножкой Несмеяна:

– Как нет? А ну звать ко мне царского писаря семи пядей во лбу!

Привели Фернандо. А за плечами у него мешочек дорожный с пирожками и чистой рубахой. На озеро собрался молодец, с Забавушкой при луне купаться.

Да только видит, лежит его нареченная на перинах пуховых, будто спит.

– Опоили девицу, – сказала Несмеяна, – и лекари не могут вылечить. Найдешь в своем хранилище средство чудодейственное, вернешь Забавушку к жизни – отблагодарю щедро.

– Не нужна мне твоя награда, – молвил в ответ Фернандо. – Мне Забава нужна. Жениться на ней хочу.

– Я поговорю о том с батюшкой, – ответила царевна. – Но сначала верни ее.

Три дня сидел Фернандо в своей комнатушке, перебирал свитки старинные. И вот в одном нашел упоминание о чудесном фрукте мандарине.

Никто про такой фрукт и не слыхивал. Кроме Любомира-морехода, который тем вечером пристал на своей ладье к берегу.

– Видел я фрукт заморский, – сказал он люду доброму. – Да не только видел, а и с собой привез.

Вытащил Любомир из мешочка у пояса целых два мандарина.

Быстро царские стражники повели морехода в терем Баюна. Взял Фернандо плод заморский, очистил его, разделил на дольки да и капнул несколько капель на губы Забавушке. Сей же час открыла красавица очи, вздохнула, улыбнулась, а потом забеспокоилась:

– Проспала я озеро, Фернандушко?

– Не грусти, – успокоил ее царский писарь. – Мы и без озера поженимся.

Злая же девка Хворь просидела напрасно в озере до утра, а на рассвете ее водяной уволок.

Тут бы и сказке конец, да только приглянулась Любомиру-мореходу царевна Несмеяна.

Ах, как приглянулась! Второй мандарин он ей подарил – хотел порадовать девицу. Но не улыбнулась царская дочь. Говорили, была она от рождения печальной. Хотя Забава подозревала, что веселиться Несмеяна умела, и совсем еще девчушкой водила хороводы вокруг костра да песни распевала. А грусть ее, как и положено, пошла от разбитого сердца. Кто разбил сердце царевны, Забава не знала. Хранила свою тайну Несмеяна, никому не рассказывала.

Царь Баюн, глядя на дочь старшую, хмурил брови, молчал. А потом издал царский указ, мол, выдаст ее замуж за того молодца, который развеселит Несмеяну.

Съехались тогда женихи из разных стран, стали друг перед другом хвастаться и спорить, кому улыбнется царевна. Один на руках по горнице ходил, второй фокусы показывал, третий заставлял медведя под балалайку крутиться, четвертый огонь глотал. Да только Несмеяна продолжала грустить.

Все это время Любомир по земле странствовал, очень уж он путешествия любил. И не знал, какая девица в родном краю от грусти погибает.

Разъехались женихи несолоно хлебавши, стал ждать царь Баюн новых молодцев. Но тут наступили холода. Реки покрылись льдом. Не приедут заморские гости до наступления весны. Зато вернувшийся домой Любомир остался зимовать и мечтать о прекрасной Несмеяне.

Лыжи и валенки

Лес был укрыт снегом и казался сказочным. Катя подняла голову вверх, любуясь стройными соснами. Наверное, именно такие раньше шли на корабельное дело. Темные стволы уходили в небо, и лишь самые верхушки зеленели хвоей. Интересно, сколько им лет?

– Теть Кать, смотрите, как я умею!

Она обернулась на звонкий голос. Паша съезжал на лыжах с небольшой горки, что была между соснами.

– Молодец! Очень здорово!

Здесь она была для него соседкой и маминой подругой тетей Катей. А в школе – Екатериной Дмитриевной. В следующем году начнет у него английский преподавать. Впрочем, Катя еще не решила, останется ли в Вырубке после мая или будет искать другую школу. И другое место проживания. Вчера после мультфильма они пошли в кафе. Почему-то никому не хотелось возвращаться домой – хотелось продлить праздник. Мультфильм оказался интересным и очень смешным. Пашка хохотал в голос. Катя украдкой поглядывала на Вадима и пару раз заметила улыбку на его лице. Да, удовольствие от похода в кинотеатр получили все. И когда после окончания сеанса Вадим предложил поужинать в городе, Пашка чуть не бросился ему на шею от переполнявших эмоций.

– Если вам это действительно не в тягость, – начала немного чопорно Катя, но тут же оборвала себя и добавила: – С удовольствием.

– Тогда показывайте, где тут можно вкусно поесть. За два года, что я здесь не был, могло многое перемениться.

Найти кафе оказалось не так-то просто. Время клонилось к вечеру, и все столики были заняты молодежью и продолжающими праздновать.

– Здесь есть еще одно, но оно… самое дорогое в городе, – сказала Катя.

– Показывайте. У нас Новый год или нет?

И они поехали в дорогое. Там столик нашелся. Все, не сговариваясь, заказали себе по тарелке куриной лапши и по блинчикам со сгущенкой. Хотя меню предлагало салаты с креветками, стейки из мраморной говядины и чизкейки.

Лапшу подали горячей, с мелко порубленной зеленью. Пашка даже зажмурился от удовольствия, когда подносил ложку ко рту. Катя, как и Вадим, наблюдала за мальчиком. И когда они встретились взглядами – улыбнулись друг другу. Им одинаково нравилось доставлять радость ребенку. Вообще, удивительный день. Он проходил в компании малознакомого мужчины и сына подруги. Они сидели за столом втроем, фактически не связанные никакими узами, но чувствовали в этот момент абсолютную общность. Было легко, хорошо и весело. Удивительно просто.

А потом все изменилось. В кафе зашли новые посетители. Ярослав со своей невестой. И вокруг словно приглушили свет. Праздничное настроение исчезло. Впрочем, Ярослав тоже не ожидал подобной встречи и не был ей рад. Немного замешкался, проходя их столик, был бы один – остановился. Катя это знала точно. Но он пришел с девушкой и показать свою заинтересованность не мог. Даже не кивнул. Катя тоже сделала вид, что не заметила новых посетителей. Только внутри вдруг как будто все опалило. Да, девочка красивая. И одета дорого. И моложе Кати. Блестящая партия.

Хорошо, что Пашка уже почти доел свои блины, а Вадим попросил счет. Самое время уезжать.

Обратная дорога прошла в тишине. Мальчика после насыщенного дня разморило и потянуло в сон, Катя не была расположена к беседе. Встреча с Ярославом расстроила ее. Плакать не хотелось – наплакалась уже. Глаза оставались сухими, а на душе было пусто. Катя с удивлением обнаружила, что в сердце не осталось теплоты к этому человеку. Он уничтожил ее своим предательством. Теплоты не осталось, а вот боль не исчезла. Наверное, так и должно быть. Потому что в его жизни все хорошо, а в ее… Она только-только учится жить заново. Это очень трудно. Труднее всего оказалось снова начинать верить.

Хотя жизнь подарила Кате встречу с замечательными людьми. Марго, Тамара Ивановна, Борис Ильич… они подхватили ее, окружили теплом и заботой. Не лезли в душу, не навязывались, но приняли в свою домовую общину. И Катя была им очень благодарна.

– Какой сильный снегопад, – сказал Вадим, включая дворники, – ничего не видно. Говорят, дождь стеной, а тут снег стеной.

Действительно, стеной. Дорогу заметало. Он сбавил скорость.

– Зато можно будет снеговика слепить, – подал с заднего сиденья голос Пашка.

– Думаю, не получится. Для снеговика нужен мокрый снег, а этот россыпью. После него на лыжах хорошо кататься по лесу.

– У меня лыжи есть, – тут же отреагировал мальчик. – Теть Кать, давайте завтра на лыжах покатаемся?

– У меня лыж нет, – ответила она.

– Мои, по-моему, в сарае остались, – сказал Вадим. – Если найду, сможем с тобой прокатиться по лесу. Если хочешь.

– Хочу. Теть Кать, отпустите?

– Отпущу.

Снегопад шел всю ночь. Утром, готовя завтрак, Катя видела из окна лес, и он казался ей сказочным. Жаль, конечно, что у нее нет лыж. Но что мешает прогуляться? Все тот же снег. Тропинки занесло, в коротких сапожках не добраться – ноги провалятся по щиколотку.

Пашка уже всем растрезвонил про лыжи. Вадим искал свои старые в сарае, а Тамара Ивановна задумчиво смотрела на Катю.

Борис Ильич кряхтел, предаваясь раздумьям, а потом куда-то ушел и вернулся с валенками – высокими, теплыми.

– Не для города, понятное дело… – это была вся его речь.

Зато Тамара Ивановна тут же снабдила носками и теплыми варежками. А Катя поспешила заваривать термос и собирать хлебные горбушки.

Шагать в валенках было легко и тепло.

Вадим ехал первый, он прокладывал дорогу, за ним следовал Пашка, а Катя шла последняя и портила им лыжню. Зато в лесу они разминулись. Мужчины устроили лыжный поход, а Катя бродила между елок и сосен, наслаждаясь солнечным днем с легким морозцем. День казался хрустальным. Лес своей красотой оттеснил вчерашние грустные думы и вернул способность получать удовольствие от того, что окружает.

В лесу было тихо, но здесь совершенно точно шла жизнь. Иногда слышался стук дятла, потом подавала голос какая-то другая, неизвестная птица. Попадались следы зверей, доносился легкий скрип снега – это лыжники – они не заезжали вглубь леса. Вадим проложил круг на опушке, включив в него маленькую горку. Катя время от времени поглядывала в его сторону. Вадим ловко и легко работал руками и ногами, периодически останавливаясь, ожидая Пашку, говорил ему что-то, наверное, объяснял. Потом стал показывать, как можно развить скорость с помощью одних только палок по прямой. И снова Катя изумлялась тому, что проводит новогодние дни в странной компании и что ее это нисколько не тяготит. Наоборот. Было уютно и интересно. Хорошо.

Она подошла к молоденькой тонкой сосне, тряхнула ее за ветку. С ветки посыпался снег. На солнце он засверкал, будто состоял из множества крошечных стеклышек. Или льдинок.

– Не скучали? – спросил подъехавший Вадим.

Катя обернулась:

– Нет.

Его лицо покраснело от холода, а глаза казались голубыми, как морозное небо.

– Хотите чаю?

– Хочу.

Катя сняла с плеча свой рюкзачок, в котором были термос и бутерброды. Отвернула у термоса крышку и наполнила ее горячим чаем. Протянула Вадиму. Потом достала бутерброд с колбасой.

– А вы?

– Я на лыжах не каталась, зато у меня есть конфета.

– Всего одна? – поинтересовался присоединившийся Пашка.

– И на тебя хватит, спортсмен.

Катя вынула пластмассовый стаканчик и налила в него чай для мальчика.

– Конфета после бутерброда.

Снова послышался стук дятла.

– Теть Кать, а вы вообще на лыжах катаетесь?

– В школе каталась, а потом почему-то не складывалось. Думаю, это большое упущение. Надо срочно покупать лыжи.

– Надо, – согласился Пашка.

Вадим молчал и как-то пристально смотрел на нее. Катя даже почувствовала, что слегка краснеет. Не от мороза, нет. От мороза, наверное, ее нос уже давно малиновый. Сейчас она краснела по-другому. Вадим смотрел на нее так, как мужчина смотрит на женщину. И Катя немного смутилась.

– Я тут неподалеку пенек нашла. Пойдем кормить птиц?

И они пошли. Разломили хлебные горбушки, покрошили их на пеньке, а некоторые кусочки нанизали на тонкие ветки кустарника.

Домой вернулись уже в третьем часу. На первом этаже их ждали в гости. Тамара Ивановна наварила щей со свиными ребрышками. Пока убирали лыжи, пока развешивали по батареям мокрую одежду, переодевались в сухое, наступил ранний вечер.

После щей устроили чаепитие. Чай пили долго. Борис Ильич хотел узнать о столичной жизни, вопросы задавал короткие, но емкие. Потом привычно комментировал подробные ответы Вадима междометиями. Удивлялся, как сильно за последние годы изменился мир, и не понять ему теперь нового уклада.

– Тебе и не надо его понимать, – сказала Тамара Ивановна, подливая чай. – Мы свой век здесь доживем. Все необходимое у нас есть.

Очарование

Вчера Марго спрашивала, нравится ли ему Катя. Это была неправильная формулировка. Нравиться может город, дом, свитер или картошка с мясом. Нравится ли ему Катя? Здесь другое. Вадим был очарован. Слово-то какое забытое – очарование. Оно из тех же далеких времен, что и она сама. Там, где барышни, корнеты, альбомы, эпистолярный жанр.

Сегодня в валенках Катя была похожа на жену декабриста. Интересно, декабристкам в Сибири тоже приходилось в валенках ходить? Вадим помнил, им в школе рассказывали, что когда эти девы дворянских кровей приехали на поселение, они даже бульон варить не умели. Чтобы избавить его от мутности, цедили через свои французские кружева. Кате бы французские кружева пошли. Стояла сегодня среди елок и сосен с красным носом, он еле удержался, чтобы не прикоснуться к нему теплой ладонью, не отогреть. Стояла и конфету жевала. Учительница…

Вадим так и не понял, что произошло в кафе. Но что-то совершенно точно произошло, что-то, что ее очень сильно расстроило. Просто на глазах сникла, а утром вроде ничего стала. Прежняя. Что же там случилось?

– Дядя Вадим, а у вас правда такая отвертка есть?

После посиделок у Тамары Ивановны они поднимались к нему в квартиру. Решили испытать машинку на радиоуправлении, но игрушка оказалась крепко прикручена к коробке. Отвертки Бориса Ильича были слишком крупными и не подходили. Вадим вспомнил, что у него была маленькая для смены батареек, и теперь, вместо того чтобы просто принести ее и отдать, они втроем поднимались к нему. Паша нес коробку с машиной.

– Проходите. – Вадим открыл дверь.

И квартира сразу перестала быть пустой.

– Ух ты, а это что такое?

Пашка дернул за шнурок, и пространство наполнилось звоном.

– Настоящий судовой колокол.

– Вы правда капитан? – спросила Катя, застыв в коридоре и не решаясь проходить дальше.

– Нет. Это отцу подарил один из отдыхающих. В благодарность. Вот он был настоящим капитаном. Отдыхающий, в смысле. А отец – первым директором санатория. Проработал в нем много лет, до самой пенсии и даже больше. Вы проходите. Сейчас будем искать отвертку.

Он направился в комнату. Катя последовала за ним.

– Почему же вас называют капитаном?

– Потому что жизнь у меня кочевая, как у моряков и геологов. – Вадим подошел к стенке, открыл крышку секретера и стал искать пластмассовую коробку. На его памяти маленькая отвертка должна была лежать именно там. – Я инженер, специалист по нефтегазопроводам. Осуществляю контроль, занимаюсь организацией и координацией работ аварийных бригад, разработкой модернизации систем и все в таком духе. В общем, все время в плавании, как говорит Марго. Кажется, нашел.

Он закрыл секретер и повернулся. Катя стояла около пианино и гладила ладонью полированную крышку.

– Она точно подойдет? – с надеждой спросил Паша.

– Сейчас проверим. – Вадим взял в руки машинку. – Это мамино пианино. Она очень любила играть. Когда отца отправили в Вырубку, они только поженились, и он ей сразу пообещал, что купит пианино. У них здесь еще не было ни шкафа, ни кресел, ничего, а пианино было.

Вадим сам не понимал, почему все это рассказывает. Он редко с кем делился подробностями своей жизни, той, что дорога воспоминаниями и навсегда останется с ним. Но Катя так трогала эту крышку… И пучок ее совсем разлохматился, казался пушистым, хотелось подойти, взять за плечи, развернуть к себе…

– Теть Кать, а вы можете сыграть ту песню про зиму, которую мы учили на последнем уроке?

– Это не мой инструмент, надо спрашивать разрешения. – Она так и стояла спиной.

– Вы играете на пианино? – Рука с отверткой замерла.

– Тетя Катя – наш учитель музыки в школе.

– Я думал, она учитель английского.

– Это у тех, кто постарше.

– Я преподаю два предмета. – Она все-таки повернулась. – Английский и музыку.

– Как интересно. – Вадим стал откручивать очередной винтик.

– Ничего интересного, обычная практика для маленьких поселков. Учителей не хватает, не все едут в такие места. Себастьян Петрович, например, учитель истории и по совместительству – географии. Учитель русского заодно библиотекарь. А я, как выяснилось, единственная в школе, кто умеет играть на пианино. Оно в школе старенькое, но петь под живое исполнение интересней, чем просто слушать записи и подпевать. Вот так все и получилось.

– Прямо земская учительница. Раньше были земские врачи и учителя. Идейные. Я думал, такие уже перевелись. На, держи. – Вадим протянул освобожденную машинку мальчику.

Катю, кажется, задели его слова, и мочки ее ушей слегка покраснели.

– Что вы имеете против идеи? Вы знаете, что наша школа – единственная для Вырубки и пяти близлежащих деревень и что детей по утрам из этих деревень привозят учиться? Группой загружают в «Газели» и везут.

– Простите, я не хотел вас обидеть.

– Не обидели.

И все же она сердилась, даже светлую прядь за ухо заправила сердито. А он, как дурак, стоял и умилялся. Откуда же ты такая взялась? Дотронуться страшно и зацеловать хочется.

– Не едет, – разочарованно проговорил Пашка, поставив машину на пол и нажимая на кнопки пульта.

– Паша, нам пора. Уже поздно, дядя Вадим, наверное, устал.

– Погодите. Сейчас с машиной разберемся, и пойдете. Покажи мне пульт, там, скорее всего, надо язычок выдернуть, чтобы батарейки заработали.

Вадим взял пульт. Так и есть. Только выдергивать язычок не торопился. Сначала хотел пойти на мировую.

– Сыграйте что-нибудь.

Наверное, она поняла, что он заглаживает свою вину, и сделала шаг навстречу. Открыла крышку, пробежалась пальцами по клавишам. Квартира услышала фортепианные переливы. Впервые, как мамы не стало. И что-то надсадно отозвалось в груди.

Катя продолжала брать отдельные аккорды, потом какие-то музыкальные сочетания, он плохо в этом разбирался. Все пытался справиться со своими эмоциями.

– Оно прекрасно настроено, – сказала Катя, потом села и начала играть детскую песенку про зиму, веселую и праздничную. А Пашка петь. Слуха у Пашки не было, зато с громкостью и энтузиазмом дела обстояли отлично. Вадим этой песни не знал. Какая-то новая, не из его детства. Он смотрел на пару около пианино, потом на пульт от машинки в своих руках, слушал песню и пытался ответить на вопрос, как это все произошло?

Еще две недели назад, возвращаясь в Москву из очередной командировки, он был уверен, что встретит Новый год в столице, будет страдать от бездействия в праздничные дни. Ну, пересечется с Серегой, конечно, проведет время с Олей, которая в очередной раз намекнет, что им нужно съехаться. Он в очередной раз найдет причину, по которой это нецелесообразно. При мысли об Оле Вадим слегка нахмурился. За прошедшие два дня он о ней не вспоминал. То есть вот вообще. Даже ни разу не задался вопросом, как она там. Она назвала его сволочью и была права. Сволочь как есть. Так что нечего тратить на него свое время.

Песня закончилась. Вадим выдернул язычок и начал управлять пультом. Машинка поехала. Сначала вперед, потом назад, потом была попытка разворота, но неудачная. Наткнувшись на ковер, игрушка забуксовала.

– Можно я? Можно я? – Пашка подбежал к Вадиму.

– Конечно. – Вадим протянул пульт. – Попробуй в коридоре. Там пол голый, должно получиться лучше.

Мальчик тут же ускакал в коридор. Они остались одни. Катя сидела на круглом табурете и теперь вместо крышки поглаживала клавиши. Руки у нее были тонкие, с длинными пальцами и короткими ненакрашенными ногтями. Ухоженные. Привычно поблескивало кольцо. Не Катя, а Катрин. Они же там, в пушкинские времена, все на французском говорили. И письма друг другу тоже на французском писали.

Из коридора послышалось легкое жужжание – машинка тронулась в путь.

– Сыграйте что-нибудь еще, – попросил он.

– Что хотите? На самом деле, без нот я мало что могу. Сейчас в основном по школьной программе тренируюсь. Песни, марши, коротенькие пьесы. Да и вообще, я не слишком хорошая пианистка.

– Сыграйте, что хотите.

Вадим подошел ближе. Ему хотелось рассмотреть ее всю – склоненную голову, тонкую шею с завитками волос, пушистый пучок, розовое, почти детское ухо с блестящей капелькой сережки. Натуральная Катрин.

Она в раздумьях положила руки на клавиши, а потом начала играть что-то такое… что-то именно из тех времен. Вадим совсем не разбирался в подобной музыке. Мама разбиралась, а он предпочитал проводить время с механизмами-шестеренками и тяжелым роком, который летом часто раздавался из глубин сарая. Они там с Вовкой устроили себе мастерскую – сами собирали мопед из двух, не подлежавших ремонту.

Вальс не вальс, полонез не полонез, черт его знает, что она исполняла, но эта музыка удивительно ей шла, и лицо Кати вдруг стало другим, оно словно засветилось. Вадим стоял немного сбоку, чтобы видеть ее профиль, и снова в голове всплыло это слово – очарование. И другого не подобрать.

Катя, Катерина, что же ты здесь делаешь? Как оказалась здесь одна? Может, специально, чтобы сыграть сегодня в моем доме свой полонез? И чтобы я смотрел на тебя и понимал, что пропадаю? Совсем пропадаю, понимаешь?

Он смотрел, как ее пальцы перебирают клавиши, а потом они вдруг застыли. И звук пропал.

Вадим не сразу осознал, что пьеса закончилась.

– Что это? – спросил, когда все же сообразил: продолжения не будет.

– Михаил Глинка, «Ноктюрн».

Ну конечно! Ноктюрн! Что же еще? Как это он сразу не догадался? Ноктюрн, да. Земская учительница, иностранный язык и музыка. Ноктюрн. Ноктюрн, чтоб его…

– Нам пора. – Катя аккуратно закрыла крышку пианино и поднялась.

Ему бы надо было отступить на шаг, дав ей пространство, но Вадим стоял на месте. И видел ее совсем близко. Ухо опять покраснело и прядь выбилась, и он ее сейчас поцелует. Точно поцелует. Возьмет в ладони растерянное лицо и поцелует.

Из коридора снова послышалось жужжание. И Вадим вспомнил, что в квартире ребенок. А потом зазвонил телефон. И очарование разрушилось.

Катя торопливо отступила назад, споткнувшись о табуретку. Он еле успел подхватить ее за талию, не дав упасть, а потом отпустил руку и сделал шаг в сторону. Телефон продолжал надрываться.

Катя поспешила в коридор. Она оставила трубку под судовым колоколом. Вадим из комнаты слышал, как она с кем-то говорит по телефону.

– Да… да, конечно… я обязательно приду, не беспокойся… Во сколько?.. Хорошо, в одиннадцать буду.

– Что-то случилось? – Вадим вышел в коридор.

– Да… У нас же здесь есть изба-галерея. На завтра запланированы две программы праздничные, одна для отдыхающих в санатории – до обеда. А после обеда для группы из Приреченска. В такие дни обычно Марго помогает, но она в больнице. Нашли замену, договорились, а сегодня эта женщина позвонила и сказала, что слегла с температурой. Вот такие дела. Себастьян попросил о помощи, самовары нагреть, на столы накрыть, в общем… я должна помочь.

– Конечно, только я не понимаю, при чем тут Себастьян.

– Он этот проект придумал, к нам по осени уже раза три приезжали группы с детьми, остались очень довольны. Но там Марго помогала. У них в паре здорово получалось. Она сказки рассказывала, дети в восторге были.

– Мне казалось, что это в Москве жизнь кипит, но, кажется, я ошибся. Сюрприз на сюрпризе.

Катя закусила губу.

– Мне неудобно к вам обращаться, но… Паша, вообще, мальчик самостоятельный. Завтраком я его накормлю, насчет обеда договорюсь с Тамарой Ивановной…

– Не переживайте. Мы с ним разберемся. Паш, – Вадим обернулся к мальчику, – как насчет завтрашней уборки снега во дворе и заливки горки?

– Я за!