Текст книги "Король Неверленда"

Никки Сент Кроу
Король Неверленда

Nikki St. Crowe

THE NEVER KING

Copyright © 2022 Nikki St. Crowe

Перевод с английского языка Милены Дарс

© Милена Дарс, перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Глава 1

Уинни Дарлинг

В школу я не хожу уже два года как, но всё же до сих пор трахаюсь на пассажирском сиденье внедорожника с популярным защитником из школьной команды по футболу.

В сексе он полный ноль. На поле – великолепен.

Меня бы это полностью устроило, если бы я любила футбол и терпеть не могла секс.

Энтони толкается в меня, и я стараюсь изобразить из себя порнозвезду, потому что знаю, что ему это нравится.

Я притворяюсь, что испытываю оргазм.

Я не порнозвезда, но я дочь проститутки, а это, думаю, близкие понятия.

– О, чёрт возьми, Уинни. Охренеть. О, детка.

Руки у него липкие, он держит меня еле-еле. Дрожит, как мальчишка – да он мальчишка и есть.

Мы ровесники, но по ощущениям между нами лет десять разницы.

– Охренеть, – выговаривает он, жарко выдыхая на мою обнажённую грудь. – Как хорошо… Тебе хорошо?

Полное отсутствие уверенности в себе. Просто невыносимо. Даже не знаю, спала ли я когда-нибудь с уверенным в себе мужчиной.

Или нет.

Может быть, они уверены только в своём праве кого-то поиметь.

– Очень хорошо, малыш. Ты прекрасно трахаешься.

А я прекрасно вру.

Продолжаю скакать на Энтони, он улыбается, а затем, дотянувшись, залепляет мне рот поцелуем..

Я ничего не чувствую. Всё тело тупо и глухо болит.

Мигрень пульсирует в голове за глазницами.

Я мертва внутри.

И мне охренительно скучно.

Остаётся лишь ждать момента, когда явится какая-то ожившая сказочка и наконец похитит меня.

С днём рождения, мать его.

* * *

Энтони застёгивает джинсы и отвозит меня домой.

Внедорожник мчится по моему району, я пялюсь в окно.

Вот он уже паркуется у бордюра, и я начинаю открывать дверцу, но Энтони хватает меня за руку и наклоняется за поцелуем.

Я нехотя отвечаю.

– Пойдёшь на вечеринку в выходные? – спрашивает он с большей надеждой, чем мне хотелось бы.

Девчонку, которая не прочь перепихнуться, всегда приглашают на вечеринки. На целую прорву вечеринок. Все они одинаковые, но это мне и нравится. В моей жизни было мало постоянных вещей.

– Напиши мне, – отвечаю я, потому что понятия не имею, где буду в эти выходные.

Сегодня мой восемнадцатый день рождения, и до меня все женщины в роду Дарлинг исчезали именно в эту дату.

Кто-то на сутки, кто-то на неделю или на месяц.

Но возвращались они уже сломленными, в разной степени невменяемости.

Я не хочу сходить с ума. Меня вполне устраивает быть такой, как сейчас. По большей части.

Стоит мне войти домой через заднюю дверь, как прямо передо мной внезапно появляется мама.

– Где ты была, Уинни? Я думала, он уже забрал тебя и… – Тут же она переключается на другую мысль, бежит к ближайшему окну и проверяет задвижку.

За работой она вечно бормочет себе под нос.

Пираты, и Потерянные Мальчишки, и феи.

И он.

Она не произносит его имени, пока бодрствует, но ночью иногда просыпается с криком.

Питер Пэн.

Мама лежала в психиатрической больнице семь раз. Говорят, она шизофреничка, как и бабушка, и прабабушка – и все женщины в семье Дарлинг до неё.

Фамильное безумие, передавшееся мне по наследству.

– Уинни! – Мама подбегает ко мне, хватает меня за запястья. Руки у неё костлявые, глаза широко распахнуты от испуга. – Уинни, что же ты творишь? Иди в комнату! – Она толкает меня вдоль коридора.

– Но пока ещё день. И я хочу есть.

– Я тебе принесу… когда он… ладно, слушай. – И вот она уже ослабила хватку и снова смотрит вдаль, хмурясь чему-то своему. У меня внутри всё сжимается.

Пожалуйста, ради всех богов мира, я не хочу закончить, как моя мать.

Она кричит на меня:

– Он уже близко!

– Я знаю, – обращаюсь к ней специальным успокаивающим голосом, – знаю, что он близко, но у тебя дом задраен лучше, чем бомбоубежище. Не думаю, что хоть кто-то сможет попасть сюда.

– О, Уинни, – у неё перехватывает дыхание. – Он может проникнуть куда угодно.

– Если он может проникнуть куда угодно, зачем запирать окна? Зачем оставаться в комнате?

Она запихивает меня за порог, игнорируя логические доводы.

«Особая комната», где я живу, – буквально произведение искусства, памятник кромешному ужасу. В грубых мазках краски на стенах читается безумие. Все стены расписаны руническими символами, у двери на наличнике знаки чуть ли не вытравлены.

Через каждый наш съёмный дом проходил целый строй так называемых ведьм, шаманов и жрецов вуду, и все они появлялись в нашей жизни, чтобы продать маме очередной секретный способ защититься от него.

У нас и так никогда не было денег, но мы спускали всё, что могли, вот на это.

– Я принесу тебе что-нибудь поесть, – решает мама. – Что ты хочешь?

– Да всё в порядке. Я могу…

– Нет! Я принесу. А ты останешься в комнате. Оставайся в комнате, Уинни!

Она убегает обратно в коридор, в своём лёгком развевающемся белом платье напоминая привидение. Через несколько секунд с кухни слышится грохот кастрюль и сковородок, хотя я абсолютно уверена, что у нас нет никакой еды, которую можно было бы положить в кастрюлю.

Это девятнадцатый дом, в котором мы поселились.

Я знаю количество мест проживания, которые мы сменили, но не могу вспомнить большинство из них. Когда множество разных стен сливается в одно невнятное пятно, трудно почувствовать себя как дома.

Мама объясняла, что думала сбить его – Питера Пэна – со следа нашими постоянными переездами. Мы путешествуем налегке. У меня есть две сумки с вещами и один сундук, доставшийся от прапрабабушки Венди. Внутри он меньше, чем снаружи, а по весу вдвое тяжелее, чем кажется.

Избавиться от него я не могу.

Сундук как будто единственное наше настоящее имущество, только он имеет хоть какую-то ценность.

Наше нынешнее жильё – ветхий викторианский дом с осыпающейся штукатуркой, истёртым поцарапанным паркетом и множеством пустых комнат. У нас даже дивана нет. Мебель слишком тяжело перевозить.

Я падаю на надувной матрас в углу своей «особой комнаты», устремив взгляд в потолок. По нему вьются нарисованные кровью надписи – ведьма из Эдинбурга сказала, что подойдёт только кровь.

И непременно моя.

Может быть, мы все по-своему сумасшедшие.

* * *

Мама приносит мне бутерброд с арахисовым маслом и мармеладом, а также стакан воды из-под крана.

Она смотрит, как я ем, вздрагивая каждый раз, когда дом скрипит. Я снимаю с хлеба корку и поедаю её, как длинную нитку спагетти. Прошу маму:

– Расскажи мне о нём.

Она дёргается.

– Я не могу.

– Почему?

Мама постукивает указательным пальцем по виску.

Насколько я поняла, она думает, что какая-то магия мешает ей говорить о нём подробно, так что мне удаётся разузнать только обрывочные сведения. Мама утверждает, что в новолуние действие заклятия становится слабее, но сейчас близится полнолуние.

Во время прилива при полной луне все чудовища выходят на свет. Волки, феи и Потерянные Мальчишки. Так она говорит.

– Что ты можешь мне рассказать? – спрашиваю я.

Она несколько секунд обдумывает вопрос, сжавшись в углу комнаты на койке, подтянув колени к груди. Я предполагаю, что когда-то мать была красивой, но сама видела её только после того, как она сошла с ума. У неё, как и у меня, тёмные жёсткие волосы, уже редеющие от того количества лекарств, которое она принимает. На впалых щеках горит нездоровый румянец.

Ногти у неё расслаиваются, под глазами круги. Она больше не работает. Её пособия по инвалидности с трудом хватает на оплату счетов. И мне кажется, чем больше времени мама проводит в изоляции, тем ей хуже.

– Я помню песок, – наконец улыбается она.

– Песок?

– Это остров.

– Что – это?

– Место, куда он тебя заберёт.

– И ты тоже там была?

Она кивает.

– Неверленд по-своему прекрасен. – Мама обхватывает руками колени и сжимается в комок. – Там кругом магия, её столько, что это можно почувствовать кожей, ощутить вкус на кончике языка. Вкус жимолости и морочных ягод. – Она поднимает голову, смотрит на меня широко раскрытыми глазами. – Мне так не хватает морочных ягод. А ему – магии.

– Кому? Питеру Пэну?

Мама снова кивает.

– Он теряет контроль над сердцем острова и думает, что мы сможем это исправить.

– Почему? – Я отрываю уголок бутерброда и разминаю хлеб между пальцами, расплющивая его в блин. Мармелад брызгает с края. Я пытаюсь растянуть еду, насколько могу, чтобы обмануть желудок, будто накормила его обедом из пяти блюд.

Мама прижимается щекой к коленям и бормочет:

– Они нарушили обещание. Дали мне обещание и нарушили его.

– Какое обещание?

– Я не знаю, как его остановить, – шепчет мама, не обращая на меня внимания. – Не знаю, достаточно ли всего, что я сделала.

– Всё будет хорошо, – уверяю я. – Я нисколько не волнуюсь.

Ведь ничего этого не существует.

Ничего, кроме безумия.

Вот оно меня как раз волнует.

Неужели это работает как выключатель? В одну минуту я нахожусь в здравом уме, а в следующую – нет?

Перспектива слететь с катушек пугает меня больше любых страшилок.

* * *

Когда мама засыпает, я медленно выскальзываю из комнаты.

Налетела гроза, и за окном сверкают молнии; тени внутри старого дома заметно удлиняются.

Я иду по коридору в ванную. Там смотрю на себя в зеркало и не узнаю, словно вижу незнакомку. Иногда меня тревожит мысль, что если я потянусь к своему отражению, рука встретит лишь пустоту.

Я начинаю походить на неё.

Исхудавшая до костей. Измождённая.

Не хочу сходить с ума.

И я невероятно устала.

Кофта соскальзывает с плеча, и я мельком замечаю рубец, будущий шрам, повторяющий по форме руны на потолке.

Подтягиваю воротник выше.

В аптечке только одна дверца, поэтому левая сторона открыта, и внутри виднеются несколько рядов баночек с таблетками.

Выбирай любую.

Не хочу сходить с ума.

Тянусь за пузырьком с ибупрофеном. За все эти годы я проглотила столько таблеток, что они уже почти не приносят облегчения.

Где-то в прихожей скрипит половица.

Я отдёргиваю руку.

Вслед за новой вспышкой молнии за окнами грохочет гром.

Когда стихают последние раскаты, я слышу, как закрывается входная дверь.

Мама.

Я бегу обратно, но она крепко спит на койке.

Сердце стучит в горле.

Снова скрипит пол.

Может быть, кто-то вломился сюда, посчитав, что дом заброшен? Мы с огромным трудом тянем арендную плату, не говоря уже о коммунальных услугах для дома такого размера. Мы почти не пользуемся светом.

Медленно закрываю за собой дверь спальни и запираю на замо́к. У нас нет никакого оружия – или чего-то пригодного в качестве него. Все деньги истрачены на бесполезную магию.

Я задерживаю дыхание, крепко сжав зубы.

Дверная ручка поворачивается.

Медленно отступаю от двери.

Началось? Я уже потеряла рассудок?

Гром раскалывает небо.

Замо́к щёлкает, как по волшебству, и кто-то ногой толкает дверь внутрь.

Стонут петли.

Я снова смотрю на маму. Я не хотела верить в её истории, но, может, какие-то из них не так уж бессмысленны?

Нет, это не может быть правдой.

Или может?

Мама просыпается.

– Детка, который час?..

– Тс-с! – Я бросаюсь к ней, встряхиваю, но уже слишком поздно.

Дверь открыта, и на пороге вырастает мужской силуэт.

Ох, чёрт. Я даже сделать вдох не могу.

Слышится отчётливый щелчок: открывается зажигалка. Затем резко вращается металлическое колёсико. Незнакомец прикуривает сигарету, и пламя вспыхивает, освещая его лицо.

Загоревшийся огонёк отражается в серебряных кольцах на пальцах, высвечивает руки, покрытые тёмными татуировками, запястья, обмотанные верёвочными браслетами и полосками кожи. Взломщик высокий, широкоплечий, одет в длинный плащ с поднятым жёстким воротником – уголки торчат с обеих сторон от острого подбородка.

Даже не видя под плащом тела, по одному лишь намёку на бицепсы я могу сказать, что он весь состоит из сплошных мышц.

Когда он отнимает сигарету от губ, мой взгляд приковывают изгибы вен на его кистях.

Он выпускает дым одним подчёркнуто длинным выдохом и произносит:

– Мередит, я уже заждался.

Рядом со мной мама охает.

Это действительно происходит?

– Ты её не получишь! – кричит она.

– Будто ты можешь остановить меня.

Сердце подпрыгивает к горлу.

– Пожалуйста. – Теперь мама говорит скорее умоляюще.

Незваный гость затягивается, кончик сигареты ярко вспыхивает, освещая клубящийся вокруг лица дым. Я слышу, как потрескивает табак, от странного трепета в груди сразу же чувствую вину и внезапно ощущаю себя бодрее, чем все последние годы, хотя в такой момент наверняка должна бояться.

Это всё по-настоящему. Мама была права.

– Пожалуйста, – повторяет она.

– У меня нет времени на твои мольбы, Мерри.

Он переступает порог. Вот тебе и все магические ухищрения.

Я хватаю ртом воздух, пытаясь унять колотящееся сердце.

Каким-то образом в мгновение ока преодолев расстояние между нами, он сгребает в горсть воротник моего платья-футболки и рывком поднимает меня на ноги.

– Можно пойти простым путём, можно трудным, Дарлинг. Что ты выберешь?

Я сглатываю, пытаясь избавиться от нарастающего кома в горле.

Он наблюдает за мной, пристально смотрит, как я кончиком языка облизываю губы.

Трепет скользит из груди ниже, и я холодею от усугубившегося чувства вины.

Пэн – ожившая байка, страшная сказка моей матери, и я не знаю, как быть теперь, когда он здесь, передо мной.

– У тебя три секунды, – говорит он мне. – Решай.

В его лице нет ни намёка на раздражение, но тем не менее оно ощущается. Как будто он участвовал в этом диалоге уже миллион раз, и итог всегда его разочаровывал.

Рядом с нами вскакивает мама, начинает молотить похитителя по руке, чтобы он ослабил хватку. Но он роняет сигарету и быстрым, едва ли не быстрее, чем можно уследить взглядом, движением стискивает горло мамы, рявкнув:

– Нет. Не усложняй дело ещё больше. – И поворачивается ко мне: – Ну так что, Дарлинг?

Затем прижимается почти вплотную ко мне, белые зубы блестят в лунном свете.

Пэн слишком красив. Слишком похож на сон.

Может быть, я уже сошла с ума.

А если я сумасшедшая, то всё равно, что будет.

– Я жду, – настаивает он.

– Простой путь, очевидно.

Собеседник, явно насмехаясь, вскидывает бровь:

– Очевидно?

– А с чего бы мне выбирать трудный путь?

Мама не в силах вырваться замолкает.

– Первый урок, – объявляет он. – Простого пути нет, – поворачивается к маме. – Я верну её, Мерри. Ты же знаешь, они всегда возвращаются.

Затем отпускает её, щёлкает пальцами, и всё гаснет.

Глава 2

Питер Пэн

Возвращение в Неверленд в дом на дереве с девчонкой Дарлинг, перекинутой через плечо, занимает вдвое больше времени.

Сама она лёгкая как пёрышко. Такая тощая, что выступающие рёбра больно давят.

Эта Дарлинг явно нездорова.

Возможно, это и к лучшему. Стекло, покрытое паутиной трещин, легче разбить.

Так что путешествие осложняет не её вес, а перемещение между мирами. И то, что моя магия угасает.

У меня осталось очень мало сил.

Эта девчонка должна оказаться той, которую мы искали.

Не знаю, что будет, если это снова не она.

Я и есть этот остров. Без меня он не выживет.

Заходя в открытую дверь дома, я знаю, что Потерянные Мальчишки уже ждут.

Я не считал, сколько их сейчас, а половины имён и вовсе никогда не мог упомнить, но все, кто важен для меня, будут ждать на чердаке под сенью Не-Дерева.

Несу Дарлинг вверх по широкой лестнице, опираясь свободной рукой на резные перила, чтобы удержаться в вертикальном положении. Мерцает свет кованых фонарей, свисающих с витых крюков на стенах.

Я чертовски устал.

Захожу на чердак: Вейн у барной стойки, близнецы в коридоре. Листья падают с ветвей Не-Дерева. С каждым днём крона всё редеет.

Дерево умирает.

Среди оставшихся листьев светятся ярко-жёлтым крохотные жучки-пикси, и это мерцание всякий раз напоминает мне о Динь, что неизменно меня злит.

– Комната готова? – спрашиваю я у парней.

Кас кивает, взглядом внимательно изучая Дарлинг: её руки безвольно свисают у меня за спиной.

Близнецы следуют за мной по коридору в запасную спальню. Вейн с нами не идёт. Ему по вкусу только доводить девчонок до слёз.

На столе у окна горит фонарь, в открытое окно проникает океанский бриз.

Я укладываю Дарлинг на кровать. Даже матрас под её весом не прогибается.

Баш застёгивает на её запястье металлический браслет, цепь от которого привинчена к стене.

Я падаю в высокое кресло с подголовником, вытаскиваю из кармана металлический портсигар, выбиваю одну сигарету, щёлкаю зажигалкой. Пламя танцует во тьме. Вдыхаю, огонёк ползёт по столбику пепла, и горящий табак потрескивает.

Когда дым наполняет лёгкие, я чувствую себя несравненно лучше.

– Как она? – спрашивает Кас.

Он из нас, пожалуй, единственный добряк.

– Упрямее, чем хотелось бы.

Баш прислоняется к дверному косяку, и свет из коридора очерчивает его фигуру на фоне проёма неверным золотым ореолом.

– А Мерри?

Ветер с моря холодает. Я откидываю голову на спинку кресла.

– Сумасшедшая, как и была.

Сигарета догорает до конца. Закрываю глаза. Где-то у горизонта начинается восход.

Чем ближе день, тем дальше ощущается магия.

Я ничто при свете солнца.

Кучка пепла.

– Следить за ней, – приказываю я, встаю и направляюсь к двери. – Но не трогать.

– Мы знаем правила, – отзывается Баш, немного раздражённый тем, что ему говорят, что делать. Но он падок на всё красивое, а эта Дарлинг симпатичнее предыдущих.

– Не трахать девчонок Дарлинг, – напоминаю я, просто чтобы убедиться, что он меня слышит.

Это единственное правило, которое у нас есть.

Мы не трахаем грёбаных девчонок Дарлинг, которые и заварили всю эту кашу.

Мы не трахаем их.

А просто ломаем.

Глава 3

Уинни Дарлинг

Я просыпаюсь с тем же ощущением, которое возникало у меня однажды, когда я заснула на заднем сиденье старой машины матери, а она тем временем увезла нас через шесть штатов на запад.

Я не там, где должна быть, всё тело болит, всё вокруг какое-то другое.

Сначала доносятся крики чаек.

Мы не живём у океана уже семь лет, но они пробуждают старые воспоминания о песке на полу, о шуме волн и запахе травы на дюнах.

Я всегда любила воду. Вода делает меня счастливее.

Вслед за криками чаек слышится чей-то громкий вдох – не мой.

Я открываю глаза: на меня сверху вниз смотрит мальчик.

Нет, точно не мальчик. На вид он очень юн, но по ощущению – взрослый мужчина.

Длинные чёрные волосы собраны в пучок на затылке. Устремлённый на меня взгляд острее ножа, глаза блестят. Кожа у наблюдателя смугло-красноватая, цвета кровавой луны, обнажённую грудь пересекают чёрные татуировки. Симметричные линии в точности повторяются по обе стороны тела. Узор начинается у шеи, вьётся вниз, словно лабиринт, и исчезает под поясом рваных чёрных джинсов.

Незнакомец – воплощение тёмной мужской силы.

– Доброе утро, Дарлинг, – говорит он.

– Где я? – Я выпрямляюсь и обнаруживаю, что прикована к стене.

Это… своеобразное ощущение.

– Это чтобы тебя обезопасить, – объясняет собеседник, кивнув на цепь.

– От чего?

– От блужданий туда-сюда. – Он ухмыляется. У него красивые пухлые губы.

– Она проснулась? – спрашивает другой голос от двери.

Я оглядываюсь на звук, и на мгновение у меня сбоит мозг.

Как будто в глазах двоится.

Правда, тёмные волосы этого парня подстрижены намного короче и ниспадают волнами. Татуировки точно такие же, насколько я могу судить. На этом надета рубашка.

– Пока ты не спросила, – говорит новый, – да, у тебя галлюцинации.

Первый хмыкает:

– Не морочь ей голову, Баш. Этого ей ещё достанется с лихвой.

Тот, кого он назвал Башем, подходит ближе.

– Ты как, Дарлинг? Иногда девчонки тяжело переносят дорогу сюда.

В горле першит, язык во рту сухой, как наждачная бумага. Немного тошнит, и в голове плавает туман, но в остальном я вроде бы в порядке.

Помимо того факта, что меня похитил некто, кого я считала сказкой или галлюцинацией, и приковал к кровати где-то у океана, хотя ближайший от дома находится в нескольких сотнях миль.

Как далеко меня утащили?

– Всё нормально, – отвечаю я.

– Воды? – спрашивает ближайший к постели.

– Да, пожалуйста.

Всю жизнь мать готовила меня к этому моменту, иногда максимально болезненным образом, но всех её стараний оказалось недостаточно.

Она ведь повторяла, что так и произойдёт. Но вот теперь, когда всё уже случилось, мне трудно уложить это в голове.

Это всё по-настоящему? Или с подобной галлюцинации и начинается безумие?

Кровать подо мной кажется вполне реальной. Тёплый тропический воздух – тоже. Как и пространство, которое парни занимают в комнате, исходящая от них энергия.

Близнецы выглядят более впечатляюще, чем любой мальчишка из тех, с кем я тусовалась раньше – а я тусовалась со многими.

С красивыми парнями и время идёт быстрее. Я ненавижу скучать. Но ещё сильнее ненавижу одиночество.

Баш исчезает в дверном проёме на другом конце комнаты и возвращается со стаканом воды. По стеклу стекает конденсат.

Чайки снова кричат.

Я слышу, как где-то вдалеке волны разбиваются о скалы.

Допивая воду – свежую и прохладную, чуть ли не самую освежающую в своей жизни, – я заодно осматриваюсь вокруг.

Мы находимся в большой комнате, со стен, когда-то выкрашенных в яркий изумрудный оттенок, осыпается штукатурка. Справа от меня – три прямоугольных окна с открытыми деревянными ставнями. Без сеток. Снаружи льётся свет. Вдали можно разглядеть ветви пальмы, а под ней – дерево, усыпанное ярко-красными цветами.

Я сижу на кровати с толстым деревянным каркасом на чём-то вроде набитого перьями матраса. Простыня чистая, отбеленная до хруста. Одеяла нет.

В углу стоит высокое кресло с подголовником, за ним – лампа на длинной штанге и журнальный столик.

Прекрасное место, чтобы посидеть и послушать чаек, не будь я прикована к кровати.

Возвращаю стакан, и парень ставит его на пол. Должно быть, он присел на табурет у постели, потому что он явно сидит, но стула не видно.

– Что я здесь делаю?

Близнецы переглядываются, и, клянусь, я слышу отдалённый звон колокольчиков.

Чёрт. Я действительно схожу с ума.

– Что твоя мать смогла рассказать тебе? – спрашивает Баш.

– Немного.

Прошлой ночью она впервые поделилась со мной хоть сколько-то полезной информацией.

Страшный призрак, преследующий семью Дарлинг, думает, что я смогу что-то для него – или в нём – исправить.

Что я могу для него сделать? Я едва справляюсь с собственной жизнью.

Баш прислоняется к стене позади близнеца – его тёмный двойник.

Однажды, когда мы с мамой жили в Миннесоте, со мной в одном классе учились близняшки.

Близнецы Вэйви. Самые неприятные и бесячие девчонки, каких я когда-либо встречала. Они пользовались абсолютным сходством, чтобы избежать наказания за все свои проделки. Включая червей в моём бутерброде с арахисовым маслом и мармеладом.

Интересно, эти парни такие же?

Они выглядят как люди, с лёгкостью способные втянуть тебя в неприятности. Опасное искушение. Как красивая древесная лягушка, которая убьёт, стоит к ней прикоснуться.

Думаю, у каждого есть суперспособность, что-то, в чём он хорош от природы. Я всегда отлично разбиралась в людях. Могла определить, что за человек передо мной, прежде чем он скажет хоть слово.

Кажется, с этими двумя следует быть осторожнее, чтобы пережить то, что мне уготовили.

Чем бы это ни было.

– Я Кастиан, – представляется ближайший из парней. – Можешь звать меня Кас. – Он указывает большим пальцем назад, за широкое голое плечо. – Это мой близнец, Себастьян.

– Баш, – дополняет второй.

– Привет, – откликаюсь я.

– Мы вообще милые ребята. – Баш отталкивается от стены, садится на край кровати, и рама скрипит под его весом. Несмотря на то что он полностью одет, по тому, как ткань скользит по телу, можно сказать, что он так же ладно скроен, как и его брат-близнец, сплошь мускулы и кости.

Я оставалась наедине в тёмных комнатах со множеством мужчин, но ни один из них не был похож на близнецов.

Они легко могут взять меня, любым способом, как захотят. Бороться с ними было бы всё равно, что сражаться с океаном – бессмысленно, бесполезно.

Да и зачем?

Неплохая получилась бы встряска.

Я облизываю губы, и когда Баш замечает это, он начинает дышать глубже.

Когда растёшь среди проституток, узнаёшь кое-какие приёмчики.

Мой фирменный фокус – расставлять ловушки.

– Если вы милые ребята, – говорю я, – то кто же здесь злодей?

Близнецы переглядываются.

– Питер Пэн? – предполагаю.

– Да, он похуже, чем мы, – признаёт Кас.

– Но не самый плохой, – добавляет Баш.

– Тогда кто…

В коридоре снаружи раздаются шаги. Близнецы вздыхают почти синхронно.

Баш чешет в затылке.

– Готовься, Дарлинг.

– К чему?

Сердце подпрыгивает. Здесь есть кто-то ещё?

Шаги приближаются, тяжёлая поступь стёртых подошв, походка человека, у которого есть цель, и он не намерен от неё отступаться.

Кто здесь ещё хуже Пэна? Мама ничего не говорила о том, что есть и другие. Я и не думала об этом спрашивать.

Когда тёмная тень возникает в дверях, я давлюсь воздухом.

Этот парень не такой мускулистый, как близнецы, но в нём есть нечто более зловещее.

Шрамы. Глаза.

Три длинных ломаных линии разрезают половину лица по диагонали от виска до челюсти.

Наверное, такой пугающий взгляд у него тоже из-за шрамов.

Один глаз ярко-фиолетовый. Другой – непроглядно-чёрный.

По рукам у меня бегут мурашки, хотя в комнате тепло.

– Крошка Дарлинг проснулась, – холодно, отстранённо констатирует новоприбывший. Он подходит к Башу, отбирает недокуренную сигарету, зажимает её между большим и указательным пальцами и делает затяжку. Потом начинает говорить, ещё не выдохнув, поэтому голос звучит неестественно из-за дыма в лёгких. – Ну как, она уже плачет?

Кас хмурится.

– Что-то мне подсказывает, что эту будет труднее сломать.

– Они все рано или поздно ломаются, – возражает, видимо, самый злой парень, глядя на меня своими пугающими глазами.

Я машинально отворачиваюсь от него, каждая клеточка тела едва не вопит от нарастающего страха. Отползаю по кровати, пытаясь сжаться, сделаться меньше ростом.

Мама говорила, что здесь есть магия.

Что это за магия? У меня обычно нет рефлекса съёживаться в случае опасности.

– Вейн, – вмешивается Баш. – Это обязательно? Она только что проснулась.

На висках у меня выступают капельки пота, и гнетущий ужас вот-вот выплеснется наружу.

Крик застревает в горле.

Что происходит?

– Не будь придурком, – говорит Кас.

Злой парень – Вейн – докуривает сигарету, глядя на меня с прищуром. Сердце у меня колотится так, что звук отдаётся в голове.

Я тяжело и часто дышу, комкаю простыню липкими руками. Не могу сидеть на месте. Хочется убежать.

Слёзы затуманивают зрение и наконец проливаются.

– Вейн, – повторяет Баш с большим нажимом.

Ужас внезапно исчезает, такое ощущение, словно внутри лопнула натянутая струна. У меня получается сделать вдох.

– Что за чёрт? – Я дышу быстрыми резкими глотками.

– Дарлинг, – Кас взмахом руки указывает на Вейна, – познакомься с нашим главным страшилищем.

– Что? – Мне всё ещё не хватает кислорода, слёзы текут по лицу. – Какого хрена?

– Я же говорил, в конце концов они все плачут, – заключает Вейн. – Снимите цепь. Выведите её отсюда. Девицы Дарлинг переносимы, только когда молчат.

Он исчезает за дверью.

– Пойдём, – зовёт Кас. – Мы слегка введём тебя в курс дела, пока Баш приготовит что-нибудь поесть. Ты голодная?

Меня подташнивает от случившегося только что, но в животе, конечно, пусто.

Возможно, еда мне поможет.

Хоть что-нибудь мне поможет?

Мама предупреждала меня, а я думала, что она сумасшедшая, и теперь расплачиваюсь за это.

Кас очень бережно снимает металлический браслет. Я не вижу ключа и не знаю, как он расстёгивает замо́к. Цепь с наручниками остаётся на кровати.

Близнецы идут к двери и ждут меня на пороге.

– Честное слово, мы не кусаемся, – шутливо говорит Кас.

– По крайней мере, пока, – добавляет Баш.