Текст книги "Посетите город Горький"

Наталья Резанова
Посетите город Горький

В нашу эпоху воистину глобальных перемен Россия заново открывает для себя некогда славные, но несправедливо забытые имена деятелей родной культуры. Среди них особо выделяется имя Максима Горького (псевдоним Алексея Максимовича Пешкова), творчество которого десятилетиями замалчивалось, а общественная деятельность преподносилась в уродливо искаженном виде. Еще не забыт пережитый в середине 80-х шок, когда широкой публике стало известно, что Горький был не только основателем «Русского общества для изучения еврейской жизни» (единственное, что о нем сообщала официальная пропаганда), автором не только ангажированных самиздатом «Несвоевременных мыслей» и всеми ругаемого, но никем, в сущности, не прочитанного романа «Мать», но писателем, более двух десятилетий бывшего властителем дум в России, чьи книги широко издавались едва ли не во всем мире, и повсюду встречали широкий резонанс. В пору журнального бума конца 80-х, в библиотеках выстраивались очереди за номерами «Нового мира», где печаталась прославленная трилогия «Детство», «В людях», «Мои университеты „, или „Дружбы народов“, публиковавшей цикл «По Руси“.

Благодаря нынешней популярности автобиографических произведений Горького, нет нужды подробно останавливаться на раннем периоде его жизни и творчества. Но имеет смысл рассказать о переломном моменте его биографии, благодаря которому имя Горького стало запретным в родной стране.

С середины 20-х годов писатель, обосновавшийся на острове Капри, переживал период острой депрессии. В целом, это случалось с ним не так уж редко – Горький был крайне впечатлительной натурой, что обычно свойственно туберкулезникам. Но теперь для подавленного настроения писателя были глубокие основания. Он явственно видел, как меняется политический климат. В Италии, где он жил, укреплялся фашистский режим, представители которого не скрывали ненависти к литератору-гуманисту. Несомненно, назревал вопрос об отъезде. Но куда? Вернуться в СССР? Возможно, Горький размышлял над этим, и отверг подобную идею. С прежним советским руководством он еще находил общий язык – но не с нынешним. С другой стороны, Горький оставался чужим для белой эмиграции, группировавшейся в основном в Чехии и Франции, и в своей непримиримости не желавшей простить Горькому ни его материальной поддержки, оказываемой большевикам в дореволюционный период, ни того, что его ранний и незрелый роман «Мать» имел несчастье удостоиться похвалы Владимира Ленина.(В дальнейшем советская печать упорно замалчивала это обстоятельство, эмигрантская же только о нем и помнила.)

Между тем в предшествующие годы давний знакомый Горького А. Высоцкий, когда-то сотрудничавший с ним в русской периодике, а ныне проживавший в Палестине, в своих письмах приглашал писателя приехать на Ближний Восток. «Интересна Палестина и зарождающаяся в ней жизнь!» – писал он. – «И если бы вы знали, какой глубокой любовью любит вас еврейский народ!» И в 1928 году Горький принял приглашение.

Сыграл ли в этом решении роковую роль крестник и приемный сын горького Зиновий Пешков (Свердлов), как намекают некоторые мемуаристы, например, Валентина Ходасевич? Вряд ли. Пешков успешно натурализовался во Франции (впоследствии он занимал видное место в команде де Голля). Никаких достоверных сведений об его связи с сионистскими организациями не имеется. Зато Н.Берберова настаивает на том, что З. Пешков был связан с организациями белоэмигрантскими. Возможно, это тоже домыслы, но глубокий антикоммунизм брата первого председателя ВЦИКа не подлежит сомнению. Нельзя исключить, что ради того, чтобы не допустить возвращения Горького в Советский Союз,

...

конец ознакомительного фрагмента