Текст книги "Однажды в Риме. Обманчивый блеск мишуры (сборник)"

IV

Чуть раньше той ночью Барнаби Грант и Софи Джейсон тоже смотрели на Рим с крыши пансиона «Галлико».

– Еще не очень поздно, – предложил перед тем Грант. – Поднимемся на пару минут на крышу? Хотите выпить?

– Алкоголя я больше не хочу, спасибо, – ответила Софи.

– У меня есть апельсины. Можем их выжать и добавить холодной воды, хотите? Принесите свой стаканчик для зубной щетки.

В садике на крыше пахло ночными цветами, политой землей и папоротником. Приготовив апельсиновый напиток, они показывали друг другу силуэты Рима на фоне неба и очень тихо, из-за выходивших в садик комнат, переговаривались. От этого их беседа казалась заговорщицкой.

– Жаль, что у меня номер не здесь, – сказала Софи.

– А у меня был, когда я жил здесь в последний раз, вон тот, с французскими окнами.

– Как мило.

– Думаю… да.

– Вам он не понравился?

– В тот раз случилось кое-что довольно неприятное.

Если бы Софи спросила «что» или вообще проявила любопытство в любой форме, Грант, вероятно, отделался бы от нее несколькими туманными фразами, но девушка промолчала. Она смотрела на Рим и отхлебывала разбавленный сок.

– Вы обладаете даром Вергилия, Софи.

– И каким же это?

– Даром милосердного молчания.

Она не ответила, и внезапно он поймал себя на том, что рассказывает Софи о грозовом утре на пьяцца Колонна и потере рукописи. Она слушала с ужасом, прижав пальцы к губам.

– «Саймон», – прошептала она. – Вы потеряли «Саймона»! – И потом: – Ну… вы, очевидно, получили его назад.

– Через три жарких, как в аду, дня, проведенных в основном в этом садике на крыше. Да. Я получил его назад. – Он отвернулся и сел на один из кованых стульчиков. – Фактически вот за этим самым столом, – невнятно проговорил он.

– Удивительно, что вы можете об этом рассказывать.

– Вы не спрашиваете, как я получил его назад.

– Ну… и как же?

– Его принес сюда… Мейлер.

– Мейлер? Вы сказали «Мейлер»? Себастьян Мейлер?

– Совершенно верно. Сядьте рядом. Прошу вас.

Она заняла другой стул за его столиком, словно, мелькнула мысль, в ожидании официанта с завтраком.

– В чем дело? – спросила она. – Вас что-то тревожит? Хотите об этом поговорить?

– Полагаю, я должен. По крайней мере, об этом. Поверите ли мне вы, если я скажу вам, что в настоящий момент почти жалею, что он вернул роман?

Помолчав, Софи произнесла:

– Если вы так говорите, я вам верю, но это чудовищная мысль. Для вас жалеть, что его нашел Мейлер… да. Это я могу представить.

– И я нисколько не кривлю душой. Вы слишком молоды, чтобы помнить выход моей первой книги. Вы, разумеется, были ребенком.

– «Аквариуса»? Ну, мне было лет четырнадцать, кажется. Я прочла его взахлеб.

– Но потом. Когда вы пришли в «Костер пресс»? Вы слышали о… скандале? Ну, разве не слышали? Вы не можете сказать, что его по-прежнему не мусолят в тех благородных сферах.

– Да, – призналась Софи. – Я что-то слышала про совпадение.

– Что-то про «совпадение»! В самом деле, боже! И вы поверили, что я мог в точности в деталях воспроизвести главную тему книги, которую никогда не читал?

– Конечно. Таково общее мнение в «Костер пресс».

– Двенадцать добропорядочных, черт бы их побрал, присяжных были другого мнения.

– Но ведь ущерб был формальный, не так ли? Существует длинный список доказанных литературных совпадений. Я пишу детские книги. В прошлом году я обнаружила, что украла целую сюжетную линию из «Часов с кукушкой» миссис Моулзворт. Вообще-то это не было совпадением. Когда мне было шесть лет, бабушка читала мне ее. Видимо, она отложилась у меня в подсознании и вылезла без моего ведома. Но я клянусь, что не знала об этом.

– Что вы сделали, когда узнали?

– Избавилась от этой линии. Как раз вовремя.

– Вам повезло.

– Неужели до сих пор так больно?

– Да, – ответил Грант. – Да, моя девочка, больно.

– Ну, почему? Потому что люди по-прежнему могут подозревать вас в плагиате?

– Думаю, так… да. Вся эта история – кошмар.

– Я вам сочувствую, – прошептала Софи. – Это так ужасно для вас. Но я не совсем понимаю…

– Какое это имеет отношение к данной книге… и к Мейлеру?

– Да.

– Неужели мы впервые встретились вчера днем в половине четвертого? – проговорил Грант.

– Нас бросило друг к другу. Как людей на кораблях, – ответила Софи, но практичность ее объяснения была сведена на нет вынужденным шепотом девушки.

– Мейлер держал у себя рукопись три дня.

– Почему?

– Он говорит, потому, что отключился. Из-за кокаина. В подтверждение он показал мне руку. Я ни на секунду ему не поверил.

– Он ждал, что предложат вознаграждение?

– Он бы его не взял.

– Поразительно! – сказала Софи.

– Я так не думаю. Я не думаю, что он наркоман. Мне кажется, что он торгует наркотиками по-крупному, а такие люди никогда сами их не употребляют. Он повез меня туда, куда они поехали сегодня ночью. К Тони. Это шикарно обставленное заведение для любителей героина, где можно и переночевать. Товар на любой вкус. Это возмутительно. О чем я думал!

– Вы собирались рассказать… – напомнила Софи.

– Почему он ждал три дня. Потому что столько ему потребовалось, чтобы состряпать повесть на тему, проскальзывающую в «Саймоне». Он попросил меня прочесть ее и дать отзыв. Теперь я совершенно уверен, что он вскрыл мой кейс, прочел рукопись и целенаправленно сочинил свой опус. Там присутствовали все характерные черты, только я был слишком глуп, чтобы их заметить. Я дал свой отзыв и указал, как на забавное совпадение, на сходство. Мы были в ресторане, и он сказал об этом каким-то своим друзьям. Позднее, в тот проклятый вечер, он сказал и другим людям. Раздул из этого целую историю.

Грант замолчал. Запоздалый конный экипаж процокал по улице под их садиком. Где-то совсем вдалеке полилась итальянская речь, дополняемая свистом, смехом и отрывком песни. На площади Навона водитель переключил скорости и нажал на газ.

– Кажется, я начинаю понимать, – проговорила Софи, – почему вы миритесь с… сегодняшним днем.

– Начинаете понимать! – взорвался он. – Да, вы начинаете понимать. Вы еще и половины не слышали, но, ей-богу, вы действительно начинаете понимать.

Он с треском ударил кулаками по столу, и их кружки для зубных щеток звякнули друг о друга.

– Прошу прощения, – раздался за французским окном пронзительный женский голос, – но не слишком ли многого я хочу, когда прошу чуточку элементарной любезности и вежливости? – И добавил в приступе гнева: – Если вы не можете разговаривать тихо, заткнитесь и проваливайте!

V

Утро было уже в самом разгаре, когда Джованни и Кеннет Дорн с леди Брейсли, подпираемой с боков и поддерживаемой под мышки и не столько ведомой, сколько несомой, пересекли вестибюль отеля и вошли в лифт.

Черноглазые уборщицы переглянулись с ночным портье, который собирался сдавать дежурство. Мужчина с пылесосом наблюдал за их проходом до лифта, а потом вошел вместе с ними и, повернувшись спиной и отводя взгляд, довез до нужного этажа. Завидя их приближение, горничная открыла дверь в номер люкс и поспешила прочь.

Леди Брейсли усадили в кресло.

Кеннет пошарил в карманах, ища бумажник.

– Вы уверены, точно? – обратился он к Джованни. – Все будет нормально. В смысле… вы понимаете?..

Джованни, с проступившей на подбородке и скулах щетиной, а в остальном выглядевший безупречно, сказал:

– Совершенно уверен, синьор. Синьор Мейлер полностью мне доверяет.

– Да… но… понимаете? Эта история с… ну, с полицией… он что?..

– Я с радостью все улажу.

Они оба посмотрели на леди Брейсли.

– Придется подождать, – сказал Кеннет. – Все будет в порядке, я обещаю. Позже. Скажем, сегодня днем, когда она… понимаете?

– Как только возможно. Задержка нежелательна.

– Хорошо. Хорошо. Я понимаю. Но… вы же видите сами, Джованни.

– Синьор, я уже понял.

– Да. Ну а пока… вот.

– Вы очень добры, – сказал Джованни, с бесконечным апломбом беря свои грязные деньги. – Я вернусь в два тридцать, синьор. Arrivederci.

Оставшись один, Кеннет прижал ко рту кулак, прикусив костяшки пальцев, посмотрел на свою тетку и всхлипнул без слез. Затем вызвал ее горничную и ушел в свой номер.

VI

– Ты повеселилась, моя любимая? – на родном языке спросил барон свою жену, когда они готовились лечь спать.

– Очень. Тот высокий англичанин хороший танцор и явно человек нерядовой. Он, как говорят англичане, «высмеивал» меня за то, что я не собираюсь в то, другое место. Чтобы позаботиться о нем, сказал он. Он заигрывал со мной.

– Я ревную.

– Вот и хорошо. Я почти жалею, что мы туда не поехали.

– Теперь уже ты дразнишь меня, моя любовь. Просто немыслимо, чтобы я повез тебя в подобное место, Матильда. Ты была бы оскорблена. Мне странно, что этот человек, Аллейн, это предлагал.

– Он подшучивал надо мной, дорогой.

– Он не имел права шутить на эту тему.

Баронесса повернулась спиной к мужу, который ловко расстегнул «молнию» на платье и наградил жену ласковым, легким шлепком.

– Какое огромное облегчение, Геррит, – сказала она. – Я не смею в это верить. Расскажи мне в подробностях, что произошло.

– По сути… ничего. Как ты знаешь, я надеялся договориться. Я пришел в назначенное время в назначенное место. А он не пришел. Это очень странно.

– И хотя бы на время мы свободны от нашей тревоги?

– Думаю, мы совершенно свободны, дорогая. Думаю, мы никогда больше не увидим этого Мейлера.

– Нет?

– У меня такое чувство, что у него проблемы с полицией. Возможно, его узнали. Возможно, та женщина, которая ему угрожала, имеет над ним какую-то власть. Я уверен, что он сбежал. Он больше нас не побеспокоит, бедная моя любовь.

– А наша тайна… наша тайна, Геррит?

– Останется нашей тайной.

Быстрая улыбка тронула губы барона. Он открыл глаза и наклонил голову набок.

– А что касается нашей финансовой катастрофы, – проговорил он. – Ее больше нет. Смотри.

Он открыл сервант, достал оттуда большую сумку, в которой носил свое фотооборудование, отомкнул ее и продемонстрировал большой запечатанный пакет.

– Сколько сил потребовалось, – сказал он, – чтобы собрать все это. И теперь… вернуться в Женеву и снова положить под замок. Какой фарс!

– Какой фарс, – послушно откликнулась баронесса.

Он убрал сумку, запер сервант, повернулся и широко раскинул руки.

– Итак, – проговорил он. – А теперь!.. Иди ко мне, моя любимая!

VII

Майор Свит последним из всей компании вернулся к себе в гостиницу. До номера его довел второй водитель. Майор пребывал в похожем на транс состоянии – он и не отключался, и не приходил в полное сознание. Водитель долго наблюдал, как он с огромным трудом доставал из кармана деньги, и не попытался скрыть досаду, когда получил более чем скромные чаевые.

Уже в одиночестве майор предпринял мучительные усилия, чтобы подобрать упавшие на ковер деньги. Из-за этого ему пришлось ползать, словно ботанику в поисках редкого растения.

Подобрав несколько монет и две банкноты, майор сел на пол, привалившись к кровати, с изумлением уставился на свою добычу, а потом неожиданно швырнул собранное через плечо.

Повернулся, забрался на кровать, повалился, стащил галстук и уснул.

Глава 6. Снова появляется продавщица открыток

I

В семь часов, повинуясь собственному приказу, Аллейн проснулся. Он заказал завтрак, принял ванну, побрился и приготовился начать день, когда из службы отеля ему позвонили и сообщили, что за ним приехал автомобиль.

Это был автомобиль комиссара полиции Вальдарно, и в нем, источая свою фирменную смесь меланхолии и приветливости, сидел он собственной персоной. Комиссар поздоровался с Аллейном и при этом ухитрился дать понять, какое потрясающее снисхождение оказывает ему своим присутствием. Аллейн понял, что комиссар давненько уже не вставал в такой час, давненько не принимал, ни в какой форме, участия в оперативных мероприятиях, если не считать августейшего рассмотрения материалов, предварительно отобранных его подчиненными.

Аллейн уже который раз выразил глубокую признательность.

Воздух был свеж, Рим сверкал, по улицам на утреннюю смену шли толпы рабочих. Сверху, на фоне великолепного голубого неба, взирали на них величественные мраморные фигуры с застывшими в благословляющих жестах руками. Амбиции сенаторов, цезарей и императоров не сдавали своих позиций во все еще возвышающихся памятниках. И нигде, думал Аллейн, это не проявляется с такой странностью, как в Сан-Томмазо в Палларии.

Когда они прибыли, их встретили трое из людей комиссара – agenti de questura[38]38
  Агенты полицейского управления (итал.).


[Закрыть], которых Аллейн посчитал равными констеблям, отец Дэнис и ризничий – брат Доминик, строгий мужчина, доставший из кармана рясы ключ от нижнего мира с таким видом, словно это был символ смертности.

С духовенством Вальдарно держался довольно высокомерно и отчужденно, но в то же время почтительно и не без любезности.

Отец Дэнис приветствовал Аллейна как старого друга.

– Это, вижу, снова вы, и ведь вы не рассказали, чем на самом деле занимаетесь. Мне, конечно, показалось, что в вас есть что-то еще помимо того, что видит глаз, и точно, мне говорят, что вы большой человек в Скотленд-Ярде.

– Я надеюсь, что это было невинное… умолчание, отец.

– А, ничего, – отозвался отец Дэнис с терпимостью, припасенной у него, как показалось Аллейну, для еретиков, – на сей раз мы вас простим. Так что же все это значит? Вы с комиссаром совершенно напрасно охотитесь за головой этого странного типа. Уверен, что он прошмыгнул мимо нас и был таков.

– Вы убеждены, что он прошмыгнул мимо вас, отец?

– А как иначе? Внизу его нет. – Он повернулся к Вальдарно. – Если вы готовы, синьор комиссар, мы можем начать.

В верхней базилике трудились уборщицы, и она, как большинстве католических церквей, источала теплую атмосферу деловитости и готовности принять всех посетителей. Мессу уже отслужили, и небольшая группа старух и ранних рабочих покидала храм. Три женщины и мужчина молились на коленях перед разными святынями. Ризница была открыта. Священник, отправлявший службу, завершил ритуалы, которые надлежало выполнить после мессы, и собирался уйти. Они прошли дальше – в притвор и магазин. Брат Доминик открыл большую железную решетку и начал, вместе с Вальдарно, Аллейном и тремя полицейскими сопровождения, обыскивать эту преисподнюю. Отец Дэнис остался наверху, будучи, как он заметил, полностью убежден в отсутствии мистера Мейлера в подвальном уровне и имея дела в магазине.

Когда они спускались, брат Доминик включил флуоресцентное освещение, которое монахи использовали в обычные дни и при раскопках. Оно совершенно изменило атмосферу и характер нижнего мира, который превратился в музей без теней, с безжалостно выставленными напоказ экспонатами. Ничто не могло ослабить живости, красоты и странности этрусских терракотовых статуй, но они больше не смущали.

У начала переходов, которые все еще исследовались, лежали кучки мусора, были аккуратно сложены инструменты и веревки. Полицейские сунулись туда и вернулись, отряхивая колени и плечи. Брат Доминик наблюдал с неодобрением, сунув руки в рукава рясы. Комиссар Вальдарно не преминул сообщить Аллейну театральным шепотом, что это, бессорно, всего лишь рутинный обыск и они ничего не должны от него ждать.

Аллейн спросил, нет ли каких результатов от засады в квартире Мейлера, и узнал, что кто-то звонил сразу же после его собственного туда звонка, что тот мужчина был несколько взволнован, отказался назвать свое имя и звонил еще несколько раз, и это позволило проследить его номер. Он числился за «Джокондой». Без сомнения, Марко.

– А женщина – Виолетта?

Разумеется. Естественно, об этой женщине Виолетте они тоже навели справки. Надо признать, любопытно, но она не вернулась к себе, и до сих пор ее не нашли.

– Возможно, – предположил Вальдарно, – что они вместе.

– Вы так думаете?

– Наверняка не скажешь. Она может быть в этом замешана. Он мог сообщить ей о том, кто вы, и напугать настолько, что она пустилась в бега. Это всего лишь догадка, мой дорогой суперинтендант, и мне известны ваши взгляды. Я читал вашу книгу. Читал по-английски.

– Что ж, я нарушу правило и сам немного поразмышляю. Мне кажется, что есть еще одно возможное объяснение их двойного исчезновения.

– В самом деле? Прошу, поделитесь со мной.

Аллейн так и сделал. Уставившись перед собой, Вальдарно поглаживал свои роскошные усы. Когда Аллейн закончил, он устремил на него недоверчивый взгляд, а затем решил прибегнуть к игривому тону. Он погрозил Аллейну пальцем.

– Вы меня дурачите, – со смехом проговорил он.

– Нет, знаете ли.

– Нет? Ну что ж, – задумчиво произнес комиссар, – увидим. Однако я боюсь, – добавил он, по-товарищески хлопая его по плечу, – что мы не увидим… во всяком случае, ничего особенного.

Они с трудом двинулись дальше, то есть вниз. В церковь на втором уровне. К первому улыбающемуся Аполлону и высокой женщине с разбитым ребенком на руках, к белому Аполлону в короне из листьев, к Меркурию, позади которого так шаловливо спрятался барон Ван дер Вегель. Мужчины светили фонариками в укромные уголки и ниши. Аллейн осматривал их чуть более тщательно. За белым Аполлоном он обнаружил смятый кусок глянцевой синей бумаги, который подобрал и завернул в носовой платок под бдительным оком Вальдарно, которому добросовестно признался, зачем это делает. Позади Меркурия нашлась коробочка от непроявленной фотопленки, оставленная, несомненно, бароном Ван дер Вегелем, когда он разыграл свою шутку и до смерти напугал леди Брейсли.

И далее – до огражденного отверстия в полу в крытой галерее на втором уровне, где баронесса Ван дер Вегель вглядывалась в преисподнюю и где Софи Джейсон и Аллейн, тоже смотревшие вниз, видели тень женщины, которую приняли за Виолетту.

Аллейн напомнил об этом Вальдарно и пригласил встать на место Софи и сам смотрел через плечо комиссара. Освещения внизу не было, и смотрели они в пустоту.

– Видите, господин комиссар, мы смотрим прямо в отверстие колодца на нижнем уровне. А справа – край саркофага с резной крышкой. Думаю, вы можете его различить. Интересно… может один из ваших людей спуститься туда и включить обычное освещение? Или, возможно… – Он застенчиво повернулся к доминиканцу. – Хочу узнать, – сказал он, – вы не против спуститься вниз, брат Доминик? Нет? Вы с выключателями знакомы, а мы нет. Если бы можно было дать то же освещение, что вчера? И если бы вы были настолько добры, что прошли бы между источником света и колодцем. Мы были бы крайне признательны.

Брат Доминик так долго молчал, уставившись перед собой, что Аллейн подумал, не принял ли он обет молчания. Однако монах вдруг громко сказал:

– Я сделаю.

– Это очень любезно с вашей стороны. И – надеюсь, что я не прошу ничего недозволенного, – не накинете ли вы капюшон на голову?

– Для чего мне это делать? – спросил брат Доминик, в котором внезапно проснулась способность к общению.

– Только для того, чтобы придать немножко правдоподобия, – начал Аллейн, и, к его изумлению, брат Доминик немедленно откликнулся:

– Простому и неубедительному в противном случае повествованию?

– Благослови вас Бог, брат Доминик. Вы сделаете это?

– Сделаю, – повторил монах и ушел.

– Эти мне святые отцы! – примирительно заметил Вальдарно. – Один до безумия говорлив, а из другого клещами слова не вытянешь. Что же вы хотите продемонстрировать?

– Только то, как мы увидели тень.

– А, тень. Вы настаиваете на тени?

– Сделайте одолжение, посмотрите.

– Мой дорогой коллега, а зачем же еще я здесь? Я весь внимание.

Поэтому они перегнулись через ограждение, уставились в глубину и постепенно услышали ставшее уже знакомым бормотание бегущей под землей воды.

– Вы почти можете убедить себя, – сказал Аллейн, – что видите ее отблеск в колодце – почти, но не совсем. Вчера мне действительно показалось, что я его видел.

– Обманчивая игра света и тени.

– Полагаю, да. И сейчас свою реплику подаст брат Доминик.

Включилась потайная лампа. Из тьмы явились крышка саркофага, стена за ним и ограда колодца. Вид непосредственно сверху сочетал в себе причудливые тени и неопределенные очертания, искаженную перспективу и детали. Он мог служить иллюстрацией к викторианскому триллеру: история о тайне и воображении.

Как будто для того, чтобы подчеркнуть это предположение о жуткой истории, в кадр вошла новая тень – фигуры в капюшоне. Тень упала на саркофаг, взобралась на стену, выросла до гигантских размеров и исчезла.

– Искаженная, – сказал Аллейн, – гротескная даже, но вполне четко очерченная, не так ли? Монах узнаваем безошибочно. Видно даже, что руки спрятаны в рукава. Брат Доминик поистине услужлив. Тень, которую мы с мисс Джейсон видели вчера, была столь же четкой. Заметно было, что левое плечо заметно выше правого, что фигура женская и даже что она несла похожий на лоток предмет, висевший у нее на шее. Я убежден, господин комиссар, что это была тень Виолетты.

– Что ж, мой друг, я с вами не спорю. В качестве рабочей гипотезы я приму, что Виолетта проскользнула мимо бдительного ока добрых отцов и спустилась сюда. Зачем? Возможно, с намерением продолжить свою ссору с Мейлером. Возможно, да, а возможно, и нет. Быть может, – продолжал он с сарказмом, – она его напугала, и именно поэтому он сбежал. Или даже… как вы намекнули… но идемте… продолжим?

Аллейн наклонился над ограждением и крикнул:

– Спасибо, брат Доминик. Это было великолепно. Мы спускаемся.

Его звучный голос вызвал к жизни поток отголосков эха:

– … спускаемся… каемся… каемся…

Они сошли вниз по винтовой железной лестнице, миновали узкий проход и обнаружили брата Доминика, неподвижно стоявшего у колодезного отверстия. Сцена была освещена, как накануне днем.

Аллейн встал у колодца и посмотрел вверх. В отверстии над его головой сиял сверкающий квадрат света, а далеко вверху над ним – отверстие в базилике. Пока он смотрел, на верхнем уровне появилась голова отца Дэниса, всматривавшегося в глубину. Если отец Дэнис, подобно Виолетте, имеет склонность плеваться, подумал Аллейн, он попадет мне прямо в глаз.

– У вас там внизу все в порядке? – спросил отец Дэнис, и его голос послышался непонятно откуда.

– Да, – не двигаясь, зычно отозвался брат Доминик.

Голова исчезла.

– Прежде чем мы включим флуоресцентное освещение, – сказал Аллейн, – давайте проверим движения женщины в платке. Брат Доминик, насколько я понимаю, сейчас вы прошли от основания железной лестницы, где включили обычное освещение, по проходу и против источника света к тому месту, где сейчас стоите?

– Да, – ответил брат Доминик.

– И предположительно так же, должно быть, и она?

– Конечно, – сказал Вальдарно.

– Однако это было не совсем то же самое. Тень Виолетты – мы принимаем Виолетту как рабочую гипотезу – появилась справа, как тень брата Доминика, и, как и он, прошла налево. Но было продолжение. Тень снова появилась, метнувшись в поле зрения, накрыв саркофаг, а потом бросилась вправо. Очень походило на то, как скрывающийся человек ищет, где бы спрятаться. Мисс Джейсон тоже так подумала.

– Мейлер как-то отреагировал?

– Он отмахнулся от предположения, что это Виолетта, и сменил тему. – Аллейн огляделся вокруг себя. – Если мы расширим нашу «рабочую гипотезу», что, кстати, господин комиссар, является приятной альтернативой этому противному слову «предположение», мы должны допустить, что здесь множество мест, где она могла спрятаться. Посмотрите, например, какую черную тень отбрасывает саркофаг.

У Аллейна был фонарик, и сейчас он его включил. Провел лучом по ограде колодца, которая оказалась самодельной конструкцией из грубо обработанного дерева.

– Дать рабочий свет, синьор? – спросил один из полицейских.

Но мечущийся луч остановился и сузил свой фокус. Аллейн нагнулся и вгляделся в ограждение.

– За него зацепилась ниточка какого-то материала, – сказал он. – Да, включите, пожалуйста, свет.

Мужчина вернулся в переход, его удаляющиеся шаги громко отдавались от каменного пола.

Свет фонарика покинул ограждение, скользнул по крышке саркофага, отчего маленькие резные гирлянды вдруг предстали выпуклым рельефом, нашел край крышки. Остановился.

– Посмотрите сюда.

Вальдарно включил свой фонарик, и двое других полицейских подошли со своими. Когда они сомкнулись, озерцо света сократилось и стало ярче.

Крышка не совсем плотно лежала на саркофаге. Торчало что-то черное, и из этого черного свисали три шерстяные нитки.

– Dio mio![39]39
  Боже мой! (итал.)


[Закрыть] – прошептал комиссар.

– Брат Доминик, мы должны снять крышку, – сказал Аллейн.

– Хорошо.

Двое мужчин немного сдвинули ее на одну сторону, наклонили, и она со скрежетом сползла под углом. Край крышки ударился об пол с тяжелым и гулким звуком, словно захлопнулась исполинская дверь.

Свет фонариков застыл на лице Виолетты.

Ее выпученные глаза слепо таращились на присутствующих. Язык вывалился, как будто оскорбляя их.

Фонарик Вальдарно со стуком покатился по каменному полу.

Длительное молчание нарушил голос – невыразительный, низкий, быстрый.

Брат Доминик вслух молился об умершей.