Текст книги "В ожидании Айвенго"

Глава 7

Дверь открылась, стукнув по голове Гюльнару Махмудову.

– Ты что тут делаешь? – рассердилась Евгения Никоновна. – Опять под дверями подслушиваешь?

– Я не подслушиваю, больно надо! Я хотела постучать…

– Ухом хотела постучать? – Евгения Никоновна схватила Гюльнару за распаренное и красное от усердия правое ухо, но тут же отпустила. – Ты с двух дежуришь по младшей группе, я ничего не путаю? Ну и где группа, а где ты?

– Тоська опять плачет, – пожаловалась Гюльнара.

– А ты успокоить не можешь. Гюльнара, ты не отрабатываешь постой. Еще раз увижу под дверями – отправлю в милицию, пусть там с тобой разбираются. Марш на дежурство! Не хотите ее взять? – насмешливо спросила Евгения Никоновна, когда Гюльнара убежала.

– Я таких хабалок на дух не переношу, – призналась Этери. – Одну позавчера уволила, вот теперь на ее место Дарью с Марьей наняла. Вакансия уже закрыта, – улыбнулась она Евгении Никоновне.

Та улыбнулась в ответ.

– Извините, я побегу посмотрю, кто там плачет. Детей нельзя оставлять без присмотра. До свиданья.

– До свиданья.

Этери спустилась вниз, нашла кабинетик Софьи Михайловны и негромко постучала.

– Можно?

– Входите, я уже закончила. Сейчас домой поеду. А вы – к Самохвалову.

– Давайте я вас на машине подвезу, – предложила Этери.

– Да я такси вызову, – отказалась Софья Михайловна. – Скажите лучше, вы взяли кого-нибудь?

– Взяла. Я вам по дороге расскажу. Вы где живете?

– В Сивцевом Вражке. Тут пешком дойти можно, но мне уже тяжеловато…

– Вот и давайте я подвезу. Зачем вам час такси ждать? А пешком – слишком далеко. – И Этери вызвала по мобильному водителя.

– Ну ладно. А вы не опоздаете?

– Я успею.

– Вы же столько времени ничего не ели! – спохватилась Софья Михайловна.

– Ничего. Мне все последнее время есть не хочется.

– Это очень плохо.

– Знаю, – усмехнулась Этери. – Только не говорите мне, чтобы я показалась врачу. Я ем. Через силу, но ем. Идемте.

Они вместе вышли из здания приюта.

– Хотите сесть спереди? – предложила Этери. – Там удобнее, ногам места больше…

– Нет, я лучше сяду сзади, рядом с вами, если вы не против, – отказалась Софья Михайловна. – Мы же хотим поговорить.

– Тогда садитесь справа, – Этери сама открыла дверцу старой женщине, махнув водителю, чтоб не выходил, – а я слева.

Она захлопнула дверцу за Софьей Михайловной, обогнула машину и села.

– Игорь, едем в Сивцев Вражек. А потом на Миусы. Вы поели?

– Да, Этери Авессаломовна, поел.

– Вот и хорошо. Я взяла двух женщин, – повернулась Этери к своей спутнице. – Гурьянову и Веденееву.

– Прекрасно. Вы не пожалеете.

– И еще одну обещала на курсы грумеров устроить. Это такие собачьи парикмахеры. Но у нее ключица сломана…

– Муж табуреткой угостил, – сухо сообщила Софья Михайловна. – Она чудом жива осталась.

– Я чувствую себя Пьером Безуховым, – призналась Этери. – Он хотел делать добро, а выходило наперекосяк. Боюсь что-то сделать не так.

– Не волнуйтесь, пока у вас все прекрасно получается. А если что не так, мы с Евгешей поможем.

– Я хотела спросить о ней… если можно. О Евгении Никоновне. Почему она этим занялась? Почему открыла приют?

– Вы уверены, что не хватит с вас на сегодня страшных историй? – с грустной усмешкой спросила Софья Михайловна. – Готовы выслушать еще одну?

Этери кивнула.

– У Евгеши была старшая сестра. Замужняя, муж пил, бил ее, она терпела, все по хрестоматии. А надо сказать, что родителей они лишились рано, сестра Евгешу, можно сказать, вырастила. И вот однажды он забил жену до смерти. Потом оправдывался, что не хотел, не рассчитал, пьяный был, ничего не помнит. Тоже обычный припев.

Этери вспомнила, как только что теми же самыми словами ей рассказывала о пьяных мужьях сама Евгения Никоновна.

– Евгеша тогда уже студенткой была, – продолжала Софья Михайловна. – Ушла жить в общежитие от этих драк и скандалов. Ну а когда это случилось, забрала племянницу, вырастила как родную дочь. Сама замуж так и не вышла. Перевелась с юридического на психологию и вот – в конце концов открыла этот центр. Это отдельная песня, я вам как-нибудь в другой раз расскажу. А сейчас я уже дома. Вот здесь остановите, пожалуйста, – попросила она водителя. – Спасибо вам, Этери. Спасибо, что подвезли. Поезжайте к Самохвалову. А в следующий четверг я вас жду.

На этот раз водитель вышел из машины и открыл дверцу старой женщине. Когда он снова сел за руль, Этери протянула ему буклет со схемой проезда.

– Нам сюда.

– Поесть не хотите, Этери Авессаломовна?

– Нет, Игорь, спасибо, я не голодная. Дома поем. Поехали, а то и вправду опоздаем.

Игорь доставил ее по указанному адресу близ Миусской площади. Профессор Самохвалов оказался на удивление молод для столь солидного звания, но дело свое знал. Он проверял и перепроверял глаз Этери множеством сложнейших приборов, измерил глазное давление, сделал несколько обезболивающих уколов, а потом самый главный исцеляющий укол прямо в глазное яблоко, наложил повязку и велел до завтра не снимать. Прописал примочки и капли – с утра и перед сном – и велел показаться через десять дней.

– У вас есть кому наложить повязку?

Этери сказала, что есть.

– Хорошо. Повязку носите не снимая, меняйте утром и вечером. Следите, чтобы вода не попадала в глаз при умывании. Лекарства можно купить в нашей аптеке, у нас тут все есть, и бинты тоже. Обязательно соблюдайте протокол: глаз – это не шутки. Я вам талон выпишу, придете ко мне через десять дней.

– Спасибо, доктор.

– Всего доброго. Надеюсь, вы не за рулем?

– Нет, у меня водитель, – заверила профессора Этери.

– Пока глаз не пройдет, за руль садиться нельзя. У вас будет болеть голова, всегда так бывает, когда вся нагрузка – на один глаз. Старайтесь щадить себя. Отдыхайте с закрытыми глазами, не перенапрягайте здоровый глаз. Физические нагрузки отмените на время.

– Доктор, у меня двое детей.

– Да, это проблема… А бабушки у них есть?

– Есть моя мама, – сказала Этери. – И вообще, есть кому за ними присмотреть, но, вы же понимаете, они требуют маму.

– О папе речи нет, насколько я понимаю…

– Нет, – отрезала она, – о папе речи нет.

– Сделайте, что сможете. Скажите детям, что мама заболела, пусть пожалеют и поиграют в тихие игры, – посоветовал на прощание Самохвалов. – Если сильно разболится голова, принимайте то, что вы обычно принимаете от головной боли. Но не злоупотреблять. Я вас записал на двадцать шестое. Талончик не потеряйте. До свидания.

«Какой душевный мужик, – думала Этери, пока Игорь вез ее домой. – Похож на медведя, но ни намека на косолапость. Сразу видно: он даже случайно не двинет по глазу, никогда не будет злиться и срывать зло на жене, пусть и бывшей. Надо надеяться, с женой ему повезло».

Пока она ехала, ей позвонил по сотовому другой душевный мужик – адвокат Понизовский.

– Шпион выходит на связь, – шутливо отрапортовал он. – Первое и главное: вы – свободная женщина.

– Спасибо, – безрадостно поблагодарила Этери.

– Это еще не все. Отбил для вас двадцать четыре процента акций. Это не блокирующий пакет, но недостающий процент вы легко докупите на свободном рынке.

– Можно я вам это поручу? – спросила Этери. – Не знаю пока, зачем мне это нужно, но есть у меня предчувствие, что мне этот блокирующий пакет еще понадобится. А сколько это по деньгам?

– Вот так сразу – не могу вам сказать. Надо посмотреть, как акции «Мартэкс Груп» котируются на рынке. Я узнаю и позвоню вам, хорошо? Между прочим, адвокат вашего бывшего мужа ситуацию просек. Его это очень беспокоит.

– Он хороший адвокат, – равнодушно отозвалась Этери, не сразу уловив главное. – Простите, что вы сейчас сказали? Можете повторить?

– Адвокат боится, что вы можете завладеть блокирующим пакетом, – удивленно повторил Понизовский.

– Нет, я не о том… Раз боится, надо обязательно взять этот блокирующий пакет. Но вы как-то по-другому сказали про адвоката.

– По-другому? – Понизовский был в явной растерянности. – Я сказал, что адвокат вашего бывшего мужа…

– Вот! – возопила Этери. – «Бывшего»! Вот оно – ключевое слово!

– Я назвал вас свободной женщиной, – с легкой насмешкой напомнил Понизовский, – но это вас не вдохновило. Оказывается, главное – назвать мужа бывшим… Ладно, буду знать. А насчет акций не беспокойтесь. Это же не горит, насколько я понимаю?

– Нет, у меня уже ничего не горит. Все, что могло сгореть, давно сгорело. Но мы должны обязательно докупить этот недостающий процент, может быть, даже с запасом. Да, а доверенность безотзывная?

– Нет, самая обычная. – По голосу было слышно, что Понизовский улыбается. – Адвокат предлагал оформить безотзывную, но я заверил вашего… э-э-э… бывшего мужа, что вам и в голову не придет отзывать доверенность. Что вы даже слов таких не знаете. Боюсь, адвокат мне не поверил.

– Как же вы вышли из положения? – заинтересовалась Этери.

– Сказал, что на безотзывную доверенность у меня полномочий нет. Что я должен с вами посоветоваться по этому поводу. Что заседание придется перенести… Ваш бывший сдался.

– Понятно. Что ж, приятно для разнообразия побыть хозяйкой положения. Мне надоело проигрывать. Спасибо вам, Павел Михайлович. Я была у глазного врача, он забинтовал мне полголовы и велел на десять дней устроить постельный режим. Ну… полупостельный. Двадцать шестого я иду к нему снимать повязку, после этого надеюсь войти в рабочий ритм. И тогда мы с вами повидаемся, хорошо? Я позвоню. Вы никуда не собираетесь на Новый год?

– Нет, я буду здесь. Мы с женой однажды съездили на Новый год в Коста-Рику, и это была тоска зеленая. Мне на пальмы и море смотреть не хотелось вместо честной елки и снега.

По каким-то неуловимым признакам, по непередаваемой интонации Этери догадалась, что жена не была с ним заодно, но уточнять, конечно, не стала. Она еще раз поблагодарила и попрощалась. Душевный мужик, но какая-то женщина его не оценила. Этери даже вспомнила ее: видела несколько раз в театре и на светских мероприятиях. «Блондинка», – всплыли в уме собственные слова. Жена Понизовского не походила на золотуську, но все равно…

Ладно, ее это не касается. В самом деле: и чего она взъелась? Катя тоже блондинка. Но Катя совсем другая… Кстати, она же обещала Кате позвонить! Набрала номер:

– Катька, привет, я не помешала?

– Нет, нормально. Ну рассказывай.

– Рассказываю, – с ласковой насмешкой отозвалась Этери. – Я – свободная женщина. Только что говорила с Понизовским, нас развели.

– Что-то непохоже, чтоб ты рвала на себе волосы, – столь же насмешливо заметила Катя.

– Вот еще! Не дождесси!

– Ну слава богу! А у Софьи Михайловны была? – строго спросила Катя.

– Была, не занудствуй. Поговорили и о пожаре, и о моем глазе, она меня к глазнику послала, вот сейчас от него возвращаюсь. Холера протекает нормально. Только устала я что-то. Прости, – спохватилась Этери, – что-то часто я на усталость жалуюсь.

– Тебе надо отдохнуть, – забеспокоилась Катя, – на тебя сразу слишком много всего свалилось.

– Вот и доктор велел мне больше отдыхать… Но никак не получается. Завтра придут ремонтники… Я решила поступить просто и незамысловато: часть комнат закрыть. На кой они мне? Но оставшиеся надо как-то обставить, а у меня идей – ноль. Как подумаю: стоит ли отделать стены в цвет старого золота, а шторы повесить цвета авокадо, сразу начинается мигрень. Ты мне поможешь?

– Ask! – воскликнула Катя. – Say!

Этери засмеялась. Это была их старая студенческая шутка: говорить «Спрашиваешь!» и «Скажешь тоже!» в буквальном переводе на английский.

– Ладно, я тебе еще позвоню. Не знаю, когда работы начнутся, дом сперва надо просушить хорошенько. Спасибо, Катька, пока!

Этери вдруг вспомнила, что перед отъездом сунула в сумку Катин плеер. Вытащила его, прижала к уху один наушник (второе ухо оказалось под бинтами) и врубила Рэя Чарльза. Пошел вон, Джек. И больше сюда ни ногой.

Она свободная женщина. И муж у нее – бывший. Все равно что покойник. Одна из ее многочисленных приятельниц, разведясь с мужем, начала говорить так: «Свекровь моя, покойница…» Не в том смысле, что мертвая, а в том, что бывшая. Вот и мы теперь будем так говорить. Леван вообще в последнее время вызывал у Этери ассоциации со смертью, с похоронами. Вещи его собирала, думала, это хуже, чем хоронить. Вспомнила об этом, когда увидела сгоревшего медведя… «Ничего, – она переключилась на Глорию Гейнор, – я буду жить!»

Работой надо заняться. Надо ставить трудные задачи. Сделать выставку грузинских художников. Это будет безумно сложно, везти придется через три границы, страховка… Но сделать надо. Съездить в Грузию… А дети? Попросить папу с мамой у нее пожить. Нет, папу лучше взять с собой в Грузию, а дети пусть поживут с бабушкой. Но сначала дом отремонтировать. И глаз вылечить. Не ехать же с таким глазом в Грузию! Да с ней никто разговаривать не захочет! В следующий четверг – к Софье Михайловне, через десять дней – к Самохвалову… Да, надо притормозить. Первым делом глаз. На вернисаж не выйдешь с таким глазом.

За всеми этими раздумьями Этери не заметила, как добралась до дому. Репортеры по-прежнему караулили ее у ворот. Она решила не обращать внимания и не переживать по этому поводу. Аслан открыл ворота, машина их благополучно миновала, и они закрылись, отсекая толпу любопытных. «Конец истории, – сказала себе Этери. – Рано или поздно им надоест мерзнуть тут на ноябрьском ветру».

Ее охватили новые тревожные мысли. Надо успеть сделать ремонт до Нового года, чтобы у детей была елка. Елочные игрушки надо купить, прежние хранились на чердаке, все полопались, сгорели. Но… она же хотела продать этот дом, подыскать себе что-нибудь поменьше. А теперь, выходит, придется и дальше здесь жить, в этом нелюбимом огромном доме. Ну ничего, это не навсегда, на первое время А там видно будет. Попадется что-нибудь подходящее, она возьмет да и переедет. Слава богу, не горит.

Воодушевленная этой идеей, Этери вышла из машины возле гостевого коттеджа. Мальчики выбежали на крыльцо ей навстречу, она сгребла их в охапку и потащила обратно в дом, чтоб не простудились.

– Мам, а что у тебя на голове? – спросил Никушка.

– Я у доктора была, он повязку наложил. Десять дней не снимать. Зато я эти десять дней с вами дома посижу. Давайте ужинать, я с утра ничего не ела.

Пока Валентина Петровна накрывала на стол, Этери наблюдала за сыновьями. Сандрик был по-прежнему угрюм. Ей ужасно не нравилась эта недовольная мина, поселившаяся у него на лице, похоже, надолго и уже ставшая привычной, но что делать, она не знала. Спросила про уроки. Оба сказали, что уроки сделали.

– После ужина проверю, – пообещала Этери.

Ужин прошел мирно, но когда мать и дети уселись на широком диване в гостиной, Никушка спросил:

– А папа больше не придет?

Не успела Этери ответить, как на младшего брата накинулся Сандрик:

– Ты тупой, да? Я тебе говорил, он ушел! Свалил с концами. Он теперь с другой теткой джигу-дрыгу пляшет.

– Все ты врешь!

И Никушка со слезами кинулся на брата, пытаясь боднуть его головой в живот. Они сцепились и покатились по полу.

– Малышня! Тупая малышня!

– Сам тупой!

Этери растащила их.

– А ну прекратите оба! Это вы так маму встречаете? Это вы так мне рады? Сандрик, я тебе сколько раз говорила: не лезь к Никушке!

– Он первый полез, – мрачно пробубнил Сандрик.

– Нет, это ты первый к нему полез. Он маленький, он еще не понимает.

– Я и говорю: малышня тупая.

– Извинись немедленно.

– Чего это я буду извиняться перед всякой малышней?

– Потому что ты не прав. – Этери отерла слезы младшему сыну. – Потому что ты его обидел. Извинись сейчас же!

– Не буду.

– Ладно. Тогда мы с Никушкой будем смотреть мультики, а ты поднимись наверх и подумай над своим поведением. Никушенька, что ты хочешь посмотреть?

– «Тачки».

– Старье! – фыркнул Сандрик.

Это был его любимый фильм, он бредил автомобилями, но счел нужным высказаться.

– А тебя никто не приглашает. Садись, Никуша.

– Я хочу на тренажеры! – капризно крикнул Сандрик.

Этери повернулась к нему.

– Я принесла тебе эспандер, гантели, скакалку, гибкий обруч… Все у тебя в спальне. Хочешь, могу степперы принести.

– Не хочу степперы, хочу в зал!

В большом доме одна из комнат была оборудована под спортзал с тренажерами.

– А по-моему, ты хочешь капризничать, – отозвалась Этери. – В зал нельзя, дом закрыт. Кстати, по твоей милости. Я на завтра ремонтников вызвала. Потерпи, вот отремонтируют, и будет тебе зал. А пока скажи спасибо, что хоть эспандер есть.

И она, обняв Никушку за плечи, усадила его на диван в гостиной напротив висевшего на стене плазменного телевизора. Нашла нужный диск, потушила верхний свет, оставив только неяркое бра, и сама села рядом с сыном – смотреть приключения красного гоночного автомобиля МакКуина по кличке «Молния» в городе Радиатор-Спрингс.

А Сандрик, преувеличенно громко топая, поплелся наверх.

Вскоре он спустился, тихонько вошел в затемненную гостиную и пристроился на диване с другого бока от мамы. Она обняла его тощенькие, совсем еще детские плечики.

– Это кто ко мне пришел? – шепнула Этери. – Злой непослушный Сандрик?

Была у них такая домашняя игра, психологическая уловка, которую Этери придумала сама. Зная, как непросто ее упрямому и самолюбивому сыну признать, что он не прав, Этери подсказала ему, что всякий раз, как они ссорятся и он приходит мириться, можно сделать вид, будто злой непослушный Сандрик остался где-то там, за дверью, а к ней пришел хороший добрый бельчонок, или котенок, или зайчик, кто ему больше понравится.

– Это МакКуин пришел, – ответил Сандрик тоже шепотом.

– Вот и отлично.

В эту самую минуту настоящий МакКуин, красный гоночный автомобиль, отчаянный лихач, вывалился из трейлера, везущего его в Калифорнию, попал в забытый богом городишко и ну нарушать все мыслимые и немыслимые правила!

Мать и дети веселились от души. Этери не надоедал этот классный мультяшник, хотя сейчас она старалась в основном слушать, не нагружая и без того усталый глаз. «А вот у Левана никогда больше такого не будет, – вдруг подумалось ей. – Никогда он не увидит, как эти мальчишеские плечи нальются мускулами и развернутся вширь… Наверняка золотуська не захочет портить фигуру. Что ж, он сам выбрал себе дорогу. Пожалеет – поздно будет».

Она так и не ответила на вопрос младшего сына. Похоже, он отвлекся и забыл. Вот и хорошо. Бог даст, совсем забудет, перестанет тосковать. А с Сандриком надо что-то делать. «Он теперь с другой теткой джигу-дрыгу пляшет», – прозвучали у нее в уме слова сына. Откуда он этого нахватался? Надо будет с ним поговорить…

Когда «Тачки» кончились, Этери велела сыновьям умываться и ложиться спать. Опять собак не вычесали! – спохватилась она. Ну уж завтра, сегодня никаких сил нет. Завтра пятница, она никуда не поедет, будет дома сидеть… Завтра придут ремонтники и реставраторы – забирать картины, очищать от копоти. Придут с утра, и как только она с ними разделается…

– Завтра, ребятки, – пообещала она ньюфам, которые мирно продремали весь фильм, свернувшись у ее ног и занимая чуть ли не все свободное от дивана пространство гостиной. – Завтра я вами займусь.

Они подняли умные головы. Как будто закивали. Как будто поняли.

– А теперь спать, – скомандовала Этери, и они послушно улеглись.

Она ушла в спальню, вымылась, подготовилась ко сну и сменила повязку, предварительно закапав в глаз капли и наложив свежую примочку. Ей удалось обойтись без помощи Валентины Петровны: эластичный бинт легко накладывался и хорошо держался. В шелковом пеньюаре поверх шелковой же ночной рубашки – это был комплект, купленный когда-то для Левана, – Этери пошла пожелать сыновьям спокойной ночи.

Зашла к Никушке.

– Ты еще не спишь?

– Нет. Мам, а можно мы завтра опять на «Мазерати» поедем?

– Можно, – улыбнулась Этери.

У него было еще немного звенящее «р», надо бы сводить к логопеду, подумала она. Но ей так нравилось это звенящее «р»! Милый отзвук детства.

– Скажи «р-р-р-р-р».

– Р-р-р-р-р!

– Ну вот, ты же умеешь! Не картавь.

– Я не нарочно.

Опять в слове «нарочно» прозвучало звенящее «р», как будто он пытался выговорить «р» и «л» одновременно.

– Я знаю, милый. Мы с тобой немного позанимаемся, хорошо?

– Хор-р-рошо!

– Вот теперь получилось. Спи.

Сандрик ждал ее. Знал, что ему сейчас попадет.

– Что это за разговоры про джигу-дрыгу? – спросила Этери. – Сам придумал или ребята подсказали?

– Да ты что, мам, это из «Алисы»!

– Это пошлость.

– Это правда. Ты ж меня учила правду говорить!

– Мало ли какая правда на свете бывает! – рассердилась Этери. – В уборную все ходят, это чистая правда. И все это знают. И что, надо об этом на всю улицу кричать?

Сандрик промолчал.

– Это же наш папа, – продолжала Этери. – Нехорошо говорить о нем гадости. Даже если это правда. И уж тем более при Никушке. Он же маленький! Тебе, кстати, тоже рановато джигой-дрыгой интересоваться.

– Он же тебя бросил, – угрюмо буркнул сын.

– Но все равно он твой отец. Ты должен его уважать.

– Не хочу. Мам, – торопливо заговорил Сандрик, не давая Этери вставить слово, – мы теперь с Никушкой должны к нему в гости ездить? К этой его джиге-дрыге? Я не хочу.

– Я доведу до его сведения, – комически официальным тоном пообещала Этери, – что ты не хочешь ездить к джиге-дрыге. – Тут мать и сын дружно прыснули. – Захочет вас повидать, пусть приезжает сюда.

– Без джиги-дрыги, – вставил Сандрик.

– Разве тебе не любопытно на нее посмотреть? – спросила Этери.

Сын покачал головой.

– Я ее в сети нашел. Подумаешь, большое дело! Мочалка дешевая.

– Где ты нахватался таких слов? Я их слышать не желаю. Какой бы он ни был, он твой отец, – повторила Этери. – Даже если он нас предал, ты не должен его предавать, понимаешь? Пусть он будет плохой, но мы должны быть хорошими.

– Ты его больше совсем не любишь? – шепотом спросил Сандрик.

– Я не знаю, – честно призналась Этери. – Сейчас мне трудно судить, мы с ним сегодня развелись. Я на него ужасно зла. Но я всегда буду смотреть на вас и видеть его. Это важнее любви. Я понимаю, это сложно. Давай мы об этом как-нибудь в другой раз поговорим. Ты все-таки еще мал для таких разговоров. А сейчас обещай мне, что больше не будешь дразнить Никушку.

– Он сам…

– Сандро, – строго остановила сына Этери. – Ты старше, а значит, умнее. Хочется надеяться, – добавила она как бы в скобках. – Ты должен защищать младшего братика. Папа от нас ушел, кто будет нас защищать, если не ты? Обещай мне.

– Ладно.

– Вот и хорошо. Спи, поздно уже.

Этери поцеловала его и вышла.

Еще один пустой тоскливый вечер. Больной глаз злил ее до бешенства. Ни почитать толком, ни телевизор посмотреть… Можно позвонить родителям, мама всегда выслушает и поймет. Но Этери не хотелось плакаться. К тому же она была в таком взвинченном состоянии, что боялась и впрямь расплакаться. Больному глазу на пользу не пойдет.

Что ей сейчас нужно, так это аудиокнига. Этери этим жанром не увлекалась, любила читать глазами, но теперь… Надо будет купить. Завтра же. Отправить детей в школу и съездить в книжный магазин. Решено. А можно и в сети заказать. Раз уж она ждет реставраторов, из дому лучше не выходить.

Чем же сейчас-то заняться?.. Обещала отослать инспектору Кригеру номер полиса и забыла. Послать прямо сейчас? Но это надо одеваться и в дом идти, а она уже вымылась. Да и сил нет. Ни на что нет сил. «С завтрашнего дня начинаю регулярно питаться, – пообещала себе Этери. – И качаться на тренажерах. Нет, с тренажерами придется притормозить, опасно для глаза. Что ты наделал, Леван!»

За неимением других занятий она легла в кровать. В большом доме у нее была кровать величиной с палубу авианосца. Как же страшно лежать в ней одной! В гостевом доме кровать была поменьше, но тоже большая, двуспальная. «Как только отремонтирую дом, заведу кровать нормальных размеров», – пообещала себе Этери и принялась перебирать в уме другие неотложные дела.

Надо горничную нанять. Не уборщицу, а именно горничную – свою, личную. В приюте такую не найдешь… Позвонить в агентство? Не хочется иметь дело с незнакомым человеком. Пока привыкнешь, пока притрешься друг к другу… А ее все вокруг раздражает. Была горничная – Таня, – но замуж вышла и уволилась. Что ж, дай ей бог счастья… Может, Мадину взять? Она хорошая девушка, работящая, скромная, не то что Дана Нерадько.

Личная горничная – самая высокая ступень в иерархии прислуги. Выше экономки и даже повара. Надо будет попробовать Мадину. А еще хорошо бы взять секретаря. Но кого-нибудь толкового, не эту безынициативную дурочку Алину Сазонову. Надо будет подумать… Катя подошла бы идеально, но Катя теперь замужем, у нее Герман, Лизочек и второй ребенок на подходе. Нет, пардон, третий.

«А тебе уже третьего не родить», – с горечью сказала себе Этери. Она не могла себе представить близости с мужчиной. Сразу вспоминался Леван и золотуська. Черт с ними, с мужчинами, она с ними завязала. У нее есть задача поважнее: надо вернуть свою жизнь. Как там пела Глория Гейнор? «Я буду жить».

Плеер остался в сумке, Этери не хотелось вставать за ним, она начала напевать по памяти:

 
Думал, я развалюсь на части?
Думал, я просто лягу и умру?
О нет, только не я.
Я выживу,
Ведь, пока я умею любить,
Я знаю, я буду жить.
У меня вся жизнь впереди,
Мне нужно дать столько любви!
Я выживу, я буду жить!