Текст книги "Ночная прогулка"

Натиг Расулзаде
Ночная прогулка

– Эй, придурок!

– Это вы мне?

– А здесь еще кто-то есть? Тебе, тебе, не сомневайся. Ты ведь придурок?

– Ну, трудно так сразу ответить… От многого зависит.

– От чего, например?

– От того, в каком я настроение в данный момент, от времени дня, от того покладистый у меня характер в эту минуту, или драчливый, хорошо я поужинал или нет, от многого…

– Драчливый… Рассмешил… Ты, старик, кажется много о себе возомнил, молодость вспомнил?.. Ладно, хватит болтать. Бабки гони, старый козел! Нашел место гулять по ночам…

– Вам нужны деньги, сударь?

– Сударь… Охренеть, как он разговаривает… Кто сейчас так разговаривает?

– Я.

– Говорю же – придурок. Я давно наблюдаю за тобой, шел за тобой по пятам, даже по походке можно определить – ты законченный придурок. Давай бабки, сказал, не тяни, я нервный! Я только из тюряги, пять лет отмотал, век воли не видать, жрать хочу, денег нет, никого у меня уже нет в этом городе, давай вытряхивай карманы, а то – видишь этот нож? – засандалю тебе в пузо и убегу, потом ищи-свищи, время и место вполне подходящие: ночь, темный переулок, никого…

– Простите, у вас речь интересная очень, конкретная, и в то же время эмоциональная, вы кто по профессии?

– Вор. Речь, говоришь… Я много болтаю потому, что на зоне намолчался в последнее время, не с кем говорить было, все придурки, полуграмотные, один только был инженер, да я с ним с самого начала не поладил, избил, попал в карцер, и потом он меня всю дорогу сторонился… Эй, что ты делаешь? Что это!? Откуда у тебя пистолет?

– А я без него никуда не выхожу, особенно в столь поздний час. Сейчас в городе столько шпаны… Идите вперед, я за вами. Как воспитанный человек.

– И к-куда, к-куда мы пойдем? К-к ментам поведете? К-куда?..

– Закудахтал.

– А вы не издевайтесь, я всегда заикаться начинаю, к-когда пугаюсь. Это с детства у меня. В детстве я сильно испугался.

– Не пугайтесь. Мы пойдем, поедим чего-нибудь, тут недалеко ночной ресторанчик, очень приличный. В тюрьме вас чем кормили?

– Издеваетесь?

– Почему? Вполне серьезно спрашиваю.

– Чем в тюрьмах кормят… Разной дрянью, недоваренной, недожаренной, я, кстати, гастрит подхватил из-за их кормежки. Приедет на проверку пени… пенитенци… тенциарная служба в нашу «крытку»…

– Куда, куда?

– Крытка – это тюрьма закрытого типа, ну на воровском жаргоне…

– А знаю, знаю… Ну, ну…

– Так они заранее подготовятся, жратву нормальную, телевизор выставят в зале, библиотека, между прочим, там всегда была неплохая, я перечитывал Жюль Верна, Фенимора Купера, они у меня с детства в памяти остались…

– Мы сейчас выходим на центральную улицу, я положу пистолет в карман, а вы идите спокойно рядом и без лишних движений. Поняли?

– А как же.

– Не оглядывайтесь по сторонам, не смотрите на людей подозрительно и не горбитесь, как будто собираетесь подметать улицу. Вот он, ресторанчик. Пришли.

– Ни хрена себе ресторанчик, смотри ты, девица поет. Это наверно, дорогой ресторан, все при галстуках. А на мне старое барахло. Пустят?

– Пустят, тут меня знают. Заходите. Добрый вечер, добрый вечер… Сабиночка, нам столик подальше от эстрады, поговорить надо. Да, этот подойдет. Садитесь, сударь.

– Спасибо, уже сидел, только вышел.

– А, вы способны шутить?

– Нет, просто надо говорить – присаживайся.

– Ладно. Вы пьете шампанское?

– Шам… Что? Я пью все, что наливают.

– Бутылку шампанского, пожалуйста, мы празднуем свободу. И поесть что-нибудь мясное, хорошо прожаренное, шашлык или стейк, в общем, на ваше усмотрение, что-нибудь вкусненькое…

– Да, вкусненькое… Давно я не ел по-человечески…

– Я сам налью. Спасибо, Сабиночка. Ну, за что будем пить. Произнесите тост. Вы же долго молчали…

– Да, молчал… Вот здорово! Как пузырьки играют… Кто не рискует, тот не пьет шампанское. Так говорят… Рисковал я часто, а пью шампанское, пожалуй, впервые. Дай бог мне почаще пить шампанское! Вот такой тост. Годится?

– Ешьте и рассказывайте о себе.

– Вы случайно не следователь?

– Нет.

– А кто?

– Неважно… Писатель.

– Кто!? Ё-моё! Правда что ли? Вот это да! Настоящий писатель? Я в первый раз вижу живого писателя… Здорово!

– Вы, голубчик, кажется, отсидели не пять лет, а все двадцать пять. Это раньше, лет тридцать назад восхищались настоящими писателями. Теперь принято восхищаться бизнесменами, миллионерами, банкирами…

– Э-э, в гробу я их всех видал! Что мне миллионеры!? От них ничего не дождешься, да и не подберешься, повсюду охрана. Вот писатель – другое дело! Я всегда восхищался писателями, всегда думал – как это у них получается: пишет человек один, а тысячи и тысячи читают, волнуются, переживают, плачут, смеются, как будто все это, что в книжке описано, с ними, или с их родными происходит. Просто колдовство какое-то. Я в детстве много читал. Фенимор Купер, Жюль Верн, Марк Твен, Джек Лондон…

– Говорили уже. Однако, это неожиданно. А как же вором стали?

– Увлекся криминальной литературой. Шучу… Но не совсем шутка. Вы замечали, когда читаешь, скажем, Конан Дойля, или других хороших писателей, пишущих на криминальные темы, больше хочется стать преступником, чем детективом. И у всех криминальных писателей так: интереснее преступники… Но, конечно, не только это определило мой жизненный путь… Вот вы спрашиваете, как стал вором… Как становятся тем или другим? Жизнь такая непредсказуемая, не знаешь, что ждет тебя, что случится завтра…

– Не торопитесь, ешьте спокойно. Вы интересно рассказываете. Немножко по-книжному, но все равно – интересно. Старайтесь говорить своим языком.

– По фене, что ли? Не, по фене не люблю и никогда не любил, век воли не видать. Потому и был в тюряге, как говорят, белой вороной, шпана издевалась над моей манерой разговаривать, презирали меня, никогда не считали меня своим…

– Вы, значит, были своим среди чужих, или скорее – чужим среди своих…

– Во-во, точно. Чужой среди своих, по жизни, по поступкам я вроде был среди них своим, а по внутреннему содержанию что ли – нет, не был своим, чужим был. И конечно, в тюрьме потому и тяжко было вдвойне, но старался не вмешиваться ни во что, отстранился от народа в камере на тридцать человек, был один, ни к кому не приставал, хотя и помимо меня были такие люди, что не любили общество, в котором волею судьбы оказались, им тоже было нелегко, которые не могли приспосабливаться.

– Ну, отбарабанил свою пятерку, а теперь что думаешь…

– А что мне думать? Я же вор рецидивист. Не первая моя отсидка.

– Не первая?

– Нет, до этого я тоже отсидел в зоне, но это уже не здесь, в Ростове было. За квартирную кражу три года получил, и тоже все отсидел от звонка до звонка, как в этот раз без всякой амнистии. Амнистии хоть и бывали нередко, но как-то стороной меня обходили, не попадал я в эти списки, хотя казалось бы преступления не тяжкие, обычное воровство…

– А вот со мной, если бы у тебя вышло, это уже расценивалось бы не как обычное воровство, а как разбойное нападение с применением холодного оружия…

– Ваша правда. Только есть очень хотелось, а в кармане ни шиша…

– Нож покажите.

– Да вы что! Прямо здесь?

– Давайте, давайте, не скромничайте.

– Вы будете смеяться.

– А что тут смешного?

– Вот.

– Это?! Это же столовый нож, да и то вовсе не острый, ну-ка, поближе, дайте взглянуть. Где вы это взяли, в мусорке?

– Нет, я проходил мимо столовой, дверь в кухню была распахнута на улицу, он лежал на столе, никого не было, ну я и взял…

– Нехорошо брать чужое, дайте мне, я спрячу на всякий случай, за обедом он вам не пригодится, здесь свои ножи, почище… Ну так я вас слушаю.

– А чо ме бобовить?

– Не говорите с набитым ртом, и вообще – не набивайте рот, как будто сейчас у вас отнимут кусок.

– У нас однажды такое случилось в камере: одному из дома прислали продукты, там был хороший кусок ветчины, чуть он отвлекся, другой арестант запихнул всю эту ветчину в рот и сжевал в рекордно короткие сроки, вся камера дивилась, все помирали со смеху. А когда хозяин посылки спросил у этого обжоры, тот оправдываясь, сказал вот как я только что, с набитым ртом: я же голодный. Конечно, получил по шее. Но я впервые видел, как человек может заглотать такой огромный кусок мяса, можно сказать, мгновенно, как удав кролика…

– Это мне неинтересно. Я бывал и в тюрьме, бывал, а не сидел, понятно? Бывал и в психушке. Охотился на кабанов. Надо сказать, довольно опасная охота, если нет навыков. В молодости принимал участие во многих драках. Пожил в юные годы и в интернате для сирот, несмотря на то, что родители были живы. Дважды попадал в автокатастрофы, из одной вышел еле живым, по кусочкам склеивали. Свел вторую жену в могилу. Ну и многое другое было в моей жизни. Знаете, я сейчас подумал: все-таки есть определенное преимущество у писателей-мужчин перед писательницами, особенно у нас, в нашей стране, где люди погрязли в ханжестве. Ну что может написать здесь женщина о сексе, или о наркоманах, или об алкоголиках, или, скажем, о педофилах, и о многих других темах, раньше запрещенных цензурой, а в настоящее время запрещенных женской лживой стыдливостью. На западе по другому, там вполне допустимо, у нас другая ситуация. Нет, у писателя не должно и не может быть запрещенных тем, и поэтому гораздо удобнее быть писателем-мужчиной, чтобы самому себе не запрещать… Я писал на многие темы, и как сказал один известный и совсем мне не знакомый критик – в моих книгах есть все… Да, но в них пока нет вашей жизни. Теперь меня интересует ваша жизнь. Начнем с детства. Оно всегда интереснее всего другого, потому что в большинстве случаев определяет остальной ход жизни. Итак…

– Детство… Я честно говоря, плохо его помню…

– Не притворяйтесь и не кокетничайте. Все нормальные люди свое детство помнят гораздо лучше всех последующих лет. Ну, вспомните хотя бы один, но самый яркий, врезавшийся вам в память случай из детства, ведь было же у вас детство…

– Детство?.. Да, конечно, было… должно было быть… Что же вам рассказать? Самое яркое… Вот, пожалуй, случ

...

конец ознакомительного фрагмента