Текст книги "Евроняня"

– Верочка, – встретила ее учительница в школьном спортзале, – что это за костюм? Бабушка придумала? Как называется?

– Лето, – скромно потупилась девочка.

– Дети! Все посмотрите на Верочку! – вывела ее учительница под самую елку. – Она пришла к нам из солнечного кувандыкского лета. И теперь у нас на утреннике среди зимы есть настоящая цветочная полянка!

Дети загомонили, обступили, стали трогать руками разноцветную юбочку. Даже песни хороводные петь перестали. Бабуля, стоявшая в сторонке, увидав внучку, сначала онемела, потом протерла глаза, но близко подходить не стала – так и улыбалась в сторонке.

Утренник пошел своим чередом, и Дед Мороз мало того что сделал вид, будто тает от жары рядом с Верочкой, так еще и вручил девочке кроме обычного кулька с подарком еще и специальный приз – новый дневник. За самый лучший карнавальный костюм.

Когда победительница шла получать приз, все дети ей громко хлопали. Верочке это ужасно понравилось! Тогда-то она впервые поняла, как хорошо быть знаменитой. В то время она начала потихоньку шить. Сначала придумывала наряды куклам, а потом стала кое-что делать для себя.

Тем более что на уроках домоводства в школе учили, как правильно.

Это уже потом, став старше и умнее, она твердо решила, что будет именно модельером, или, как она сама говорила, кутюрье, именно так, с прононсом, грассированием и длинным оконечным «Е», переходящим в восторженное «О-О».

Ко времени окончания пединститута Ника вовсю сама конструировала наряды, не отставая от новейших веяний ни на йоту! Допустим, сшила на лето сиреневый балахон. Просто взяла отрез штапеля, завалявшийся у бабули, разрезала на два прямоугольника, стачала по бокам, оставив прорези для рук, то же самое сделала на плечах. Кувандыкские подружки ее на смех подняли: шить не умеешь – не позорься! Ника, однако, стойко отходила в своем изобретении всю жару.

А на Рождественских встречах по телевизору сама Пугачева явилась при всем народе именно в таком балахоне. Только в расписном. «Батик» называется.

– Бабуль, смотри, – поразилась Ника. – У меня слизала!

– Дочка, – построжела бабуля, – ты на Пугачиху-то не греши! Когда ей наряды себе шить? Ее одевает этот, маленький такой, патлатенький…

– Юдашкин, что ли?

– Вот! – кивнула бабуля. – Он!

– Где интересно Юдашкин мог мой балахон увидеть? Разве он у нас в Кувандыке был?

– Может, и был. Инкогнито… – Бабуля задумалась. – У Гоголя Николая Васильевича такой случай хорошо описан. Или подсмотрел кто, да и доложил. Наши-то, кувандыкские, в Москве часто бывают. Могли на концерте Пугачевой рассказать, когда букет дарили. А уж она Юдашкина надоумила. Под балахоном-то никакой жир не видно! Ей небось диеты опостылели хуже смерти!

Или еще был случай. Поехала Ника с девчонками в соседний город, Медногорск, на цыганский концерт. Подруга Катя надела белые брюки. Автобус на ухабе сильно мотануло, и Катька, не удержавшись, проехала белоснежным джинсовым боком по заднему сиденью. А там кто-то кусок березовой жвачки оставил. Ну, черной такой, как гудрон, которую в деревнях для очистки зубов старые бабушки варят.

Жвачка на жаре расплавилась, к дерматиновому сиденью прикипела. Потому и отпечаталась на белых Катиных джинсах черной липкой полосой.

– Все, сходила на концерт! – разревелась Катька. – Джинсы выбрасывать надо, мать убьет!

Заскочили к медногорской подружке – застирать. Никак!

Вероника чуток поразмыслила, взяла ножницы – все равно джинсы выбрасывать, – вырезала попорченные куски ткани, края дырок размахрила, будто они старые. Сняла с шеи гипюровый шарфик, тоже белый, в мелких розочках. Подложила шарфик с изнанки джинсов, прямо под дырки, и быстренько мелкими стежками все это сметала.

Пришли на стадион. Народу – два города съехалось. Катька как в своих джинсах по полю пошла… А нога загорелая сквозь кружева просвечивает.

– Катюха! Давай к нам! – орут медногорские.

– Катька, мы тебе место оставили! – голосят земляки.

Короче, начало концерта задержали. На трибунах из-за Катьки драка началась. Красота, конечно, страшная сила.

А в ноябре на осенней демонстрации моделей из самого Парижа вдруг…

Одна за другой… из всех домов моды… со всего мира… Как пошли! У одной – кружевные вставки на бедрах, у второй – на рукавах. У третьей – на штанине, как Ника сделала…

Короче, на покорение Москвы ехала не зеленая восторженная девица, а вполне состоявшийся, зрелый художник. Правда, кроме самой Ники да тети Вали, никто пока об этом не догадывался. Ну и что? Зато какой сюрприз потом для всех будет!

И начался победоносный штурм столицы.

День, два, неделя, месяц…

Дальше приемных или охраны ни к одному модельеру девушку так и не пустили. А у Славы Зайцева даже охрана вниманием не удостоила. Через хитрое переговорное устройство сообщили, что мэтр в ее услугах не нуждается и нуждаться в ближайшие сто лет не будет.

Можно, конечно, было и отчаяться. И с горя повеситься. Или кинуться в Москва-реку. Но Ника за этим сюда, что ли, приехала? Речки-то, поди, везде имеются, и не такие загаженные, а повеситься она и в старости успеет. Куда спешить?

В очередной раз тихо прогуливаясь возле Дома моды Балдашкина, Вероника увидела огромную толпу раскрашенных и расфуфыренных девиц. Оказалось – кастинг. Ура! Сейчас она проберется внутрь вместе с претендентками, найдет Балдашкина, а там…

Девушка присела на скамейку, достала портфолио, который всегда таскала с собой. Портфолио представлял собой громадных размеров альбом с двумя переплетенными свадебными кольцами на обложке и с россыпью гламурных розочек на страницах внутри. Ничего более пристойного в кувандыкском магазине не нашлось, да и по размеру этот фолиант был вполне подходящим, чтобы отразить все богатство и разнообразие Никиной коллекции.

Конечно, кувандыкская аристократия, демонстрировавшая на фотографиях ее модели, выглядела не очень по причине избыточного веса и особенностей фигур, к подиуму таких бы и близко не попустили. Но уж что есть, то есть. Зато целый раздел – пляжных и вечерних туалетов – представляла на фото сама автор, и вот этот раздел был, по мнению Ники, хоть куда! Хоть в «Космополитен», хоть в «Базар», хоть прямо на телеэкран. Девушка на фотографиях выглядела загадочной, утонченной и очень сексуальной. По крайней мере, именно так говорили все, кто эти фото видел. Ника была с этим согласна.

Толпу красавиц загнали в какой-то зал, и Вероника сразу же занялась обследованием входов-выходов, в надежде найти прямой путь к Балдашкину. Увы! Двери, все до одной, оказались, во-первых, без ручек, а во-вторых, тривиально закрытыми.

Ладно, не сдавалась девушка, ведь когда-нибудь кто-нибудь в какую-нибудь из этих дверей выйдет или войдет?

И вдруг – неожиданность – претенденток стали выпускать пятерками сразу на просмотр.

Когда подошла ее очередь, выяснилось, что претенденток отправляют вовсе не к мэтру, а к визажисту, чего Нике совсем не требовалось.

Манерный общипанный парень, окруженный баночками, коробочками, кисточками, едва взглянул на Нику и, растягивая гласные, будто ему лень было говорить, произнес:

– Гла-а-за смо-о-й.

– В смысле? – не поняла девушка, на всякий случай демонстративно похлопав пушистыми белыми ресницами.

– Чем ресни-ицы нама-азала? – лениво ткнул ей кисточкой в лицо визажист. – Масляной кра-аской?

Вероника презрительно посмотрела на этого маляра-штукатура и в тон ему протянула:

– Не-ет, это-о нитроэма-аль!

Визажист не глядя мазнул по ее щекам припудренной кисточкой.

– Убери свой секонд-хенд! – Оттолкнула его руку будущая слава мировой моды.

– Слушай ты-ы, снежи-инка деревенская, – скривился штукатур, – ты щас довыпе-ендриваешься. Охрану позову-у, выкинут как кошку блоха-астую…

Выкидывание в данный момент в Никины планы не входило, поэтому она смирила собственную гордость и дала себя изуродовать: напудрить, накрасить ресницы, наложить румяна и помаду. Правда, в зеркало после этого смотреться не стала, поберегла и так измотанную нервную систему.

Лицо немилосердно чесалось, глаза, щедро испачканные тушью, все время норовили закрыться, к тому же в своей пятерке Вероника оказалась самой мелкой. Любой из четырех своих коллег она спокойно могла спрятаться под мышку. Даже на каблуках. Вдобавок она так и не удосужилась выяснить, куда же все-таки они номинируются. Но и это ее не смущало. Каждому, как говорится, свое. Поэтому в зал, где претенденток ожидала высокая комиссия, девушка вошла, гордо прижимая к груди заветный портфолио с розочками.

– А эту коротышку кто пустил? – брезгливо поморщился Балдашкин, сидевший за столом в окружении величественных теток.

На сами его слова Ника внимания не обратила, в голове билось одно, восторженное: он ее заметил! Выделил! Поэтому, не теряя времени на чепуху, она бодро шагнула вперед, бухнула на стол перед мэтром заветный альбомище.

– Что это? – взвизгнул Балдашкин и вместе со стулом отскочил от стола. Будто перед ним бросили бомбу, которая немедленно взорвется.

– Да не бойтесь! – успокоила всех Вероника. – Я не шахидка, я – модельер, а это – мои работы. – И скромно потупилась, ожидая восторженной реакции собравшихся.

Тетка, сидевшая от Балдашкина слева, пошла красными пятнами, невнятно залепетав:

– Простите… Я… Она… шестьсот человек… пропустила…

– И вы не переживайте! – улыбнулась ей девушка. – Мне ваш кастинг даром не нужен!

– А что же вам нужно? – сварливо поинтересовался Балдашкин. И куда-то в сторону крикнул: – Охрана!

– Ой, да ладно вам! – прощающе махнула рукой Ника. – Я сама сейчас уйду. Только дайте мне слово, что посмотрите мой портфолио.

Балдашкин потер рукой лоб:

– Вы где-то учились?

– Конечно! – гордо кивнула Вероника. – Я закончила ОГПУ.

– Что? – Балдашкин напряженно замер. А вместе с ним и вся комиссия.

– О – Г – П – У! – раздельно и четко повторила девушка. – Неужели не слышали? Такой вуз известный! С тридцать седьмого года существует.

– Хорошо, я посмотрю ваши работы, – внезапно побледнев, согласился Балдашкин. – А сейчас, – он повелительно махнул рукой, – освободите помещение.

Ника ему это простила. Чего обижаться? Все равно вместе работать, а тут столько народу каждый день, и всякий норовит проникнуть в мир моды с черного хода, по блату. Не все ведь могут, как она: раз! – и портфолио на стол. Товар лицом! Смотрите, наслаждайтесь!

* * *

На следующий день ровно в девять утра Ника стояла на пороге Дома моды.

– Мне Балдашкин назначил, – важно сообщила она охраннику.

Тот пристально оглядел девушку:

– Во-первых, он раньше двух не появляется, а во-вторых, он сегодня утром улетел в Париж.

– Как? – не поверила Ника. – А я? Я… я портфолио ему оставляла…

– Альбом, что ли?

– Ну да…

– Чудной такой, с розочками и колечками?

– Ну! – Вероника обрадовалась. Раз даже охрана знает про ее портфолио, значит… Когда же они успели всем про нее рассказать? Девушка польщенно улыбнулась. – Вам понравилось?

– Я этим баловством не интересуюсь, – отрезал секьюрити. – А розочки твои только что видал, уборщица ругалась, что здоровенный альбом в мусорку запихали – не достать.

– Как в мусорку? – Свет вокруг стремительно померк, уступая место вечным холодным сумеркам, и ноги отчего-то перестали чувствовать опору.

Когда в глазах снова забрезжил свет, Вероника обнаружила себя прислоненной к шершавой стене на ступеньках Дома моды. Рядом с ней лежал портфолио. Немножко помятый, но вполне целый. При более пристальном осмотре оказалось, что там не хватает нескольких страниц.

Этот удар судьбы девушка перенесла стойко. Добрая тетя Валя убедила, что всякие неудачи непременно сменяются большим успехом, надо только надеяться и ждать.

Ждать Ника умела, только вот деньги, скопленные на пошиве эксклюзивных нарядов для кувандыкских модниц, растаяли, как первый снежок под осенним солнышком, поэтому пассивное ожидание триумфа пришлось отложить до лучших времен и выдвинуться на поиски работы, чтобы не висеть обузой на шее доброй, но не очень состоятельной тети Вали.

Как-то она покупала в киоске у дома китайскую лапшу быстрого приготовления – дешевле ничего не нашлось, – и черноусая низколобая личность, высунувшаяся в широкую форточку, вдруг спросила:

– Эй, снегурочка, работа не нужна?

– Нужна! Нужна! – радостно закивала Ника.

– Давай ко мне в ночную смену. Полторы тыщи платить буду!

Ника быстренько прикинула, сколько трехрублевой лапши можно купить на эти деньжищи, и не думая согласилась. Так и пошло. Днем она по-прежнему искала пути в заманчивый и таинственный мир моды, а по ночам торговала в кособоком ларьке.

В одном из модельных агентств славный паренек, безуспешно пробивающийся в модели, открыл ей страшную тайну:

– Без денег не пробьешься. У тебя одна дорога – удачно выйти замуж. Например, за олигарха. Тогда от твоих коллекций все будут просто пищать!

«Что ж, пожалуй, этот добрый человек прав, – поразмыслив, решила Ника. – Другого пути нет. Замуж так замуж и – на подиумы!»

Но как? Где найти этого олигарха?

* * *

Следующие несколько дней Вероника посвятила поискам, теоретическим изысканиям и тщательному научному изучению мира настоящих олигархов, неизведанного и космически далекого от ее нынешних реалий. Вместо китайской лапши она покупала тягучие нудные журналы про финансы, политику, нефть, металл. Вглядывалась в цветные портреты на обложках и черно-белые снимки внутри, искала тщательно замаскированные сведения о личной жизни.

Когда курс теоретической подготовки был окончен, наступило время практических действий.

Основную часть дня Ника проводила в якобы легкомысленных прогулках возле фешенебельных офисов, расточая ослепительные улыбки всем мужчинам, входящим и выходящим из солидных дверей. Увы, хозяева жизни вечно спешили, их сопровождали целые толпы равнодушных бритоголовых головорезов, именуемых охраной, бесцеремонно оттеснявших девушку с олигархического пути. Поэтому олигархи своего счастья просто не замечали.

Через неделю, прошедшую откровенно впустую, Ника сообразила, что пора менять тактику. В каком-то кино она видела, как простая сельская девушка с американского ранчо случайно попала под колеса дорогой машины, хозяин которой сначала испугался, а потом влюбился и женился. Ника все тщательно взвесила, обдумала и решила поступить точно так же.

В один из последних ноябрьских дней, когда девушка быстрыми перебежками, чтобы не замерзнуть, двигалась в сторону примеченного офиса, вывеска которого показалась ей вполне подходящей – «Газпром», она действительно угодила под машину. Глупо, бездарно, метрах в трехстах от намеченной к замужеству площадки.

Машина, серебристая, ладная, блестящая, как раковина, начищенная содой, двигалась очень странно: какими-то рваными зигзагами, выписывая на дороге странную синусоиду.

Вероника остановилась прямо посередине яркой зебры, прикидывая, куда серебристое ландо вильнет в следующую секунду. Решила, что влево, а машина вдруг поехала совершенно прямо. Ника закричала, замахала руками, приковывая внимание странного водилы, и очнулась уже на бордюре. Короткая светлая, искусственной кожи юбка, треснув по шву, задралась на живот, на колене – огромная дырища (колготки, между прочим, были последними), а тонкий длинный каблук от одного из белых испанских сапожек купленных за бешеные деньги на распродаже в универмаге «Московский», почему-то оказался зажат в руке…

Сначала Ника просто до ужаса обрадовалась: повезло! Но…

– Боже! Что с вами? Вы живы? – Автоубийца в белой норковой шубе, явно женского пола, страшно и громко перепуганная, кудахтала, как десяток всполошенных куриц.

Вполне осознав масштабы трагедии: сапоги всмятку, колготок нет, юбки – тоже, а главное, никаким олигархом и не пахнет, – Вероника решила умереть, не приходя в сознание.

– Господи! Да скажите хоть слово! Или вы немая? – Убийца неловко потянула лежащую Нику за курточку, пытаясь пристроить ее за автомобиль, то есть скрыть от любопытствующей проезжей части; стильная, искусственного меха парка, пошитая по лекалам «Бурды», громко треснула и разъехалась по боковому шву.

– Милочка, дорогая, гражданочка, девушка… Ну, пожалуйста, вставайте! Асфальт же холодный, застудитесь! Пройдемте в машину!

Лежать голой попой на дороге и впрямь было неуютно. И мокро. И холодно. Но что неудобства, когда только что закончилась жизнь?

«Белая норка» засуетилась еще пуще: уцепила Нику за плечи, поднатужилась – и впихнула прямо лицом на заднее сиденье машины. Помогая себе коленями, засунула бездыханное практически тело дальше в салон, подняла, согнув в коленях, остававшиеся еще на асфальте Никины ноги и захлопнула дверцу. Беспомощно упираясь лбом и носом в мягкую светлую кожу сиденья, с бесстыдно задранными над голой попой ногами, Ника очень ярко представила себя со стороны и громко взвыла. Обида, унижение, боль, страх, несбывшиеся мечты и утраченные иллюзии выплакивались бурно, с всхлипами и вскрикиваниями.

* * *

Горе-водительница, решив, что основная часть работы по спасению сбитой девушки успешно завершена, посчитала излишним дальнейшее пребывание на месте трагического происшествия и, резко газанув, унеслась в невидимые толпе дали. Крутя баранку и изредка оглядываясь на рыдающую жертву, «норка» чертыхалась и расстроенно приговаривала:

– Ну, что же ты так убиваешься? Жива ведь, не насмерть же я тебя сбила! До свадьбы заживет!

Ника же, как никогда отчетливо понимая, что свадьбы с олигархом, а значит, и вожделенной модельерской славы ей теперь вовек не видать, принималась рыдать еще сильнее.

Наконец машина прекратила свою бессмысленную гонку по Москве и встала. «Норка» обернулась к пребывающей в шоке пассажирке и ворчливо спросила:

– Куда тебя везти-то?

– Как куда? – на минуточку пришла в себя жертва. – В больницу! И милицию вызвать не забудьте, чтобы протокол материального ущерба составить.

«Норка» задумалась. Видимо, такой поворот событий не вписывался в ее стройные планы. Она достала из белой же сумочки флакон с духами, не жалея, побрызгалась.

«Французские!» – оценила Ника.

Следом из той же сумочки была извлечена синяя перламутровая пудреница с золотыми буквами «Ланком».

«Богатая, – поняла девушка. – И машина, наверное, тоже французская».

Почему-то эта мысль удивительно пришлась ей по сердцу: осознание того, что она передвигается по Москве на этом серебристом, изысканном, как Елисейские поля, мустанге, грело необычайно.

– Давай знакомиться! – сладким голосом произнесла «норка». – Генриетта! Надеюсь, мы станем подругами!

– Вероника! – Пострадавшая, как и полагается, протянула новой знакомой ладошку, но тут со стыдом увидела, что рука вся в грязи и застывших уже кровавых царапинах.

Генриетта тоже углядела Никины травмы.

– Слушай, ну как же тебя такую грязную в больницу везти? Ведь и не примут! Давай заедем к тебе, помоешься, переоденешься, а потом отвезу тебя, куда скажешь.

– Мне некуда ехать и не во что переодеваться, – уныло доложила жертва. – Я приезжая, живу у тетки, если она меня в таком виде встретит, то сначала вам глаза выцарапает, а потом в милицию сдаст.

Генриетта снова задумалась:

– Что же делать? Ладно! – на что-то решившись, махнула она рукой. – Мужа дома нет, поехали ко мне! Умоешься, переоденешься…

– Во что? – искренне поинтересовалась Ника.

– Найдем что-нибудь! Размеры у нас одинаковые…

И Гена, как для простоты разрешила она себя звать, развернувшись, помчалась совершенно в другую сторону.

Такую квартиру, как была у Гены, Ника не видела ни разу!

Громадных размеров, наверное, как бабушкин огород, зала сверкала ослепительной белизной изысканной мебели, манила к себе пушистым белым же ворсом роскошного толстого ковра, источала прохладу блестящими разлапистыми листьями никогда не виданных растений в белых кадках. То есть, гостья это сразу оценила, в гостиной присутствовали всего два цвета – белый и зеленый. Идеально сочетаясь друг с другом, они создавали ощущение немыслимого простора, чистоты и уюта.

– Ванная! – открыла дверь хозяйка. – Душ. – Она указала на прозрачную овальную капсулу, внутри которой виднелись три, нет, четыре отдельных душевых шланга, предназначенных, как мигом стало ясно, для массажа. – Мойся, сушись, вот фен, а я пока одежду тебе подберу.

Восхищенная изысканной роскошью ванной, которая тоже напоминала гостиную, только меньше размером, Ника даже не стала закрывать дверцу душевой кабины, чтобы вдоволь налюбоваться. Поэтому, когда она наконец вышла из душа, оказалась, что сильные водяные струи, которыми она себя массажировала, наделали на ослепительном полу ванной изрядное количество луж.

«Ну вот, – огорчилась девушка, – такую красоту испортила! Что хозяева скажут?» И, не вытираясь, принялась искать половую тряпку, чтобы уничтожить следы собственной неаккуратности. И вдруг лужи стали чудесным образом исчезать. Сами! Ника приникла к странно теплому, будто греющемуся изнутри полу, пытаясь разгадать эту загадку, и в этот момент в ванную вошла Гена.

– Что? – испугалась она, увидев распластавшуюся на полу голую купальщицу.

Ника негромко, но очень натурально застонала: не признаваться же в истинной причине полового интереса!

– Вставай, вставай, – засуетилась хозяйка. – Сейчас я тебе корвалола накапаю!

«Зачем мне корвалол? – молча изумилась Ника. – Что я, сердцем ударилась?» Но возражать на всякий случай не стала и послушно проглотила горьковато-мятную жидкость. Первый раз в жизни, кстати.

– Пошли! – Не дав больной прийти в себя после сердечного приступа, Гена уже тащила ее в спальню.

Конечно, если бы спальня попалась ей первой, еще до гостиной и ванной, Ника бы просто обомлела от роскошных, во всю стену зеркал, голубого пушистого покрывала на безразмерной кровати, голубого же ковра и одинаковых цветом шкафов. Но, поскольку запас восторга у любого человека не безграничен, эти новые впечатления девушка пережила гораздо спокойнее. К тому же то, что она увидела прямо на кровати, поразило ее куда больше.

Гора разнообразной одежды и несколько коробок с обувью.

– Давай примеряй, а мне позвонить надо! Вначале Ника, конечно, просто поперебирала одежду.

«Известные марки. Дорого. Модно. Стандартно, – сделала она профессиональный вывод. – Надо мерить».

* * *

– Да, конечно, я в себя прийти не могу! – слышался взволнованный голосок хозяйки. – Разве ЕВРик заслужил такое? Он же ее практически с панели подобрал! Умыл, одел, дал детей завести! А она? Бедные близнецы! Совсем малютки! Без матери, без няни, хотя какая она им мать? Матерью у них был Ропшин. Это при его-то занятости! Ну не идиотка? Бросить одного из богатейших людей России! Сбежать в гарем!

Ника насторожилась, хотя примерку, впрочем, не прекратила: она всегда умела делать несколько дел сразу.

– Конечно, помогу чем могу! – уверила неизвестного собеседника Гена. – Отвести детей в школу, забрать. Посмотреть, правильно ли они сделали уроки. Бедные малютки! – И Генриетта весьма натурально всхлипнула. – На то мы и друзья, чтобы поддерживать друг друга в горе!

Ника как раз натягивала второй сапог. Замшево мягкий высокий ботфорт сидел на ноге идеально! «Каблук бы чуть выше», – подумала Ника. И тут ее будто повторно головой ударили!

Один из богатейших людей России? Брошенные малютки? Сбежавшая жена? Да это же… Это же как раз то, что нужно!

Девушка так и села в одном сапоге, уткнувшись лицом во второй, чтобы лучше думалось.

– Опять плохо? – влетела Гена. – И корвалол не помог?

– Вызови, пожалуйста, врача, – сдавленно попросила Ника. – У меня, кажется, сотрясение мозга. Я сознание все время теряю.

– Глупости какие! – явно испугалась автомобилистка. – Какое сотрясение? У тебя что, образование есть?

Связь между сотрясением мозга и образованием Ника не уловила совершенно, но послушно ответила: да, мол, есть, высшее педагогическое. И если бы она, Генриетта, с ее связями помогла Нике устроиться по специальности, то, может, и здоровье бы сразу на поправку пошло, и в милицию бы обращаться не пришлось.

– В школу, что ли? – презрительно осведомилась хозяйка. – Так там у тебя будет вечное сотрясение!

– Можно и не в школу. В какой-нибудь приличный дом, например. Домработницей. А лучше – бонной… – потупила глаза Вероника. – Я ведь как раз шла к директору «Газпрома» на собеседование, хотела устроиться к нему гувернанткой. А тут вы меня и сбили… – Раненая всхлипнула.

– К Ляхиреву, что ли? – оторопела Гена. – У него дети старше меня…

– Не знаю, – скромно пожала плечами Ника. – Может, от второго брака?

– Конечно, – задумалась Гена. – Все может быть. У этих олигархов… Стой! – вдруг выкрикнула она. – Есть! Есть дети, которым нужна бонна! Или гувернантка. Короче, нянька. Ты про Ропшина что-нибудь слышала?

Вероника развела руками.

– Ропшин – банкир. Страшно богатый, молодой, красивый… – Гена мечтательно закатила глаза. – От него сбежала жена. С арабским шейхом. Вся Москва на ушах стоит. А детей Ропшин не отдал. Чего не отдал? Ну, короче, дети есть, а няни нет. ЕВРуша в шоке.

– А Евруша – это…

– Евгений Викторович Ропшин, ЕВР. Аббревиатура такая. Евриков у него – куры не клюют, а детей всего двое. Называется, почувствуйте разницу. Сопли высморкать некому! Вот сейчас поеду…

– Вы? – не поверила Ника. – Вы вся такая воздушная, тонкая, изысканная… Вам бы женой его быть…

Как оказалось, жертва ДТП попала в самую что ни на есть правильную и болезненную точку. Глаза Гены звездно заблистали, щеки красиво разрумянились.

– Я уже работаю над этим вопросом, – призналась хозяйка. – Но пока я замужем.

Замужество, как выяснилось из дальнейшего Гениного рассказа, было ее исключительным хобби. Как натура творческая и ищущая, она никак не могла остановиться на ком-то одном. Выйдя замуж в очередной раз, вдруг обнаруживала на своем горизонте объект лучше, выше, достойнее и снова бросалась в бой на покорение очередной брачной вершины.

– Он обязан стать моим мужем! – заявила Гена. – Я как раз обдумывала различные варианты, загляделась на рекламный щит его банка и сбила тебя. Ну, разве я виновата, что люблю? – капризно надула она перламутровые губки. – Должна же я использовать свой шанс!

«Нет, милая моя, – мысленно, но крайне решительно оборвала ее Ника. – Этот, как там его, ЕВРуша – мой шанс! Зря, что ли, я такие страдания приняла? На голом асфальте под колесами машины! На всю Москву голой задницей сверкала! Случись такое в Кувандыке, со стыда полгода бы на улицу показаться нельзя было».

– Так, – продолжала вслух размышлять Гена. – Я могу тебя рекомендовать Ропшину как опытную бонну. Пожалуй, если сказать, что я тебя от самого Ляхирева сманила, ЕВР точно клюнет! Ну а ты прикинешься скромницей. Глазки в пол, голосок тихонький… И одеться надо как можно незаметнее! Подобрала что-нибудь?

* * *

Отложенную Никой одежду Гена забраковала как вызывающую.

– Ропшин должен в тебе увидеть скромную бедную интеллигентку, а не секс-бомбу. Ясно? Вот эти брючки и вот этот свитерок, чтоб все было прикрыто.

Одежда Нике страшно не понравилась: ноги от природы у нее были очень красивыми, а грудь – еще лучше. Зачем же красоту прятать? Однако, как девушка практическая, она поняла: не время спорить, а тем более – демонстрировать физические прелести. Вот войдет в дом, освоится, а уж тогда…

Они снова погрузились в Генино серебристое чудо и понеслись по Москве. В одном из переулков Ника вдруг догадалась спросить:

– А ничего, что мы без звонка едем? Вдруг его дома нет?

– Господи! – заорала Гена. – Как я могла!

При этом высоко всплеснула руками, совершенно забыв о руле, и серебристый автомобиль так откровенно вильнул на скользкой дороге, что чуть не врезался в смирную бело-синюю машину ДПС. Наперерез Гене тут же бросился гаишник, замахал как ненормальный полосатой дубинкой. Пришлось остановиться. Ника утробно застонала, закатив глаза от немыслимой боли, задрала брючину, выставив перебинтованное колено. Гена смахивала с ресниц сочувственные слезы, не в силах сдержаться при виде страданий подруги…

– Понимаете, мы спешим в больницу, а ей внезапно стало плохо, – срывающимся голосом объяснила нарушительница. – Я перепугалась, полезла в сумочку за лекарством…

Ника исторгла громкое «о-о-о» и привычно потеряла сознание.

Милиционер торопливо козырнул и указал дубинкой на «кирпич»: мол, езжайте под знак, пока еще есть возможность помочь умирающей девушке.

Когда свернули за угол, Гена, придирчиво взглянув на продолжающую стонать спутницу, раздумчиво сказала:

– Пожалуй, я тебя недооценила. Ты сообразительная. Ропшин, он, конечно, лох, обязательно купится! Только в обморок при нем не падай, держи себя в руках. А то решит, что у тебя эпилепсия. Мы с тобой так тихонечко, ненавязчиво в доме обоснуемся, а потом – честным пирком да за свадебку.

Она разулыбалась, расцвела – похоже, мысль, только что озвученная, нравилась ей чрезвычайно. Нике, что характерно, тоже, только за свадебным столом в белой фате она видела исключительно себя.

– И знаешь что, – продолжала думать вслух Гена. – Ты там будь внимательнее. Кто к Ропшину пришел, зачем, кто звонил, как он разговаривал…

– Промышленный шпионаж, что ли? – ужаснулась Ника.

– Боже! – выдохнула Гена. – При чем тут промышленность? Я же в этом ничего не понимаю! Личное, только личное, уяснила? Особенно что касается телок.

– Каких телок? – совсем расстроилась Ника. – Он что, еще и фермер?

– Похоже, я тебя переоценила, – снова вздохнула Гена. – Телки – это тетки, которые вешаются на шею ЕВРуше. Сленга не знаешь?

– Откуда? – наивно пожала плечами Ника. – Я же педагог!

– Вот и применяй свои педагогические навыки. Детьми можешь не заниматься, они и так умные. Главное – Ропшин. Он не должен выскользнуть из наших рук!

Ника с удовольствием кивнула и на всякий случай, чтобы закрепить успех, еще раз потеряла сознание. Теперь уже настолько натурально (опыт – великая штука!), что Гена по-всамделишнему перепугалась, засуетилась и наконец-то позвонила банкиру. По ее словам, которые Ника внимательно слушала, не приходя в сознание, выходило, что Ника – единственный человек, который может утешить несчастных малюток, обеспечить им уход и ласку, а также необходимое эстетическое и социальное воспитание.

Через двадцать минут они входили в чистый и красивый подъезд с суровым швейцаром при входе.

* * *

– Проходите, располагайтесь, – вежливо поприветствовал их довольно молодой, едва за сорок, черноглазый и черноволосый мужчина. – Вероника Владиславовна, – Ропшин сразу запомнил ее сложное имя, – а опыт работы с детьми у вас есть?

– Конечно, – серьезно кивнула Ника. – Пять лет школы. Последний год я была завучем по внеклассной работе. – И она достала из сумочки трудовую книжку, которую на всякий случай постоянно носила с собой.

Ропшин книжку внимательно изучил, видно было, что Никина высокая должность его впечатлила. Еще раз внимательно взглянул на претендентку и позвал детей.