Текст книги "Последний занавес"

Дорога изгибалась между островками опавших листьев, наверху, повинуясь легким порывам ветра, поскрипывали замерзшие ветки, и Трой подумала: «А ведь я присутствую при похоронах лета». Внизу были ворота. Солнце зашло, и из ложбин сразу же начали выползать клубы тумана. «До ворот, – подумала Трой, – а потом назад, к террасам». За спиной, из леса, она услышала стук копыт и слабое шуршание колес. Вскоре показалась двуколка с Росинантом, а в ней, поигрывающая вожжами, в перчатках и меховом пальто, – мисс Орринкурт, судя по всему, справившаяся с недавней вспышкой гнева. Трой приостановилась, ожидая ее, та тоже натянула вожжи.

– В деревню еду, – пояснила она. – Присоединиться не хотите? Окажите божескую милость, поехали, а то мне к аптекарю надо, а этот зверь, если оставить его без присмотра, может уйти.

Трой влезла в двуколку.

– С лошадью управитесь? – спросила мисс Орринкурт. – Сделайте одолжение, а то я терпеть не могу.

Она передала Трой вожжи, а сама сразу принялась шарить в своих роскошных мехах в поисках портсигара.

– Задала я им там жару, – продолжала она. – Все отправились ужинать в один укромный уголок по соседству. Впрочем, какое там соседство! Это бог знает как далеко. Седрик, Пол, старуха Полин. Ну и публика! Все хвосты поджали. То есть, я хочу сказать, вы ведь видели, в каком я была состоянии, верно? И Нодди тоже. – Она захихикала. – Ну, дорогая, видели бы вы его. В этом шлеме, ну и во всем остальном. Этак гоголем входит в библиотеку и всем велит слушать. «Эта дама, – начинает, – моя гостья, прошу это всех зарубить на носу». Ну и так далее, много еще чего. Смех, да и только. Полин и Милли побледнели как смерть, а бедный маленький Седрик заблеял и замахал руками. Он заставил их всех извиниться передо мной. Ну что ж, – продолжала она со вздохом, – хоть какое-то разнообразие. А то в этой дыре такая скука. Ничего не происходит. И делать нечего целыми днями. Вот несчастье-то. Если бы кто-нибудь еще месяц назад сказал, что я буду ползать тут в этой доисторической телеге, я бы решила, что он чокнулся. Впрочем, в армии, наверное, еще хуже.

– А вы когда-нибудь были в армии?

– У меня со здоровьем не все в порядке, – с некоторым облегчением ответила мисс Орринкурт. – Бронхиальная астма. Меня назначили в АЗМВ[27]27
  Ассоциация зрелищных мероприятий для военнослужащих (благотворительная организация, созданная в Англии вскоре после начала Второй мировой войны).


[Закрыть], но грудь взбунтовалась. Парни из оркестра жаловались: за моим кашлем они сами себя не слышат. Так что пришлось уйти. Потом взяли в «Единорог», на ввод. А потом, – просто закончила мисс Орринкурт, – меня заметил Нодди.

– И это был шаг наверх? – осведомилась Трой.

– А вы как думаете? Сами прикиньте. В общем, все понятно. Человек с его положением. Большая шишка. К тому же он очень милый. Я без ума от него, по-своему. Но ведь и о себе надо подумать, правда? Если сам о себе в этой жизни не позаботишься, никто о тебе не позаботится. Знаете, миссис Аллейн, между нами говоря, все тут было немного запутано. До вчерашнего дня. Слушайте, ну что делать девушке в такой обстановке, если впереди ничего не маячит, а? Любой, если у него есть мозги, скажет, что нечего.

Мисс Орринкурт сделала глубокий вдох и раздраженно фыркнула.

– В общем, с меня хватит, – заявила она таким тоном, как если бы Трой хоть слово сказала против. – Я не утверждаю, что он мне ничего не дает. Вот это пальто, например, оно довольно славное, верно? Оно принадлежало одной даме из ЖВС[28]28
  Женская вспомогательная служба ВМС Великобритании.


[Закрыть]. Я видела объявление о продаже. Она его ни разу не надевала. Две сотни, дешевка.

Дальше они ехали в молчании, прерываемом только стуком копыт Росинанта. Пересекли местную железнодорожную ветку, а там, за поворотом у подножия невысоких холмов, показались крыши домов деревни Анкретон.

– В общем, я хочу сказать, – вновь заговорила мисс Орринкурт, – что, когда согласилась приехать сюда к Нодди, понятия не имела, что меня ожидает. Вот те крест святой, не имела! Со стороны все вроде здорово. Замок наверху расположен, а мой врач говорит, что это хорошо для моей груди. Да и занятий особо никаких нет. Голос у меня не то чтобы очень, для танца не хватает дыхания, а в «настоящем театре» шея болеть начинает. Ну и что остается?

Поставленная в тупик самим вопросом (в который уж раз в Анкретоне), Трой сказала:

– Полагаю, после жизни в городе чувствуешь себя в деревне немного странно.

– Ну да, откровенно говоря, это как разминка перед смертью. Не то чтобы я считаю, будто здесь нельзя ничего устроить для демобилизованных. Ну, вы понимаете, о чем я. Воскресные вечеринки для этих ребят, развлечения всякие, игры. И никаких Анкредов. Правда, против Седрика я ничего не имею. Конечно, он один из них, но мне всегда казалось, что вообще-то они по-своему хорошо умеют коктейли смешивать. Я все продумала. Что-то ведь надо делать, планы выстраивать, а? Как угадать, что тебя за ближайшим поворотом ждет? Но когда я устрою вечер в баронском зале – никаких Анкредов. Это уж как пить дать, никаких Анкредов.

– И сэра Генри тоже? – поддела ее Трой.

– Об этом, – сказала мисс Орринкурт, – я позже подумаю, если вы понимаете, что имеется в виду.

– О Господи! – Трой невольно так и подпрыгнула.

– Еще раз повторяю, Нодди мне очень нравится. Но это странная жизнь, и с ней надо считаться. Приятно, доложу вам, когда есть с кем поговорить. С кем-нибудь не из Анкредов. Даже Седрику я не могу до конца довериться, ведь он наследник и не может смотреть на вещи моими глазами.

– Наверное, нет.

– Вот именно. Хоть вообще-то он очень мил со мной. – Тонкий голосок окреп. – И не думайте, будто я не знаю почему, – добавила мисс Орринкурт. – Ему, дурачку, все время не хватает наличных, и он хочет чтобы я использовала свое влияние на Нодди. Он остался с носом, когда эти плясуны сорвали свой куш, обратился к евреям, тоже без толку, а теперь не знает, куда и податься. Дома он боится показываться. Приходится ждать, пока я не определюсь так или иначе. Ладно, там видно будет. Мне в общем-то все равно, – беспокойно заерзала она, – лишь бы со мной все утряслось.

Они сидели друг против друга. Трой вгляделась в красиво подкрашенное лицо своей спутницы. Позади нее поднимался лес, подобный видению, недвижный, пронизываемый нитями тумана. На этом темном фоне лицо, подумалось Трой, напоминает посмертную маску работы какого-нибудь сюрреалиста.

В морозном воздухе что-то негромко прозвенело.

– По-моему, это кошка мяучит, – сказала Трой, останавливая Росинанта.

– Ну, вы даете! – закашлялась сквозь смех мисс Орринкурт. – Кошка мяучит! Не кошка это, а мои легкие, дорогая. Проклятый ночной воздух когда-нибудь прикончит меня. Может, подстегнете эту скотину?

Трой дернула вожжи, и копыта сразу степенно зацокали по единственной замощенной улице Анкретона. Вскоре они остановились у небольшой аптеки, по совместительству бывшей и промтоварным магазином.

– Может, я возьму, что вам там надо? – предложила Трой.

– Спасибо. Вряд ли в магазине есть что-нибудь интересное. Духов там точно нет. Еще раз спасибо, дорогая. Это какое-то средство против стригущего лишая у детей. По заказу врача. Оно должно быть готово.

Пожилой аптекарь с румяными щеками протянул Трой две соединенные вместе бутылки. К одной был прикреплен конверт.

– Это для детей, там в поместье? – осведомился аптекарь. – Ну да, конечно. А маленькая – для сэра Генри.

Взбираясь назад на двуколку, Трой обнаружила, что аптекарь последовал за ней и теперь стоит на тротуаре.

– Там этикетки есть, – озабоченно предупредил он. – Не откажите в любезности обратить внимание на инструкции, они там, внутри. Дозировка, знаете ли, меняется. Она зависит от веса пациента. Доктор Уизерс специально просил меня обратить на это внимание мисс Эйбл. Между прочим, очень необычный рецепт. Таллия ацетат. Да. Этикетки на обеих бутылках. Спасибо. Надо быть очень внимательным… Извините, у нас кончилась оберточная бумага. Всего наилучшего. – Он коротко, как при коклюше, откашлялся и метнулся к себе в магазин. Трой уже была готова развернуть Росинанта, когда мисс Орринкурт, попросив ее обождать немного, выбралась наружу и зашла в магазин. Через несколько минут она появилась на пороге. В кармане у нее явно лежало что-то тяжелое.

– Глаз кое на что лег, дорогая, – пояснила она. – Хо-хо! Ну что ж – домой, и не надо жалеть лошадей.

На обратном пути она говорила только о детском стригущем лишае. Рот она прикрывала воротником своего мехового пальто, потому голос звучал словно из преисподней.

– Скверно, а, не повезло так не повезло. Я про бедняжку Пэнти. Через всю голову, а ведь волосы, можно сказать, ее единственное достояние.

– Вы с Пэнти вроде бы друзья? – спросила Трой.

– Жуткий ребенок, право слово. Жуткий. Чего только не выкидывает. Каково? Малюет кисточкой на зеркале Нодди. И что бы она там ни думала, разве можно вот так, в открытую? Еще пара таких фокусов, и привет, хотя сама она этого, может, не понимает. Мать, естественно, в ярости. Вам известно, что в завещании ребенок стоит на первом месте? Но если она и впредь будет так же шутить, то разом слетит оттуда. А краска на ваших перилах? По-моему, это вообще край.

– Откуда вы узнали об этом? – Трой пристально посмотрела на свою спутницу.

Та сильно закашлялась.

– Вот идиотизм, – глухо выдохнула она, – как можно было выходить из дома в такой туман? Извините, Бога ради, совсем не могу говорить.

– Это Пэнти вам сказала? – настаивала Трой. – Потому что я никому не говорила. Она действительно призналась, что сделала это?

Мощный приступ кашля не позволил мисс Орринкурт ответить, но, по-прежнему прижимая воротник ко рту, она трижды мигнула своими устремленными на Трой огромными красивыми глазами.

– Ну а я никогда в это не верила, – медленно выговорила Трой, – никогда.

Плечи мисс Орринкурт дернулись и задрожали. «Будь я проклята, – подумала Трой, – да ведь она же смеется».

Глава 6
Краска

I

В тот же самый вечер произошла яростная стычка между Полом и Фенеллой с одной стороны и сэром Генри – с другой. Случилось это, когда сэр Генри и Трой играли в триктрак. Ему в конце концов удалось убедить ее обучиться этой сложной и захватывающей игре. И она получала бы от нее еще большее удовольствие, если бы почти в самом начале не обнаружила, что ее соперник ненавидит проигрывать. Ей, как и всякому, кто играет в первый раз, везло, и это повергало сэра Генри в глубочайшую грусть. Он пытался объяснить, какие возможны комбинации в одновременном броске двух костей, заметив при этом с некоторым самодовольством, что он лично вполне овладел этой техникой. Трой в этих объяснениях ничего не поняла и принялась просто передвигать фигуры по доске. Ее занимали сами фигуры, к победе она не стремилась. При этом ей сопутствовала какая-то сверхъестественная удача. Сэр Генри начал игру в высшей степени галантно, частенько находя повод погладить Трой по ладони, но вскоре посерьезнел, затем начал морщиться и наконец совсем помрачнел. Члены семьи, знавшие о его слабости, наблюдали за происходящим в напряженном молчании. Трой делала ходы как придется. Сэр Генри яростно бросал кости. В какой-то момент, к ее немалому облегчению, фортуна повернулась к ней спиной. Она промахнулась раз, другой и, подняв голову, увидела, что Фенелла и Пол смотрят на нее с величайшим беспокойством. Сэр Генри, с другой стороны, набирал очки и вскоре повел в счете. Пол и Фенелла обменялись взглядами. Фенелла кивнула и побледнела.

– Ага! – торжествующе воскликнул сэр Генри. – Победный бросок, полагаю! Победный бросок!

Он удобно устроился в кресле, огляделся и от души рассмеялся. Именно в этот момент Пол, стоявший с Фенеллой на коврике перед камином, обнял ее и поцеловал, страстно и откровенно.

– Мы с Фенеллой, – громко провозгласил он, – решили пожениться.

Последовало напряженное молчание, длившееся секунд десять.

Затем сэр Генри поднял игральную доску и с неожиданной силой швырнул ее через всю гостиную.

– А злость, – побледнев, добавил Пол, – никогда ни к чему хорошему не приводила.

Мисс Орринкурт протяжно присвистнула. Миллимент опустилась на колени и принялась собирать рассыпавшиеся фигуры.

Полин Кентиш, пожирая сына испуганным взглядом, забормотала нечто нечленораздельное:

– Нет, дорогой. Пожалуйста, только не это. Нет, Пол, нельзя так вести себя. Нет! Фенелла!

У Седрика отвалилась челюсть и заблестели глаза, он потер руки и издал характерный каркающий звук. Но и Седрик выглядел напуганным.

И все Анкреды исподтишка смотрели на сэра Генри.

Никогда прежде Трой не видела, чтобы человек был настолько охвачен гневом. Сцена потрясала. Будь он помоложе, чувства его не так задевали бы, потому что вызвали бы меньше жалости. Дрожащие от ярости дряблые губы; глаза старика, сделавшиеся стеклянными из-за выступивших слез; старые руки, трясущиеся от бессильного гнева, – смотреть на все это было невыносимо.

Трой встала и попыталась незаметно выйти.

– Стойте! – резко бросил хозяин. Трой остановилась. – Видите, эти люди сговорились и стараются меня унизить! Вернитесь, говорю.

Трой села на ближайший стул.

– Папа! – прошептала Полин, нервно сплетая пальцы.

– Папа! – вторила ей Миллимент, роняя кости. – Прошу тебя! Тебе нельзя волноваться! Пожалуйста!

Он остановил их властным движением руки и попытался подняться. Пол, поддерживая Фенеллу за локоть, дождался, пока дед подойдет к нему, и быстро проговорил:

– Мне жаль, что все так получилось, но я убедил Фен, что это единственный способ решить дело. Мы говорили об этом с тобой, дед, с глазу на глаз, и ты свое отношение высказал. Мы с тобой не согласны. В конце концов, это наша с Фен пьеса, и свое решение мы приняли. Вообще говоря, можно было просто уехать отсюда и пожениться, никого не ставя в известность, но ни мне, ни Фен так поступать не хотелось. Вот мы и подумали…

– Подумали, – едва слышно подхватила Фенелла, – что лучше объявить об этом всем.

– Тем более, – добавил Пол, – что объявление уже отправлено в газеты, и мы поняли, что надо все сказать, пока вы не прочитаете их.

– Да, но, Пол, милый… – слабо возразила Полин.

– Ах ты, щенок, – взорвался сэр Генри, – как ты смеешь распускать хвост передо мной? Стоит, понимаешь, с этаким самодовольным видом…

– Тетя Полин, – сказала Фенелла, – очень жаль, что вы недовольны, но…

– Ш-ш-ш! – остановила ее Полин.

– Да нет, почему, мама как раз довольна, – возразил Пол. – Правда, мама?

– Ш-ш-ш! – растерянно повторила Полин.

– Молчать! – прогремел сэр Генри.

Сейчас он стоял посредине коврика перед камином. Трой показалось, что первая вспышка гнева быстро переходит в нечто более театральное и потому не столь жалкое. Сэр Генри оперся локтем о каминную полку. Прикрыл глаза рукой, потом отвел руку, сморщился, как от боли, закрыл глаза и тут же, с глубоким вздохом, широко открыл их.

– Я старый человек, – надтреснутым голосом проговорил он. – Старый человек. Меня легко обидеть. Очень легко. Вы нанесли мне расчетливый удар. Ну что ж. Пусть мне будет больно. Почему бы нет? Все равно долго это не продлится. Теперь уже недолго.

– Папа́, родной, – бросилась к нему Полин, стискивая ладони. – Ты просто убиваешь нас. Не надо так говорить, пожалуйста, не надо. Ни за что на свете мой мальчик не заставил бы тебя так переживать. Позволь мне спокойно поговорить с детьми. Умоляю.

– Ну вот, – прошептал кто-то на ухо Трой, – Пинеро[29]29
  Артур Уинг Пинеро (1855–1934) – английский драматург.


[Закрыть] во всем своем блеске. – Она вздрогнула. Оказывается, Седрик незаметно обошел своих взволнованных родичей и теперь стоял, прислонившись к спинке ее стула. – Она, знаете ли, играла заглавную роль в возобновленном спектакле по «Второй миссис Танкерей».

– Бесполезно, Полин. Пусть себе поступают, как им угодно. Мое отношение им известно. Они избрали самый жестокий путь. Что ж, – с нажимом сказал сэр Генри, – пусть покорятся своей судьбе.

– Спасибо, дед, – звонко, хоть и с дрожью в голосе, ответила Фенелла. – Это наша судьба, и мы будем рады ей покориться.

Лицо у сэра Генри пошло красными пятнами.

– Невыносимо! – вскричал он.

Вставная челюсть, от крика не выдержав, выскочила было изо рта сэра Генри, но тут же с раздражением была возвращена им на место. Фенелла нервно усмехнулась.

– Вы еще не доросли до брака, – вдруг заявил сэр Генри. – Не доросли, ни один, ни другая. Полин, если ты хоть сколько-то считаешься с желаниями своего старого отца, положи конец этому кошмару. А я, мисс, поговорю с вашей матерью. И отцу телеграфирую.

– Мать против не будет, – сказала Фенелла.

– Ты хорошо знаешь, ты прекрасно знаешь, почему я не могу допустить этого безумия.

– Ты ведь думаешь, дед, – возразила Фенелла, – что поскольку мы с Полом кузены, у нас будут рождаться одни недоумки, верно? Но мы консультировались и узнали, что это крайне маловероятно. Современная медицина…

– Молчать! Хоть малейшие приличия…

– Не собираюсь я молчать. – Фенелла умело использовала прием, известный в актерской среде как наложение реплик одной роли на другую. – Что же касается приличий, дед, то мне кажется куда более приличным, когда двое молодых и влюбленных людей говорят, что намерены пожениться, чем когда старик выставляет себя на посмешище…

– Фенелла! – в голос ахнули Полин и Миллимент.

– …обхаживая крашеную блондинку, которая на пятьдесят лет его моложе и которая откровенно зарится на его деньги.

Фенелла залилась слезами и выбежала из комнаты. За ней на негнущихся ногах прошагал Пол.

Трой, попытавшаяся было выйти, услышала, как за дверью громко рыдает Фенелла, и не тронулась с места. Оставшиеся в комнате Анкреды заговорили все разом. Сэр Генри с такой силой колотил кулаками по каминной полке, что стоявшие на ней безделушки подпрыгивали, и громыхал: «Видит Бог, она и часа в моем доме больше не пробудет! Видит Бог!» Миллимент и Полин, стоявшие по обе стороны от него, как плакальщицы в хоре, заламывали руки и издавали жалобные вопли. Седрик что-то бормотал из-за спинки дивана, на котором по-прежнему возлежала мисс Орринкурт. Эта она положила конец хоровому исполнению, поднявшись и по привычке уперев руки в бока.

– Ноги моей не будет в доме, где меня оскорбляют, – отчеканила мисс Орринкурт. – В этой комнате прозвучали слова, которые не потерпит ни одна уважающая себя девушка, тем более в моем деликатном положении. Нодди!

Сэр Генри, продолжавший на протяжении этой речи обрабатывать кулаками каминную полку, мгновенно остановился и с некоторым беспокойством посмотрел на нее.

– И уж поскольку здесь прозвучали некоторые объявления, то не думаешь ли ты, Нодди, что и нам есть что сказать в том же роде? Или… – зловеще добавила она, – нет?

Выглядела мисс Орринкурт в этот момент бесподобно. Это была чисто пластическая бесподобность, гармония цвета и формы, линии и фактуры. И весь образ отличается такой законченностью, думала Трой, что, будь мисс Орринкурт менее склочной и вульгарной, гармония была бы разрушена. В своем роде она безупречна.

– Так как, Нодди? – повторила мисс Орринкурт.

Сэр Генри посмотрел на нее, одернул жилет, выпрямился и взял ее за руку.

– Когда тебе будет угодно, дорогая, – сказал он, – когда тебе будет угодно.

Полин и Миллимент отшатнулись, Седрик набрал в грудь побольше воздуха и принялся теребить усы. Трой с удивлением заметила, что у него дрожат руки.

– Вообще-то я собирался, – начал сэр Генри, – объявить об этом в день рождения. Но поскольку, как это ни печально сознавать, выяснилось, что моей семье на меня наплевать, наплевать на мое благополучие («Папа́!» – вскричала Полин), то в этот час горечи я обращаюсь к Той, Которой не наплевать.

– Вот-вот! – поддержала его мисс Орринкурт. – Только повеселее, пирожок мой.

Сэр Генри приосанился.

– Эта дама, – громко проговорил он, – оказала мне честь, согласившись стать моей женой.

Трой показалось, что, учитывая семейную эмоциональность, Анкреды достойно вышли из этой ситуации, с большим апломбом. Верно, Полин и Миллимент на мгновение онемели, но Седрик почти сразу же вылетел из своего укрытия и схватил деда за руку.

– Дедушка, дорогой, такая радость… замечательно. Соня, милая, – лепетал он, – просто здорово. – И Седрик поцеловал ее.

– Ну что же, папа́, – последовала за сыном Миллимент, разве что мисс Орринкурт не поцеловала, – нельзя сказать, что это для нас такой уж сюрприз. Думаю, выражу общее мнение, если скажу, что все мы надеемся, что ты будешь счастлив.

Полин дала больше воли чувствам.

– Дорогой мой, – заговорила она, беря отца за руки и вглядываясь в него повлажневшими глазами, – дорогой, родной папа́. Поверь, ради Бога, поверь, что единственное мое желание, чтобы ты был счастлив.

Сэр Генри слегка кивнул. Полин провела ладонью по его усам.

– О, Полин, – произнес он трагически-отрешенным голосом, – меня оскорбили. Полин! Оскорбили до глубины души.

– Нет, – залилась слезами Полин. – Нет!

– Да, – вздохнул сэр Генри. – Да.

Полин невидяще отвернулась от него и протянула руку мисс Орринкурт.

– Будьте подобрее к нему, – слабо проговорила она. – Это все, о чем мы вас просим. Будьте подобрее.

Сэр Генри величественно повернулся, пересек гостиную и бросился в кресло.

Оно издало громкий и какой-то на редкость противный звук.

Багрово покраснев, сэр Генри вскочил на ноги и сорвал с кресла небрежно наброшенный чехол. Под ним обнаружилось нечто в форме мочевого пузыря с надписью печатными буквами: «“Малина”. Способствует хорошему мочеиспусканию». Он схватил этот странный предмет, и вновь из невидимого отверстия раздался тот же устрашающий звук. Он метко швырнул его в огонь, и в комнате сразу запахло паленой резиной.

– Ну вот что, доложу я вам, – сказала мисс Орринкурт, – хорошенького понемногу. Этот ребенок начинает себе слишком много позволять.

Сэр Генри молча прошагал к двери. Прежде чем уйти, он выдал реплику «под занавес»:

– Миллимент, будь любезна, пошли утром за моим адвокатом.

Хлопнула дверь. После минуты полного молчания Трой наконец удалось покинуть гостиную.

II

Утром Трой без особого удивления узнала, что сэр Генри чувствует себя неважно и позировать не сможет, хотя к обычному дневному сеансу рассчитывает оправиться. Записка, которую принесли вместе с утренним чаем, гласила, что, если это имеет смысл, Седрик будет счастлив позировать в театральном костюме. Почему бы нет, подумала она. Надо найти алый плащ. Трой предполагала, что в семейных рядах наступит расстройство, по крайней мере Фенелла и Пол удалятся, возможно, в противоположных направлениях. Но ей еще предстояло убедиться, какую гибкость проявляют Анкреды во внутриплеменных войнах. За завтраком появились оба: Фенелла, бледная и молчаливая, и Пол, раскрасневшийся и молчаливый. Полин немного запоздала. Вела она себя по отношению к сыну так, словно он заболел какой-то не очень приличной болезнью. Фенелла же у нее вызывала как будто сдержанную неприязнь, она вообще предпочитала к ней не обращаться. Главенствовала за столом Миллимент. Она была не такой оживленной, как обычно, но за тревогой, если она и впрямь была встревожена, Трой заметила налет некоторого самодовольства. В ее обращении с золовкой появилось какое-то покровительственное сострадание, и это, чувствовала Трой, Полин явно не нравится.

– Ну что, Милли, – нарушила затянувшееся молчание Полин, – ты и при новой дирекции собираешься играть свою прежнюю роль?

– Знаешь, Полин, я всегда теряюсь, когда ты употребляешь театральные фигуры речи.

– Хорошо, ты собираешься вести дом и при новой хозяйке?

– Вряд ли.

– Бедная Милли! – сказала Полин. – Это все для тебя так тяжело.

– Ну, не очень. Мы с Седриком давно подумываем о том, чтобы вместе обосноваться в Лондоне.

– Хорошая мысль, – с излишней поспешностью заметила Полин. – Заодно у Седрика, наверное, появится возможность немного умерить свой пыл.

– А Фенелла с Полом, быть может, подумают, не пригласить ли меня в качестве домохозяйки. – Миллимент засмеялась в первый раз за все утро. И с видимым участием повернулась к ним: – А в самом деле, как вы собираетесь одни управляться?

– Как всякая пара, у которой нет денег, – отрезала Фенелла. – Пол получает пенсию, у меня есть профессия. Оба найдем работу.

– А еще, – непринужденно заметила Миллимент, – быть может, твой дед в конце концов…

– Мы не хотим, чтобы дед что-нибудь для нас делал, тетя Милли, – быстро сказал Пол. – Он, впрочем, и так бы ничего не сделал, но это не важно, мы все равно не хотим.

– Дорогой! – вскинулась его мать. – К чему такая непреклонность! Такая злость! Не узнаю тебя, Пол, когда ты начинаешь так говорить. Что-то, – она с откровенным отвращением посмотрела на Фенеллу, – что-то в тебе страшно переменилось.

– А где Пэнти? – бодро спросила Миллимент.

– В школе, где же еще, – с достоинством ответила Полин. – Обычно она с нами не завтракает.

– Как знать, как знать, – возразила Миллимент. – Она ведь повсюду болтается, разве не так? Да, Полин, между прочим, у меня к Пэнти есть дело. Кто-то залез в мою работу. Целый большой узор в вышивке пропал. Я оставила ее в гостиной и…

– Пэнти никогда туда не заходит, – запротестовала Полин.

– Да? Впервые слышу. Но вчера вечером, например, во время ужина, она точно должна была быть там.

– Почему это?

– Потому, Полин, что Соня – полагаю, мы так ее должны теперь называть, – говорит, что она сидела перед ужином именно в том кресле. И еще она говорит, что в этом нет ничего необычного.

– Ничем не могу помочь, Милли. Вчера Пэнти не заходила в гостиную во время ужина по той простой причине, что именно тогда вместе с другими детьми принимала лекарство и рано пошла спать. Ты ведь сама мне говорила, Милли, что мисс Эйбл нашла лекарство в оранжерее и отнесла его непосредственно доктору Уизерсу, чтобы тот дал его детям.

– Да, верно, – согласилась Миллимент. – Поверишь ли, наша несравненная Соня не позаботилась отнести его мисс Эйбл, а папину бутылку передать мне. Вместо этого она отправилась в оранжерею, куда вроде бы, – Миллимент презрительно фыркнула, – специально для нее были доставлены орхидеи. И все цветы на пол повалила. Мисс Эйбл потом обыскалась этого лекарства, и я тоже.

– Тью-ю, – присвистнула Полин.

– Пусть так, – сказал Пол, – и все же пари готов держать, что Пэнти…

– Это еще доказать требуется, – остановила его Полин, скорее порывисто, чем убежденно, – что Пэнти имеет какое-то отношение к… к…

– К «Малине»? – ухмыльнулся Пол. – А кто же еще, мама?

– У меня есть основания полагать… – начала Полин.

– Да брось ты, мама. Это Пэнти, больше некому. Вспомни ее проделки.

– А как к ней попала эта штука? Я не давала.

– Кто-нибудь из ребят дал, наверное, а может, сама купила. Я видел нечто подобное в деревенских лавках, а ты, Фен? Еще тогда подумал, что место им в мусорной яме, со старой резиной.

– Я говорила с Пэнти, – упрямо настаивала Полин, – и она дала честное слово, что не делала этого. А уж я могу отличить, когда ребенок говорит правду, Милли. Мать не ошибется.

– Да брось ты, мама, – отмахнулся Пол.

– Кто бы что ни говорил… – начала Полин, но ее прервало появление Седрика. Выглядел он в высшей степени презентабельно и элегантно, в повадке чувствовалась некоторая снисходительность.

– Доброе утро, дражайшая миссис Аллейн. Доброе утро, мои дорогие, – заговорил он. – Пол, старина, ты уже строишь планы, как бы побольше извлечь из сложившейся ситуации? Я лично просто места себе не нахожу, все обдумываю, как организовать двойное бракосочетание. Тут есть некоторые тонкости. Видите ли, в отсутствие дяди Клода посаженым отцом Фенеллы должен быть Старик, а потом ему же предстоит по-быстрому переодеться в костюм первого жениха. Думаю, я в обоих случаях мог бы стать шафером, а Пол – вторым женихом и одновременно Сониным отцом. В общем, интересный может получиться спектакль. Дядя Томас будет пажом, а Пэнти цветочницей, в этой роли она сможет сколько угодно швыряться разными предметами. А ты, мама, дорогая, вместе со всеми тетушками составите группу будущих вдовствующих фрейлин. Я придумал всем вам совершенно потрясающие костюмы.

– Кончай валять дурака, – бросила Миллимент.

– Да нет, я серьезно, – сказал Седрик, накладывая себе на тарелку еду. – Мне действительно кажется, что вы обе устраиваете свои дела, мягко говоря, не лучшим образом.

– Не всем же дано, как тебе, так ловко обделывать делишки, – сухо заметил Пол.

– Что ж, льщу себя надеждой, что мне и впрямь удалось проявить некоторую изобретательность, – с готовностью согласился Седрик. – Соня поручает мне заняться ее приданым, а Старик говорит, что хоть кто-то сумел выказать семейные чувства. Боюсь только, дражайшая тетя Полин, что дела Пэнти практически безнадежны. У нее совершенно бесподобное чувство комического.

– Я уже говорила твоей матери, Седрик, что у меня есть основания полагать, что Пэнти не имеет никакого отношения к этой истории.

– О Господи, – вздохнул Седрик. – Как трогательно. Такая вера.

– И на зеркале твоего деда она тоже ничего не писала.

– Видите, у нашей Пэнти появился еще один сторонник. – Седрик театрально склонился перед Трой.

Полин быстро повернулась в ее сторону, а та, испытывая ощущение человека, переходящего из партера на сцену, негромко проговорила:

– По-моему, Пэнти действительно не виновата. Меня она в этом убедила.

– Ну вот! – воскликнула Полин и порывисто протянула Трой руку. – Слышите? Спасибо, миссис Аллейн. Хоть кто-то сохранил веру в мою бедную старушку Пэнти.

Но веру Трой в Пэнти Кентиш, и без того уже несколько пошатнувшуюся, ждали впереди новые испытания.

Из столовой она прошла в театрик. Холст стоял там, где она его и оставила, – у стены. Она вытащила его на середину сцены, укрепила на подрамнике и принялась разглядывать.

Глаза и нос уже завершенной головы были закрыты черными очками.

III

Секунд пять Трой попеременно бросало то в жар, то в холод, по спине и животу бегали мурашки. Потом она прикоснулась к лицу. Оно было совершенно сухим. А вот черные очки – еще влажными. С чувством облегчения, настолько сильным, что оно походило на внезапный приступ тошноты, Трой окунула тряпку в растворитель и осторожными движениями стерла дорисовку. Затем села и сцепила дрожащие руки. Ни единого пятна, ни пылинки на голубоватых тенях, что она проложила под глазами, ни следа грязи на блекло-розовой коже под лобной костью.

– О Боже! – прошептала Трой. – О Боже! Слава тебе Господи! О Боже!

– Доброе утро. – Через боковую дверь вошла Пэнти. – Мне разрешили еще порисовать. Нужна новая дощечка и побольше красок. Видите, корову и самолет я уже сделала. Нравится?

Она поставила дощечку на пол у изножья подрамника, явно подражая Трой, сделала шаг назад, сцепила за спиной руки и принялась рассматривать рисунок. На нем были изображены три пронзительно-рыжие коровы, пасущиеся на изумрудном лугу. Над ними, по небу, для изображения которого Пэнти воспользовалась прозрачной новой голубой, пролетал изумрудный самолет, сбрасывающий черную бомбу.